Сахар на дне разбитого кувшина

Город встретил его шумными объятиями людской возни. Правда, на улице, у окраины, было ещё более или менее тихо. Хидан сам здесь жил когда-то, и теперь не очень хочет смотреть в сторону грязного переулка, как будто тропинка, идущая от широкой дороги, была змеем — могла околдовать от одного взгляда. Заставила бы вспоминать чушь, которая теперь не имела значения, и в груди поселилась бы странная тоска. Парню это не нравилось, не любил он голову всяким бредом забивать. — Привет, малыш Лаван, — а вот теперь глянуть придется. Знакомая старческая морда взирала на него с удивлением и перманентным недовольством. Да ещё и древнее прозвище умудрилась выцепить где-то среди пыли своей памяти. — Маниша, — Хидан кивнул, слегка поклонившись, и начал разговор без особого энтузиазма. Но признать, что ему не было любопытно — значит бессовестно соврать. Парень чувствовал себя мышью, которая намеренно суётся хищнику в пасть, чтобы разглядеть зубы лучше. — Не зови меня так. Ты же знаешь, что я давно не ребенок. Моё имя Хидан. — Чего это ты в город пожаловал? — морщины бабули, похожей на высушенный солнцем финик, двинулись. Маниша, несмотря на свой возраст, умудрялась говорить бойко и громко, будто бы это было гордой последней ниточкой, удерживающей жизнь в дряхлом теле. — Работа, — Хидан неловко чешет затылок рукой и широко улыбается, чтобы надоедливая бабка отвязалась. Уйти-то — просто так не уйдёшь, потому что Маниша к нему пару раз отнеслась по-человечески. Парень полагал, что будет справедливо ответить тем же. Женщина смерила его скептичным взглядом — ну конечно, внимательная, как сова, не поверила! — Смотри аккуратнее, раз на роду написано созвездие собаки, — старушка своими выцвевшими глазами будто глядит сквозь душу, и Хидану становится не по себе. — А? Какая ещё собака? — он усмехается, как если бы женщина выдала что-то совершенно абсурдное и безумное. — Глупый ты, малыш, глупый ещё. Жизнь покажет, — Маниша качает головой. — Заслужи доверие кота, если сам не поймёшь со временем. — Что? — в груди горячими жерновами прокатилось раздражение, но ругать старого человека было глупо, и Хидан не намеревался делать этого. Хорошо, кот… может, тот чёрный, которого он кормил у родника? Тогда каким образом зверек может объяснить? А что за бред про собаку — вселенная отказывалась давать намеки вообще. — Из одного цветка гирлянды не сделаешь, — пробубнила Маниша и поднялась, опираясь на трость из кривой палки. — Иди. — Э-э, ладно? Ну, бывай, спасибо, — Хидан не понял абсолютно ничего, если честно. Он озадаченно хлопнул глазами, усмехнувшись, но оставляя в голове слова старушки на всякий случай. Парень в знак прощания махнул рукой и быстро двинулся прочь. Чем ближе было к центру, тем становилось шумнее, как будто Хидан направляется в сердце муравейника. Город стал калейдоскопом, где разноцветными осколками мелькали обрывки фраз и картинок. Они двигались от каждой пары-тройки шагов, купали в своих красках и оставляли на страницах памяти яркие, но смазанные пятна. Гости озирались и пялились на него, когда Хидан проходил. Но с чего он должен прятаться вообще, как трусливый заяц? Когда Хидану дали такой совет, то нерадивый помощник получил по лицу. Под пёстрыми навесами торговцы зазывали покупателей, ремесленники трудились в своих мастерских, добавляя к общему крику лязг металла, шорох ткани и хлюпающую глину. Какой-то мужчина в кафтане орёт на своего товарища, рядом бегают взвинченные игрой дети, которые уже не обращали ни на что внимания и иногда чуть не сбивали с ног взрослых. Конечно, поймать убегающего друга для них было важнее, чем весь остальной мир. Зеваки стоят у прилавка алхимика и глядят на диковинные склянки, как мухи на сахар. Какой-то паренёк тащит за верёвку упрямящегося козла, явно недовольного инициативой хозяина, и борьба эта продолжается до тех пор, пока