Пёс и Тигр

      Не зря о Звездных Вершинах ходят слухи, будто красивее места во всем мире не найти.       Главные врата, высотою в полутора ли, тянутся вверх. Вдоль них развеваются в слабом ветру гобелены с изображениями четырех Зодиаков: Красная Птица Юга, Чжу-Цюэ, Белый Тигр Запада, Бай-Ху, Черная Черепаха Севера, Сюань-У, и Лазурный Дракон Востока, Цин-Лун. На подвижных тканях вышиты золотыми нитями как сопутствующие Зодиаку животные, так и текущие их носители, которые меняются с течением времени. Шен Гуанчжуй рассматривает седовласого заклинателя в снежных одеждах, взгляд тигриных глаз которого мерцает золотом в ярком свете солнца.       Пробивает громадный колокол над главными вратами, обозначая прибытие одного из четырех бессмертных заклинателей домой. Гул и звон, встречаясь друг с другом, звучат величественно, как преподнесенная Небесам молитва.       Вокруг поднятых в воздух островов проплывают пушистые, мягкие облака, редко столь высоко поднимается и шальная птица. За главными вратами цветут абрикосовые деревья, розовые их лепестки подгоняются ветром и оседают в короткой траве. Воздух полон душистого запаха зелени и благовоний. Врата ведут прямой дорогой к Палате Цин-Лун, но Шен Гуанчжуй нисколько не удивляется, когда оттуда огненной вспышкой вылетает Чжу-Цюэ — Красная Птица Юга.       Наконец Шен Гуанчжуй, проникнувшись вдоволь теплым чувством принадлежности, опускает взгляд на собственное тело. Вместо белого ханьфу он встречается с шерстью и крупными полосатыми лапами, которые обвивает хвостом. Его тело осталось далеко внизу, в Поднебесной, выхватив к небесам только хранящуюся в нем душу.       Бай-Ху приветливо моргает, когда приземлившаяся Чжу-Цюэ обращается человеком и свирепо глядит на друга, сжимая кулаки.       Чжу-Цюэ долго ищет правильные слова, и в итоге сдается привычной пылкой манере общения.       — Бай-Ху! Чем ты думал?! — вскипает юноша. Кажется, что его алое ханьфу вот-вот заискриться вместе с пронзительным взглядом. — Этот бессмертный согласился тебе помочь не для того, чтобы ты вверил Фэнбао в руки какого-то ребенка Ким Гювина! Ты совсем из ума выжал? Цин-Лун в гневе разрушила несколько храмов, когда увидела вспышку!       Бьёт — жалеет, ругает — любит, рассердится — топчет ногами.       Бай-Ху поводит ухом и недолго молчит, предоставляя верному другу время продышаться. Чжу-Цюэ всегда был вспыльчив, как и доверенный народ под размахом горящих крыльев, и потому Белый Тигр нисколько не страшился столь убийственного гнева.       — Я уже поведал тебе, от чего поступил так, мой милостивый шисюн, — видя, что Чжу-Цюэ сменил часть гнева на милость, произносит Бай-Ху.       — Ты должен был сражаться с темным, а не поддакивать ему и ставить себя под удар, — качает головой Чжу-Цюэ, утыкаясь кулаками в бока. — Ты обязан выполнить миссию и вступить в Зодиак прежде, чем умрешь. Времени мало, с каждым днем все меньше!       Бай-Ху усмехается. Тигриным горлом звук становится рычащим, но речь остается плавной и изящной.       — А что, если я искореню зло лишь тем, что укрощу гнев Ким Гювина? — предлагает Бай-Ху. Черные круглые глаза Красной Птицы открываются шире, норовя покрыться беспроглядным мраком.       Его лучший друг определенно из ума выжал!       — Ты дурак? — скорее утверждает. — Инь и есть зло, ее нельзя уничтожить, лишь исполнив слепую волю человечешки.       — Инь — такая же сила, как и ян.       Чжу-Цюэ открывает и закрывает рот, но со словами не находится.       За такие высказывания давно стоило бы скинуть Бай-Ху с высоты парящих островов Звездных Вершин восемьсот раз, и еще столько же уронить в горные хребты Сюань-У. К сожалению, Чжу-Цюэ прекрасно понимает куда уходят корни мысли Бай-Ху, но и согласиться с ними попросту не может. Услышь такой бред Цин-Лун, Бай-Ху бы давно распрощался со своей вечностью.       — Как тебя, дурака такого, до сих пор не изгнали? — вздыхает Чжу-Цюэ. В его голосе пропадает неистовство, оставляя лишь грустную усталость. — Небеса, дайте этой мудрейшей птице сил…       Бай-Ху, будь человеком, улыбнулся бы. Тигр может только чуть оскалить острые клыки.       Вновь звонит колокол, и оба Зодиака переглядываются, понимая, что мирная беседа закончится с последней грохочущей нотой. Прибыла Цин-Лун, которая вскоре спустится из своего дворца. Чжу-Цюэ опускает плечи и с жалостью разглядывает спокойного Белого Тигра.       — Не смей говорить Цин-Лун те же глупости, что намяукал мне, иначе останешься без шкуры! — угрожающе предупреждает Чжу-Цюэ. Он оборачивается Красной Птицей и хлопает крыльями, взмывая в воздух и ныряя под высокие ворота. Наверняка друг попытается скрыться от наказания в Огненном Лесу.       И когда вместо него к воротам летит гигантский дракон, чья чешуя отражает солнце радужными пятнами и слепит глаза, Бай-Ху припадает на передние лапы в глубоком поклоне. Когда отрывает голову от земли, видит перед собой деву, о красоте которой слагают легенды тысячелетиями.       Если все нынешние члены Зодиака — лишь реинакранция предков, то Душа Зодиака Цин-Лун носит свое первозданное обличье, возглавляя их с начала веков.       Овальное лицо, острый подбородок и мягкая кожа, поддернутая персиковым румянцем. Строгий материнский взгляд, с которым Лазурный Дракон воззирает на каждого в Поднебесной и выше, сейчас омрачен разочарованием и немым укором. Говорят, встретить Цин-Лун при жизни, играющую в облаках с наивностью резвящегося ребенка, или при болезни в тяжелой лихорадке — к пожизненной удаче, благополучию. Образ Цин-Лун в цзянху отождествляется с миром, благодатью и спокойным бытом. Бай-Ху, вглядываясь девушке в глаза, ощущает себя бесчинным человеком, пришедшим просить милости самого императора.       Она замахивается рукой, от чего раздуваются прозрачные голубые рукава, и без колебаний ударяет открытой ладонью Бай-Ху по голове. Столь мощный удар, наполненный духовной энергией древнего существа, отбрасывает Белого Тигра до самого края парящего острова, где он впивается в землю когтями и забирается назад. Под задними лапами осыпаются крохотные камни, которые исчезают в лежащих под ними облаках. Бай-Ху не чувствует боли, лишь вину за то, что привел в гнев глубокоуважаемую Цин-Лун.       Девушка проходит к нему неспешно и мягкой походкой, в которой каждый шаг отточен и просчитан. Вблизи духовная энергия Цин-Лун касается шкуры Бай-Ху, и образовавшаяся в груди тяжесть растворяется. Их взгляды сталкиваются.       — Почему не уклонился? — спрашивает глава Зодиака. — Понял свою ошибку? Понимание, что ошибаешься — это хорошо, но готов ли ты исправляться, Бай-Ху? Твои действия идут наперекор Зодиаку. Сейчас тебе может казаться, что ты делаешь лучше, но поведай мне, Бай-Ху, что самое главное в твоей жизни?       — Цин-Лун, — тигр снова кланяется. — Тебе известен мой ответ.       Девушка взмахивает руками, расправляя рукава и, обернувшись Лазурным Драконом, отправляется прямиком в Палату Цин-Лун. Прежде, чем за ней последовать, Бай-Ху недолго рассматривает гобелены. Лазурный Дракон плещется в солнечном свете, похожий на настоящее божество. А если Цин-Лун столь близка к божеству, то и наказывать она умеет справедливо.       Палата Цин-Лун — высокое здание, пик которого утыкается в звезды. В десятках его этажей хранятся знания в таком объеме, что ни один бессмертный мудрец в цзянху не видовал. Когда Бай-Ху только знакомили с природой Зодиака, он любил проводить в бесконечном архиве знаний дни и ночи. Цин-Лун, поощряющая тягу Тигра к знаниям, нисколько не препятствовала. Сейчас же, поднимаясь на последний этаж Палаты, Бай-Ху чувствует, что даже оболочку драгоценных свитков ему не надлежит видеть.       