Жизни нашей дни как счесть? Половина в горечи разлуки, Но ведь что-то в чарке есть, С ним заботы все отступят.
Громкий лязг металла о металл, раздающийся вдоль всей лесной опушки. Ученический меч в руках Юджина трясется. От напора старшего даже ноги безвольно ползут назад, пачкая ботинки в свежей утренней грязи. Мягкое солнце омывает лицо холодным светом, ночные облака собрались в серые кучки, пропускающие сквозь себя бледное светило. Оно едва ли выглядывает из-за высоких деревьев, окруживших защитный барьер хижины, на манер каменной ледяной стены, не пропускающей мертвые души к мирному пространству. Хуан Ичен отталкивает ученика резким движением, из-за чего Юджин нелепо оступается и почти падает, теряя равновесие. Вернуть стойку помогает только воткнутый в траву меч, служащий новой точкой опоры. Наставник тихо цыкает, кивая головой. — Так дело не пойдет, — произносит Хуан Ичен. — Ты вкладываешь слишком мало духовной энергии в оружие. — Шифу, — грустно подает голос подросток. — Я боюсь Вам навредить. — Навредить? — Хуан Ичен пучит глаза, а потом заливается смехом. — Навредить! У тебя силёнок не хватит, ребёнок! Я дерусь с тобой далеко не в полную силу, а ты и приблизиться ко мне не можешь. Давай ещё раз. — Хорошо… С самого рассвета оба заклинателя удалились для тренировок. Шен Гуанчжуй остался в хижине, предпочитая посветить время готовке. С восходом солнца к ним в окно стала тарабанить навязчивая птица. К лапе ворона было привязано маленькое письмо, оповещающее, что Лю Янян и Сон Юци смогут вернуться в хижину лишь ближе к ночи: их семьи настороженно пока относятся к внезапным «свиданиям» молодых учеников, и потому в течение дня от них лучше воздержаться. Сон Юци, а письмена, судя по аккуратному почерку, были написаны именно ей, также вежливо оповестила, что оставила достаточно много составляющих для завтрака и обеда, и если уважаемые мужья не почтят за неуважение, они могут сами распорядиться своими приемами пищи. Хуан Ичен, пускай и странствует давно, мог лишь пожарить рыбу или кролика, оставляя пищу пресной и слегка подгорелой. Шен Гуанчжуй же, по его словам, умел прекрасно готовить. Так и было решено, что пока герой занимается трапезой, Хуан Ичен и его ученик могут вернуться к тренировкам, которые были оставлены на пару дней из-за происходящих вокруг более важных событий. Боевые навыки Юджина какое-то время находятся в состоянии застоя. Сколько бы подросток не тренировался, Золотое Ядро категорически не хотело укрепляться, и, как выбрал думать Хуан Ичен, из-за того, что подросток и в самом деле просто-напросто боялся нанести увечья своему старшему. Знал бы он, сколько раз Хуан Ичен в его возрасте случайно ранил наставников! Стоило бы отставить страхи — в конце концов, заклинатель мог бы сыграть «Успокоение души» и с переломанными пальцами. Не без помощи уважаемого героя, конечно. Такой сценарий звучит без всякого мазохизма мило. — Спину держи ровнее! — громко наказывает Хуан Ичен, когда Юджин проводит неудачную атаку. — Подбородок выше! Ты же не на наказании, чтобы глаза в пол держать. Тяжелый вздох вырывается их груди подростка. Не раздраженный, скорее усталый и разочарованный. Хуан Ичен качает головой — и в самом деле, сдерживать силы куда энергозатратнее, чем драться в полную силу. Тогда в голове назревает план, и улыбка всплывает на лице после очередной безрезультатной атаки ученическим мечом. Хуан Ичен нападает сам. Замахнувшись Цзыде, но двигается на удивленно выпучившегося ученика. Лезвие меча чуть не разрезает одежды на груди Юджина, когда тот отшатывается в последний момент, полными ужаса глазами глядя на Хуан Ичена. — Шифу-у-у! — канюче тянет он. Хуан