Хотя я к добродетели стремился, Губила ночь достигнутое днем.
Второй раз, когда за ним гнался тигр, пришелся на период жизни, который он привык считать самым темным. Подросток медленно ступал по нефритовым полам одного из главных коридоров похороненного во мраке дома. Хрупкий силуэт неразборчивой тенью отражался в чистейшем блеске, едва ли горели измученные глаза. Черные одеяния слились со мраком, возникая внезапно, когда он проходил мимо зажженных лампад. В воздухе помимо привычной гнили рассеялся запах древесины и гари. Для многих жженый бамбук являлся символом высвобождения внутренних сил и обновления. Для молчаливого жителя дома он означал лишь скорое наступление Нового Года. В главном зале, как обычно, не нашлось ни алых украшений, ни приятно пахнущих благовоний. Одни лишь бамбуковые палочки тлели на длинном столе, где обычно собираются гости. Цветущей Пустоши негоже прятаться от свирепого рогатого Нянь. В конце концов, сила живущих здесь людей куда могущественнее, чем существа из известного мифа-сказки. Подросток усмехнулся, остановившись у обугленных палочек. Нужно будет отдать приказ слугам об их смене. Его путь лежал дальше — на улицу. Долгий день близился к концу, мышцы болели от многочасовых тренировок, голова трещала от визгливого голоса Нин Ичжуо на контрасте с басом второго наставника. Хотелось спать и желательно как можно дольше, но подросток и сам понимал, что не получится. Для начала нужно немного проветриться и вернуть рассудок, который с каждым днем все больше раскалывался от пребывания во Дворце. Тем не менее, какая-то его часть гордилась им самим — когда-нибудь тяжелые будни закончатся, а отец передаст престол подобранному сироте. Когда ноги довели его до узкого коридорчика, ведущего к задней двери на выступ горы Тяньшай, тело подростка сбила возникшая из ниоткуда волна. Ветер колотил лицо настолько рьяно, как будто бы пытался содрать верхний слой кожи с костлявой поверхности головы. Пришлось упереться ладонью в холодную стену и плотно сжать веки. Еще бы чуть-чуть, и легкое тело свалилось бы на пол и укатилось назад к главному залу. Но все кончилось так же быстро, как и началось. Подросток даже сразу и не понял, что может открыть глаза. Вне зависимости от того, захлопнуты были веки или нет, перед ним стояла лишь плотная тьма. Ветер потушил горящие лампады, окончательно погрузив наследника Яньло-Вана во мрак. Пальцы скользят по стене в поисках чего-то, чтобы успокоить тревожный мозг и убедить себя в том, что все хорошо. Сердце билось непривычно тревожно. Он слишком долгие годы не испытывал страха. Последний раз испуг настиг его по прибытию во Дворец — тогда, заплаканными глазами глядя на будущего приемного отца, он внимал бархатному голосу и думал, что каждый ответ на серьезный сложный вопрос способен лишить его жизни. Лишил ли? Он не знал до сих пор. Страх был точно погублен на корню. Воздух будто исчез из легких вместе с мистическим сквозняком. Дышать не получалось, а во рту пересохло. Язык безрезультатно провел по потрескавшимся губам. Грудь сдавило тяжелым балластом, и подростку пришлось медленно присесть на корточки, чтобы самого себя успокоить от внезапного панического приступа. Это всего лишь темнота — он находился в ней бесконечное количество раз, и никогда она не приносила с собой тех гнетущих ощущений, что напали на него сейчас. Глупо хватая ртом воздух, он услышал шаги. Скрежет — мягкий стук — скрежет. Медленная поступить отбивалась от узких стен, которые будто сближались еще плотнее, зажимая подростка в