Пёс и Тигр

      Сыро. Под ногами и за спиной холодный камень. Воняет крысами. А ещё, совсем чуть-чуть, сандалом. Хуан Ичен медленно открывает глаза.       Сначала разобрать что-то трудно. Всё тело ноет, как если бы он пробежал несколько кругов через всю сливовую рощу. Тепло воспоминаний медленно утекает из уставшего тело. Он определенно был в отключке — теперь других вариантов нет. Тот приятный и беззаботный мираж, что настиг заклинателя ранее, был не чем иным, как глупой игрой разума. Воистину чудовищная пытка: дать надежду, которой не было никогда. Особенно холодно в запястьях. Тело дергается вперед, и заведенные за голову руки впиваются в ледяные металлические цепи. Он моргает.       В темном помещении сложно разобрать хоть что-то. Безымянная фигура замерла неподалеку перед ним, прислонившись спиной к стене. Справа еще более черный прямоугольник — дверь или подъем, не ясно. Хуан Ичен пробует глубоко вдохнуть и заходится кашлем. Пыльно.       — Очнулся, — констатирует фигура. Голос знакомый, но вспомнить имя обладателя сложно. — Лекари приложили большие усилия, чтобы ты пришел в себя уже сейчас. Я обязательно передам им твои благодарности, Хуан-сюн.       Огненная палочка зажигается в руках говорящего. Ее слабый медный свет очерчивает юношеские черты лица, обнажает прикрытые глаза и черные ровные локоны. Человек расправляет рукава и подходит ближе. На лице Ли Юнциня ни одной эмоции, только гнетущее спокойствие. Паника медленно ползет к горлу.       — Где я? — проглотив страх, спрашивает Хуан Ичен. Теперь, когда он вернулся в реальность, бояться стоит лишь возвращения безмятежности грёз.       — В темнице Клана Цянь, — объясняет сын Цянь Куна. Он останавливается в чжане от заключенного. В слабом свечении огня лицо подростка кажется намного взрослее прежнего. Последний раз они встречались, когда Цветущая Пустошь положила глаз на великий Клан.       — А мой ученик? Уважаемый герой? — продолжает спрашивать заклинатель. — Шен-сюну удалось спасти А-Чжана?       Юнец поджимает губы.       — Оба в руках Ордена Инин.       Тень ужаса падает на лицо Хуан Ичена. Даже если эти твари вступили в схватку с Шен Гуанчжуем, заклинатель не мог просто так сдаться в их руки. Он или отобрал ученика своего спутника, или погиб бы.       — Ты видел это своими глазами? — несколько раздраженно выплевывает заклинатель.       — Это догадка, — Ли Юнцинь пожимает плечами. Как будто ничьей жизни не угрожает опасность — так, дело будничное. Хуан Ичен начинает закипать. — При исследовании леса ни Клан Цянь, ни Клан Тысячи Троп их не обнаружили. Мы пытались связаться с Орденом Инин, но и тех след простыл. Смею полагать, они отвернулись от истинного Пути.       Стоило ожидать. Насколько же глупы великие семьи, раз смели доверять кому-то с настолько отвратительной репутацией.       — Орден Инин не мог схватить Шен Гуанчжуя, глупый ты ребенок, — Хуан Ичен снова поддается вперед. Цепи плотнее окутывают запястья до режущей боли. Это слегка успокаивает. Он медленно выдыхает через нос, силясь собрать на кучу раздраженный организм. Всё в нём содрогается от ярости, что так и хочет вырваться наружу.       — Значит, он погиб, — так же просто выносит вердикт Ли Юнцинь. — Мы нашли куски подпаленных белых одежд в лесу. Может, сгорел дотла?       — Ты с головой не в ладах! — несдержанно выкрикивает Хуан Ичен. — Герой просто не мог! Он же сильный на самом деле! Какой-то тупой Орден не в силах просто так его свергнуть! Он же… Он не мог…       Голова опадает, и стеклянным взглядом Хуан Ичен утыкается в серо-дымчатый пол. Сердце больно сжимается в крепких цепях боли — они куда крепче, чем те, что сдерживают его тело. Совсем недавно он был так зол на Шен Гуанчжуя — был готов убить сам, если герой навредит себе своими же действиями. И всё так и произошло. Шен Гуанчжуй, могущественный таинственный заклинатель просто погиб в руках Ордена Инин.       