Ичен лишь усмехается. — В полную силу! — напоминает он, замахнувшись в этот раз ногой. Кончик подошвы легко задевает подбородок ученика и он, пискнув, все же сдается, нападая в ответ. Теперь это больше похоже на спарринг — пусть и не такой же ожесточенный, как происходил у старших заклинателей. Хуан Ичен видит и чувствует, что ученику просто-напросто страшно. Хочется вздохнуть — не удивительно. Будучи ребенком, Юджин успел повидать смерть, и его впечатлительность после произошедшего не особо сточилась за пять лет странствий. Он застрял в положении боли и тоски по семье, и если его наставник научился преобразовывать свою горесть в силу, еще слишком юный Юджин трансформацию производить не мог. Или не хотел, что тоже возможно. Мечи сталкиваются, и легкое подростковое тело отпрыгивает уже сразу на целый чжан. Надо учиться. Если Юджин не сможет привыкнуть к постоянным сражением, и заклинателем стать не сможет. Много времени ученик проводит в медитации — так сформировалось и Золотое Ядро, так оно и частично окрепло. В теории, именно таким способом можно и продолжить культивировать духовные силы. Однако, окажись Юджин один на один с врагом, и он глупо проиграет, за недостатком ловкости и тренировок цигуна оказавшись на лезвии меча. От этой идеи кровь стынет в жилах. Хуан Ичен нападает активнее. Их схватка продолжается до момента, когда ученик просто не выдерживает. Подростковое тело путается в ногах во время постановки шага «Поступи Листопада», и он с дурачливым видом падает назад, приземляясь подолом ханьфу в подсыхающую грязь. Хуан Ичен вздыхает. Достаточно практики. Цзыде легко ныряет в холодные ножны. — На утро с тебя хватит, — говорит заклинатель. Солнце уже вскарабкалось выше деревьев, но теперь скрылось за неудачно замеревшей тучей. — Отдохни, помедитируй, а потом тренируй цигун, чтобы не падать каждые три шага. После обеда займешься духовной практикой. Вечером, может, я позволю тебе вновь скрестить мечи со мной. — Шифу! Я могу продолжить сражение, — упрямо окликается Юджин, порываясь встать. Трясущиеся ноги запрещают это сделать, и подросток недовольно кряхтит, шлепнувшись назад подле своего меча. — После небольшого перерыва… — Завтрак как раз готов. Шен Гуанчжуй наконец-то выходит из хижины. Запах горячей еды вытекает по холодному воздуху. Лицо героя кажется свежим и бодрым, но все так же спокойным и слегка отстраненным. Он с теплом смотрит на тяжело дышащего Юджина, а потом такой же взгляд дарит и Хуан Ичену. Заклинатель давится воздухом: и откуда в его друге с утра столько снисходительности, чтобы наградить «бродяжку» мягким взором? Явно в сновидениях Шен Гуанчжуя посещали только самые ясные и чистые воспоминания. Весьма парадоксально, ведь сколько они спали неподалеку друг от друга, столько героя и мучили кошмары. За столом никто особо не болтает. Уставший Юджин уплетает еду за обе щеки, Шен Гуанчжуй по своему обыкновению остается немногословным, Хуан Ичен же раздумывает о ситуации, в которой они оказались. Если Сон Юци не обманула, — а в это очень хочется верить, — и ворота Чжанцю закрыты, то шансов на какое-либо бегство мало. Они не смогут вечно прибывать в хижине, но и решения какие-либо принимать тоже невозможно. Пока их юные помощники из сильных кланов не удосужат их вечернем визитом, понять текущую обстановку не получится. Подслащенная рисовая каша прилипает к зубам. Блюдо своеобразное в исполнении Шен Гуанчжуя, но вкусное. — Милый друг, — говорит Хуан Ичен, слегка отстранив от себя наполовину опустошенную тарелку. Шен Гуанчжуй не откликается, медленно прожевывая кусочек кунжутного хлеба. Однако следующий откусывать не спешит. Значит, все-таки слушает. — Я