бессветной ловушке. Он с усилием свел челюсть, ударяясь зубами, и безрезультатно продолжил попытки по взятию себя в руки. Он — сын Яньло-Вана, он не должен бояться призрачного врага. Не получалось. За спиной шел кто-то, кого он точно знал. Кто-то, кого видел и боялся раньше. Кто-то, чье ледяное дыхание опалило затылок, и из-за кого из горла вырвался истошный крик. Подросток прыгнул вперед, как отчаявшаяся зверушка, настигнутая хищником. Тело проскользило по глянцевому полу, пронося его дальше места приземления, и он с широко открытыми, почти безумными глазами посмел оглянуться, столкнувшись с тигром лицом к морде. Белая шерсть была изрезана черными полосами, которые блестели чем-то синеватым, почти как сияет снег в объятиях луны. Желтые глаза двумя немигающими звездочками врезались в жертву, тонкие зрачки отражали дрожащий силуэт. Тигр припал на передние лапы, готовый к прыжку. Руки подростка не слушались, примерзнув к ледяному полу, и он мог лишь смотреть на хищника не отводя взгляда, совершенно не готовый принять смертельную судьбу. Так его дни и закончатся — в огромном Дворце в Цветущей Пустоши, без семьи, заслуг и дома. Он жалок — именно сейчас он понимал это лучше всего. Запоздало растеклась по телу боль от дисциплинарного кнута, запоздало вспыхнули огнем мозоли на подушечках пальцев, запоздало сердце разгорелось от агонии текущей по всему его сознанию инь. Темная сторона жизни пробудилась пыткой в ловушке сознания, в которой он себя похоронил после отчаяния от потерь. Он часто думал, что выбора никогда не было, часто думал, что судьба сыграла с ним злую шутку и ничего больше он не может, кроме как плясать под манящую дудку Короля Темных Сил. Но сейчас, когда смерть ползет перед носом, его охватили горечь и раскаяние. Все это время он бездействовал и повиновался. Быть может, приложи он усилия, он мог сбежать или, в конце концов, умереть с чистой совесть и без следов той мерзкой грязи, которая чернильными невыводимыми пятнами застряла в коже. Он ошибся. Такие ошибки непростительны. Страх уходил. Покой и принятие — единственное, что он ощущал. Смерть светлым солнечным лучом пробивалась сквозь туман Цветущей Пустоши. Сейчас все могло закончится. Пара мгновений — и его жалкое существование перечеркнется, и он покается в содеянном перед лицом благодетелей. Подросток и сам не понимал, почему улыбался тигру, который до сих пор почему-то не разодрал жертву в клочья, замерев неподвижной статуей. Плевать — абсолютно на все, потому что наконец-то он понял, в чем провинился, понял, что смысла тонуть по своей же воле в жерле вулкана тоже нет. Животное выпрямилось. Если тигриная морда может смягчиться, то именно это подросток и увидел. Тяжелые складки на исписанной иссиня-черным переносице разгладились, и тигр смиренным котом уселся перед погибающим ребенком. Желтые глаза так же неотрывно наблюдали за мирным движением груди. Брови подростка дернулись в непонимании, и он подтянулся чуть ближе к хищнику. Рука вытянулась перед ним, кончики пальцев приготовились столкнуться с пушистой шерстью. Трепет, уважение и невозможная нежность охватили его с ног до головы. Он вспомнил — они виделись когда-то не без причины. Это знак: сейчас он должен последовать за неизвестным животным. Быть может это ключ к спасению. Быть может, сейчас все закончится, и он… Зажегся свет. Огонь вдоль стен возник за долю секунды, что-то со звоном упало, и подросток подскочил на месте, ощутив жар пламени вокруг себя. Тигр растворился в лоскутном пожаре, будто его и не было никогда. Гарь и горящая древесина, крики слуг и растерянный вздох. Пожар во Дворце остался незаживляемыми пятнами на теле. Второе появление белого тигра в ночь Нового Года стало окончательной отправной точкой новой главы жизни.— — —