Последний этаж — это этаж самой Цин-Лун, под самой крышей. В широком и высоком зале горят свечи и палочки благовоний, все сияет голубоватой лазурью, перетекающей в ярко-синий. Цин-Лун восседает на троне из драгоценных металлов, свысока глядя на приглашенного.       Удивительно, что они прибыли именно сюда. Обычно все суды, споры, конфликты Зодиак решал в Облачном Павильоне, который не пострадает, если кто-то из них даст гневу выйти наружу. Палата же Цин-Лун слишком ценна, чтобы допускать распри в ее стенах. С другой стороны, чаще всего поддавались эмоциям Чжу-Цюэ и обычно холодный Сюань-У, который пускай открыто и не злился, но мог случайным движением руки уничтожить все живое на расстоянии десятков ли. Цин-Лун, как подобает главе Зодиака, была сдержанной и справедливой; Бай-Ху, пускай теснее других общался с горячим Чжу-Цюэ, так же отличался тактичностью и умением не идти на поводу у ярких эмоций. Даже ожидая вердикта о собственной судьбе, Белый Тигр нисколько не переживает, уверенно глядя на сложившую на коленях руки Цин-Лун.       Цин-Лун выдерживает долгую паузу, прежде чем произносит:       — Бай-Ху, ты должен быть верен Зодиаку, как и все мы. Мы боремся за мир и против темного — это будет сказано верно, но сейчас из-за твоих действий эта бессмертная начинает сомневаться в том, можем ли мы тебе доверять. Мы должны вершить судьбу мира далеко не своими руками. Мы наставники, которые указывают людям на правильный путь. Я умолчу твою поддержу в подчинении инь Ким Гювином, пускай, но как легендарное оружие оказалось в руках неопытного ребенка, который даже не был твоей целью, Бай-Ху? Как ты можешь объяснить столь вопиющее своеволие? Ты лишь становишься Зодиаком, но уже делаешь за моей спиной вещи, про которые даже Чжу-Цюэ надлежит советоваться со всеми нами.       Бай-Ху медленно моргает, вслушиваясь в строгий голос Цин-Лун. Их глава всегда была справедлива и не допускала лжи или клеветы в своих суждениях. Спорить с ней опасно и страшно, но вместе с тем, сколь известная честность Цин-Лун, так же в Поднебесной слышали не мало легенд о бесстрашии Бай-Ху, который, храня тысячелетнюю мудрость, не смел давать страху волю. Поэтому отвечает он Цин-Лун спокойно, мягко.       — Если бы не Фэнбао, Хан Юджин мог погибнуть, как и все мы. Спускаясь на землю, Зодиак становится все более ограниченным — что уж говорить о духовных силах последнего перерождения Бай-Ху, который с детства мог использовать лишь инь, и только на Небесах начал подчинение чистой ци? Я слаб, и спутники мои не столь могущественны. Не рискни я Фэнбао, моя миссия закончилась бы неудачей.       — Твоя задача — не сохранение жизни Ким Гювина, а ликвидация темной ци в его теле. С чего бы ты стараешься его уберечь ценой моего гнева? Неужели ты совсем забыл про то, как сильно желал получить в Зодиаке второй шанс?       — Верно, — кивает Белый Тигр. — Но если он умрет, то и я не смогу жить спокойно. Волею судьбы в Медном Листопаде остались выжившие, и я не мог их потерять вот так.       Цин-Лун поднимается с места и взмахивает кистью — оружием, которое легко рисует облака в небесах и сеет звезды в ночном небе. Воздух приобретает сладостный запах, как пахнут цветочные поля в жаркий летний день. Бай-Ху жмурится, чувствуя, как его тело наполняется чистым потоком энергии, приобретая легкость. Меридианы, что так сильно страдают в Поднебесной, восстанавливаются и наполняются силой Зодиака. Впервые за последние годы он чувствует себя живым и сильным.       — Эта сила, — объясняет Цин-Лун, — то, ради чего ты стараешься, Бай-Ху. То, что мы можем дать тебе, если ты сделаешь все правильно. У тебя нет времени на ошибки и выдуманную мораль. Зодиак ждет от тебя уничтожения тьмы твоего прошлого, после чего ты станешь править цзянху в той же мере, как и твой предшественник. Шен Гуанчжуй, не забывай, что ты больше не человек, и человеческое должно быть тебе знакомо, но не близко по духу. Фэнбао может остаться в руках ребенка, раз меч нашел владельца.       Бай-Ху благодарно кланяется.       — С этого дня я не потерплю твоих безумных планов и буду внимательнее следить за твоими действиями, — продолжает Цин-Лун. — Еще одна ошибка — и Зодиак найдет, кем тебя заменить, вне зависимости от того, когда миру явится следующий первенец нового созвездия Белого Тигра. А теперь ступай — возвращайся к миссии и выполни ее надлежащим образом. Иначе милости моей тебе больше не увидеть.       Цин-Лун может казаться жестокой, но, будучи главой Зодиака с самого его зарождения, ей удалось как никому другому сохранить человечность. Это знает каждый, и Бай-Ху, услышав окончательный свой приговор, может только оскалиться в подобии улыбки. Он был готов потерять все силы и стать человеком, был готов умереть, но Цин-Лун вновь проявила милость. Теплая эта мысль наполняет фантомное тело, когда дух тянется вниз, под землю летающих островов, меж облаков. Бай-Ху падает, минуя десятки ли до земли.       Ветер поглощает зрение и слух.       Первый вдох в родном теле получается болезненным. Наполнившая его тело светлая ци рассеялась, стоило Шен Гуанчжую столкнуться с земным, и вырвалась наружу через перекрытые меридианы, напоминающее спутанный комок нитей. Слабость окутывает опустошенное Золотое Ядро, вытягивая духовные способности, доступные лишь под покровительством Цин-Лун. Так она его и наказала: показала бесполезность его существования без давшего ему новую жизнь Зодиака.       Шен Гуанчжуй сплевывает кровь, скопившуюся в горле комком, и лишь тогда к нему возвращаются чувства, пропитанные неприятным чувством тошноты. Рядом с ним мирно восседает Ван Ирон, возящаяся со ступкой. Когда взгляд заклинателя фокусируется на девушке, она слегка улыбается.       — Доброе утро, Шен-сюн, — произносит она. — Мы уж боялись, что не очнешься.       — Боюсь, мое время еще не настало, — с мягкой улыбкой не соглашается Шен Гуанчжуй. Предложенной целительницей тряпочкой он стирает с губ остатки крови.       Шен Гуанчжуй осматривается, понимая, что они все еще находятся в повозке, где был раскинут футон, на который водрузили его тело. За приоткрытым окошком стоит светлый день, солнечные лучи ловко проникают внутрь. В Поднебесной шумно поют птицы, шуршит листва меж лоскутов ветра, доносятся голоса с улицы. Контраст ощущений провоцирует новый приступ кровавой тошноты, но Шен Гуанчжуй сдерживается и садится в позу лотоса, стараясь совладать с непослушным телом.       — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Ван Ирон, откладывая ступку. Шен Гуанчжуй качает головой.       — Разве барышня Ван не отправилась следом за Ван Исянем? Почему ты возвратилась так скоро?       — Коль для героя три дня — это сжатый срок, то проблема не в скором возвращении, а в твоем видении мира, — усмехается целительница.       Шен Гуанчжуй приподнимает брови. Он может поклясться, что пробыл в Звездных Вершинах меньше часа.       Его тело ослабло столь сильно, что не смогло сразу принять родную душу на место. Рука падает на уровень Золотого Ядра, но Шен Гуанчжуй ее одергивает, воздерживаясь от бесполезной тоски. К счастью, Ван Ирон жеста не замечает вовсе.       — Выяснила ли барышня Ван, что желала?       На лицо девушки падает густая мрачная тень, а улыбка на губах медленно застывает. Ван Ирон поправляет спавшие на лицо прядки темных волос и тяжело вздыхает, глядя в получившееся лекарство, словно в водную гладь.       — Выяснила, и даже больше того, что выяснить желала, — рассказывает она. — Шен-сюн, могу я спросить тебя о чем-то?       — Всегда можешь, — кивает Шен Гуанчжуй. — Неужели барышня Ван узнала что-то столь неприятное, что об одном упоминании об этом ее настроение так быстро портится?       — Это касается тебя, Шен-сюн. Твоей связи с Цветущей Пустошью. Правда ли… это? Что ты наследник…       «Так значит, Ван Исянь не поскупился все рассказать,» — думает Шен Гуанчжуй, но сказанного не пугается. Он знал, что раскрытие его прошлого — лишь вопрос времени, и ожидал того, что это произойдет примерно тогда, когда хоть один из его спутников столкнется с Пустошью ближе, чем полагалось.       Еще герой отмечает, что Сумеречный Волк крайне болтлив, раз при первой же встрече с утерянной семьей решил выдать сплетни о чужом для них обоих человеке.       Одно лишь настораживает.       — Хуан Ичен уже все знает?       — Сначала ответь на мой вопрос, — настырно просит Ван Ирон. Она встает с места, позволяя ступке с тихим стуком упасть на пол. Из нежно-розового рукава девичьего ханьфу выныривает короткий изогнутый кинжал — наверняка подарок от двоюродного братишки.       Шен Гуанчжуй не может удержаться от улыбки. Пускай Ван Ирон и хочет всем своим видом показать решительность и готовность расквитаться с героем в случае подтверждения собственных слов, руки ее дрожат, а глаза покрываются стеклянным слоем.       Она надеется услышать упрямые отказы и слова о том, что Сумеречный Волк ее обманул. Но Шен Гуанчжуй кивает.       — Правда это или нет — решать тебе, барышня Ван, — отвечает Шен Гуанчжуй. — Кем бы я ни был, я хочу уничтожить Цветущую Пустошь не меньше любого светлого заклинателя в цзянху. Если бы я этого не желал, позволил бы я ученику Хуан Ичена заполучить Фэнбао? Стал бы защищать Чжанцю?       Ван Ирон колеблется. Уверенные и спокойные слова героя не приносят никакого спокойствия ей самой. Вздохнув, она сцепляет пальцы на кинжале крепче и замахивается.       Нож впивается в стену близ лица Шен Гуанчжуя. Герой даже не вздрагивает, позволяя девушке выпустить пыл.       — Шен-сюн прав, — хмыкает она, отряхивая руки. — Я рада знать, что ты не такой же безумный, как А-Сянь… Хотя больше понимать я не стала. Все вы говорите загадками, а кто загадками не говорит, у того на языке только глупости, как у твоего любимого Хуан Ичена…       — Так поведай свою историю и мне, барышня Ван. Быть может, вместе мы расставим все твои знания в правильном порядке.       — Ведь только что был под риском смерти… Только очнулся — уже умничает!       — Очнулся?! — слышится выкрик с улицы знакомым голосом.       — Сказал «Хуан Сю», и Хуан Сю появился, — шипит Ван Ирон.       Шен Гуанчжуй устало потирает переносицу.       Одна беда уходит, со сбитым от спешки дыханием врывается вторая.       За Хуан Иченом дверь хлопает так, будто бы заклинатель намеревался ее вовсе сломать. Он без всяких раздумий хватает руку героя, желая проверить пульс, но Шен Гуанчжуй резким движением высвобождается из хватки и давит в себе желание улыбнуться, сохраняя внешний холод.       Видя, каким одновременно радостным и встревоженным выглядит Хуан Ичен, он невольно задумывается о том, что вряд ли бы пожалел, если бы Цин-Лун наградила его еще худшим наказанием. У Хуан Ичена появились серые круги под глазами, а на руках кончики пальцев огрубели мозолями. И даже так, уставшим он не выглядит, напротив, сияет духовной энергией и силами, которые заклинателям доступны лишь по молодости. Юность плещется из него теплом и запахом свежей травы, а улыбка, даже сменившаяся хмуростью, только убеждает в том, как сильно Шен Гуанчжуя ждали здесь, в Поднебесье.       