тренировался с моим учеником це-е-елое утро, пока ты готовил нам столь вкусные блюда. Салат из водорослей заслуживает отдельного почтения! — Уши заложены и рот теряет дар речи во время еды, — спокойно произносит Шен Гуанчжуй. — Да ну-у-у, — Хуан Ичен щелкает палочками между пальцев. — Я лишь хотел выказать благодарность за прекрасную еду! А также, предложить и нам с тобой сразиться. В этот раз я собираюсь тебя победить! Шен Гуанчжуй встает из-за стола и, забрав собственные остатки еды, уходит на кухню. Хуан Ичен вздыхает и кладет голову на согнутую в локте руку, запуская в рот немного риса. Как обычно безрезультатно, чего и следовало ожидать. Позже Шен Гуанчжуй вынуждает Хуан Ичена сойтись на сделке: если заклинатель так желает провести спарринг, то он будет вынужден отмыть всю посуду. К делу Хуан Ичен подходит энергично и с запалом, так, что чуть не разбивает миску из-под риса и получает по голове деревянной ложкой. Все хорошо, что хорошо заканчивается, и совсем скоро оба старших заклинателя оказываются на улице. Юджина оставляют на веранде: как и было наказано наставником, подросток занимается медитацией, краем глаза поглядывая за происходящим неподалеку. Герой на этот раз не выдумывает себе оружия вовсе, вооружившись только талисманами и физической силой. Хуан Ичен совсем теряется, не зная, стоит ли и самому обнажать меч в таком случае. Нападать на безоружного человека — кощунство, на которое не должен быть способен благочестивый муж. — Позволяешь мне напасть первым, бродяжка? — сухо спрашивает Шен Гуанчжуй. Утренней теплоты во взгляде как не бывало — потребовалось меньше часа, чтобы герой вернул себе холод и привычную циничность в голосе. — Не оскорбляй меня безоружностью, раз уважаешь. — Да простят меня Небеса, — усмехается Хуан Ичен, послушно вырывая меч из ножен резким рывком. — Я уважаю тебя как дорогого гостя и никогда не позволю себе оскорбить. Шалость удалась. Шен Гуанчжуй морщится, будто услышал какую-то откровенную гадость, однако кончики ушей алеют — это почти незаметно за аккуратно уложенными черными прядями, но очень даже просматривается Хуан Иченом, которому особое удовольствие приносит наблюдение за такой вечно самоуверенной и горделивой мимикой героя. «Слабина» в честности умилительна. Брови героя сдвинулись лишь до слабой морщинки, а губы поджались. Мертвенно-черные глаза слабо блеснули секундным замешательством. Красота — это бесшумный язык, и Шен Гуанчжуй прекрасное олицетворение простой фразы. Потому и нападает герой абсолютно беззвучно. Даже ханьфу от быстрого движения не шуршит, когда раскрытой ладонью он ударяет по груди Хуан Ичена, что мгновение назад стоял на приличном расстоянии от Шен Гуанчжуя. Боли нет, но сила столкновения почти пугает, ведь тело прилично отлетает подальше от смущенного соперника. Хуан Ичен больше не медлит. В конце концов, он все-таки не Юджин, чтобы бояться сражения с дорогим человеком. Попасть даже кончиком Цзыде по Шен Гуанчжую, пускай лишь по одеждам — сложно настолько, что невыполнимо. Герой в самом деле восстановил духовные силы, раз способен настолько изящно и изворотливо избегать ударов. Ловкость его движений напоминает кошачью гибкость, каждый шаг точен и эластичен, словно продуман заранее. Может, потому и азарт у Хуан Ичена просыпается: он сам падок на хитрые и молниеносные ходы, с которыми может идти вровень безупречной координации Шен Гуанчжуя. Вровень — но никак не на шаг впереди. А ведь герой не доставал пока ни одного талисмана. — Шен-сюн, — меж делом болтает Хуан Ичен. — И все-таки, кто был твоим наставником? Я уверен, я мог быть знаком с этим человеком, раз он был другом моего отца. Шен Гуанчжуй качает