Пёс и Тигр

      Небо вновь беззвездное. На этот раз, оно обрушивается на землю мелким дождем.       Лю Янян от скуки крутит веер в руках. Одновременно декорация и оружие вырисовывает белые круги в вечерних сумерках, танцуя не хуже самых изысканных королевских наложниц. Вправо-влево, вниз-вверх, описывая странную амплитуду… И всё-таки, что-то не сходится. Слишком просто. Хлопок, согнавший с дерева противную желтоглазую птицу.       Ли Юнцинь достаточно окреп, чтобы гневно расхаживать по территории Школы и гонять энергичного шиди с улыбкой до ушей. Его духовные силы пришли в норму, а шок от произошедшего спал на нет. Теперь наследник Цянь Куна мог вновь натянуть испепеляющий взгляд, с которым припечатывал к месту непоседливого Лю Яняна.       — Ты уже почти взрослый, зачем носиться, как подпалившая крылья курица?       — А за тем, чтобы не скучно было моему любимому шисюну.       — Лю Янян, — сквозь зубы.       В Клане Цянь осели и некоторые гости, прибывшие из окраин. Домой отправиться не получится: ворота Чжанцю закрыты для всех во избежания потери их драгоценной зацепки по имени Шен Гуанчжуй. Заклинатели, чьи думы полнятся всякими домыслами, с радостью вешали выдуманные ярлыки на героя, представив, что тот может и облик менять своими талисманами. Поэтому периодически Лю Янян внутри ученических покоев, граничащих с комнатами для гостей, встречался с каким-то особенно спокойным и почти наивным Сяо Деджуном. «Вот кто на самом деле гнилой человек,» — рассуждал он каждый раз, разглядывая золотые вышивки. Конечно, Сяо Деджун лучше всех должен понимать, что Шен Гуанчжуй — не главная опасность; однако сейчас, обозначив мнимого врага с невероятным могуществом, можно было разглядеть и истинную угрозу, где бы она не скрывалась. А этот «императорский посыльный» выбирал светские беседы с Цянь Куном и неспешные прогулки по саду. И ладно, так только меньше мешает планам более справедливых-сумасшедших людей.       Несмотря на ушедший недуг, Ли Юнцинь выбрал отказаться от похода к хижине.       — Отец может что-то заподозрить, — шепнул он Лю Яняну за общим обеденным столом. Слуги как раз удалились за чаем. — Иди пока сам. Передай Сон Юци мою искреннюю благодарность.       — Ревнуешь?       — В твоих мечтах. Возвращайтесь до полуночи.       Но обещать Лю Янян ничего не хватился. Его об этом не просили, значит, Ли Юнцинь все-таки что-то да предчувствует снова. От того сидеть на месте в ожидании ученицы Клана Тысячи Троп в такую же тысячу раз скучнее. Уже не терпится поглядеть, что же их заложники такого провернут, что даже сам «провидец» Ли Юнцинь почувствовал врученным Небесами даром.       Наконец красное пятнышко одежд выныривает в другом краю дороги. Лю Янян улыбается и спрыгивает с камня, с почтительным поклоном встречая тяжело дышащую подругу.       — Прошу прощения, А-Ян, — выдыхает Сон Юци. — Практика боя затянулась до самого заката. Мне жаль.       — Да, пустяк! — фыркает Лю Янян. — В Цянь тоже пытались продлить занятия, но я удрал.       — Как? — выпучив карие глазки, ахает Сон Юци. Подросток качает головой.       — Голова у меня не на месте. Пойдем, шицзе.       Сон Юци ведёт их через лес. На этот раз у них нет чудесных приспособлений Шен Гуанчжуя, с которыми он отправлял их домой прошлой ночью; полагаться можно только на зажигательные палочки. Ночью лес живет по-другому: мрачно и жутко, с тяжелым свежим дыханием поглощая душевное спокойствие. Лю Янян таковым и в целом не отличался, а вот подруга то и дело вздрагивала от случайного шороха. А когда вдалеке, судя по грохоту и шелесту, повалилось дерево, Сон Юци и вовсе пискнула.       