Ты слышал? Слышал? Что? Слышал о чём?! О Великом Бедствии в человеческой плоти?
Лю Цингэ помнил боль. Такую, что у него перехватывало дыхание. Затем же пришло ощущение невесомости… Потерянности … А следом оторванности от всего. Словно он был чужд собственному телу, что изворачивалось и бушевало, пока Цингэ молчаливо наблюдал за всем, не имея возможности вмешаться и положить этому конец. Было тихо… Вокруг всё молчало, пока Лю Цингэ кричал и бушевал, разрушая все на своем пути; всё молчало, пока он истекал кровью, задыхаясь и трясясь, в то время как боль проносилась по телу, а концентрация ци увеличивалась с каждым мигом, что он проводил в пещерах… Вокруг было тихо… Тихо настолько, что Лю Цингэ подсознательно понимал: надежды нет. Он умрёт.***
Вокруг все ещё было тихо, когда Шэнь Цинцю решил войти в пещеру, не подозревая об опасности, что ждала его. Лишь когда взгляд упал на окровавленные стены, Цинцю поднял голову и увидел собрата по школе. Лю Цингэ же при виде другого человека почувствовал только необъятный, необъяснимый страх, а тело в тот момент само по себе начало атаковать. В человеке перед собой он видел лишь врага, не осознавая, кто перед ним. У его соперника не было времени ни нападать, ни думать. Не было возможности уклониться от едва ли не смертельного удара, даже когда он пытался… Было попросту слишком поздно. Тело, которым повелевал затуманенный разум, двигалось в полную мощь, без всяких ограничений. Лишь спустя несколько секунд Лю Цингэ увидел, как Пикового Лорда швырнуло о каменную стену пещеры. Чрезвычайно сильный удар по грудной клетке вполне вероятно сломал ему кости, из-за чего Цинцю и выплюнул большое количество крови, когда пытался встать на дрожащие ноги, опираясь локтями на землю. Шэнь Цинцю коротко вздохнул, пытаясь заговорить, несмотря на полученные раны и пролитую кровь. И в тот момент Лю Цингэ не мог не закричать, чтобы шисюн бежал. Бежал как можно дальше. Однако вместо того, чтобы делать то, что приказывал разум, тело издало неясное рычание и бросилось атаковать ещё раз, выкрикивая имя своего боевого собрата и нанося удар за ударом. — Лю… Лю Цингэ. Шэнь Цинцю вздрогнул, когда нижнюю часть живота задело остриё меча. И снова кровь покидает его тело, от чего цвет лица становится болезненно бледным. — Ах… скотина… очнись! У тебя отклонение Ци! Не то чтобы Лю Цингэ мог отреагировать на его слова иначе, как напасть и ударить в новом, ещё более яростном приступе безумия. Тело отказывалось подчиняться приказам, из-за чего он старался максимально отстраниться от происходящего, пока Шэнь Цинцю снова и снова уклонялся от ударов, пытаясь успокоить его, не используя меч. Часть Лю Цингэ, та часть, которая осознавала и молчаливо наблюдала, как битва разворачивалась у него на глазах, кричала Шэнь Цинцю, чтобы тот бежал. Бежал как можно скорее или наконец сражался! В конце концов, у Шэнь Цинцю не было другого выбора, кроме как вызвать Сюя, чтобы защитить себя от ударов, которые вполне могли его убить. Даже будучи в настолько плачевном положении, Цинцю не спешил атаковать. Лю Цингэ, вытесненный из собственного тела, мог лишь невольно восхищаться тому, как его тело нападало и атаковало, не давая своему собрату по школе не то что нормально отбиваться, а даже свободно дышать! Так сильно отличавшийся от их привычных боев, полный убийственного намерения, которое никогда не проявлялось в настолько реальной и губительной силе… Так отвратительно и страшно в момент, когда Лю Цингэ понимает, что к концу дня один из них умрет. Или, что еще хуже, они покинут этот мир вдвоем. И, вероятно, никто не узнает о происходящем, пока не станет слишком поздно. Миг, и вполне удачный удар чужой Ци настигает его. Цинцю ударил в живот, чтобы Лю Цингэ сдался, но не был слишком сильно ранен, однако прежде чем Пиковый Лорд успел подхватить безвольное тело, оно рухнуло на холодные камни пещеры. Несмотря на собственное ужасное состояние, Шэнь Цинцю буквально подполз к нему и начал передавать духовную энергию через запястье, игнорируя боль и личную потребность в Ци. — Лю Цингэ… очнись… — прохрипел Цинцю. Он аккуратно шлепнул Лю Цингэ по лицу, пытаясь вывести его из оцепенения, но при том не навредить сильнее, и разве это не было в некотором смысле… забавно? Казалось, его колючий Шисюн, который был остёр и резок на словах, никак не мог бережно относиться к кому-либо в принципе. — Лю-шиди, ты причинил мне боль, ты должен загладить свою вину, так что очнись немедленно! «Уже», — хотел сказать Лю Цингэ. «Я здесь», — хотел он успокоить его. Но Цингэ знал, что это ложь. И знал, что Шэнь Цинцю понимал, что было уже слишком поздно, ведь чужой пульс неустанно слабеет. Прошли минуты. Лю Цингэ мог только наблюдать со стороны, как его Шисюн начал дрожать, а его глаза заслезились. — Очнись, Лю-Шиди! Не поступай так со мной! Он уже лишь умолял и плакал, дрожал, когда большие дорожки слёз текли по его лицу. Он пытался