Долго не думая, Хуан Ичен ставит руки в бока и повышает голос:       — Милейший друг, ты перепугал нас всех своим долгим сном! — фыркает заклинатель. — Мог бы хоть предупредить, что устал! Барышня Ван вернулась только несколько часов назад, а до этого мы с А-Чжаном места себе не могли найти! А-Хан, конечно, говорил, что ничего страшного, но он ведь не целитель! А вдруг ты вздумал, Небес ради, умереть?! Что бы мы тогда делали?       — Бродяжка, — Шен Гуанчжуй еще раз окидывает друга взглядом. На лиловом ханьфу остались следы зелени. — Как проходят тренировки А-Чжана?       Хуан Ичен наклоняет голову вбок.       — Как ты узнал… Весьма неплохо. Он по очереди тренируется то со мной, то с А-Ханом… Он оказался Кукольником?! Шен-сюн, изволь спросить, почему ты это скрыл от нас?       Шен Гуанчжуй придает лицу непонимающий вид, словно сам слышит об этом впервые. Хуан Ичен отмахивается и, вновь зацепившись за что-то, к чему можно придраться, вновь громче начинает возмущаться:       — Да ты глянь на себя! Отдохнуть он решил после того, как принял на себя смертельный удар! Да у тебя в волосах появились седые пряди!       Седые пряди.       Шен Гуанчжуй, внешне непоколебимый, подхватывает часть причесанных волос, — очевидно, кто-то постарался, чтобы герой не потерял образа в своем сне, — и в самом деле находит в них серебристые пряди. Знакомый блеск, еще и смешанный с угольно-черным, наводит на мысли об истинном облике, который невольно стал проклевываться после всей той светлой энергии, что была влита в его тело. Шен Гуанчжуй заправляет прядь за ухо и наконец-то стает с места, отмечая, что одежду на нем тоже сменили.       На мгновение он почувствовал себя куклой, которую так же легко можно причесывать и прихорашивать, но мысль эту отогнал. В конце концов, сейчас не он должен гневаться на других.       — Твой ученик тренируется с новым мечом? — осведомляется герой. Хуан Ичен, медленно осознавая, что его речи не доходят до заледенелых чувств Шен Гуанчжуя, сдается. Как бы он ни пытался выказать переживания, этот человек скорее погибнет еще с сотню раз, но спокойствия не принесет!       Шен Гуанчжуй — настоящее стихийное бедствие, украшенное драгоценной внешней оболочкой, один вид которой внушает как уважение, так и тихий, трепещущий страх. Хуан Ичену до сих пор нужно время, чтобы совладать с собственными эмоциями перед лицом этого человека. Каждый раз складывается ощущение, что отчитываться ему надобного перед всеми возможными небожителями, следящими за ним через темные кошачьи глаза.       — Да. Пока он не способен контролировать пламя, но успехи есть, — отвечает наконец Хуан Ичен. — Голоден ли ты? Мы можем организовать трапезу в честь твоего пробуждения.       — Для начала я бы предпочел послушать рассказ барышни Ван, — возвращается к прежнему разговору Шен Гуанчжуй. Ван Ирон, вернувшая кинжал из стены и скинувшая его в широкий розовый рукав, оборачивается на собственное имя.       — Я пока не говорила ничего твоим спутникам, герой, — объясняет девушка. — Думаю, нам всем стоит отобедать, а за едой я поведаю вам, что видела, будучи в Цветущей Пустоши.       — Ты дошла до Цветущей Пустоши?! — чуть ли не подпрыгивает Хуан Ичен. Ван Ирон цокает. — Да вы все с ума посходили! Один валялся не живой, не мертвый, второй оказался Кукольником, который до этого исчез на Небеса-знают-сколько лет, мой ученик оказался носителем легендарного меча Фэнбао, а теперь еще и ты, прокравшаяся в логово зверя! Неужели я один такой простой дурачок среди вас?       «Простой дурачок, который весь Зодиак поднял на уши,» — мысленно ворчит Шен Гуанчжуй. Вслух произносит:       — Верно. Если желаешь быть полезным, распорядись о трапезе.       Хуан Ичен с горем пополам соглашается. В конце концов, история Ван Ирон слишком важна для них, чтобы вновь препираться.       