Верни меня

      В тот вечер Фролло едва ли не впервые за всю жизнь напился. Просто чтоб заглушить её голос в голове. Голос, который безапелляционно произносил один за другим факты. И возразить было нечего. Разве что прикрываться клятвой… Но это было как-то унизительно. В конце концов она была права. Его не любили, терпели с трудом, сплавили в шесть лет в интернат и не забирали на каникулы, кроме летних, которые он почти полностью проводил у бабушек с дедушками. И опекуном Жана он стал только от безысходности: больше в Париже не было никого, кому бы они могли доверить бизнес. Полностью, блядь, записанный на Жана.       А он, как последний дурак, ждал тогда хоть на смертном одре какого-то проявления чувств. Но нет, чудес не бывает. Напутствия, спасибо за Жана и никакого «Мы тебя любим, сынок». И вроде сорок лет на пороге маячат, а всё равно — как вспомнит, так пробивает. Злость, обида и желание разнести всё вокруг к чёртовой матери. Но он же обещал, он же поклялся, он же человек чести… И просто удобный дурак.       Но как он сможет в зеркало смотреть, если нарушит слово? Если себя предаст. Он же себя уважать не сможет. Поэтому надо это просто пережить. Погрузиться с головой в работу, в статьи, в исследования, в дела компании — и это пройдёт и забудется, как во все прошлые разы. Он сможет. В конце концов между ними ничего не было, они даже узнать, друг друга не успели, так что это будет несложно. Но какого же чёрта он продолжает о ней думать?       Вопреки надеждам, чем больше Клод пил, тем явственнее видел её образ. И выносить осуждающий презрительный взгляд было выше его сил. Он выпил стакан виски почти залпом, пихнул в рот кусок колбасы, и уснул прямо на барной стойке.       Утро с размаху ударило в глаза. Голова раскалывалась, хотелось воды и блевать. После этого стало полегче, но двигаться было почти нереально. К тому же как только он пытался встать, кружилась голова и снова тошнило. Так или иначе, по прошествии вечности он добрался до дивана рухнул там, ловя ртом воздух. Там же снова уснул, а проснулся от голоса Жана:       — Какая знакомая вонища!       — Умоляю, тише, — прохрипел Клод.       — Вот, держи.       Перед глазами возник стакан воды, который Клод мгновенно осушил.       — Денег перевести? — с трудом спросил он. — Мог написать.       — Я писал. Весь вечер. Но у тебя были другие дела.       — Уж прости, что раз в сотню лет не ответил сразу, — раздражённо прошипел Клод.       — По какому поводу бухал? Допустил орфографическую ошибку? Арифметическую? Или наконец из-за дамы?       — Не твоё дело.       — О-о-о! Тогда точно из-за дамы. И кто она? Преподша? Аспирантка? — Клод продолжал зло смотреть на него. — Ты замутил со студенткой! Нихуясе!       — Во-первых, не выражайся. Во-вторых, это всё ещё не твоё дело.       — Ты не подумай, я очень рад! Не, я серьёзно! Я давно не могу понять, почему у тебя никого нет…       — Может, понял бы. Если бы не шлялся по барам и не имел всё, что движется. Может, тогда у тебя бы появилось время на это. И силы.       — Ты чё, прикалываешься? — недоверчиво посмотрел на него Жан. — Из-за меня?       — Отчасти.       — Объясни.       — Нет. Это тоже не твоё дело.       — Я не ребёнок! — он ударил по столу. — Даже если ты так считаешь!       — Господи, тише… Я так считаю, потому что ты себя так ведёшь.       — Как хочешь. Ну и сиди тут один!       Жан уже подошёл к двери, когда Фролло его окликнул:       — Жан, я… Я… обещал родителям. Обещал, что у меня не будет семьи, кроме тебя.       — То есть… — он медленно повернулся, — ты один из-за… меня?! Я виноват в этом?       — Нет. Это я дал обещание. Поклялся на Библии.       — Клод, ты понимаешь, что несёшь? Твою мать! Блядь! — он запустил стакан в стену. — Это ж… пизде-ец…       — Я обещал вырастить тебя, мне нельзя было отвлекаться.       — А другие? — Жан пристально посмотрел на него, и Клод растерялся от этого вопроса. — Как другие растят детей, имея жену или мужа? Или, прикинь, не одного ребёнка! Бля-я-я…       — Это не имеет значения. Дело сделано.       — Нихрена себе! Я тут узнаю, что ты из-за меня сычуешь всю жизнь, а ты говоришь — не имеет значения? А что тогда имеет?       — Этого уже не изменить. Я не могу вернуться в прошлое. И… даже если бы мог, я бы не поступил иначе, — твёрдо сказал Клод, чувствуя, что лукавит.       — Ой, только не пизди! — поморщился Жан. — Значит, так… Раз это было из-за меня, то я сделаю вот что. Я тебя освобождаю.       — От чего? Жан, это касается меня и наших родителей.       — Ничего, что речь и о моей жизни в том числе? — вспылил тот, и Клод смутился. — Так вот, ты свободен. Хозяин даёт Добби носок. Я взрослый, нянька мне не нужна.       — Жан… Ты не сможешь сейчас управлять компанией самостоятельно…       — Я не против, если ты пока что будешь с этим помогать. Но нянька — не нужна. Так будет лучше нам обоим.       — Нам будет лучше, когда мне не нужно будет следить за тобой, потому что ты ведёшь себя как маленький ребёнок! Если мне не нужно будет каждую неделю вытаскивать тебя из полицейских участков! И если мне не нужно будет просить ректора коллежа тебя не отчислять два раза в год, потому что ты завалил сессию!       — И тогда ты перестанешь ходить за мной тенью? — подозрительно покосился на него Жан.       — Да. Если продержишься год.       — Ладно, — скрипя зубами процедил Жан.       — Но клятвы это всё равно не отменит.       — Но я же буду взрослым! Ты не можешь растить взрослого!       — Я обещал вообще никогда не заводить семью, — вздохнул Клод. — Тебе же и потом может понадобиться помощь…       — Это же идиотизм! Нахрен это надо?       — Они очень заботились о тебе. И… я тоже.       — Знаешь что? Я не хочу, чтоб ты носился за мной как сумасшедшая мамаша. Меня это за-е-ба-ло! — он даже наклонился к Клоду. — И ещё. Мне такая жертва не нужна! Не хочу загоняться в старости, что испортил тебе жизнь. Если ты не изменишь решение, то у тебя больше нет брата!       — Жан! Как ты можешь?!       — Я могу о себе позаботиться. И пока ты будешь исполнять свою клятву, брата у тебя нет.       Жан хлопнул дверью, а Клод осел на пол, думая, что его сейчас хватит сердечный приступ. Как он может так говорить?! Он же всё делал для Жана! И теперь тот отказывается от него! Клод закрыл лицо руками и несколько раз глубоко вздохнул. Вместо Агнессы перед глазами встала сцена из больницы. Просто нянька. Функция, как в книгах. Но это ничего не меняет — это дело чести.       Остаток дня Клод провёл дома: сначала болел, а потом всё же сел за компьютер. Он и так потерял кучу времени, а рецензия сама себя не напишет. Он не ел — только пил воду, хотя голод прекрасно чувствовал. Но поесть — это силы на мысли о ней, а это последнее, что ему нужно. К ночи он почувствовал себя смертельно уставшим и проснуться, когда она пришла к нему во сне, не смог. Она просто сидела напротив и пила свой кофе.       Утром он встал совсем разбитым, но больше пропускать работу нельзя. Пока надо пережить то, что он вчера не пошёл туда по крайне неуважительной причине — из-за похмелья. Чего даже в юности не случалось. И вот, пожалуйста, на старости лет… Но вчера никто ничего не сказал, при том что по голосу явно было очевидно, что никакой у него не приступ простуды. И теперь надо отыгрывать ситуацию ничего-не-случилось.       Никто ничего не сказал и сегодня: только раз он услышал из-за двери кафедры «Прорвало его». Но это было вроде как сказано с сочувствием, а не с осуждением. На обеде же он заметил в столовой Агнессу, но она демонстративно отвернулась, едва их взгляды пересеклись. От этого стало больно, словно его со всей силы отхлестали по лицу. Но он не может. Не может переступить через собственное слово. Не может обречь её на эти недоотношения. Он просто не позволит себе превратить их в полноценные. Потому что нет ничего хуже ненависти и презрения к самому себе. А она будет думать, что это из-за неё.       Как Жан.       Он поймёт. Обязательно поймёт, когда действительно вырастет. И дай бог, чтоб не таким жестоким методом. Впрочем, тогда Клоду не казалось это чем-то жестоким. Пока однокурсники развлекались и трахались по углам с девушками, он учился. Иногда подрабатывал, и на эти вещи не было ни сил, ни времени. Да и особой потребности в общении он не чувствовал и не чувствует до сих пор. И обращать внимание на подколы и издевательства тоже не хватало сил.       Первые мысли, что у него в жизни что-то не так, появились после двадцати пяти, даже ближе к тридцати — когда сверстники начали обзаводиться семьями, детьми и семейными авто в кредит. И носить с собой обед в контейнерах. Клоду в какой-то момент тоже до ужаса захотелось есть домашнее и находить милые записочки то в кармане пальто, то в пакете с едой. Но у него, к счастью, была наука. Она с удовольствием забирала себе всё его свободное время и овладевала всеми его мыслями так, что он забывал поесть или сходить в туалет.       Так прошли месяцы до конца учебного года. Клод конечно посылал подарки Агнессе, но с конца зимы они стали возвращаться нераспакованными. Да и сама она словно испарилась, хотя он видел время от времени в табелях, что она исправно ходит на занятия и стала одной из лучших студенток на потоке. Ещё и Жан действительно пропал из виду. К маю его успеваемость выросла, что повергло Клода к шок, когда он по привычке явился в коллеж просить, чтобы брата не отчислили.       В июне Клод позвонил ему в день рождения, но разговор не состоялся:       — Жан, поздра…       — Ты передумал? — непривычно жёстко спросил тот.       — Я не м…       — Тогда нам не о чем говорить.       До конца того дня Клод пытался погрузиться в исследования, но всё шло прахом. Тогда он отправился на прогулку и до глубокой ночи бродил по улочкам в своём округе. Он всё потерял. Всех. Всех, кого считал близким. Не считать же близким начальника, месье де Бомона? Их отношения едва выходят за рамки деловых, что выражается в беззлобных взаимных подколах, читающихся между строк.       Промучавшись ещё месяц, Клод решил попробовать. Чего стоят положенные на Жана годы, если он решил отречься от брата? Да и родители вряд ли бы хотели, чтоб Клод не жил…       Нет, блядь. Именно этого они хотели. И добились.       В конце концов ему не обязательно нарушать клятву — он мог бы пройти по очень тонкому льду. Например, вступив в романтические, но не сексуальные отношения. Да и Жан не против…       Девятнадцатилетний парень. Сороколетний мужик решил полагаться на решение малолетки.       Видимо, Агнесса права — он трус. Он боится принять решение за свою жизнь. А вот за Жана решать было гораздо проще. Клод тихо взвыл, привалившись спиной к ближайшему зданию. Он хочет… Агнессу. Она сможет уйти, когда захочет, а до этого — пока всё не зайдёт слишком далеко — они проведут какое-то время вместе… Будет что вспомнить на пенсии.