Когда Хуан Ичен открывает глаза и отрывается от длительной игры на сяо, костер все еще тлеет, но теперь остается единственным источником освещения в упавших на лес сумерках. День пролетел слишком быстро, пока он раз за разом играл «Успокоение души», и сейчас приближалась еще более холодная ночь. Он замечает, что Шен Гуанчжуй тоже не спит — пробудившись от тревожного сна, заклинатель мирно наблюдал на пламенной пляской. А еще Хуан Ичен понимает, что хвороста в их утеплителе стало больше. Вероятно, увлеченный игрой герой даже не заметил, как их спутник удалялся за новыми ветвями. Не долго думая, он улыбается Шен Гуанчжую во все тридцать два. Заклинатель смиряет его холодным взглядом. — Как чувствует себя милый герой? — спрашивает он. Шен Гуанчжуй поводит плечом. — Раз вышел из своего музыкального оцепенения, пригляди за своим учеником, — чеканит герой, поднимаясь с нагретого места и взглядом примагничивая Хуан Ичена к полу, дабы тот не успел вскочить следом. — Я поймаю пару кроликов. — О, ты умеешь? — удивляется Хуан Ичен. — Я думал, Шен-сюн — человек высокой морали и чистейших домов, не привыкший к… Конечно, тебе не интересны мои догадки! Возвращайся скорее, слышишь! Волки съедят, и как мы будем… Ауч! Уходя, Шен Гуанчжуй пяткой сбивает назад камушек, попадая им аккурат в лоб разговорившемуся заклинателю. Хуан Ичен потирает ушибленное место и усмехается. Да, к такому, на самом деле, легко привыкнуть. Его улыбка медленно каменеет и оседает в задумчивой гримасе. Не первый раз он замечает, насколько тревожен сон Шен Гуанчжуя, пока он силится восстановить духовные силы. Пускай Хуан Ичен не открывал за время их отдыха глаз, но четко чувствовал ту дрожащую, почти испуганную ауру, которая бурлящими волнами вырывалась прямиком из сознания героя. Быть может, великий заклинатель просто подвластен кошмарам в силу собственных дум, или впечатлителен глубоко в душе, что порожденный в битве стресс догоняет его, стоит потерять бдительность и ясность ума. Истинные причины известны одному лишь Шен Гуанчжую, да вот спрашивать неприятно. Слишком уж часто их диалоги врезались в какую-то острую, нехорошую ноту, после которой Хуан Ичену так и хотелось откусить себе язык. Он вздыхает. Когда-нибудь герой и сам поведает ему эту тайну. А-Чжан просыпается довольно быстро, почти сразу принимая сидячее положение. Подросток пару мгновений оглядывается по сторонам, перерабатывая, где они вообще находятся и как здесь оказались, и лишь потом позволяет себе чуть более расслабленно посмотреть на скучающее лицо наставника. Хуан Ичен усмехается. — Доброе вечер-утро, — произносит он, окончательно пробуждая ученика. — Доброе, шифу, — кивает А-Чжан. Он быстро находит повод для вопроса, обнаружив пропажу полюбившегося ему заклинателя. — А где Шен-сюн? — Добывает нам пропитание, — отвечает Хуан Ичен. — Выспались, сейчас поедим, и будь готов к сложному пути. Не думаю, что нам стоит задерживаться тут. А-Чжан разворачивается так, чтобы не говорить с наставником через плечо. — Думаете, великие семьи уже ищут нас? — Думаю, они уже нашли способ не дать нам уйти, — недовольно объясняет Хуан Ичен. — Не зря они нас так запросто отпустили. Мы же теперь козлы отпущения в их глазах. — А, Лю Янян-сюн? — ахнув, вспоминает А-Чжан. — Верно ведь, шифу! Он спас нас! Неужели ученик