Пёс и Тигр

      Настоящее время.       В Чжанцю полно говорливого люду и напуганных гражданских лиц. Серьезные физиономии прибывших в провинцию заклинателей вызывают особый опасливый интерес у мирных жителей, сердца которых сжаты тисками ужаса после недавних событий. В воздухе гуляют распространенные «Цветущая Пустошь» и «Десять обратных путей ци». Круглые глаза растерянно хлопают, а голоса волнами опускаются до шепота, чтобы вновь возвыситься в шокированном возгласе. Странник может на эту обстановку лишь усмехнуться, подливая в чашку больше вина из османтуса.       Хуан Ичен залпом поглощает содержимое чаши, довольно выдыхая пьяный воздух. Ситуация в городе его знатно веселит, будучи схожей с выступлением бродячих шутов, развлекающих народ излишним драматизмом выученных сцен. Из города в город, из провинции в провинцию — везде люд был одинаков, везде толпа съедала единым организмом одинаковые происшествия. Зацепок новых не всплывало, и ядовитый смех сам вывалился наружу из груди.       — Шифу, — пристыженно подаёт голос сидящий напротив ученик. Его чаша наполнена горячим чаем, к которому подросток еще даже не притронулся. Неровно собранные в хвост волосы путаются в сильных ветрах, падающих на потешный городок с далекой горы Тайшань. Кажется, даже его порывы воняют привлекающей всеобщее внимание смертью.       — Шифу то, шифу это, — икнув, бурчит Ичен. — Наслаждайся жизнью, дорогой ученик! Радость воодушевляет человека.       — Шифу, — повторяет ученик, но тише, и обхватывает чашу обеими ладонями. Он спешно отпивает из нее, прикрывая пунцовые от стыда щеки. Он готов поклясться, что видит те неодобрительные взоры, коими люди награждают праздного наставника.       Хуан Ичен и его ученик странствуют не первый год. Молодой наставник возрастом едва ли мог называться юношей, а его ученик выглядел куда младше своих лет, из-за чего оба со стороны выглядели скорее как братья, нежели полноценный тандем ученика и учителя. Они бывали в каждом районе, где погибала очередная школа или клан, но каждый раз с пустыми руками продолжали странствия. Иногда Хуан Ичена охватывала легкая безнадежная тоска, и тогда он находил себя в подобных постоялых дворах, в компании робкого ученика и полного вина кувшина. Начинать всякое дело легко, завершить его трудно. Он не сдавался, сколько бы не выпивал.       К их столу подходит разносчик, с легким подозрением глядя то на полное блаженства лицо Хуан Ичена, то на пустой кувшин. Наконец мальчишка вежливо улыбается спустя несколько мгновений молчания, забирая использованную посуду.       — С Вас два ляна, уважаемый гость, — улыбчиво произносит разносчик, предвидя чужой ответ, когда два круглых глаза пару раз удивленно хлопают, а затем Хуан Ичен красноречиво улыбается, блестя яркой мимикой получше, чем собранные вдоль улиц зеваки.       — Конечно-конечно, — почти мурлыкает он, ныряя рукой во внутренние карманы и запоздало вспоминая, что его кошелек был украден. Губы изгибаются в коротком «Ох», а затем он заламывает густые брови, с сожалением глядя на медленно тающую улыбку разносчика. Дело дрянь.       Что говорить о том, что даже в украденном кошельке едва ли нашлись заветные два ляня? Странствуя, деньги достать сложно, куда проще отработать заказанное вино и угощения, пока ученик пристыженно отворачивается и едва ли не плачет под бранью очередного возмущенного разносчика. Хуан Ичен деловито выпрямляется и разводит руками, обвитыми темно-лиловыми одеяниями.       — Вы будете платить, или стоит вызвать тех, кто вынудит это сделать? — колко интересуется разносчик. Хуан Ичен продолжает улыбаться, прикидывая свои шансы на победу в случайной драке. Если бы не опьянение, то тревоги бы эти мысли не вызывали.       — Понятно. Тогда, Л-       — Приуменьшите пыл, сяоцзы, — внезапный мягкий голос обрывает бедного разносчика на полуслове, когда он отшатывается от неожиданно появившегося мужчины и чуть ли не роняет на пол грязную посуду. Одним Небожителям известно, как он остался стоять ровно, пустым взгляд глядя на невероятной красоты человека. Хуан Ичен рот открывает и так же быстро закрывает, пораженный не меньше.       