Нет. Это не может быть правдой.       — Я тоже в это не верю, — шепотом признается Ли Юнцинь. Хуан Ичен дергается, поднимая глаза на подростка. Брови нахмурены, взгляд изучает пустоту между ним и углом помещения. — И Лю Янян не верит. Верит только наша семья — им так проще. Они не знают, с кем имеют дело. И всё-таки я даже предположить не могу, куда…       — Ли Юнцинь!       Подросток вздрагивает, оборачиваясь к отцу. Глава Цянь, как всегда чистый и гордый, замер чуть впереди черного прямоугольника. Хуан Ичен не видит ни выражения лица, ни предмета, который мужчина держит в руках. Видит только сероватые пятна узора на ханьфу. Погасла и огненная палочка.       — Хуан Ичен очнулся? — строго спрашивает мужчина. Заклинатель не видит ничего вокруг, но чувствует, как тяжелый взгляд Главы Клана Цянь медленно разъедает в его коже дыру. Хуан Ичен прикрывает глаза.       — Нет, отец, — отвечает Ли Юнцинь. — Он куда слабее, чем мы полагали.       — Шен Гуанчжуй и вправду недалек был при выборе спутника, — рассуждает Цянь Кун. — Иди лучше отдохни. Сверху стоит охрана, не стоит тебе ночами напролет патрулировать Хуан Ичена. Даже если очнется — выбраться не сможет.       — Да, отец, — шаги. Ли Юнцинь отдаляется.       — Ступай. Загляни к своему шиди. Думаю, он уже проснулся.       — Да, отец.       И вновь удаляющиеся шаги. Хуан Ичен выжидает какое-то время, прежде чем открывает глаза. Проку от этого не много. В темнице Клана Цянь темно настолько, чтобы подолгу прибывающие в ней сходили с ума в конечном счете. Заклинатель хмыкает. Пусть мечтают.       В голове мысли путаются, словно неаккуратно замотанная катушка пряжи. Стараешься ухватить одну нить — натыкаешься на два узла, связанных вместе. Всё это щедро приправлено тем же страхом. А-Чжан может быть где угодно. Шен Гуанчжуй может быть мертв. Отвратительнее расклада и не придумаешь.       Ученик уже пять лет не отходил от наставника ни на шаг. Сколько бы не странствовали, оба привыкли к нахождению друг рядом с другом. А теперь даже не ясно, где подросток находится и что с ним происходит. Невольно Хуан Ичен обращается к собственному сну. Это точно его забытые воспоминания. Не мудрено, что он не помнит встречи с тем ребенком. Часть воспоминаний со времен существования Медного Листопада были стерты страхом, дабы отречься от слишком теплых деньков, проведенных в Усадьбе. Но ведь не просто так Небеса послали ему именно эти воспоминания — безмятежные и согревающие, как летний день. И таинственный «друг», с которым они более не встречались. Хуан Ичен никогда не верил в случайности. Что-то собственный разум пытался подсказать, но что — не ясно.       Голова тяжелеет. Он долго спал, ведь сон его растянулся как минимум на несколько часов игр с безымянным другом. Но атмосфера, ледяная и темная, так и утягивает назад в мир грёз. Всё лучше, чем наблюдать за незаметным движением тьмы.       Сон идет тяжело. Заклинатель то и дело просыпается, прыгая из одной темноты в другую, дергает цепями и безрезультатно глядит в сторону, где находится лестница. Мышцы затекают от нахождения в одном и том же положении, а глаза обманывают, вырисовывая причудливые образы непонятных существ в глубине беспросветной комнатки. Начали давать о себе знать и раны — действие заживляющих трав из Клана Цянь не могло быть вечным. А на душе с каждым пробуждением становится всё более пусто.       