Это удивительно — то, какая шицзе одновременно храбрая и пугливая. Ее стрелы давно уже погрязли в крови и свежей плоти. Клан Тысячи Троп — искусные стратеги. Конечно, не заказные убийцы, более чем с моральной точки зрения правые, ведь они обеспечивают купол справедливости Чжанцю. Письмена и высокая мораль наряду с молниеносной честностью. Черное и белое определяют именно заклинатели этого клана, и влияние их растеклось по всей Поднебесной. Сон Юци может показаться такой милой наивной девчушкой: тому поможет, этого спасет, за третьего вступится. В той же мере она легко пронзит спину предателю не моргнув и рассудив всё в согласии с правилами гордости и справедливости. Такова природа Клана Тысячи Троп. В этот вечер Лю Янян сотню раз успеет поблагодарить «молчаливых защитников Поднебесной».       Потому что увиденное повергает в секундный шок, после которого веер ученика Клана Цянь отправляется по круговой траектории в полет, царапая зеленые одежды лезвиями на конце бамбуковых прутьев.       Хижина охвачена рыжим пламенем. Оно проедает старые доски, испепеляет крышу и трухлявые двери. Благо, влажная трава не позволяет огню разойтись по всей опушке. С грохотом опадают куски черной древесины, едва разбираемые за переливающимися жаркими лоскутами. Сражение происходит вокруг очага возгорания.       Хуан Ичен разворачивается, сталкиваясь сразу с двумя нападающими. Больших усилий стоит оттолкнуть обоих, а потом замахнуться вновь — алые брызги. Намертво. Нападающего сзади отталкивает вертящийся веер. Заклинатель замечает уникальное оружие и даже находит в себе желание поморщится. Лю Янян усмехается. О, как его ждали.       На героя же направлено больше внимания. Меч не обнажен, как было при стычке в Клане Цянь, но наполненная духовной энергией еловая ветвь более чем хорошо справляется с поставленной задачей, выступая отличным оружием. Иглы заточились, превратившись в плотные острые пики, готовые разрывать врагов на кусочки. Почти вся поверхность «заколдованного» оружия покрыта кровью. Сам Шен Гуанчжуй пока не тронут.       А-Чжан кружит между врагами смело, но неопытно. Едва избавляется от одного — двое наступают, а он только и может, что дальше и дальше отходить. Так недолго угодить и за защитный купол, где помимо внезапно объявившегося Инин будут угрозы вроде деревьев-людоедов или пожирающих Золотые Ядра бабочек. Лю Янян выбирает направиться к подростку, пока Сон Юци прыжком переносится на дерево. Клан Тысячи Троп полезен в дальнем бою.       Орден Инин. Шавки — не больше не меньше; глупо было не ожидать нападения именно такой печальной известности семьи. Они, несмотря на запрет о невыезде, все равно, насколько Лю Яняну известно, отправились на родину. И вот они здесь, решили схватить «предателей» силой. Во главе, конечно, Цай Бин, скрестившая мечи с Хуан Иченом. Вопрос лишь в том, как они так быстро нашли столь потаенное место, да и это стоило бы отложить на второй план. Сейчас странникам нужна помощь.       Лю Янян присоединяется к А-Чжану. Сначала хотелось помочь герою, но тот пока не выглядел так, будто бы вот-вот умрет. А вот ученик Хуан Ичена — вполне себе. Его взгляд так и мечется беспорядочно между врагами и он, оторопев, чуть и на подоспевшего ученика Клана Цянь не бросается. Благо, быстро опомнившись, даже кое-как кивает. Хоть кто-то из троицы умеет проявлять уважение.       Хуан Ичен совершает прыжок, приземляясь за спиной Шен Гуанчжуя и вовремя отталкивая от героя нападающего. Лю Янян краем глаза замечает, как хихикает на этот жест Цай Бин. А потом уворачивается от стрелы. Сон Юци реакция главы Ордена Инин тоже не понравилась.       — Объединим силы? — улыбается Хуан Ичен. Шен Гуанчжуй хмыкает и продолжает сражение. — Брось, я просто прикрою спину.       