головой, наклоняя тело вправо, чтобы ни одна волосинка не была подрезана блестящим от солнца мечом. — Но ты же знаешь, кто был моим, — не унимается заклинатель. — Так сложно быть взаимным? — О тебе я выводы выстроил сам, — отмечает противник. Он подпрыгивает и быстро оказывается стоящим на чужом мече. Хуан Ичен и моргнуть не успевает. — Учись и ты думать головой. И, видимо, для практического объяснения, чем думать правда стоит, Хуан Ичену на лоб прилетает заранее уготовленный талисман. Не хуже камня — отбрасывает его далеко, пока Шен Гуанчжуй преспокойно приземляется. Голова взрывается тупой болью, заклинатель шипит, улыбаясь. В подтрунивании у них за время схватки точно «один-один». Стиснув зубы, Хуан Ичен нападает снова. Несколько ударов мечом проносятся мимо, и наконец ему удается добраться до героя. Свободная рука бьет аккурат по животу, не жалея спрятанного глубоко в теле Золотого Ядра. Шен Гуанчжуй покачивается беззвучно и отступает прыжками на пару чжанов. Кивает — знак уважения. А потом заново бросается в бой, не давая Хуан Ичену насладиться единым маленьким моментом чувства собственной силы. — Скажи хоть, откуда ты, — спустя несколько близких столкновений, продолжает Хуан Ичен. Шен Гуанчжуй уже откровенно раздражается, выпуская талисманы в бой. Хуан Ичен может поклясться, что на некоторых прослеживал «Знамя молчания» — заклинание, используемое, чтобы остановить работу голосовых связок противника. Хитрый лис! — С края неба, угла моря, — отвечает герой. — Зачем тебе это всё знать? Заклинатель приближается на опасное расстояние. Не страшно, ведь Шен Гуанчжуй его точно не убьет. Хотя, учитывая вертящуюся на языке фразу, будет более чем на это способен, и даже заранее прощен. — Я привык проявлять открытый интерес к тем, кто мне нравится, — мурлычет Хуан Ичен прежде, чем на груди растворяется «Знамя молчания». Ожидаемо. И красные уши отвернувшегося с тихим, но весьма изящным ругательством — тоже. Их бой длится еще какое-то время, наполненное вынужденным молчанием. Шен Гуанчжуй не падок на разговоры, но талисманы рисует отлично. Сколько раз Хуан Ичену хотелось хотя бы восхититься выносливостью героя! И не счесть. Однако все заканчивается слишком резко, когда Шен Гуанчжуй делает уж слишком подозрительный шаг в сторону и Хуан Ичен, долго не думая, сбивает героя с ног резвым замахом ступни. Как только опонент теряет равновесие, заклинатель сразу падает сверху, вонзив меч подле чужой головы, а свободной ладонью перехватив руки, в которых уже был зажат талисман «Тень Гуань Юя». Страшно даже представить, что могло сотворить такое именитое заклинание. Хуан Ичен ухмыляется — и все-таки победил, в душе поверженный грозным взглядом, которым его награждает Шен Гуанчжуй, будучи прикованным к земле. — Я родился в Цзиньане близ Тайшаня, — внезапно бросает Шен Гуанчжуй громким шепотом. Взгляд устремляется куда-то в бок, совсем мимо опешившего Хуан Ичена. — Кроме Медного Листопада в тех окрестностях нет школ, — возражает Хуан Ичен. — Не было, вернее сказать. — Верно, — Шен Гуанчжуй явно хочет кивнуть, но положение не позволяет, и он только хмурится. — Тогда, откуда у тебя такие навыки? И твои духовные силы… — Будь добр, слезь с меня, бродяжка. Очень запоздало заклинатель вспоминает, в каком положении оба находятся. Шен Гуанчжуй, прикованный к земле чужим весом, и Хуан Ичен поверх бедер. Взгляд сам бросается к сидящему совсем уж недалеко ученику. Глаза Юджина закрыты слишком плотно, щеки объяты румянцем. Хохотнув, Хуан Ичен все-таки освобождает друга, решив больше не портить детский разум излишними домыслами. Хочет протянуть руку, чтобы помочь встать, но жест игнорируется, и вот герой