Шаги заставляют встрепенуться. За то время, что Хуан Ичен здесь находился, он уже слышал всякого рода звуки сверху: разговоры, от расстояния превращенные в неразборчивое бормотание, скрежет двери, удары подошв о каменный пол. Но никто не ступал на лестницу; казалось, его просто оставили здесь на верную смерть от истощения или лишения рассудка. Ровно до этого момента.       Кто-то, одетый в белое; вероятно, из Клана Цянь. Хуан Ичен щурится, стараясь разобрать чуть больше, чем простые очертания, и тогда рядом с его «гостем» загорается знакомый светлячок. Заклинатель открывает рот, чтобы что-то сказать, и сразу его захлопывает.       Белое ханьфу запятнано высохшей кровью. В его дырах видны бинты, зеленоватые от использованных трав. Лицо не выражает ничего, как если бы он застал героя на улице, идущим по своим делам. Губы слегка поджимаются, когда взгляд Шен Гуанчжуя падает на тяжелые цепи.       — Ты… жив? — глупо спрашивает Хуан Ичен. Герой присаживается напротив и кивает. — А Юджин?       — Я не знаю, — и снова ничего во взгляде. Ни сожалений, ни злости, ни хотя бы тоски или боли. Шен Гуанчжуй непоколебим, и Хуан Ичен чувствует, как ярость разгорается в пустующем сосуде тела.       — Из-за твоего эгоистичного желания не менять облик пропал ребенок, — бросает Хуан Ичен. — И гляди-ка: сам стоишь, жив-здоров. Только о себе думаешь, «герой»?       Шен Гуанчжуй тяжело вздыхает.       — Гювин.       — Орден Инин — убийцы. Ты сам это знаешь. И ты знаешь, на какие пытки они способны. Я ведь даже не знаю, зачем им Юджин и что с ним будет. Ты мог его спасти, но ты…       — Гювин, — строже.       — Не смей меня затыкать! И не называй меня так! Ты вообще не имеешь пра…       Талисман растворяется чуть ниже шеи. Голос Хуан Ичена выходит наружу беззвучным выдохом. «Знамя молчания» — конечно, стоило ожидать.       — Нас могут услышать, — шепчет Шен Гуанчжуй. — Хочешь кричать на меня — кричи себе вдоволь, но сначала нам стоит бежать отсюда.       Герой выуживает из глубины рукава ключ, которым открывает замок на цепях. Шен Гуанчжуй даже помогает вынужденно заткнутому Хуан Ичену выпутаться из оков и подняться на ноги. Руки у героя совсем ледяные.       — Твой меч и сяо, — протянув оба названных предмета, говорит Шен Гуанчжуй. — Возьми и пойдем. Постарайся не шуметь.       Хуан Ичен закрепляет оружие на поясе. Становится слегка спокойнее, но совсем чуть-чуть: ему до сих пор неизвестно, как Шен Гуанчжуй пробрался в Клан Цянь, и спросить тоже не выйдет. «Знамя молчания» как всегда работает превосходно.       Свет, с которым его встречает помещение над темницей, заставляет зажмурится. Горят лампады, за окнами — ночь. Значит, как минимум сутки Хуан Ичен провел в заключении. Его охраняли двое заклинателей, теперь валяющиеся на полу. Оба дышат, и ран на телах не видно. Снова проделки талисманов, не иначе.       Они выходят на улицу, оттуда, перебежав наискосок через двор, выходят из Клана Цянь. По пути не встречают никого — талисманов Шен Гуанчжуй не пожалел на усмирение целого клана. Свежий воздух и необычно узорчатый мир вызывают чувство тошноты после той клетки, где заклинатель прибывал. Хочется сесть на землю, продышаться и прийти в себя. С другой стороны, вместе с тошнотой пропал и яростный гнев. Совсем чуть-чуть, но Хуан Ичен начал жалеть о том, что вспылил. Шен Гуанчжуй обиженным не выглядит, да и вообще никак не выглядит, и это пугает больше всего. На его прекрасном лице впервые за время их знакомства возникли следы усталости: грязно-лиловые синяки под глазами, будто герой все это время сражался, не опуская оружия.       — Есть одно место, где мы можем укрыться. Мне нужно, чтобы ты перевез нас на своем мече, — произносит Шен Гуанчжуй. Щелчок пальцами — возможность говорить возвращается к Хуан Ичену.       — Слушай, я…       — Потом, — Шен Гуанчжуй качает головой. — Оставь всё это на потом. Мы должны спешить.       Хуан Ичену приходится плотно сжать зубы, чтобы случайно не разболтаться. Цзыде падает на землю и принимает нужное положение, и заклинатель кивает Шен Гуанчжую на меч.       — Встанешь сзади. Держись крепко, герой.       Хуан Ичен становится на меч первым. Он давно не практиковал технику полета, поэтому может лишь надеяться на то, что они не перевернутся по пути. Шен Гуанчжуй встает сзади, как и просили, и вытягивает руки вперед, но обоих беглецов останавливает незнакомый Хуан Ичену мужской голос.       — А-Чжуй! — из-за волчьей маски звук деформируется, придавая голосу и вправду «волчье» хриплое и низкое рычание. Два золотистых глаза не моргая прожигают взглядом заклинателей. Хуан Ичен вытягивает сяо. — А-Чжуй, задержись и послушай. Даже не смотришь на меня! Как не родные.       — Нам не о чем говорить, — хмыкает Шен Гуанчжуй. — Бродяжка, летим…       — А-Чжуй, отец скучает по тебе.       Шен Гуанчжуй прыжком перемещается к волку ближе. Он слегка наклоняет вбок голову, обращая взгляд на приспешника Цветущей Пустоши. Хуан Ичен не может увидеть лица героя, и всё равно слезает с Цзыде, желая перехватить меч в руки. Белоснежное ханьфу расправляет во взмахе руки: «нет». Заклинатель послушно остается стоять на месте, искоса поглядывая на стену Клана Цянь. Что, черт возьми, вообще волчара вновь забыл рядом с кланом, из которого его уже выгоняли?       — Отказываясь жить для себя, не поддавайся сомнениям, — произносит Шен Гуанчжуй настолько холодно, что даже на расстоянии от его слов тело начинает покалывать от несуществующего мороза. Гнев это или глубокая печаль — сказать сложно. — Не думай, что по единому зову я вернусь.       — Ты наглый, как всегда, — волк досадливо постукивает мечом по бледной руке. — Я и не надеялся на простое согласие. Просто, глядя на тебя сейчас… Сначала, после твоего ухода, твои цели были ясны как день, но теперь… Ты отворачиваешься от всех ради, — волк приподнимает голову, выглядывая из-за Шен Гуанчжуя и сталкиваясь взглядами с заклинателем, — вот этого?       — Если это всё, что ты хотел сказать, то позволь удалиться.       Шен Гуанчжуй отвешивает малый поклон. Разворачивается, направляясь к ничего не понимающему спутнику. И как давно между волчарой из Цветущей Пустоши и Шен Гуанчжуем есть что-то общее? Вновь начинает болеть голова. Им точно стоит убираться отсюда как можно скорее. А еще Хуан Ичен подмечает, что герой прихрамывает: почти незаметно, но достаточно, чтобы задуматься о том, где они вообще будут искать надлежащее лечение.       — А-Чжуй, ты же любишь свои книги? — бросает волк в спину. — «Предательство друзей подобно убийству собственных родителей» — вот такое выучил недавно. Мне показалось, что это могло быть написано твоей рукой. Ну точно сатира!       Кажется, что замирает всё. Слабый ветер утихает окончательно, тучи перестают бежать вдоль ночного неба, и Шен Гуанчжуй превращается в фарфоровую статую без жизни и дыхания.       Голова вот-вот взорвется от острой боли. «Я убил маму, я не хороший,» — навязчиво канючит детский голос из сна, посетившего его недавно. Хуан Ичен прикрывает лицо рукой.       — Ты предал место, где родился, далее место, где тебя вырастили, — продолжает волк, медленно приближаясь к Шен Гуанчжую. — А потом предал место, где тебе дали еще один шанс. И после всего этого, заметь, Цветущая Пустошь вновь готова протянуть к тебе свои руки. Соглашайся, братец. Даже самые плохие люди могут получить второй шанс.       