Теперь отбиваться стало легче. Почти все ининовские заклинатели сгруппировались вокруг пары старших заклинателей, к которой и подступиться было бы сложно. С какой стороны не зайди, наткнешься на иглы или острие Цзыде. В ход пошли и талисманы, один из которых, описав дугу, прицепился к одному из заклинателей, вытесняющих детей ближе к огню. Дождь разыгрался не на шутку, но пламя совершенно не собиралось тухнуть. Очевидно, наложено заклятием, оттого и такое необычно-яркое и жаркое.       Шен Гуанчжуй щурится и, поменяв тактику, делает шаг вперед, отойдя от Хуан Ичена дальше. Он выбирает жертвой какого-то из нападающих, чей двуручный меч вот-вот готов его перерезать надвое. Извернувшись под ударом, герой толкает ветвью наемника в пламя, и тот, испуганно округлив глаза, отпрыгивает от него на добрый чжан.       — Губительное пламя! — громко оповещает Шен Гуанчжуй. — Избегайте столкновения с огнем. Вы не сможете его потушить, если коснетесь.       Хуан Ичен, хорошо понимая риски, двигается дальше. Детям сложнее — оба уступают в силе толпе взрослых заклинателей, и спасаются лишь бесконечными выстрелами Сон Юци. Однако стрелы имеют свойство заканчиваться.       Лю Янян и вдохнуть не успевает, когда мощный поток ци отбрасывает его прочь. Тело больно ударяется о ель и оседает на земле. Голова трещит и кружится, будто и в самом деле треснувшая о плотную темную древесину. Он с силой сжимает веки. И расслабляется, выронив веер из рук. Тело обмякает. А-Чжан испуганно пятится. Сон Юци выкрикивает имя друга, привлекая внимание Ордена.       — Демон вас подрал! — ругается Хуан Ичен. — Иди к детям, я справлюсь.       — Схватите его!       Шен Гуанчжуй выпускает сразу два талисмана — оба для ринувшихся на него заклинателей. Потом еще один в сторону тех, кто решил выпустить мечи в сторону Сон Юци. Заколдованные листы не успевают вовремя, вновь треск, громкий и всемиуслышанный. Ветвь, где пряталась юная ученица, ломается, и след девушки вовсе исчезает. Все-таки пошла за подмогой. Тем лучше.       Герой встает перед Юджином, пнув слегка подростка по направлению к Лю Яняну. «Помоги ему» — подтекст был такой, но ученик Хуан Ичена, напуганный до глубины души, только и хлопает глазами. Времени на объяснения у них нет. Шен Гуанчжуй теперь крутится между детьми, Орденом Инин и Губительным пламенем. Откуда вообще Ордену известно о заклинании для создания «вечного огня»? Оно сотню лет как приписывается к темным, его изучение — строжайше запрещено. Если только Орден Инин не является помощником Цветущей Пустоши. Это объясняет немного, и точных вердиктов выносить нельзя. Шен Гуанчжуй вынужденно прекращает рассуждения, когда ветвь в руках ломается, запоздало грудная клетка взрывается болью. Некоторые меридианы закрылись, умерив поток выбрасываемой ци. Силы на исходе. Он хватается за рукоять Шэнхуань. Конечно, без духовных сил оружие не будет полезно, но…       Предплечье рассекается в глубокой ране от двуручного меча. Хитро. Ранивший его заклинатель получает талисман на грудь, и Шен Гуанчжуй шипит. Перед глазами все сливается в неразборчивый туман. Голова кружится.       — А-Чжан, помоги герою! — кричит Хуан Ичен, ударив одного из нападающих в грудь рукоятью. — Нам надо бежать!       Хуан Ичен не в лучшем состоянии. Из груди сочится кровь, на щеке грубый разрез. Пыл битвы не позволяет обращать на раны внимания, но позже они обязательно дадут о себе знать, если сражение затянется не намного больше.       — Думаете, сбежать будет просто? — холодно спрашивает Цай Бин. Шен Гуанчжуй, услышав голос главы Ордена Инин, вздрагивает. Ее меч почти вонзается в спину героя, но он успевает выудить Шэнхуань и с дребезжащим звоном соединить мечи. Женщина встречает лицо Шен Гуанчжуя пугающе-милой улыбкой.       — Ты едва ли стоишь на ногах. Не ожидала такой слабости от тебя, — ее голос притихает до шепота, который разбираем лишь противником, — Бай-Ху.       На мгновение, — лишь на долю секунды, — глаза Шен Гуанчжуя раскрываются в слабом испуге, а потом он сменяется на выражение глубоко удивления, с которым он и отпрыгивает от Цай Бин.       — Вы обознались.       — О?       Взрыв боли чуть ниже ребер. Шен Гуанчжуй дергается и падает на землю, как только меч, пронзивший его, вынимается из плоти с тихим чавканьем. Герой прижимает руку к ране и морщится. Пока не смертельно, но изниможденное тело вряд ли сможет продолжить схватку. Дышать становится сложнее, багровые капли спадают на влажную траву. А-Чжана бьют по голове, и подросток падает в руки людям Ордена Инин. Его лицо заливает кровь. Герой поднимается на ноги и покачивается, опираясь на меч и почти не дыша. Они не могли проиграть так быстро.       — А-Чжан! — Хуан Ичен вырывается из битвы, устремляясь к ученику. Один за другим люди Ордена Инин убегают в лес, громила, держащий А-Чжана, следует их примеру. Наставника останавливают, и он, искривившись в гневе, отталкивает от себя заклинателя из треклятого ордена.       Шен Гуанчжуй равняется с Хуан Иченом, все-таки открыв один из меридианов. Ци циркулирует по телу активнее, от чего глаза приобретают золотистый оттенок. Даже если Хуан Ичен обратит на это внимание, сможет сослаться на пламя, отражающееся в радужке. Сейчас в любом случае есть вещи по-важнее.       Оба героя бегут вслед за Орденом Инин в лес, подгоняемые двумя талисманами-светлячками. Дороги путают, мелькающие тут и там зеленые ханьфу — тоже. Нервы Хуан Ичена на пределе, он мечом срезает мешающие передвижению кусты, выглядя почти безумно.       «Возьми Юджина под свое крыло. Он еще совсем юн, но его воля крепка, он послушен и усидчив — усидчивее тебя будет. Будь внимателен к нему. Не омрачи имя Медного Листопада, как сделал твой отец.»       Он не может потерять своего ученика. Только не так глупо, проиграв в битве какому-то отвратительному Ордену. Неизвестно, что будет с подростком в его руках. Убьют — и то в лучшем случае; конечно, ученик им нужен, чтобы самым грязным способом выловить и оставшихся двух заклинателей. Продолжи они сражение, быть может, сила странников бы победила. Но, сбежав, Орден Инин гарантировал личную победу.       — Гювин, — голос Шен Гуанчжуя и старое имя — как холодной водой. Хуан Ичен оборачивается к герою. Выглядит плачевно. Лицо не тронули ни раны, ни усталость, однако дыхание тяжелое, слишком медленное, будто Шен Гуанчжуй в любой момент способен потерять сознание. Хуан Ичен злится пуще прежнего — какая разница, какое истинное обличье героя? Они и так рассказали друг другу свои страшные тайны. Окажись он хоть демоном, мерзким и страшным — ничего не станет, Хуан Ичену всё равно, покуда это всё тот же Шен Гуанчжуй. Но он упорно продолжает скрываться, медленно погибая.       — Гювин, — повторяет герой тверже, сталкиваясь с другом взглядами. — Разделимся. Как только кто-то из нас вернет А-Чжана — встретимся неподалеку от хижины.       — Идёт.       Бело-красное ханьфу исчезает за деревьями. Хуан Ичен не медлит — бежит в другую сторону, преследуя несколько воинов Ордена Инин. Неизвестно, у них ли в руках Юджин, но даже маленький шанс на это заставляет двигаться дальше. Без всякого зазрения совести Хуан Ичен достает сяо и, прыжком взабравшись на дерево, подносит флейту к губам. «Происки» — для нахождения конкретной живой души. Мелодия из высоких нот, от одного звука которых возникает режущая головная боль, подчиняет птиц в радиусе двух ли, заставляет животных искать выбранного человека, живым или мертвым, ориентируясь лишь на присутствие души. А-Чжан обязан быть живым.       