животное не рвёт оковы. Хозяин весь краснеет от злости и несётся за ним, а Хидан в голос хохочет от забавного зрелища. Невезучий парень не успевает разобраться со зрителем, потому что занят поимкой козла, и джемадар бледной тенью без особой спешки теряется между людей. Знакомые запахи пряностей будят что-то в душе, но от воспоминаний Хидан настойчиво отбивается, чтобы не мешало. Впрочем, помнил он не так уж много, и этот факт по жизни переменно то радовал его, то тяготил. В данный момент радовал. Вообще-то, Хидан не очень любил подобные толпы, они даже раздражали скорее, но ничего не поделать — надо идти через этот балаган. И никого по дороге не тронуть, иначе поднимется визг от убийства. Представив, как безлюдно у заказчика, парень поймал такую степень удовольствия, что ноги понесли быстрее. Вскоре он видит, наконец, здание, к которому шел. Дворец каким стоял, таким и остался — богатым, но не вычурным, чтобы в глазах рябило. Бежевые и белые стены не целиком избиты узорами, но и не обделены украшениями, три невысокие башни с выпуклыми крышами и золотыми шпилями росли из прямоугольного основания, как причудливые и правильные грибы, а по центру была одна побольше. Хидана особо никогда не впечатляла архитектура. Больше порадовал сад из пальм, дающих спасительную тень. А то, что небольшая дорожка проходила под укрытием широких ветвей — ещё лучше. Казалось, даже лёгкие отозвались благодарностью и принялись лучше работать в этой свежести после городской пыли и какофонии запахов. Здесь уже не было так громко, словно барьер отделял сад от хаоса людного дня. Хидану не следовало заходить через главный вход, его предупредили. Он сворачивает по тропинке между деревьями и видит среди стволов и аккуратно стриженных кустов белую стену, в которой слегка приоткрыта узорчатая тёмная дверь. Без лишних колебаний парень суётся туда, и тут же с ухмылкой замирает. Охраны не предвещалось, конечно, раджа не хотел, чтобы кто-то лишний узнал про сделку. В коридоре было темновато, потому что освещал его лишь один факел, прикреплённый к стене. У Хидана возникло предчувствие, что что-то не так. Необъяснимое ощущение, как инстинкт животного. Он сжал пальцы на рукояти сабли и принялся вслушиваться. Игнорировать такие знаки не стоило. Как всегда не подвело. Стоило сделать пару шагов, как из-за стены соседнего поворота выглянул мужчина, тоже вооруженный саблей. Заметив оружие в руке Хидана, он нахмурился и с угрозой выставил клинок вперёд, как готовящаяся к атаке кобра, предупреждающая, что вот-вот укусит. Зелёные глаза сверкали недобрым ядовитым огнём и одновременно хладным спокойствием. — Если это касается сделки, ты идёшь за мной. Если ты кто-то другой — убирайся, пока я не отправил тебя обратно по кускам. Тхаги тихо усмехнулся и спрятал саблю в ножны. Охрана, значит, всё же была. Только на обычного солдата этот человек оказался совершенно не похож. Богатый зелёный кафтан был подпоясан тканью цветом собранных в тугой низкий пучок длинных волос мужчины — тёмно коричневого, почти чёрного. Такие же штаны уходили вниз к расшитым скромными узорами башмакам. — Ну-ну, угомонись, дружище, я по договоренности, — Хидан беспечно расставляет руки в стороны и шагает навстречу. — Я тебе не друг, — отрезает незнакомец и тоже убирает оружие. Глаза его сужаются, но он не дёрнулся в сторону, как ожидал Хидан, не испугался необычного вида человека, наоборот замер, бегло рассматривая с головы до ног, пока парень не ухмыльнулся, разрезав установившуюся ниточку интереса. — Будь проще, угрюмости тебе не занимать, я погляжу, — джемадар улыбается с издёвкой и складывает руки на пояс. — Разве ты считаешь, что с таким отбросом, как я, нельзя дружить? Наглости как в самом радже. — Я и есть раджа. Остального тебе знать не надо, — низкий разозлённый голос лезет в голову Хидана и остаётся там без всякой цели. Он по этому поводу не