Клана Цянь задумал что-то? — Прекращай думать на голодный желудок, — фыркает Хуан Ичен. — Ты только восстановился, а уже пищишь так, чтобы наверняка привлечь внимание местной нечисти. Подросток, уловив намек, захлопывает рот и лишь тревожно продолжает озираться. Хуан Ичен подбирает оставленную рядом с собой палку, которой поправлял горящий хворост, и от скуки начинает тыкать ею в края жаркого пламени. Летят мелкие искры, тихий треск окрашивает ночную тишину. Вдалеке слышится звонкое уханье совы. Лю Янян — действительно интересная пища для размышлений. Будучи учеником Клана Цянь, он успел заработать себе не лучшую репутацию озорного и наглого ребенка. Они уже успели убедиться в этом, будучи в ожидании собрания, обернувшегося схваткой. Этот ребенок реагирует лишь на собственные домыслы, предпочитая игнорировать целостность организма Клана Цянь, и идет по косой тропинке остроумных догадок. Волк в овечьей шкуре — не иначе. Если ворота Чжанцю и вправду закрыты, им стоит наведаться к этому персонажу и обговорить моменты их взаимодействий. Быть может, он окажется замечательным союзником или злейшим врагом. Оба варианта кажутся донельзя выгодными. — Ты неплохо показал себя вчера, — невзначай отмечает Хуан Ичен, поглядывая искоса на удивившегося ученика, у которого даже уголки губ дрогнули от внезапной похвалы. — Но могло быть и лучше. Если бы не уважаемый герой, мы бы все там погибли. — Благодарю, — скорее вопросительно склоняет голову А-Чжан. Затем резко выпрямляется. — А! Шифу, как Ваши раны? — Пустяк, — отмахивается Хуан Ичен больной рукой, чтобы выглядело еще показательнее. — «Успокоение души» залечивает не только духовные повреждения, но и внешние. Ты же учил это! — Я и не знал, что Вы играли «Успокоение души», — пристыженно признается А-Чжан. Хуан Ичен цокает и хочет продолжить ругать подростка. Его останавливает лишь шуршание кустов неподалеку. Улыбка сама всплывает на лице заклинателя. Их новый друг — совсем не промах, раз способен отловить ужин так спешно! — Уважаемый герой! А я уже успел соскучиться. А-Чжан вздрагивает и резко оборачивается к наставнику. — Шифу! — громким шепотом протестует он. — Прислушайтесь! Это не Шен-сюн. — Да как же! — оскорбленно произносит Хуан Ичен. — Легкая поступь, словно шаг благородного тигра, и бесшумное биение храброго сердца! Даже шорох одежд схож с музыкой. А-Чжан кривится и утыкается глазами в густой кустарник, едва ли различимый за кромешной темнотой вне периметра горения костра. Хуан Ичен же, наоборот, ощущающий лишь спокойствие и тихую радость приближающейся трапезе, мягко улыбается, ожидая появления друга. Рука подростка падает на рукоять меча. Ветви расходятся меж бледных пальцев, кожа на которых почти светится в темноте. Сердце Хуан Ичена падает куда-то под землю. Во всей поднебесной не встретишь девушки краше — черные блестящие локоны, словно свет черного нефрита, оглаживают узкие плечи и спадают до самых округлых бедер. Тело под легчайшими шелковыми одеждами плавно течет к заклинателям. На мальчишеской груди красуется золотая безделушка. Босые ноги не боятся мелких сучков, желудей и листьев. Приторно-сладкий взгляд персиковых глаз с щемящей нежностью и какой-то обольстительной робостью глядит на заклинателей. Глаза узкие, но слегка округлые, как бывают у диких кошек, смягчившихся перед лицом редкого момента тепла. Пахнет цветением вишни и горной свежестью. А-Чжан подскакивает на ноги, выудив из ножен меч. Хуан Ичен стремительно поднимается и с силой кладет ладонь на плечо ученика. Одним только