Карканье. Нашли. Значит, он не так далеко. Путь до одержимой инь вороны строится в голове подобно карте, Хуан Ичен, убрав ото рта сяо, спрыгивает с ветки. Совсем близко — меньше ли, и он сможет…       Все внутри Хуан Ичена вздрагивает. В слух вгрызаются сотни голосов, все знакомые и оглушительно-громкие. Он падает на колени, прижимая ладони к ушам, но голоса становятся лишь громче. Истошные крики заклинателей Медного Листопада. Их лица возникают миражами тут и там, а стоит закрыть глаза — мелькают вплотную в бесконечной темноте. Они все мертвы. Кожа, где-то сгнившая окончательно, прилипает к костям черепа, зубы искривлены и переломаны. Только глаза горят чем-то живым, полным отчаяния и боли. Хуан Ичена винят. Винят в том, что выжил. В том, что не оправдал последней отцовской воли. В том, что встал на темный путь. В том, что не смог спасти ученика и обрек единственного друга на возможную погибель. И вновь в том, что живой.       — Я должен жить, — хрипит Хуан Ичен. Он не слышит собственного голоса, от которого начинает саднить горло, удушающие и до тошноты. — Я…       Всего слишком много. Болезненной правды, агонии чувств и лжи, в которой он жил все это время. Хуан Ичен даже не чувствует, как полностью опадает на землю, ведь этой земли не видит. Он чувствует, будто его пронзают сотни острых пик, вырывают их него внутренние органы на наконечниках. Он чувствует запах гнили и гари — как было в момент, когда он бежал из Медного Листопада. Слезы жгут щеки. Жар поднимается в теле. Быть может, Хуан Ичен и вправду сгорает сейчас, и все происходящее — предсмертные видения.       — Убейте его, — только и слышит перед тем, как окончательно теряет сознание, нырнув в беззвучную бесконечную тьму. Он проиграл. Он подвел всех.       Тишина.       Холод.       Шум реки.

➤ Jie Peng Fang — Memory of Childhood

      Внутри все холодеет и стынет, как если бы внутренние органы подменили кучами снега. Одно лишь Золотое Ядро греет в районе живота. Медленно бьется сердце. В нос ударяет запах цветов и свежей зелени. Звонкое журчание сглаживает оголенные нервы. Тепло медленно касается тела, оглаживая кожу. Солнечный свет ощутим даже за закрытыми веками. Просыпаться не хочется — так неожиданно уютно Гювин ощущает себя в месте, где лежит. Наверное, на поляне, где его убили, тело пролежало до самого утра. Откроет глаза — а они останутся закрытыми. Его душа будет жить еще какое-то время, прежде чем ее цепкой хваткой утянут в подземный мир, где готовится наказание грешной душе. Пока тепло есть, им хочется наслаждаться. На сердце становится легко от этой мысли. Всё кончилось в любом случае. Сожалеют лишь те, кто хочет стать неупокоенными…       — Гювин-хён, полно тебе спать! — голос Гонука звучит над его лицом. Кажется, друг возвышается над ним. — Гювин-а!       — Что за неуважение к старшим? — усмехается Гювин. А потом, когда его глаза открывается, заклинатель врастает в землю. Гонук и вправду стоит над ним, уперев руки в бока, и улыбается с легкой строгостью на лице. Причем не такой Гонук, каким Гювин его запомнил, а на лет десять, может, все двенадцать младше. За ним — нежно-голубое небо и сливовая ветвь. Слишком высокая и большая. Таких в природе не бывает.       Что происходит?       — Ты уснул! — смеется Гонук. Гювин и не знал, что произнес фразу вслух. Уверен, что только подумал. — У тебя такой вид, будто ты призрака увидал, хён-а!       Гювин прочищает горло. Гонук вряд ли понимает, насколько прав.       — Вставай, ну. Мне скучно играть одному.       