У заклинателя черные волосы завязаны в хвост и перетянуты золотым блестящим в солнечном свете украшением; снежно-белые рукава с легким шумом стелются по ветряным потокам. Острые скулы, колючий нос и узкий разрез глаз, схожий с лисьим, гармонично смотрятся с налитыми кровью тонкими губами, поддернутыми вежливой улыбкой. Заклинатель почитает растерявшегося разносчика грациозным поклоном и выпрямляется, хвастаясь высоким станом. При этом жесте на манер колокольчиков звонко колыхается перетянутое на поясе, обнимающем тонкую талию, украшение, напоминающее цветы лотоса, извитое белыми камнями. Больше всего привлекают внимание глаза человека — пускай и мертвенно-черные, за ними будто скрывается что-то таинственное, потаенное, будто бы этот прекрасный юноша скрывает часть внешности умышленно.       — Сяоцзы, я смею предположить, что Ваш гость любитель слов «тишина и безмолвие совершенствуют тело». В нынешней суматохе не мало нечестивых лиц, желающих пожать выгоду из хаоса. Будьте так добры быть благосклонным к бедному мужу, чей кошелек, я полагаю, был украден, — он украдкой глядит на Хуан Ичена, ожидая подтверждение своих догадок. Да даже если бы заклинатель был не прав, Хуан Ичен закивал бы так же активно, как получилось и сейчас, вплоть до падающих на глаза тонких выбивающихся из прически прядей. Неизвестный заклинатель медленно кивает.       Разносчик повторяет недавний жест посетителя — открывает рот, а затем молча закрывает, не находя должных слов. Заклинатель протягивает руку и оставляет на подносе два ляня, а затем кивком отправляет прочь рабочего человека.       — Небожитель ли Вы, о милейший спаситель? — с озорством реагирует на все проделанное Хуан Ичен. Все это время тихий и напугано-восторженный ученик молчит, не переставая разглядывать их общего спасителя. — Что я Вам должен? Могу предложить душу и те…       — Тишину, — с кивком произносит заклинатель. Улыбка застывает на его лице. — Не делайте горюющему Чжанцю больше проблем, и я буду благодарен не меньше. Благого Вам дня.       Удивление Хуан Ичена, когда спаситель стремительно исчезает где-то в лестницах постоялого двора, сравнимо лишь с тем удивлением, когда однажды непутевый ученик принес вместо зайца рыбу — прямиком из леса. Загадочный заклинатель превращается и вовсе в призрачное видение в его догадках, и потому Хуан Ичен с пытливым взглядом впивается в растерянного ученика.       — Ты ведь тоже видел его, я прав? — пылко спрашивает Хуан Ичен. — Видел же?       — Конечно, шифу, — соглашается подросток. — Удивительно добрый человек. Может, это обман? Что, если он…       — Ты много думаешь, дуралей! — отрезает Хуан Ичен и встает из-за стола. Опьянение как рукой сняло. — Даже тем, кто находится в отдалении друг от друга, судьбой предначертана встреча! Не случайно нам повстречался этот прекрасный господин. Уверен, судьба сведет нас вновь в назначенный час. Пойдем, мой глупый ученик!       И мальчику ничего не остается, кроме как оставить недопитый чай и проследовать за чересчур активным наставником. Хуан Ичен падок на приключения, ведь без них давно бы свихнулся — еще больше, чем сейчас, и его ученик это просто знает, когда видит, с каким явным вдохновением шифу пересекает порог постоялого двора и сладостно потягивается навстречу полуденному солнцу.       Спустившись с террасы, странники берут курс на улицу. Без кошелька далеко не уйдешь — им нужен, как минимум, ночлег, а ночевка в лесу больше не казалась такой интересной идеей, особенно после многих лет скитаний. Хуан Ичен знает отличный способ, почти беспроигрышный, позволяющий обязательно добыть хоть несколько ляней, которых с избытком хватит на пару оплаченных ночей в постоялом дворе. Задача ученика — своим звонким юным голосом кликать толпу. Задача Хуан Ичена — разыграть настоящее представление.       «Танец пьяного дракона», пускай и не связанный с танцем как таковым, брал свое начало в далеком прошлом, в сомнительного характера книге, найденной умелым учеником в читательном зале. Из рукописи Хуан Ичен извлек новую технологию направления ци, которая вместе с сорванным с чужой клумбы цветами могла обратить созданную для сражений энергию в спектакль, подобно тем, что устраивают бродячие артисты. Таковым Хуан Ичен и предпочитал притворяться.       На площади людей много, и странник занимает свое место подле входа в тот же постоялый двор. В рукавах его лилового ханьфу собранные лепестки, плотно спрятанные в вышитых внутри лентах. Флейта ловко оказывается у губ заклинателя, который начинает незаурядную веселую мелодию, одну из тех, что любят петь знатные особы на широких застольях. Заинтересованные, все еще напуганные зеваки быстро подкупаются на начинающееся представление.       — Цветы и фейерверки средь бела дня! — звенит громкий голос ученика, отбросившего свое природное стеснение. — Не хуже ночных фонариков, отпускаемых на волю чистому ветру! Насладитесь представлением, уважаемые господа!       Флейта перебрасывается в руки ученика и почти падает, но подросток удерживает инструмент и продолжает мелодию самостоятельно, медленно передвигаясь ближе к наставнику. Хуан Ичен проводит раскрытыми руками по воздуху, который впитывает в себя дурманящий аромат свежих цветов. Шелестят рукава, ноги отбиваются от земли. В воздухе тело переворачивается, лепестки на манер настоящего фейерверка разлетаются по кругу. Хуан Ичен, не приземляясь, выпрямляет руки, и сильный заряд ци ударяет по разбросанным цветам; те крошатся, розово-белыми снежинками разлетаясь вокруг. Мелодия флейты становится напряженнее, когда обе ноги со стуком ударяются об пол.       Толпа собравшихся ликует, падают первые серебряные монеты, но это далеко не конец. Загадочный странник-трюкач только начал свое представление. В руках оказывается зажигательная палочка, которая передает пламя на вновь выброшенные лепестки, а очередной воздушный кувырок разбрасывает их в воздухе. Очертания рисунка напоминают длинного дракона с зубастой пастью. Животное движется за руками мастера, вырисовывая круги в теплом воздухе. Звенят монеты, свист заполняет улицу наряду с улыбками и восхищенными женскими вздохами.       Пара неживых черных глаз наблюдает за представлением со второго этажа постоялого двора. Короткая ухмылка ложится на губы, и мужчина кивает самому себе, резким движением хлопая ставнями и прикрывая вид на разыгравшийся подле окон спектакль.       Он не ошибся.

— — —

      Ночь падает на Чжанцю незаметно и быстро, окутывая лунным светом уставшие людские лица. Наставник и ученик занимают свои комнаты. Представление принесло куда больше денег, чем обычно — вероятно, из-за того, что Чжанцю не был обителью бедных. Аристократия всегда была падкой на развлечения неизвестных улыбчивых лиц.       Вдох. Выдох.       Хуан Ичен не спит. Он сидит на теплых одеялах, сложив ноги и упокоив на коленях руки, и расслабленно медитирует, приводя в приемлемое состояние измученные многочасовым представлением меридианы. Потраченные силы зовут в сон, но Хуан Ичен слишком хорошо понимает, что если не успокоит душу и тело сейчас, его сны будут полнится кошмарами и ужасными событиями, настигающими заклинателя в полуночный час. Холодный воздух нежно оглаживает загорелую медовую кожу.       Вдох. Выдох.       В коридоре раздаются шаги. Тихие, спешные, они следуют к другой части помещения. Хуан Ичен думает, что, наверное, это беспокойные слуги. Быть может, в одной из комнат остановилась женатая пара, предавшаяся страстным утехам в столь поздний час и теперь мешающая прочим постояльцам. Губы вытягиваются в усмешке.       Вдох. Выдох.       