взглядом упрекает в непочтительности перепуганного подростка. Барышня же ничуть не пугается — идет так же воздушно вперед, по направлению к костру, и останавливается в самой кромке света. Рыже-красные огни окрашивают тонкие губы в какой-то неприродно-розовый оттенок, и уголки рта складываются в плутовой улыбке. — Здравствуйте, о прекрасная леди, почтившая нас своим вниманием, — отвернувшись от подростка, кланяется Хуан Ичен. — Что привело Вас в такую глушь? Час поздний, находится в лесу — опасно. — Ох, — грустно отвечает красавица. — Я вышла за водой к ближайшим ручьям, отвлеклась и заплутала. Милые герои, не могли бы вы оказать этой скромной дурехе направление к ближайшим поселениям? — Ши… — Желание красавицы — закон для благочестивого мужа! — восхищенно соглашается заклинатель. Сердце заходится от нового, всю жизнь спрятанного чувства. Быть может, судьба благоволит ему, посылая первую любовь в таком прелестном обличье после стольких ужасов жизни! Девушка мягко смеется. Короткий и тихий смех — чудовищно похожий на смех уважаемого пропавшего с кроликами героя! — окончательно выносит все здравое из головы. Околдованный любовью, Хуан Ичен идет красавице навстречу. А-Чжан замирает на месте, оцепеневши от какого-то пугающего наваждения. Да и черт с ним — что дети могут понимать в красоте и чувствах сердечных! Хуан Ичен любезно протягивает красавице руку. — Позвольте быть рядом, — галантно предлагает он. — Путь через лесные тропы извилист и сложен. Будет безопаснее, если красавица не почтет пошлостью некоторую легкую близость. — Ну что Вы, — стеснительно качает головой барышня. А у самой глазки горят и щеки розовеют. Ладонь она протягивает, красуясь узкими запястьями и фарфоровой кожей. Хуан Ичен улыбается, желая принять женскую ладонь в свою, как за долю секунды что-то меняется. Его будто окатывают ледяной водой, когда на изящной кисти возникает шерстяной покров, а короткие ухоженные ногти выворачиваются в серповидном узоре зазубренных когтей, покрытых желтоватым налетом. Слишком поздно — они уже направляются куда ближе к заклинателю, чем на уровень запястья, желая вонзиться в грудь околдованному герою. Свист, с которым меч рассекает ужасную тварь, окончательно приводит заклинателя в чувства. Он обнажает меч, пока огромная лисица извергает низкий рык, словно грозовой раскат, наполняя воздух тревожным дрожанием. Голубо-белое острие меча украшено близ рукояти крошечными драгоценными камнями, а по его кончику стекают пурпурно-красные капли крови. «Шэнхуань» утопает последними движениям гравировки в лисьей плоти. Это второй раз, когда Хуан Ичен способен вблизи рассмотреть принадлежащий герою меч. Шен Гуанчжуй без всяких слов бросается в бой. Хуан Ичен идет следом, настигая тварь со спины. Лисица широким взмахом лапы пытается отбросить от себя слишком проворных заклинателей, но оба оказываются в воздухе быстрее. И пока смердящая пасть разворачивается к Шен Гуанчжую, готовясь перекусить взмывшее в воздух тело пополам, а хвост сбивает Хуан Ичена с ног грубой силой, ее горло пронзает ученический меч. Лиса вскрикивает почти по-человечески. Она трясет головой, желая изъять из себя инородное тело. Хуан Ичен приземляется ей на спину, и доверенное оружие прорезается меж крепких позвонков. Даже деревья содрогаются от мерзких воплей. А-Чжан глупо хватается одной рукой за вонзенный в плоть меч, покачиваясь в воздухе от движений монстра. Оборотень приходит в ярость, распушив шерсть на всем твердом теле и маневренно развернувшись, отчего А-Чжан и Хуан Ичен оказываются