Приспешник Пустоши останавливается в половине чжана от собеседника. Волчья маска не показывает эмоций, голос звучит одинаково по-волчьи, и только в глазах мелькают оттенки чего-то нехорошего, почти мерзкого. Шен Гуачжуй улыбается Хуан Ичену — видимо, чтобы окончательно его запутать, — и оборачивается к волку. Тот успел протянуть руку, дескать, пойдем.       — Очень мило со стороны Его Величества обернуть свой взор к кому-то вроде меня, — неожиданно мягко говорит Шен Гуанчжуй. — Раз так…       Он протягивает руку. Хуан Ичен не успевает даже меча поднять, чтобы остановить разыгрываемый цирк, как вдруг вокруг двух говорящих взрывается черная дымовая завеса с глухим хлопком. Из нее вылетает герой, тут же запрыгивая на Цзыде и резким жестом указывая Хуан Ичену, что он, вообще-то, должен их вести.       — Летим, — приказывает Шен Гуанчжуй и Хуан Ичен, кивнув, поднимает Цзыде в воздух. Внизу, где рассеивается серый дым, никого не оказывается вовсе.       В небе спокойнее. В легких застрял дымный запах после взорванного талисмана, скорее всего, потому что ханьфу Шен Гуанчжуя был в эпицентре маленького взрыва. Хуан Ичен не спешит задавать вопросов. Сначала бы самому разложить события по местам, а потом уже думать, что спрашивать. В полёте Шен Гуанчжуй то и дело просит повернуть в ту или иную сторону, иногда снизиться. Даже в воздухе находятся патрулирующие заклинатели. Да, теперь у них количество врагов увеличилось в разы, раз Орден Инин оказался на душу не чист.       Первая проблема: пропажа ученика. Её Хуан Ичен не устает рассматривать с разных сторон, хотя зацепок никаких и нет. Он не знает, кто из Инин конкретно и куда утащил Юджина, и потому развернуть план или какие-либо идеи сложно. Об этом стоит спросить Шен Гуанчжуя — герой определенно знает больше, раз был на свободе последние сутки.       Вторая проблема: связь героя с Цветущей Пустошью. Здесь тоже можно строить лишь догадки. Есть волк — вроде как, Ван Исянь, — который был болезненным учеником Ордена Ван-Шен и пропал в пожаре. Так утверждал Лю Янян, и Хуан Ичен скрепя сердце принял для себя высокий риск того, что теория этого дурачка — правда. Доказательств не было, но теперь часть истории складывается в два связанных-несвязанных факта. Первый из них — «Шен Гуанчжуй не спас Орден Ван-Шен», и второй — «Шен Гуанчжуй знает потенциального члена Ордена Ван-Шен, попавшего в Цветущую Пустошь.»       Герой не предатель. В эту сторону и думать не следовало бы. Шен Гуанчжуй просто не может быть предателем, пускай даже кто-то из Цветущей Пустоши его так зовёт. Он мог отречься от разных учений — в конце концов, герой сам говорил, что наставников у него было двое, — но вряд ли имел при этом темные мотивы. Ведь, если так, он предал Цветущую Пустошь, став врагом для ужасных тварей, и мир заклинателей пока что еще считает его предателем всего мира самосовершенствующихся. Итак, Хуан Ичен выбрал спутником предателя всей Поднебесной. Весьма утешительный вывод.       Почему на самом деле не предатель? Он бы не спасал Клан Тысячи Троп, а потом не становился бы спутником для заклинателей, которых никогда и не видел, и принадлежность которых определил по одной лишь «цирковой» технике. Всё это мало смахивает на предательство, хотя о своем прошлом герой так и слова и не сказал. И, тем не менее, он снова спас Хуан Ичена. Он пытался спасти Юджина.       