уже во весь рост стоит рядом, параллельно отряхиваясь от грязи. — И все-таки, уважаемый герой. Кто был твоим наставником? Шен Гуанчжуй короткое время просто смотрит на Хуан Ичена, словно он и сам знает ответ. Заклинатель даже стал перебирать в голове всяческие имена, но не мог припомнить ни одного, в следствии диковинного воспитания которого мог получиться кто-то вроде Шен Гуанчжуя. В конце концов, герой делает к другу шаг ближе и произносит шепотом, так, что Юджин точно не мог услышать: — За жизнь их было двое: мужчина и женщина, не связанные между собой. Этого тебе будет достаточно. Полно вести себя, как будто у тебя много свободного времени. — Хорошо, — Хуан Ичен улыбается и хлопает Шен Гуанчжуя по плечу. Тот отшатывается и брезгливо отворачивается. — Так и быть, сегодня, Шен-сюн, не буду просить твоих мудростей более! Это может объяснить то, почему у Шен Гуанчжуя весьма своеобразный стиль боевых искусств. Верно, результат смешивания двух разных. Все еще до ужаса хочется разузнать, и что это были за люди, живы ли сейчас, почему наставники менялись. Герой даже внешне устал: ни то от битвы, ни то от раздражающего порой спутника. Хуан Ичен выбирает и в самом деле молчать. — А-Чжан! — вспоминает Хуан Ичен. Юджин испуганно вздрагивает и открывает глаза. — Цигун! Достаточно тебе отдыха на сегодня. То, что я позволил тебе вместо медитации любоваться мной и прекрасным героем, не значит, что это будет отговоркой в пользу пропуска тренировки! — Не слишком ли ты с ним строг? — Шен Гуанчжуй выгибает бровь. Осуждение. — Не стоит вытаскивать побеги, помогая им расти. — О, нравоучения? — теперь очередь Хуан Ичена выглядеть обиженно. Шен Гуанчжуй кивает. — Подумал, моя мудрость никогда не станет лишней, — слабо улыбнувшись. Юджин же радостно улыбается, глядя на спасшего его заклинателя. Снова двое против одного. — В этом доме все играют против меня! — раздосадованно восклицает Хуан Ичен. Герой поводит плечом — «очевидно.»— — —
Здесь не бывает солнца. Острые скалистые пики прорезают небеса. Облака жалкими ошметками разбросаны по чернильному небу, исхудалые птицы невнятно кричат, раскиданные по лысым деревьям. Воздух пахнет одновременно свежо и отчего-то душно, будто нагретый, но холодный одновременно. Бурное течение реки звенит собственной отчаянной мелодией, как последний вскрик перед ужасной гибелью. В студеной воде разноцветным рисунком пятен и форм бездумно плавают рыбы, подгоняемые скользящими, почти наточенными волнами. Брызги бьются о прибрежные камни. Укутанный нефритово-зеленым дом тонет в карбоновых изогнутых углах гор, вырастающих одна из другой, словно дома в густонаселенном городке. Теплый металл, из которого изготовлена прикрывшая половину лица маска, мягко ложится на бледную кожу. Кончиками ногтей девушка царапает искусную вырезку и улыбается отражению лишь глазами — рот скрыт, и голос теперь будет звучать иначе. Маленькое зеркало, искажающее лицо, отвечает ей пугающей демонической картинкой. Теперь можно официально принимать гостей. Цай Бин, отдав приказ стоящему у своих покоев слуге, спускается к главным воротам. — Сегодня особенные гости, — поймав другую служанку по пути, шипит голос Главы Ордена Инин. — Пусть щенки сидят по комнатам. — Да, госпожа, — низко кланяется девчушка и скрывается, получив одобрительный кивок. Гниль. Даже за закрытыми исписанными драконами воротами этот запах будоражит сознание. Как в ожидании давнего друга, сердце желает скорее с глазу на глаз переговорить с хорошим союзником. В лучшем случае они не перегрызут друг другу глотки, как пытались в прошлый раз. Сразу несколько воинов отворяют ворота. У всех — одинаковые маски с выпирающими