парился. Ему могло понравиться в людях что угодно, смысла себе противиться никакого. Хотелось ради развлечения развести этого хмурого, как небо в сезон дождей, человека, на ещё немного слов. Теперь всё было вполне однозначно — вот заказчик, никакая это не охрана, откуда на нём дорогая одежда ясно. — А-а, — тянет Хидан и склоняет голову, пытаясь получше рассмотреть собеседника. Мужчина уже повернулся к нему спиной и пошёл вперёд по коридору. Тхаги потянулся следом и продолжил. — Я думал, тебе положено быть пузатым и ленивым, а за мной придёт кто-то из твоей охраны, пока ты останешься ждать где-то в безопасности. Может, хотя бы будешь ждать, пока я преклоню перед тобой колени? — Нет, — раджа вновь пресекает попытки заговорить и даже не оборачивается на парня. — Ты много болтаешь не по делу. — Тогда давай побеседуем о деле, — они вышли в небольшую комнату, свернули направо, налево… Хидан задаётся вопросом, как, чёрт возьми, можно жить в таком лабиринте, понимая, что это только часть здания, но раз уж завёл разговор в русло договора, то спросит потом. Парень вертит головой и рассматривает всё от потолка и стен с полом до мебели, и ему разительно не хватает времени уцепить всё взглядом на ходу. — Не здесь. — А когда? Мы столько идём, что я отращу бороду, пока доберёмся до нужного места! — недовольно ворчит бандит. — Хотя бы скажи, как тебя зовут! Или мне обращаться к тебе «унылый валун»? — Моё имя Какузу, — фыркает раджа. — Последнее предупреждение, иначе ты пострадаешь от собственного рта. — Странное имя. Унылый валун тебе подошло бы больше, — Хидан кивает сам себе, пропускает тихий смешок, и когда на него оборачиваются с таким выражением лица, будто намереваются вжечь в пол, то сразу затихает с наглой улыбкой. Какузу, взбешённый, сжимает руки в кулаки, и вены слегка проступают на смуглой коже тыльных сторон ладоней. Тхаги переводит наполненный вызывающей смелостью взгляд в зелёные глаза. Провоцировать раджу в планы не входило, но от чего-то захотелось. Хидан же не вступает в драку, правильно? Точнее, вступает вполне себе, но драка эта тихая, неподвижная, так что не считается. Противнки из неё выйдут не покалеченными физически, а уязвленными где-то в душе. И проигрывает в этой перепалке Какузу, который быстро отворачивается и продолжает идти дальше, остудив голову самообладанием. Хидан решает, что пока хватит выводить его — договор не должен сорваться. Приходится с неудовольствием замолчать. Прикусить язык оказалось и вправду скучно, но хотя бы незнакомое окружение разбавило тоску. Потом Хидану надоедает и обстановка дворца, он сверлит взглядом спину раджи. Узоры на его кафтане тоже какие-то нудные — тёмными еле видными нитями вышиты маленькие листья папоротника, закручивающиеся в странной формы рисунок, кольцо на пальце у Какузу интереснее, потому что его болтающуюся во время ходьбы руку незаметно углядеть тяжелее, чем спину. Будто всё здесь решило сморить парня, запретив единственный досуг — разговор. Очевидно, в итоге Хидан не выдерживает такого долгого бездействия, и уже открывает рот, чтобы задать вопрос, но раджа наконец соизволил завернуть в какую-то комнату. Хорошо. Теперь придётся по делу. — Оставь дверь открытой, — Какузу неторопясь усаживается на диван у стены, закинув ногу на ногу, и ждёт парня. — Боишься, что прислуга подслушает? — Хидан заходит следом и плюхается на стул с мягкой узорчатой обивкой. В комнате, вопреки ожиданиям, не было ничего, что заставило бы глаза потеряться от обилия цветов. Жёлтые узоры украшали тёмные красно-коричневые стены. В воздухе витал древесный аромат благовоний, которые тлели в уголке, и Хидан щедро втянул его носом, слегка улыбнувшись. Пахло действительно очень приятно. Вот эта комната ему нравилась, в отличие от остального неуютного дворца. — Не задавай глупых вопросов, — раджа опять хмурится, и парень думает, что это у него скорее