Уже пять лет их путешествие не заканчивается. Долгие годы бесконечных странствий приводят в тупик, новые знакомства не появляются. Они укрепляют тело, становятся сильнее ради единой их с учеником цели. Новых зацепок не появляется и до сих пор — мир заклинателей то ли слишком глуп, то ли слишком умен, чтобы до хитрого нрава Хуан Ичена не доходило ничего, кроме гуляющих по простому люду догадок. С каждым годом ярость росла, а желание мести цвело куда лучше самых дорогих сорванных у господского дома цветов. Энергия ци восстанавливает свое ровное течение по меридианам.       Вдох. Выдох.       Вновь шаги. Ситуация с молодым брачным союзом была урегулирована. Как только всякий шум прекратится и перестанет трогать чуткое сознание, Хуан Ичен сможет уйти в долгий сон до раннего утра. С пробуждением стоит забрать ученика и отправиться в новый день, полный то тренировок, то личного расследования. Быть может, этот день станет решающим. Быть может, и нет. В дальней дороге не бывает легкой поклажи.       Вдох…       В дверь стучат. Хуан Ичен медленно открывает веки, резким движением прекращает медитацию, и струящаяся вокруг тела энергия успокаивается, оседая. Он медленно свешивает с кровати ноги и с настороженностью глядит на дверь, за которой слышна лишь ревущая тишина. Его меч покоится подле правой руки. Молчание не кажется хорошим знаком — напротив, вынуждает напрячься каждой мышцей крепкого тела. Пальцы медленно ползут к ножнам.       Ответа потревоживший гость выбирает не ждать. Деревянно-бумажная конструкция распахивается резко, в нос ударяет запах гари и крови. Ладонь смыкается на оружии, тело реагирует незамедлительно, когда на него производится нападение. Первая мысль — собственный ученик, мирно спящий в соседней комнате. Но спящий ли до сих пор?       В лунном свете Хуан Ичен не видит лица нападающего. Их мечи сталкиваются с металлическим лязгом, и сильные руки отталкивают от себя неожиданно появившегося врага. В комнату проникают еще двое.       Бой разгорается быстро. Опытные войны, как стервятники, пытаются зажать в угол сопротивляющуюся добычу. Сердце бешеным ритмом бьется в груди. Остриё меча протыкает чужую плоть, один из противников сдавленно стонет, но не прекращает быстрой серии ударов — ловких, точных, как дуновения штормового ветра неуловимых. Черные одеяния, покрытые расписными масками лица. Хуан Ичен легко опознает принадлежность умелых в сражении воинов, и от этого кровь стынет в жилах, а руки с большим напором отражают удары.       Цветущая Пустошь. Люди, которых он ненавидит больше всего, нечисть, с которой ему не доводилось видеться лицом к лицу долгие годы. Отсюда нужно бежать.       Страх за младшего почти по-детски наивен. Если на ученика напали подобным составом, то он уже не жилец. Хуан Ичен не может позволить себе потерять единственного близкого человека, которого ему подарила судьба. Не сейчас, не так скоро и так глупо. Скрежет металла о металл режет уши. С особой ненавистью он разрезает плоть на груди нечеловеческой твари, которая оседает на пол безжизненным куском мяса. В глазах мерцает ядовитый ужас и ярость.       Он прорывается в коридор, и его вновь застают врасплох. Изогнутая сабля выбивает оружие из рук, оно падает слишком далеко, чтобы вернутся к владельцу. На помощь приходит кинжал и ловкость, с которыми отбиваться становится сложнее, а уж тем более — прорваться в соседнюю комнату. В ночной тьме он даже не может различить, открыта ли дверь в покои ученика, и лишь на одних инстинктах остается жив и сам.       В мгновение он чувствует, как плечо разрывается от душащей боли, и багровые капли осыпают деревянный пол. Запах гари бьет в рецепторы и заставляет задыхаться, и без того напряженные глаза теряют зрение. Оружие этих тварей отравлено. Воздух едва ли поступает в легкие.       Отчаяние смешивается с обидой. Он отпрыгивает назад, пересчитывая врагов в красочных масках. Около шести, во главе с человеком с головой льва, который первый придвигается к осевшему на пол заклинателю. Хуан Ичен не собирается сдаваться. Его улыбчивое лицо искажается в безумном оскале. Он не может умереть вот так. Тело опадает вперёд, и дрожащая рука становится единственной точкой опоры.       — Не сопротивляйся, и Цветущая Пустошь протянет тебе руку, дитя, — приглушенный за маской голос кажется тихим звериным рычанием, с которым враг медленно двигается ближе. — Мы знаем, какие знания хранятся в твоей пустой голове. Отбрось глупую гордость, и мы тебе поможем.       — Поможете? Тем, что ворвались сюда посреди ночи и попытались меня убить? — смешок рвется из груди звонким раскатом отчаяния и самоуверенности. — Я уж лучше умру здесь, чем присоединюсь к мерзавцам вроде вас.       — Ох, какой же ты грубый, — хмыкает голос. Кошачьи глаза с суженными зрачками мерцают лучше всяких звезд. — Удивительно, что ты не использовал инь. Не уж то у глупца Кима были такие слабые ученики?       Хуан Ичен усмехается и сплевывает кровь в носки черных туфель льва. Тот отмахивается от пропитанной ядом жидкости и не сводит глаз с погибающего заклинателя. Он не поддастся на дешевые провокации.       — Дурак, — заключает лев, его оружие заносится назад, готовое отсечь голову слишком храброму заклинателю. Хуан Ичен закрывает глаза — это конец. Он не смог отомстить. Но он умрет, так и оставшись преданным своему делу — это единственное, что позволяет сохранить улыбку перед лицом смерти. Быть может, он и его ученик смогут пересечься на проходящем через Найхэ мосту.       Но она не наступает. Его лицо окропляется горячей жидкостью, а тело вздрагивает от неожиданно наступившей тишины. Хуан Ичен слышит лишь собственное хриплое дыхание и осторожную поступь шагов, приближающихся ближе. Открывает веки, когда слышит шуршание одежд, и оскорбленным зверем бросает взгляд напряженных глаз на возникшего перед ним человека.       Черные пряди опадают на широкие плечи, покоящиеся в объятиях снежных одежд. Знакомое лицо хмуро разглядывает пострадавшего и заклинатель, долго не думая, выуживает из ханьфу белый пузырек, замотанный желтой нитью. Круглая таблетка оказывается меж тонких украшенных золотом пальцев.       — Противоядие, — наконец-то произносит уже дважды спаситель. Раскиданные по полу тела в животных масках остаются бездыханными. Под ними растекаются рубиновые лужи крови. Хуан Ичен не находит слов, подхватывая доверчиво лекарство и проглатывая его вместе с остатками собственной скопившейся во рту крови.       Заклинатель поднимается на ноги и рывком прячет собственное оружие. Липкий страх и действие яда все еще не дают полноценно глотать омерзительно пахнущий воздух. Мужчина отмеряет шагами пару чи и останавливается, разглядывая трупы. Хуан Ичен поднимается, опираясь на стену, и наблюдает за загадочным заклинателем. Кто это, черт возьми, такой?       — Мой ученик…       — Спит и не догадывается ни о чем, — опережает его мужской голос. Заклинатель даже не смотрит на странника, изучая отравленные лезвия. — Они планировали сначала поймать цыпленка, потом перейти в твою комнату. И поделом. Я действовал быстрее, хотя этим тварям удалось задержать и меня, — вздыхает. — Поэтому тебя немного задели. Признаться честно, я ожидал от ученика Ким Джиуна большего.       С укором черные глаза направляются на согнувшегося пополам Хуан Ичена. Услышав имя учителя, он оскорбленно выдыхает, не находя слов столь колким словам неизвестного.       — Откуда ты знаешь имя моего наставника? — возмущенно повышает голос Хуан Ичен, но заклинатель вытягивает руку, призывая к тишине. Действие яда медленно отступает, и Хуан Ичен чувствует, как дыхание постепенно восстанавливается.       — Не кричи, если не хочешь разбудить твоего ученика, — тихо произносит спаситель и поднимается. — Это лишь пешки. Цветущая Пустошь полагала, что схватить вас будет просто. Они не ошиблись. Не подоспей я вовремя, боюсь, вы оба были бы или мертвы, или обращены в безвольных кукол Я Вана.       