клыками и блекло-зеленые ханьфу. Среди них глава, чьи волосы украшены красной заколкой, превращается в пятно свежей крови на змеиной чешуе. Посланцы Цветущей Пустоши всегда были любимчиками Цай Бин. Однажды к ним даже заглянула сама Нин Ичжуо, вот только вместо новой подружки Цай Бин нашла главную стервозную суку Поднебесной, что больше заботится о своем дурно пахнущем котяре, чем о ком-либо другом. Это верный и единственный правильный подход — быть может, потому они вдвоем и переломали друг другу все ногти. Отвратительная тварь. Цай Бин отправила ей приглашение на чай в ту же ночь и рассмеялась собственной находчивости. Больше по душе Цай Бин приходились мальчишки-шестерки. Не слуги, конечно нет — именно шестерки. Такие важные и горделивые с призрачными желтыми перышками под клювиками. Они умели говорить и сладко-сладко, до тошноты и спазма в желудке, а могли изъясниться одним словом и исчезнув. Умилительно и трогательно они плевались оскорблениями и недовольством, хвастались силой и пинали на слабость. А некоторые внезапно улыбались настолько чисто, будто бы были самыми что ни наесть людьми — именно таким хотелось выдернуть сердце из грудной клетки и отдать на корм голодающим карпам кои. Да так, чтобы оставались в живых и наблюдали своими добрыми-напуганными глазками. Словом, Цветущая Пустошь — самая занимательная каста скромного круга общения Главы Ордена Инин. И потому, когда за дверями появляются два высоких мужчины, облаченных в черно-белые робы, Цай Бин не может сделать ничего, кроме как восторженно выдохнуть. Ван Нанджун — Черный дух; Сон Яоян — Белый дух. — Ах, как рада вновь с вами встретиться лицом к лицу! — искренне восхищается Глава Ордена Инин. — Не разделяю твоих чувств, — «безразлично» кланяется Черных Дух. Его извечный спутник, наоборот, улыбается даже неловко и кланяется чуть ниже коллеги. Оба такие разные и оба такие фальшивые — вот они, цепные псы Яньло-Вана! — Слышал, что Глава Ордена Инин вновь обманула сотню заклинателей своими темными заклинаниями, — произносит Белый Дух. — Достойно похвалы. — О, извольте! — Цай Бин отворачивается, мнимо предлагая гостям за ней проследовать. Понимают где-то на духовном уровне и равняются с Главой Ордена Инин, обосновавшись по бокам от девушки. — Эти заклинатели не знают даже как использовать книгу вашего большого папочки! И смех и грех — ни больше ни меньше. Пес, закрытый в клетке под одном из домов, заходится лаем. Черный Дух оборачивается к животному и то, жалостливо взвизгнув, пятится назад. То-то же. — Заклинатели сейчас и вправду не столь умны, — вздыхает Белый Дух сочувственно. — За исключением… некоторых. — Хм-м-м? — Цай Бин резво оборачивается. Они пришли — маленькая беседка подле реки. Веет холодом и абсолютным отсутствием уюта. Стражники, расставленные мертвыми статуями тут и там, даже не смотрят на гостей. Девушка усаживается первая. Темный Дух, садясь, сразу ударяет кулаком по столу. Цай Бин шипит — раздражает. — Шен Гуанчжуй, — напоминает Белый Дух. Глава Ордена Инин расплывается в снисходительной кошачьей улыбке, а затем звонко хихикает — «Шен Гуанчжуй!» Точно, тот чудак, против которого все ополчились, проглотив фальшивую угрозу. Верно говорится — три человека солгут, появится тигр. Ещё и на злобу дня! — Ах, А-Чжуй, А-Чжуй, — мурлычет Цай Бин. — Таким был милым ребенком, а стал дураком, как и вся Поднебесная! Слышала, сейчас хочет против папочки и обернуться, потому меня и заставили оклеветать ребенка. — Верно, — кивает Белый Дух. Улыбка вообще не спадает с его лица, пока Черный продолжает что-то непонятно бубнить. — Глава Ордена Инин отлично справилась с задачей. Совсем скоро Орден Инин станет