расслабленное состояние лица. — Тогда задаю умные. Что мне и моим ребятам нужно сделать? — Хидан складывает руки на груди и продолжает осматриваться. У стены стояла широкая кровать — наверняка мягкая, прямо как этот стул, а может даже лучше. Он не знал, столь дорогую мебель ему даже трогать не доводилось. От запаха благовоний и от вида такой кровати даже потянуло в сон. На подобной точно можно было раскидать ноги и руки в стороны, провалиться в теплоту и спать слишком хорошо, чтобы утром хотелось подниматься. За диваном, на котором сидел Какузу, следовала дверь. Приоткрытая, она уже не скрывала комнатку с небольшим балконом, выходящим на западную сторону дворца. — Есть человек, которому неугодно моё существование, — начинает Какузу, выдёргивая в осознание происходящего Хидана, разморенного мыслями. — Южная часть города. Его имя Манджу. Манджу Мехта. Убейте его, и я щедро заплачу. Он богатый торговец. Черты лица схожие со мной, только карие глаза. Шрам, рассекающий область от пространства между бровей до кончика носа. Ростом ниже моего на голову. Большой дом. Очень близко к рынку, буквально за прилавком ремесленника с ювелирными изделиями. Не пропустите точно. Хидан немного молчит с сосредоточенным лицом, обдумывает предложение. Для Тхаги скрытое убийство есть основа, так что лишить жизни этого Манджу не составит труда. Вот только парню до жути интресно. — Нет проблем, мы спокойно справимся. Тебе нужно доказательство убийства? Я не могу отрезать ему голову, пока не проведён ритуал. Нам необходимо унести тело, — Хидан говорит строго, и Какузу, слега приподняв брови, пожимает плечами. — Как угодно. Я всё равно услышу весть о смерти этого человека. — Позволишь поинтересоваться, почему ты хочешь убить его? — парень наклоняется ближе, опираясь локтём на колено, хитро щуря глаза. — Тебя не касается эта информация, — раджа встаёт, но уйти ему Хидан не позволяет, поднимаясь напротив и загораживая путь. — О, значит, я думаю правильно, что это какой-то родственник, раз вы похожи. Может, он твой брат, м? Ты боишься убивать или не хочешь марать руки? — Тхаги за пару шагов оказывается позади мужчины, словно опутывающий добычу змей. Надо было напоследок сделать, что хотел. Эта хладная непоколебимость почему-то без особых причин заставляла Хидана захлёбываться в желании узнать. Он говорит тихо, заговорческим шёпотом, и обдаёт холодным дыханием чужое ухо. — Ты убивал людей, потому что хотел, Какузу? Раджа дёргается вперёд и резко оборачивается. Он весь горел злобой, но выдерживал относительное спокойствие тонкой тонкой верёвкой. — Делай свою работу, жрец. Я вижу, что ты лезешь мне в душу, — выплёвывает он и вдруг сжимает руки на горле парня. Вервь, не позволяющая ему до этого сделать подобное, оказалась разорвана. — Но я же должен знать, зачем работаю, — сипло выдаёт Хидан, усмехнувшись, и пальцы на его горле сжимаются ещё сильнее. — Ты бы поаккуратнее был, я так не дойду до своих. — Деньги, как мотивация, не устроят тебя? — Какузу, раздражённо рыкнув, отпускает его и отходит на всякий случай, достаёт кинжал, если жрецу снова приспичит приближаться настолько сильно. — Я убиваю ради своей Кали. И иногда мне интересно, какая жертва достанется Богине, — Хидан, несмотря на клинок у мужчины в руках, идёт навстречу. — Ещё раз тронешь меня — будет больно, — Какузу выставляет кинжал перед парнем. — Не задавай лишних вопросов, и я доплачу тебе, если хочешь. Говорят, что деньги не хуже Бога. — Врут, раджа, — тихо говорит Хидан и намеренно делает ещё шаг вперёд. В глазах жреца плещется абсурдная сейчас смелость. Какузу, несмотря на то, что обучался военному искусству, от неожиданности и шока не успевает убрать руку. Хидан напарывается животом на кинжал, смеётся, алая кровь струится по лезвию тонкими дорожками, начиная смешивать запах дерева с железом. — Ну что, как твои деньги спасли бы меня сейчас?