Гювин послушно встает. Они в сливовой роще. Когда-то Ким Джиун водил их к поселениям близ Тайшаня, показывая ученикам обычный мирный быт простых людей, которые не стремятся стать заклинателями. Их жизнь, как стоячая вода, не меняется сотнями лет. Тишь и гладь, да и только. Сам Глава Медного Листопада отправлялся в домик, который рос чуть ли не из самой горы. В нём, по его словам, жили близкие друзья Ким Джиуна. Гювин смотрит на свои руки — маленькие пальчики, заботливо перемотанные кусочками бинта. Он слишком много тренировался в детстве.       Гонук снова выше него. И всё равно выглядит намного младше, ведь пухлые щечки были еще более алыми, когда он был ребенком. Высокий и пухленький, он смотрится забавно в ученическом светло-фиолетовом ханьфу. Гювин и не проверяет — знает, что у него такое же. Его душу выбросило в самое детство. Сейчас, глядя на широко улыбающегося Гонука, сложно даже думать о том, что минуту назад его голос обвинял Гювина в собственной смерти. Не выдержав, Гювин срывается с места и поперек груди обнимает друга, прижимая к себе настолько плотно, насколько это способно маленькое слабое тело.       — Хён-а, ты чего? — удивленно спрашивает Гонук, но обнимает в ответ. Забытое чувство защиты растекается по сердцу, как мёд. — Приснился кошмар?       — Мгм, — только и выдает Гювин, не в силах отпустить. Может, это его новая жизнь? Небеса дали ему шанс всё исправить? В таком случае, он просто обязан оповестить всех о Цветущей Пустоши. Только еще немного так постоит — и пойдет рассказать всё отцу. Отца Гювин с какой-то стороны увидеть боялся. Он не видел родителя так давно…       — Эй вы!       Гювин чувствует, как Гонук меняет их местами и ойкает. Гювин вырывается из объятий. Друг трет голову и недовольно дует губы. Выглянув из-за спины, Гювин видит мальчика их возраста, злобно нахмуренного и с узкими, но все еще большими глазками. В застывших на радужке слезах таится обида, такая сильная и глубокая, что заклинатель в самом деле пугается на секунду. «Отлично, Гювин, теперь тебя пугают дети,» — думает он и наконец выступает перед «спасшим» его Гонуком. Воспоминания об этом случае настолько древние, что Гювин и забыл, что за разобиженный малыш им как-то встречался.       — Чего тебе? — спрашивает Гювин, задрав нос. Его тело подсказывает ему собственное детское поведение. Малышом Гювин всегда считал себя лучше других, и даже перед старшими учениками любил зазнаваться. Вот дурак. — Почему ты кинул камень в моего друга?!       — Это сад моей мамы! — ребенок сжимает кулачки. — Вы чужие! Хотите украсть цветы!       Может, все дети в конечном счете дураки.       — Не правда! Мы просто гуляли.       — Правда! Не врите!       — Мы и не врем! — Гювин и в самом деле злится. Ну что за ребенок? — Хочешь — беги и расскажи маме, пусть она нас отчитает!       Малыш, неожиданно для Гювина, пугается. Его лицо отражает гримасу ужаса и неподдельного страха. Невольно вспоминается Юджин в тот злочасный день, который еще должен наступить. Не наступит — теперь Гювин знает, что произойдет, если отец примет «Десять обратных путей ци». Но ужас на детском лице всё равно ранит сердце.       — Моя мама не жива больше! — выкрикивает ребенок неожиданно злобно. Слёзы скатываются по удивительно худым щекам, он наступает вперед. — Так что не воруйте цветы! Иначе я вас побью!       — Мы не воруем цветы, — мягче говорит Гювин. Гонук тянет его за ткань ханьфу на плече.       — Хён, пойдем, — тихо просит друг. Взгляд Гювина прыгает от него к плачущему малышу. Ему должно быть всё равно на потерявшего мать ребёнка, ведь есть вещи куда важнее — отец, исправление судьбы, Клан…       — Иди к моему папе. Я догоню, — произносит Гювин, улыбнувшись. Гонук смиряет настороженным взглядом незнакомого мальчика, кивает, и всё-таки уходит. Друг всегда ему безропотно доверял, хотя Гювин любил творить всякую чушь. В итоге получали оба. Гонук и вправду «золотой».       