Хуан Ичен вздыхает. Ему следует извиниться за собственный гнев. Вышло необоснованно и импульсивно, — «и ладно!» — добавил бы он в любой другой ситуации, но уж точно не сейчас. Шен Гуанчжуй вряд ли расстроился, напротив, герой будто только этого и ожидал. И всё-таки он в самом деле враг всей Поднебесной кроме маленького круга людей, из которых близкие — Хуан Ичен и Юджин. Последний пропал, а Хуан Ичен вспылил, выдав еще больше обвинений. Будь герой хоть менее сдержанным и лояльным, давно бы отвернулся после таких речей от непутевого заклинателя. Но нет — они вдвоем летят на мече в неизвестном направлении. И, по правде говоря, достаточно долго.       — Уважаемый герой, ты решил сделать мне экскурсию по Чжанцю с высоты птичьего полета? — спрашивает Хуан Ичен, стараясь придать словам как можно больше непринужденности. Выдать ненароком очередной упрек как-то боязно.       — Почти, — отвечает Шен Гуанчжуй. Странно слышать его голос так близко. Обычно они беседовали с небольшого расстояния, и никогда голос героя не казался таким неожиданно-громким. — Снижайся к подножью того холма.       Хуан Ичен послушно давит правой ногой на наконечник, и меч плавно направляется вниз. Благо, обошлось без происшествий. Когда Цзыде оседает на влажной траве, герой сразу отступает на несколько шагов и отряхивается. Глупо было даже предполагать, что такой формат передвижения может быть комфортным.       — Итак, мы разобьем лагерь под холмом? — поднимая меч с земли, спрашивает Хуан Ичен. — Не сочти за недовольство, но, мне кажется, единственный холм в округе довольно очевидное место для того, чтобы там прятались преступники.       Преступники — сболтнул так сболтнул. Хуан Ичену бы и самому хотелось бы знать, что такого они совершили, чтобы добраться до столь звучного титула.       — Это заброшенная темница Клана Тысячи Троп, — объясняет герой, подходя к каменной поверхности ближе. — Сон Юци привела меня сюда и объяснила механизм работы. По ее словам, здесь нас будут искать в последнюю очередь, потому что ее существование как таковое держится в строжайшем секрете.       Шен Гуанчжуй вытаскивает из внутреннего кармана верхних одежд нечто кольцеобразной формы с выпуклым изображением совы, раскрывшей огромные крылья. Свободной от диковинной штуки рукой Шен Гуанчжуй проводит по камню, пока наконец не надавливает на часть стены. Маленький скалистый выступ наряет вглубь холма, раздается скрежет и тихий гул, и наружу показывается такое же изображение совы, но впуклое. Герой прикладывает ключ к темнице, и тогда она открывается.       «Стена» перед ними уходит назад и вбок, открывая взору каменную лестницу, ведущую вниз. Вдоль нее горят факела, из глубины «пещеры» тянется запах знакомой сырости. Шен Гуанчжуй кивком указывает направление.       — Пойдем. Проход уже скоро будет запечатан.       И только оба переступают «порог», холм сотрясается, «дверь» ползет назад с заглушенным грохотом. Когда Хуан Ичен оборачивается, видит лишь выложенную серо-голубоватым кирпичом плитку, идеально ровную, будто двери и не существовало.       — Клан Тысячи Троп отличается своей любовью к «лабиринтам», — тем временем рассказывает Шен Гуанчжуй, всем телом обернувшись к заклинателю. — Если не хочешь заплутать, иди следом и не отставай ни на шаг. У лестниц много поворотов.       — Долго нам придется идти? — спрашивает Хуан Ичен, из-за геройского плеча рассматривая уходящую глубоко вниз лестницу.       — Если не будем ползти, то нет. Пойдем, бродяжка.       Хуан Ичен вздыхает. Выбора нет.       Сначала спускаться легко, но после шестого поворота Хуан Ичен ловит себя на том, что в глазах начинает двоится от одинаковых переплетов, ведь даже факела в них висят на равном расстоянии. Всё одинаковое, и ритм их шагов — тоже. Слышно лишь слабое эхо от постукивания обуви о ступеньки.       — Как уважаемый герой запомнил все повороты? — интересуется Хуан Ичен. — Еще и так бодро идет, словно ничто ему ни по чем!       — Мастерство, — отвечает ему Шен Гуанчжуй. Ответ как-то обнадеживает.       — Расскажи, о милый друг, — выбирает другую стезю разговора Хуан Ичен. — Что же ты делал всё время, пока не пришел за мной?       — Разве это имеет для тебя смысл? — все еще не оборачиваясь, вопрошает спутник. — Я уже свыкся с тем, что моя заслуга — неспособность спасти твоего ученика.       Без обиды, злости или боли. Отстраненный факт, сродни «погода сегодня ясная». Хуан Ичен опускает взгляд в пол. Нужно извиниться, но правильные слова не доходят до речи.       Шен Гуанчжуй впереди неожиданно прыгает вниз. Хуан Ичен сначала удивленно моргает, услышав тихий стук, затем подходит к краю лестницы. Здесь путь обрывается, и внизу оказывается лишь вода, за которой — довольно большой остров, обмываемый со всех сторон холодной подземной рекой. Стены усеяны блестящими минералами и рудами, от которых блеск воды отражается разноцветными пятнами, пляшущими по большому помещению зала.       — И здесь Клан Тысячи Троп держал преступников?       Хуан Ичен спрыгивает вслед за героем, не способный оторвать взгляда от прекрасных камней. Здесь даже не холодно, лишь прохладно слегка, как раз на том уровне, когда замерзнуть не получится. Шен Гуанчжуй кивает.       — В прошлом они верили, что даже самый ужасный человек должен получить шанс на красивую смерть. Заключенных здесь не кормили, и они умирали от голода, пока наблюдали за светом драгоценных камней. Пойдем — неподалеку я и Сон Юци устроили нам «лагерь», если это можно так назвать. Чтобы не повторять судьбу заключенных прошлого.       Они не далеко проходят, прежде чем оказываются около «лагеря». Здесь маленький потухший костер, собранный хворост, корзинка овощей и каких-то трав и даже сотканный из листьев и ткани футон, как тот, который Сон Юци сплетала в хижине. Выглядит даже уютно.       — Здесь отдохнем сегодня, когда же наберемся сил, отправимся за А-Чжаном, — объясняет Шен Гуанчжуй. Он первый садится на край футона и почти сразу погружается в медитацию. Видя это, Хуан Ичен срывается с места и падает рядом, чуть не споткнувшись о ногу героя. Шен Гуанчжуй цокает.       — Герой! Герой, перед тем, как спать, нам стоит побеседовать! — громко объявляет заклинатель. Шен Гуанчжуй слегка отодвигается, прикрывая ухо, в которое Хуан Ичен только что накричал.       — И о чем же?       — Герой, — Хуан Ичен говорит тише. — Прости. В темнице Клана Цянь я вспылил, безосновательно возложив на тебя вину.       — Верно. Ты ошибся, потому что чувствовал, что сам виноват больше всех. Появился человек, который с тобой эту вину делит — ты возложил всё на него.       — А ты жесток, как и всегда, — Хуан Ичен смеется. — Да, верно. Но ты прими мои извинения, хорошо? Чтобы ты понял, что я сам понял, что я не прав.       — Истинно благочестивые люди умеют ладить с другими и не позволяют вспыхнуть вражде. Так что я не зол на тебя, бродяжка. А теперь отдыхай, покуда время есть.       Шен Гуанчжуй закрывает глаза, поправив положение.       — Герой, а как же твои раны? Я же вижу, что тебе сложно. Да и сил ты потратил немало и…       — Поэтому я и занимаюсь медитацией, — Шен Гуанчжуй чуть хмурит брови. — И тебе рекомендую.       — Герой, еще насчет того волка…       — Ким Гювин, — Шен Гуанчжуй открывает глаза. — Или ты молчишь сейчас, или я потрачу силы на еще одно «Знамя молчания». Раз беспокоишься обо мне — помолчи. Ясно я выражаюсь?       — Ясно, — Хуан Ичен, смеясь, падает спиной на травяную «кровать». — Спокойной ночи, уважаемый герой. Чтобы сны твои…       — Мхм. Замолчи наконец.