Вон Кунхан радуется тише и без недовольств. Он просто мягко улыбается, когда видит, как спокойно выходит Шен Гуанчжуй, не выглядя ни усталым, ни раненым, и даже про седые пряди замечаний не отвешивает. А еще ничего не спрашивает, хотя Шен Гуанчжуй уверен, что именно Вон Кунхан догадывается о нехватающей части мозаики куда больше, чем остальные.       А вот ученик Хуан Ичена, вышедший из медитации при звучании знакомого голоса, тут же вскакивает и пищит привычное «уважаемый герой!» Но тут же притихает. После заточения А-Чжан стал менее слезлив и менее чувствителен, а от того может только грустно глядеть на Шен Гуанчжуя, умалчивая все, про что желает сказать. Услышав, что наставник сам займется обедом, А-Чжан и вовсе спокойно возвращается к медитации, не теряя ни минуты. Принявший его Фэнбао требует немало сил для использования, которые А-Чжан нисколько не медлил культивировать.       Пока Хуан Ичен возится с огнем и мясом, Вон Кунхан робко присаживается к Шен Гуанчжую и сидя кланяется. Герой одаривает его теплым взглядом.       — Как Вы себя чувствуете, Шен-гунцзы? — осторожно спрашивает заклинатель. — Вы долго спали и наверняка ослабли.       — Отдых нужен, чтобы идти ещё дальше, а остановка — чтобы наслаждаться красивыми видами, — отвечает Шен Гуанчжуй. — Даже с тем, что пламя Фэнбао восстановило мои физические раны, внутренние мое тело не сносило. Я в порядке, А-Хан, не беспокойся.       — Я верю Вам, — улыбается Вон Кунхан. — Но все же… Могу ли я спросить Вас, что произошло с Вашими духовными силами, Шен-гунцзы? В прошлом Вы…       Заклинатель недоговаривает, поглядывая на открывшуюся перед ними картинку.       Хуан Ичен пытается добавить специй к мясу, но стоящая с ним Ван Ирон ударяет его по затылку открытой ладонью, заявляя, что заклинатель дурак, и все делает не так. Тут же два гнева сталкиваются, оборачиваясь в громкий спор, из-за которого даже А-Чжан выходит из медитации, тревожно поглядывая на развернувшийся конфликт.       Шен Гуанчжуй хмыкает, вновь подавляя улыбку. Пробыв в родном облике даже короткое время, он с большим трудом начал сдерживать старые привычки.       — В самом деле, они друг друга стоят.       — Стоит ли мне вмешаться, Шен-гунцзы?       — Путешествие тысячи ли начинается с первого шага, — отказывается Шен Гуанчжуй. Он сбавляет тон до шепота. — Говоря о твоем вопросе… Я долгое время жил в местах, которые неведомы даже самому Яньло-Вану. Там я избавился от темной ци и начал новый путь самосовершенствования. Чтобы достичь в нем высот, я некоторое время должен свыкаться с тем, что достаточно слаб. Однако…       Шен Гуанчжуй наблюдает, как Хуан Ичен, топнув ногой, кричит что-то про то, что раз барышня Ван столь умна и разбирательна в вопросе готовки, то пусть сама ею и занимается. Заклинатель хмуро идет к своему ученику, чтобы выместить гнев на невинном подростке, который окончательно выходит из медитативного состояния.       — С теми, кто стоит рядом со мной сегодня, я не боюсь слабости, — Шен Гуанчжуй улыбается. Вон Кунхан заметно расслабляется и кивает.       — Хуан Ичен в самом деле тот спутник, которого судьба Вам благосклонно подарила, Шен-гунцзы. Когда Шен-гунцзы потерял сознание, Хуан Ичен был готов броситься на поиски ближайших целителей, чтобы Вам помочь, и не верил мне, когда я говорил, что Вы просто устали. Он слегка успокоился лишь по приезду барышни Ван, но, пока Вы были во сне, он день и ночь то тренировался, то охранял повозку. Он в самом деле готов оберегать Вас, Шен-гунцзы, даже если это будет стоить ему всех духовных сил.       — Он не настолько глуп, — улыбается Шен Гуанчжуй. — Но твои слова не лишены истины. Тень следует за формой, и даже сильно пожелав я не смогу просто избежать встречи с ним.