скинутыми в сторону. Шен Гуанчжуй хмурит брови, надрезая кончик пальца. Пара ловких движений — нарисованный талисман попадает лисице нелепо на нос. Узкие зрачки сокращаются до состояния тончайших струн гуциня, тварь беззвучно пытается закричать и вспыхивает голубым огнем. Лишь белые клыки блестят за очагом холодных оттенков. Когда Шен Гуанчжуй возвращается меч в ножны, от нее остается лишь пепел, сдуваемый грозным северным ветром. У Хуан Ичена запоздало просыпается звон в ушах, налитых кровью. От всяких «высоких чувств» остается лишь сожженный запах псины в носу и мерзко-склизкий вкус на кончике языка. С ним провели подлейший трюк. Шен Гуанчжуй выгибает бровь, когда оставленные им герои приближаются к своему спасителю. Его мрачное выражение лица не сулит ничего хорошего. — Уважаемый герой! — улыбчиво начинает Хуан Ичен. — Ну не злись, это стерва меня околдовала своей красотой! Рассмотри ты ее сам, как миленький бы побежал следом! — Красотой? — круглит глаза А-Чжан. — Шифу, неужто вы находите лис-оборотней красивыми? — В обличье красавицы со снежной шеей и грациозным станом — вполне себе, — бурчит Хуан Ичен. А-Чжан, кажется, вот-вот от ужаса и непонимания раствориться в пепел вслед за хитрой хули-цзин. — Бродяжка, хули-цзин принимают образ желаемого мужчиной, чтобы окончательно омрачить его сознание, — строго цедит Шен Гуанчжуй. — Человек благовоспитанный не дает волю страстям. Ты отдался фантазиям и угодил в ловушку. — Может, лишь слегка, — вздыхает Хуан Ичен. — Не злись, Шен-сюн, я молод, и сердце у меня горячее. Кто же не любит красивых девиц, а? А что ты увидел, Шен-сюн? — То, что твое Золотое Ядро едва ли не проглотила хули-цзин, — закатывает глаза Шен Гуанчжуй. — Мои помыслы чисты. Хуан Ичен смеется, пока вся троица возвращается к огню. В его свете безопасно — ошибкой было выходить за его пределы. — Мне кажется, ты просто ревнуешь, Шен-сюн! — Не питаю любви к собакам, — парирует Шен Гуанчжуй. Хуан Ичен оскорбленно выдыхает — это герой сейчас сказал про него или про мерзкую хули-цзин? — В любом случае, А-Чжан. Из тебя получится отличный заклинатель, раз ты увидел лишь лисицу. Подросток вмиг проясняется от похвалы, с улыбкой глядя на их спутника. Хуан Ичен, вместо того, чтобы сесть у костра, выбирает слегка примкнуть к дереву, у которого провел день за игрой на сяо. Двое на одного — абсолютно не честно. Тем более, когда ученик начинает питать больше любви к великому герою, чем к давнему другу и наставнику. Даже имя за ним закрепилось, придуманное Шен Гуанчжуем! И почему Хуан Ичена вообще сравнили с собакой? — Нам стоит уходить до того, как окончательно стемнеет, — говорит Шен Гуанчжуй, поправляя меч. — Некоторые твари уже стали выползать. — А как же наш ужин? — грустно спрашивает Хуан Ичен, вспомнив о всеобщем голоде. А-Чжан прикладывает руку к урчащему животу. — Пришлось оставить, чтобы один непутевый бродяжка сам не стал ужином для лисы, — объясняет Шен Гуанчжуй. — В путь. Герой извлекает больше крови из ранки на пальце, и замудренный талисман вспыхивает тремя белыми сферами. Чудесные механизмы милыми светлячками подлетают к его спутникам, создавая вокруг них слабое свечение. Защита от монстров во всей красе умелых светлых ладоней заклинателя. Только сейчас Хуан Ичен не без усмешки подмечает схожести Шен Гуанчжуя с противной хули-цзин. Видимо, вкусы у него достаточно точны. Лесная чаща наполняется звуками в моменты ночной темноты. Где-то подает голос неспящая птаха, где-то стрекочут жуки, высоко в кронах деревьев свистит шквалистый