Он рывком пытается содрать маску с лица твари, но вместо этого тело льва поднимается вслед за декоративным украшением. Заклинатель отбрасывает от себя бесполезный труп и с брезгливостью отряхивает ладони. Он фыркает на манер раздраженного кота, случайно угодившего в уличную лужу.       — Их лица никогда не увидят свет. Особый уровень маскировки, когда маска и человек становятся одним целым. Боюсь, мы никогда не узнаем, кого Я Ван выбирает в качестве приспешников, — он качает головой. — Зло, которое боится, что о нем узнают — наверняка большое. Одному Королю темных сил известно, кого ему удалось завербовать в качестве приспешников темного пути.       — Откуда ты знаешь имя моего наставника? — уже тише повторяет свой вопрос Хуан Ичен, приближаясь к заклинателю ближе и внимая рассудительным речам. Тот мягко усмехается и прикрывает веки, полу-боком глядя на раненого.       — Узнал твой стиль проведения спектакля сегодняшним днем, — отвечает он. — Опережая следующий твой вопрос, я никогда не был знаком с Ким Джиуном лично. А помогаю тебе лишь по той причине, что желаю спать спокойно, без того, чтобы утром власти устраивали мне допрос о том, что здесь происходило. К слову, я все еще хочу этого избежать. Так что прощай.       Заклинатель отворачивается, махнув светлыми рукавами. Только сейчас Хуан Ичен замечает разорванные одеяния на спине, раскрашенные багровыми, почти черными от темноты пятнами, поглотившими идеально очищенные ткани. Кровь продолжает стекать со спины спасителя, и странник улыбается, спешно догоняя мужчину, собирающегося и в самом деле удалиться.       — Молодой герой, — обращается к нему Хуан Ичен. Его не слушают, продолжая путь прочь. — Вы ранены, позвольте в качестве благодарности оказать вам помощь. Еще с дневных часов я и мой ученик вам задолжали.       — Нет долгов — и на душе легко? — усмехнувшись, в воздух спрашивает заклинатель. — Коль желаешь оказать взаимность, уходи прочь из этого места. Как я и сказал, более здесь задерживаться я не собираюсь.       Хуан Ичен улыбается шире. У самого рана не заштопана — видимо, им все-таки придется заночевать в лесах, там же организовав импровизированный лазарет. Удивительным образом спаситель вызывал больше доверия, нежели подозрений, а его скрытая личность пробуждала неподдельный интерес. Заклинатель пообещал ожидать навязчивых странников через пару улиц от постоялого двора и был таков.       Ученик просыпается нехотя. Перед его комнатой собраны трупы, еще часть разбросаны по коридору, но сонный детский взгляд лишь лениво глядит на восторженного наставника. Хуан Ичен поправляет закрепленные на поясе флейту и меч, пока смахивает с согретого тела пушистое одеяло.       — Пора в путь! — оглашает он, на что подросток медленно моргает, с трудом понимая значение слова «путь» и вообще присутствие наставника в его сновидениях.       — Но ведь сейчас глубокая ночь, шифу, — посаженным ото сна голосом протестует подросток. Он руками поправляет растрепанные волосы, пока Хуан Ичен собирает необходимые вещи. Наконец сонные глаза цепляют рану на плече наставника, когда тот подносит ученику его меч.       — Шифу! Вы ранены? Но как…       — Бедный, ничего не знающий ребенок, — причитает Хуан Ичен. — Ты ведь и не знаешь, что мы с тобой были на грани смерти. Помнишь того милостивого господина, что помог нам в обеденный час? Герой спас нас от нападения самой Цветущей Долины, приняв на себя удар! Мы с тобой поможем ему залатать раны, полученные в справедливом бою.       Ученик сжимает губы и прикрывает веки, вглядываясь в зияющую рану на наставническом плече. Хуан Ичен как обычно слишком резок и импульсивен в своей натуре, и за эти мысли подросток сам себе хочет отвесить щелбан. Как он смеет сомневаться в решениях своего наставника? Вздохнув, он слезает с кровати и помогает старшему в сборах, надеясь лишь на то, что загадочный герой и в самом деле не представляет для них обоих опасности.       