Верни меня

      С десяток сигналов о новых сообщениях разбудили бы даже глухого. Агнесса не открывая глаз нашла телефон на тумбочке, всё же разлепила один глаз и открыла переписку:       «Привет, я вернулся домой!       Завтра я занят, можем пересечься послезавтра)       Куда хочешь сходить?       Или мб ко мне? Я соскучился)       Напиши как проснёшься       🌹       Красивый цветок для красивой девушки)»       Агнесса заблокировала телефон, положила его обратно и, мечтательно улыбнувшись, закрыла глаза. Отсосите! Феб по ней скучал! А не забыл и не бросил! И скоро у них будет свидание…              Агнесса резко открыла глаза и часто задышала. Сон. Это просто сон. Мерзкий сон про мерзкого ублюдка. Она до сих пор, поминутно помнит то свидание. Как они сидели в каком-то баре, целовались, ласкали друг друга через одежду… и как к ним подошла расфуфыреная девица, выплеснула Агнессе в лицо остатки коктейля и заявила Фебу, что фотки скоро будут у его невесты.       — Какой невесты? — Агнесса перестала вытирать одежду салфеткой и непонимающе посмотрела на девушку.       — Ой, только не надо тут строить из себя невинность! — закатила глаза она. — Я не полиция нравов, но вот этот… помолвлен с моей лучшей подругой!       — Я не знала!.. Мне чужие женихи не нужны!       — Вот и чудненько. Поменьше обсуждай его с со своими клушами, и будешь цела. Всё ясно?       Агнесса могла только кивнуть.       За этим последовали слёзы-сопли-слюни, грустные песни, от которых рыдалось ещё больше, ритуальное удаление номера Феба из телефона, его фоток, переписок, подарков — благо, их было немного. И хотя плюшевый зайчик не виноват, что Феб мудак, стало легче.       Агнесса отёрла лицо рукой и включила экран телефона — 5:42. У неё есть часа полтора на сон, а потом нужно собираться на пары. И сегодня вторник, так что профессора не будет. Удивительно, как быстро она стала желать встречи с ним, а не бояться. Хотя это ведь именно он виноват в том, что её едва не отчислили и ей не пришлось побираться. И в том, что маман вынесла мозг и хотела приехать, а ведь у них только-только начали налаживаться отношения: это было весьма непросто после пятнадцати лет разлуки!       Профессора она и правда не увидела, хотя во все глаза высматривала его машину во дворе и его самого во всех коридорах. Но всё было бесполезно. На этом фоне даже докапывания друзей не бесили — Агнесса их едва замечала. Пары закончились, и она, как ни оттягивала момент, покинула корпус.       Да плевать на него! Не хочет и не надо. Что она, другого не найдёт? И вообще профессор не был её парнем официально. Пару раз сходили в ресторан и ещё куча подарков, но отношения-то он не предлагал! Ну и хрен с ним! На нём и этом мудаке Фебе мужчины не закончились. И профессор тоже мудак: то тиранит, то притягивает и отталкивает… Пошёл он! Точно!       Но не успела она выйти за ворота, как тот самый блядь голос окликнул её:       — Мадемуазель Шантфлери.       Она медленно повернулась и увидела профессора: в простом элегантном костюме, он стоял рядом с машиной.       — Я хочу поговорить с вами.       — Говорите, — она сложила руки на груди.       — Не здесь. Это личный разговор. И на улице холодно.       — К вам домой я не поеду.       — Я не приглашал вас туда. Поедем в кафе.       Агнесса прошлась по нему оценивающим взглядом и всё же ответила:       — Ладно. Но мне ещё готовиться к завтрашнему семинару.       — Могу помочь. Садитесь.       Он помог ей забраться в машину, потом сел на своё место и плавно выехал на дорогу. Агнесса смотрела в окно, но всё же краем глаза поглядывала на профессора. Что он вообще за человек? Кто себя так ведёт? Его отношение похоже на кардиограмму — единственное и самое точное определение. Зачем ему всё это, если он всё равно не собирается вступать с ней в отношения? Или что, он рассчитывает на платонические?!.       Кафе оказалось неподалёку, довольно уютное и небольшое. Из окна открывался приятный вид, но профессор попросил столик в углу. Агнесса постаралась не показывать разочарования, и сказала себе, что вряд ли смогла бы смотреть на бульвар, ведь профессор обещал серьёзный разговор…       — Я сказал тебе тогда про обещание, — начал он, сцепив руки на столе. — Но не объяснил. Попробую это исправить. Девятнадцать лет назад умерли мои родители. Близких отношений у нас никогда не было. Так что до того дня я не видел своего младшего брата.       — Как это? Вы же их ребёнок… — непонимающе посмотрела на него Агнесса. — Я тоже в детстве не знала матери, но это потому что меня украли.       — Да, к сожалению для них, я был их ребёнком, — кивнул профессор. — Слава богу, Жана они любили. Они тяжело заболели, но я узнал об этом от врачей, когда они уже были при смерти. Я тогда только окончил университет, хотел заниматься наукой…       — Сколько вам было?       — Девятнадцать. Почти двадцать.       — Это ж во сколько вы пошли в школу? — поразилась Агнесса.       — В шесть, — он пожал плечами. — Несколько классов сдал экстерном, в университете так же. Но это не имеет значения.       — Шутите?! Это же невероятно!       — Думаешь? Пусть будет так. — Он пытался говорить равнодушно, но Агнесса почувствовала нотки удовольствия в его голосе. — Словом, я приехал в больницу и поклялся им, что у меня не будет ни семьи, ни отношений, чтобы я мог вырастить Жана достойным наследником.       — Это очень жестоко!       — Не знаю… Я дал обещание. И тогда мне было совсем не до отношений. И потом со временем я понял, что смог бы его воспитать, если бы не обещание. А сейчас… Сейчас ему всё ещё нужна моя поддержка и помощь, так что… — Он потёр лоб. — Надеюсь, теперь ты понимаешь.       — Я понимаю, — зло прошипела она. — Я понимаю, что родители лишили вас собственной жизни! И что вы даже сейчас боитесь им перечить. А сами так и не жили!       — Ты не знаешь, о чём говоришь! Я поклялся им! Если я нарушу собственное слово, кем я буду? — прорычал он. — Подлецом и ничтожеством!       — Нормальным будете! Счастливым! А если так и будете продолжать, останетесь ходячим трупом! И трусом! Вы вырастили брата, ему девятнадцать, так? Значит, всё! Сделка завершена!       В этот момент телефон Клода зазвонил, но тот сбросил звонок.       — Мой воспитанник, но это не срочно, — пояснил он. — А что до Жана, то я не могу оставить его, — спокойно сказал Фролло. — Он не справится.       — Конечно. Если за ним до старости сопли вытирать, — фыркнула Агнесса. — Так говорите, словно сутками над ним трясётесь…       — Иногда так и происходит. Это было мудрым решением. Будь у меня своя семья…       — Вами просто воспользовались. Когда любят, так не поступают. А вы были не нужны, пока не потребовался слуга и нянька. Давайте, скажите, что я не права! Что о вас вспоминали до этого!       Профессор угрюмо молчал, уставившись в ристретто. Агнесса взяла свою сумочку и встала:       — Вы знаете, как меня найти.       Ветер влетал под пальто, замораживая внутренности. Но Агнесса упорно шла к метро, пытаясь выбросить разговор с профессором из головы. Трус! Грёбаный трус! И это по нему она скучала! Нет, хрен ему. Она на такое не согласится. И чтоб он потом её обвинял, что она ему жизнь разрушила? Да ну его нахуй! Она ещё здорова на голову, чтоб себя на такое обрекать. Это его выбор — до пенсии нянчить взрослого парня. Вот пусть и нянчит, а она без такого обойдётся.       Вечером она пошла в Притон; всё же Клопен ей как старший брат. Но недалеко от входа её окликнул Оборотень:       — Эй, Эсмеральда, детка, иди-к сюда!       Дурацким испанским прозвищем её когда-то давно одарил примкнувший к банде Клопена цыган. Он уверял, что отец его был ирландским пэдди, а мать — андалузкой. И поскольку он обожал виски, матерился на гэльском и испанском и танцевал фламенко, то ему все верили. И однажды, после очередного знатного бухича, он сказал маленькой Агнессе, что её зелёные глаза похожи на два огромных изумруда.       — Эсмеральда!.. — вдохновенно воскликнул он.       — Эсмеральда! — ещё раз крикнул Оборотень.       — Что это тут у вас? — спросила она, подойдя.       — Образец древнего искусства живопи́си по холсту, — пафосно протянул один из двух торчков рядом с Оборотнем.       — Очень… красивая картина.       Агнесса отвернулась к улице, думая, как бы побыстрее свалить. Компании обдолбышей, пиздивших всё, что видели, её никогда не привлекали.       Она обводила невидящим взглядом тротуар, пребывая в размышлениях, как вдруг её окликнул знакомый голос:       — Мадемуазель Шантфлери?!       Перед ней во весь свой рост высился профессор Фролло.       — Да ёб твою мать… Ёб мою мать… — протянула Агнесса еле слышно.       — Эсмеральда, ты куда залипла? — окликнул её торчок.       — Эсмеральда?! — переспросил профессор.       — Глупое прозвище, на…       — Испанском, я понял… Моя картина! — удивлённо воскликнул профессор.       — Ваша картина? — не меньше его охренела Агнесса и уставилась на охуевших от поворота торчков. — Ну пиздец… — добавила она шёпотом.       Агнесса резко развернулась и подошла к торчкам:       — Верните ему картину, а я поговорю с Клопеном, чтоб он разрешил вам опять толкать тиснутое в Притоне.       — Нам надо посовещаться, — с глубокомысленным видом изрёк один торчок, покачиваясь. И через полминуты добавил: — Мы согласны. Но ты поговоришь с Клопеном сейчас. Кстати, месье-е, не хотите приобрести шубу для жены? — Он потряс шубой перед лицами присутствующих. — Дикий медведь! Обитающий в горах сибирской Калькутты!       Агнесса закрыла глаза рукой. Какой же позор…       — Придурки, на дворе начало осени, — поржал Оборотень.       — У меня нет жены, — холодно отчеканил Фролло, забрал картину с пюпитром и вызвал такси.       А Агнесса, всё ещё умирающая от стыда, пошла просить за торчков.