ветер, подгоняя облака на беззвездное небо. Луна скрыта за плотной тучной пеленой. Они идут колонкой: первым ступает Шен Гуанчжуй, за ним не выпускающих из рук оружия А-Чжан, и замыкает все Хуан Ичен, лениво крутящий в руках сяо. Сомнительное оружие — только и можно, что по голове дать в окружении героя «светлой стороны». Слабо ноют мышцы, лишний раз напоминая, что на прекрасных дам, потерявшихся среди колючих зарослей, вновь подкупляться смысла нет. — Уважаемый герой, — выглянув из-за ученика, зовет Хуан Ичен. — Когда же я смогу отплатить тебе за всю твою благодетель? — Небеса отплатят, — хмыкает Шен Гуанчжуй незаинтересованно. — О как. Почему не отплатили до сих пор? Порой мне кажется, что ты и вправду относишься к ряду небожителей. — Небожитель не стал бы спутывать судьбу с кем-то столь омраченным и глупым. — Не соглашусь! Я чист и благороден, как цветение лотоса! Конечно, не как уважаемый герой, но все-таки… — Избавь меня от лишних бесед, — шикает Шен Гуанчжуй, переходя на шепот. — Слышишь? — М? Руководящий их строем останавливается слишком резко, и А-Чжан с почти не разбираемым «ой, извините» врезается в белую спину. Ничего лишнего просто так и не услышишь — шум ветра поглащает слишком тихие звуки, и Хуан Ичену приходится хорошенько напрячься, чтобы разобрать то, на что указал герой. Тихое шуршание неподалеку, будто кто-то роется в зелено-морских кустах. Слышится чих — тонкий и фырчащий. Кролик! — Ужин! — громким шепотом произносит Хуан Ичен. Он меняет предмет в руках — заправив сяо в пояс ханьфу, вытягивает меч. Шен Гуанчжуй выступает первым. Он ловко переходит вперед, движением руки погасив часть света светлячка-талисмана, и присаживается за кустом. Двое оставшихся проделывают тот же маневр, только А-Чжан не с первого раза умудряется преумерить силу вверенной светящейся сферы. Кролик мирно грызет какой-то украденный с деревенской грядки овощ, ушки дрожат от счастья. Редко когда лесным травоядным удается вот так выйти сухими из воды. Тихо шумит листва. Они здесь не одни — помимо голодных заклинателей, кто-то третий ведет охоту на бедного зверька. Мгновение — белая шерсть окрашивается бордовым, и под натиском острой стрелы животное валится на бок бездыханным тельцем. А-Чжан жмурит глаза. Хуан Ичен хочет вскочить первым, но рука героя, вцепившаяся в фиолетовую ткань одежд, вынуждает засесть в засаде. Из-за деревьев выходит облаченная в алые одеяния девушка. Черные локоны слегка вьются, и она скидывает их с лица свободной от лука рукой. Часть вороньих прядей собрана в затейливые косы на затылке, образуя два «бублика» с выбивающимися волосками. Клан Тысячи Троп — не удивительно найти их последователя на их же территории, стоящей близ Клана Цянь. Девушка присаживается перед бедным зверьком с сожалением во взгляде. Она слегка дует губы и морщится, когда выдирает стрелу из мертвого кролика и осматривает добытое. И на кой черт Клан, полнящийся богатством и пищей, выходит на ночную охоту на ушастых милашек? Воистину «сила» Чжанцю. Ее бровки вздымаются вверх, а потом почти детское лицо оборачивается к кустам. Шен Гуанчжуй щелчком пальцев гасит талисманы, которые падают на землю белым пеплом. Хуан Ичен плотнее сжимает меч — как хорошо, что он успел его обнажить, — и продолжает выжидать. Ученица из Тысячи Троп поднимается на ноги, и плотной подошвой черных сапог ступает ближе к «засаде» заклинателей. Их заметили — уж наверняка. Она стрелу, вынутую из кролика, заправляет в лук, дрожащими руками впившись в тетиву. Зрачки от страха сужаются, до