Сам герой ожидает странников на одинокой скамье подле лечебной лавки. Он приоткрывает до этого захлопнутые веки, встречая путников нечитаемым взглядом искусственных глаз. Хуан Ичен уверен, что взгляд этого человека притворен точно так же, как и личность, которую он предоставляет на обозрение скитающимся заклинателям. Заклинатель выравнивается во весь рост и кивает обоим. Ученик, получив от наставника тычок локтем по спине, спешно кланяется.       — С-спасибо уважаемому герою за спасение! — лепечет он, провоцируя улыбку на фарфоровом лице.       — Ежели желаете оказать благодарность, то пройдемте за мной.       Хуан Ичен следует за героем с той же скоростью, что и ступает облеченный в белое заклинатель. Это первый раз за долгое время, когда ему приходится строить взаимоотношения с другими людьми, и самому Хуан Ичену сложно сказать, что союз его и таинственного героя не принесет сорняки вместо слив. Что-то есть в этом мужчине, что само собой вызывает в окружающих восхищенный трепет, как перед лицом самого императора. Его высокая речь, искусство говора и ровный стан — все говорит о аристократическом происхождении, сродни Небожителям, кои по повериям показывают в редкие моменты жизни свои лица смертным. Быть может, и вправду, славный герой является одним из жильцов небес, сошедших в качестве благословения в жалкую судьбу брошенных жизнью заклинателей.       — Изволь спросить, — произносит Хуан Ичен, поровнявшись с заклинателем и широко улыбаясь. — Как мне стоит называть тебя, герой?       — Тебе стоит молчать и не будить спящий люд, — холодно отвечает мужчина, не глядя на попутчика. — Наши пути разойдутся, когда ты ублажишь собственное чувство долга.       — Сколько людей — столько и дорог, — не соглашается Хуан Ичен. — И ведь наши дороги сошлись дважды. Быть может, судьба желает, чтобы мы и дальше шли рука об руку?       Быстрый взгляд чернильных глаз говорит лучше всяких слов. И как только этому мужчине удается заткнуть Хуан Ичена одним лишь только золотым молчанием? Странник качает головой, отворачиваясь от собеседника. Его будто бы оскорбили — но есть ли у него право возникать на этот счет, покуда он обязан жизнью безымянному человеку?       — Ах, насколько же ты загадочен, молодой герой, — закинув руки за голову, вздыхает Хуан Ичен. — Зови меня Хуан Ичен. За нашими спинами следует мой ученик. Мы оба странствуем с целью уничтожения всего темного и нечестивого.       — Собрался вырастить молодого Чжан Куя, бродяжка? — хмыкает герой. Он украдкой глядит на своего спутника. — Коль настоящего имени не озвучишь, и ученика твоего буду называть соответствующе, — он оборачивается к опустившему в тот же момент глаза подростку. — Рад знакомству с А-Чжаном и его обманщиком-наставником.       Хуан Ичен тихо усмехается, поражаясь ходу мыслей этого человека, и слегка наклоняется вперед, разглядывая ровный профиль мужчины.       — Превосходный у тебя навык считывать людскую ложь, — отмечает он. — Но перечить не буду, я честный человек, пусть и скрываю свое данное при рождении имя. Но стоит ли его озвучивать, ежели уважаемый герой не называет своего?       — Я понимаю твои суждения, — соглашается заклинатель. — И не буду настаивать на правде. Быть может, когда-то она всплывет и сама.       — Лишь только в том случае, если господин герой назовет мне свое имя! — с улыбкой заключает Хуан Ичен. Мужчина на это качает головой, будто слушает речи шкодливого ребенка, и глубже прячет руки в воздушных рукавах.       — Мы не так близки, бродяжка, — говорит он.       — Не повод ли это нам сойтись? Я чувствую, что сами небеса велели нам идти в жизни рука об руку!       Молчание вновь действует лучше всяких ответов, ведь заклинатель ускоряется, оставляя своих спутников плестись за его спиной. Хуан Ичен тихо смеется и с сожалением цепляет взглядом едва ли засохшее ранение заклинателя. И как только этот человек может сохранять прямую осанку и четкую речь, будучи сильно раненым в бою?       Жизнь удивительна, и Хуан Ичен который раз это понимает, ныряя в темную лесную чащу за безымянным спасителем.