Стоит другу уйти, и Гювин делает шаг навстречу незнакомому мальчику. Тот отшатывается, как от огня, и хватает меч. Ученический. Гювин не помнит, чтобы рядом были какие-либо кланы, чтобы выдать такой ребёнку.       — Я не буду тебя бить, — заверяет Гювин. — Спокойно.       — А что ты хочешь? — с вызовом спрашивает мальчик. Он свободной ладошкой вытирает слёзы, его взгляд становится твёрже. Почти как у взрослого, но охваченный такой сильной злобой, будто бы сам Гювин виноват в его горе.       — Подружиться, — как можно более просто отвечает заклинатель. — Меня зовут Гювин, а тебя?       — Не хочу дружить, — ребенок отворачивается.       — Да ну! — Гювин наконец подходит ближе. Мальчик трясется и не смотрит на него, буравя взглядом зеленую траву. Хочет согласиться, но не может, колеблясь.       Гювин понимающе кивает. Он и в подростковом возрасте сопротивлялся дружбе, ровно до тех пор, пока не встретил Шен Гуанчжуя. При воспоминаниях о герое невольно вздрагивает сердце. Они ведь и не увидятся в новом сюжете его истории. Остается лишь помнить и, совсем немного, злиться. Из-за него украли Юджина. В том мире, где душа Гювина покинула тело, остался его ученик. В этом он вряд ли успел родиться. Горечь оседает в горле. Он ведь даже не знает, что стало с Шен Гуанчжуем там. Жив ли он, или…       Мальчик разворачивается и медленно уходит прочь. Он явно ждал, что Гювин скажет ещё что-то, вот только не дождался. Заклинатель, спохватившись, бежит за ребенком и хватает его руку. Даже она кажется слишком худой для того, чтобы быть детской. Можно было бы предположить, что сирота просто скитается по улицам и не ест днями, но его одежды чисты, прическа уложена взрослыми.       — Погоди, — просит Гювин. — Не уходи, пожалуйста.       — Почему тебе хочется со мной дружить? — резко обернувшись, спрашивает ребенок. Он пытается отнять свою руку, но не получается. Натренированный еще с детства Гювин сильнее. — Отпусти.       — Мне кажется, ты хороший, — и это искренне. Гювин даже не знает, чем может сказанное оправдать. Мальчик на это вновь хмурится. Злобный котенок, да и только.       Малыш молчит, глядя себе в ноги. Оружие спрятано, а правая рука заключена в цепкой хватке Гювина. Он молчит какое-то время, и Гювин просто ждет. Некоторым детям надо дать время, может, даже больше времени, чем взрослым, чтобы найти правильные слова. Знает по Юджину. И снова больно.       — Я убил маму, я не хороший, — тихонько говорит мальчик и шмыгает. Гювин вскидывает брови — быть не может, но спорить не ручается.       — А ты этого хотел? Убивать?       — Нет…       — Ты жалеешь об этом?       Мальчик поднимает глаза. Они покраснели и совсем заблестели ярко-карим, почти жёлтым.       — Да.       — Тогда ты не плохой, — Гювин улыбается. — Значит, мы можем дружить! Знаешь, люди часто делают что-то, просто потому что считают это «правильным», или потому что кто-то навязал им, что это «правильно». На самом деле «правильного» просто не существует. Это придумали дурачки, которые решили избежать сложных путей.       Малыш молчит. Гювин хочет себе по лбу дать — с чего он решил, что ребенок сразу поймет то, о чем речь идёт? Сказал бы ещё что-то из умнейших изречений отца, чтобы точно спугнуть возможного друга. И, тем не менее, этот мелкий напуганным не выглядит. Напротив, его взгляд смягчается в чем-то похожим на благодарность. Безмолвную, но в которой он тянет на себя руку. Гювин всё-таки отпускает.       — Ифу говорит, мне нельзя никому называть своё имя, — бубнит он. — Но я хочу с тобой дружить, Гювин.       — Это ведь главное, нет? Я могу называть тебя как-то по другому, хочешь?       Мальчик отрицательно машет головой с грустным «у-ум». Гювин кивает. Ладно, обращения не так важны.       — Мы в любом случае друзья теперь, идёт? — спрашивает он. — Я часто бываю в этой деревне, мы можем играть, когда я буду приходить.       — Хорошо, — ребёнок даже оживляется. Он не улыбается, но мимика становится менее напряженной. Глаза блестят от восхищения, которое он всячески силится подавить.       Удивительно, но Гювин даже вспоминает, как играть с детьми. Они Небеса-знают-сколько времени играют в догонялки. Малыш оказывается на удивление проворным, легко догоняя нового друга раз за разом. А так и не скажешь, что слабый ребенок имеет сильные ноги. В конце концов, вдоволь насмеявшись и наворчавшись на проигрыши, Гювин забирается на дерево, откуда друг не может его достать. Тогда ребенок недовольно складывает ручки на груди и дуется.       — Так не честно!       — Почему? — Гювин смеется. — Всё честно!       Мальчик бубнит еще что-то, а потом усаживается на траву и отворачивается.       — Я больше не играю!       Гювин усмехается. Быть маленьким и вправду здорово. Проигрыш — вот и вся забота. Никакой борьбы за жизнь или опасностей. Подумав немного, он всё-таки спускается с дерева, шлепнувшись задом в траву на полпути. Он айкает и трет ушибленное место. Мальчик подлетает к другу еще быстрее, чем бегал до этого.       — Больно? — как-то совсем грустно спрашивает он. Гювин непонимающе вскидывает брови, встретившись с искренним детским переживанием.       — Чего? Совсем нет! — он вскакивает на ноги в доказательство. — Видишь, всё хорошо!       — Извини…       — За что? — Гювин вновь теряется.       — Ты упал, потому что я на тебя обиделся! — недовольно отвечает мальчик. — Ты ударился!       — Ты не виноват, ну! Я сам упал…       — Хё-о-о-он! — раздается голос Гонука. Он стоит довольно далеко и машет ручкой, привлекая внимание друга. Гювин за игрой и забыл, что отправил соученика одного, пообещав догнать. Детская забывчивость — таким темпом Гювин и вовсе забудет, зачем его отправили назад во времени. Хотя он до сих пор не может быть уверенным в этом вопросе.       — Ты еще долго? — кричит Гонук. — Глава сказал, что мы скоро уходим!       — Я сейчас! — отвечает ему Гювин и, махнув рукой, оборачивается к безымянному мальчишке. Видимо, ему по жизни везло на людей, при первой встрече выступающими таинственными людьми без имени и прочей информации. У мальчика даже взгляд похож на гуанчжуев — слегка холодный и гордый, даже когда плачет. И губы поджимает так же, когда недоволен.       — Мне надо идти, — говорит Гювин. — Давай в следующий раз поиграем? Хорошо?       — Да, — тихо соглашается ребенок. — Если судьба благоволит…       Быть может, судьба желает, чтобы мы и дальше шли рука об руку.       И слабо улыбается. Гювин, оторопев, смотрит на эту слабую улыбку с приподнятыми уголками губ. Ему самому отчего-то хочется плакать. Он чувствует, что они смогут увидеться снова. Знает, почему — не ясно, но уверен слишком сильно. Однако что-то нашептывает ему, что встреча их произойдет не скоро. Мальчик же, более не выглядя таким грустным, просто уходит, не прощаясь и не оборачиваясь. Гювин роняет голову, и капелька, пробежав по щеке, падает на землю. Затем еще и еще, да к тому же с таким горестным чувством, до плотного кома в горле. Мокрая пелена затягивает взгляд светлой мантией, всё смешивается в неаккуратных мазках.       Тело становится легким, слабо подрагивая в рыданиях. Он скучает — без всякой причины. А еще хочется вернуться.