сих пор не понятно, кто из них хищних, а кто бедная жертва. Когда пальцы отпускают «гнездо», стрела вылетает холостым снарядом по направлению к Шен Гуанчжую. Хуан Ичен пинает героя в бок, вынуждая упасть, а сам, подтягивая за собой ученика, встает с места. — Хули-цзин или все-таки Клан Тысячи Троп? — усмехнувшись, спрашивает Хуан Ичен у перепуганной девчушки. Сейчас, без мешающей листвы перед глазами, он понимает, что девочке едва ли лет семнадцать. — Хотя, разницы нет. В любом случае, ты наш враг. — Хуан Ичен, — цедит гневно Шен Гуанчжуй, поднимаясь на ноги. «Твоя помощь мне не нужна была,» — так и читается во взгляде героя, просившего от спутника защиты. — Погодите! — тихо останавливает заклинателей девочка. Голос совсем не вяжется с внешностью — низкий женский голос, присущий женам императора. — Герой Шен Гуанчжуй и его спутники! Я искала вас. — Конечно, ты нас искала, — в два шага Хуан Ичен заслоняет своим плечом героя. Знает — меч Шен Гуанчжуй перед человеком не обнажит. — Нас сейчас половина Чжанцю, если не меньше, разыскивает. Проваливай, пока я тебя не прикончил! Дашь нам уйти, и останешься в живых. Шен Гуанчжуй фыркает, находя речи напускно-храброго друга забавными, но пока не раня крепкое после стычки с хули-цзин эго. Девочка бросает на землю оружие. Смелый жест для человека, жизни которого угрожает опасность, а затем неловко делает короткий шаг назад, выставив перед собой руки. Все ее тело трясется, губы дрожат. — Нет-нет, нет, — девочка машет пустыми ладонями. — Вы не сможете уйти. Городские ворота закрыты. — И что нам проку? — отрезает Хуан Ичен, вытягивая наконечник меча в сторону девицы. Та вздрагивает. — Наш уход — уже не твое дело. — Я хочу вам помочь, — тихо признается девушка. Она опускает руки и поджимает губы, выглядя обиженным ребенком. — Послушайте. — Ну уж нет! — Шифу! — пищит А-Чжан. — Подождите. Пусть скажет. — А ты не ме… — Говори, коль желаешь, — вступает в диалог наконец Шен Гуанчжуй, кивнув. — Мы выслушаем тебя. На лице девочки проскальзывает нотка облегчения. Она выпускает кислород из легких и складывает руки в среднем поклоне. — Меня зовут Сон Юци, я ученица Клана Тысячи Троп, — объясняет она. — Рада встрече с благородным героем, спасшим наши жизни. Я одна из тех дурочек, память которых была стерта после соприкосновения с «Дестью обратными путями ци». Герой! — она выпрямляется. — Ваша благодетель не имеет границ! Великие семьи ошибаются, обвиняя вас троих в предательстве. Я искала Вас и Ваших друзей. Шен Гуанчжуй кивает, внимая чужим речам. Хуан Ичен слегка поправляет стойку, не выпуская оружия из рук, но не нападая. — Вы не сможете сбежать, но я могу предоставить вам укрытие, — продолжает Сон Юци. — В глубине леса есть старая хижина, про которую не знает никто, кроме членов моего Клана. Вы сможете спрятаться там на какое-то время. — Почему ты желаешь нам помочь? — интересуется Шен Гуанчжуй. — Как нам понять, что это не ловушка? — А-Ян сказал, что вам можно доверять, — сдавшись, объясняется девочка. — Лю Янян из Клана Цянь. Он мой близкий друг. Тем более, Вы и вправду спасли меня от гибели. Повисает тишина, окутанная насвистыванием ветра. Хуан Ичен оборачивается к герою — «что делать будем?». Шен Гуанчжуй опускает голову и, переводя взгляд с «бродяжки» на его ученика, кивает. — Если ошибся дорогой, то можно вернуться, — объявляет герой. — Надеюсь на твою честность, Сон Юци. — Благодарю за Ваше доверие, уважаемый Шен-сюн! — кланяется вновь девочка. — Прошу проследовать за мной. А-Ян уже ожидает нас в хижине.