частью Цветущей Пустоши. — Скоро да скоро… Имей дело с вами, тварями. — Тварями? — вскипает Черный Дух. Цай Бин, лениво царапающая ногтем стол, и ухом не поводит. — Без этих тварей ты бы и сдохла где-нибудь под повозкой! Или оказалась бы куколкой из Публичного Дома! Цай Бин не может удержаться — смеётся вновь. Черный Дух в шаге от того, чтобы просто накинуться на Главу Ордена Инин, но, к сожалению, Белый Дух вновь выступает силой света (если таковая в Цветущей Пустоши бывает вообще) и, пожалуй, разума. — Брат, давай обойдемся пока без рукоприкладства, — предлагает он. — Король рассчитывает на нас. — Тварями, — только и вышептывает разгневанный Черный Дух, отвернувшись и вновь скалясь на перепуганного пса. — Чего же Его Величеству угодно на этот раз? — интересуется Цай Бин. — Уж явно не отправка меня в Публичный Дом, ведь, в таком случае, мужчины с Чжанцю поголовно останутся без яиц. — У Шен Гуанчжуя есть спутник. А у его спутника — ученик, — объясняет Белый Дух. — Самого тигра выловить сложно, а вот юного неумеху, дорогого для его спутника — вполне. — Сомневаетесь во мне? — Нисколько, Глава Ордена Инин, — глаза Белого Духа образуют два трогательных полумесяца от легкого смешка. Ну что за обояшка! И обозлиться не выйдет. Хотела бы Цай Бин вырезать эти глаза и носить в кулоне. — Если спутник Шен Гуанчжуя потеряет единственного дорогого человека, их стабильность и душевный покой покачнутся. Следовательно, я склонен полагать, что тигр сам вернется в отчий дом на своих четверых. Вы не останетесь без награды. Его Величество подарит вам «Черное Зеркало Лотоса», — заканчивает Белый Дух. Цай Бин вновь заливается хохотом. Как подло и грязно! А говорят, мир людей выглядит восхитительно и удручающе! Это глупые писаки еще не видели отродий Цветущей Пустоши. Вот, где красота становится синонимом слова «смерть». Черный Дух ударяет по столу — смех приходится прекратить на время. — А что до друга А-Чжуя? — спрашивает Цай Бин. Она помнит этого милашку — весь такой смелый и храбрый, чуть что, и бросается к любимому ученичку. Да, пожалуй, потеря малыша изрядно потрепет ему нервишки. — С блудным сыном и так ясно, там воля Его Величества. А второй? — Пока я не могу сказать этого, — скромно отвечает Белый Дух. — Лучше было бы, если этот человек будет жив. — И что, даже в книгу смерти не запишите? — раздосадованно бубнит Цай Бин. — Ну не-е-ет. Мне тоже полагается награда. — Обойдешься, — отрезает Черный Дух. — Его Величество приказа не отдал — значит, не рыпайся и сиди клацай клыками, сколько влезет. Знай свое место! — Пф, — только и отвечает Цай Бин. Чтоб она еще прислушивалась к мнению всяких помойных псин. Белый Дух поднимается с места одновременно с Черным. И вправду, как единое целое — что не жест, то синхронность. Вот умора. — Цветущая Пустошь верит в Орден Инин, — улыбается Белый Дух. — Удачи. — Катитесь, — фыркает Цай Бин. Выгоды она не получила — лишь очередную головную боль. — Пока я вас сама не выпроводила. Перед уходом Черный Дух плюет на стол — его слюна проедает в древесине дырку, которую Цай Бин прикрывает так и нетронутой чашей. Значит, теперь ей надо похищать детей. Необычно и впервой, хоть это радует. Когда захлопываются главные ворота, Глава Ордена Инин наконец стаскивает с себя маску, обнажая застывшее в ухмылке лицо. Больше предвкушения создает возвращение малыша А-Чжуя: вот, кто точно скрасит уныло-рубиновые будни заказной убийцы. Как раз и «Зеркальце» пригодится — этот артефакт по молодости Цай Бин пыталась и выкрасть сама, да осталась без пары выдранных ногтей. С ногтями в делах Пустоши ей явно не везет. Быть может, стоит поговорить как-нибудь об этом с Его Величеством.