сохранить чужую жизнь, хотя оба понимали, что это было бесполезно. Душа Лю Цингэ ушла слишком далеко, и уже ничто не сможет вернуть её. Может быть, это было чудо; может быть, это была ясность, пришедшая со смертью; может быть, это Боги сжалились над ними; но в этот момент неясная сила дала Лю Цингэ возможность едва моргнуть глазами и тихо окликнуть своего шисюна. Его шисюна, чьи глаза в тот же миг загорелись надеждой, а поток духовной энергии усилился вдвое. — Лю-шиди, ты меня слышишь? — голос Шэнь Цинцю дрожал, и он, казалось, даже не заметил, что уже плакал так сильно, что большинство его слов было проглочено сбивчивым дыханием. — Ты должен оставаться в сознании, ладно?.. не закрывай глаза, слышишь?! — Цинцю пытался приказать, но это было не чем иным, как мольбой, что отражалась в его глазах. Лю Цингэ мог только смотреть на своего Шисюна, который плакал над ним и умолял остаться, бороться! «Я обидел тебя…» — единственное, что могло прийти ему в голову, когда он смотрел на такое знакомое и красивое лицо, что сейчас было покрыто синяками и кровью. В конце концов, Лю Цингэ хватило сил лишь прошептать: — Шэнь Цинцю… не… плачь… Именно тогда он почувствовал, как его жизнь вытекает из него стремительными ручьями крови, а его Дух покидает оболочку, что некогда была его телом.***
В следующий раз, когда Лю Цингэ открыл глаза, Шэнь Цинцю безостановочно рыдал, а его сломанный голос разносился по пещерам Линси: — Нет… нет! Цингэ… Цингэ… Не уходи… Очнись! Лю Цингэ замер на своем месте. Его дыхание перехватило, когда он увидел, как Шисюн обнимает его тело, в то время как сам Цингэ плыл неосязаемой массой недалеко от них. — Пожалуйста, очнись… очнись, Цинге. А потом Повелитель Пика ЦинЦзин заплакал вновь. Его истерика продолжалась всю ночь в то время, как он не останавливался ни на миг в передаче свой духовной энергии давно умершему телу. Он и не подозревал о Лю Цингэ, который кричал, что он здесь, пытаясь оторвать своего шисюна от трупа. Не подозревал о Лю Цинге, который сполз на землю и умолял своего шисюна встать, уйти, чтобы… остановиться! Цинцю, казалось, впал в новый приступ сумасшествия, прижимая запястье мертвого тела к груди, продолжая отдавать свою духовную энергию, пока наконец не потерял сознание от истощения. Он врал себе, что Лю Цингэ все еще жив. Надеялся, отрицая, что это бессмысленно. Когда Шэнь Цинцю всё же пришёл в себя, труп Лю Цингэ продолжал лежать рядом с ним и уже давно остыл. В это же время призрак Лю Цингэ сидел рядом с Шисюном, крепко обнимая его ноги и трясясь, в попытке закончить кошмар, но этого не случалось, ведь вокруг был не сон. Пещерам Линси удалось уберечь его тело от гниения. Лю Цингэ мог только наблюдать, забившись в угол, как Шэнь Цинцю снова плакал, глядя на потолок пещеры. И Цингэ не чувствовал ничего, кроме всё нарастающей боли и сожалений, когда он видел, как человек, которого называли грязным ублюдком, скорбел над его телом. Когда-то Лю Цингэ сказал бы, что Шэнь Цинцю презирал его до такой степени, что дал бы ему умереть. Когда-то он поверил бы, что если бы дело дошло до крайности, Шэнь Цинцю отказался бы помогать другим Горным Лордам, довольствуясь их жалким положением. А затем пришло его отклонение Ци. И среди хаоса, смятении разума и агонии тела, всё, что было известно Лю Цингэ — что Шэнь Цинцю был там. Его присутствие озаряло, как сияющий маяк. Он пытался помочь… пытался спасти его… пытался. А потом он рыдал.***
Он плакал над ним, и это звучало так жалко… снова и снова… умоляя его, приказывая ему… пытаясь… пытаясь… Шли часы, а Лю Цингэ сидел возле стены, наблюдая за происходящим перед ним, повторяя: — Извини. Снова и снова. Он просил прощения за то, что поверил в худшее в своем шисюне. Хотя на самом деле никогда не знал этого человека. Лю Цингэ не знал, сколько времени прошло. Он, как призрак, привязанный к этому царству, не заботился о прошедшем времени. Спустя время он увидел, как его шисюн поднял измученное лицо, всё еще цветущее от синяков и крови. Всё это — из-за него. Из-за него, Лю Цингэ, напавшего на него в разгар отклонения Ци. В конце концов, Цинцю пришлось взять себя в руки. Он с трудом встал, после чего ушёл, оставив Лю Цингэ некоторое время в одиночестве наблюдать за своим мертвым телом. Лорд Байчжань долго думал, прежде чем встать и следовать. Следовать за своим шисюном.***
Всё растворилось… Пелена наконец спала с глаз, а открывшаяся правда ранила сильнее всего. Но что было всего страшнее — он стал ничем иным, как бессильным призраком, который ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию. Узы школы, которые Лю Цингэ считал сильными, оказались бесполезными. Прежние ценности и устои Горных Лордов Цанцюн превратились в насмешку, которую его братья и сёстры по пикам использовали только тогда, когда им хотелось. А после всё это отбрасывалось до поры, когда станет нужным. Горные Лорды обвинили Шэнь Цинцю в убийстве Цингэ, и тогда Лорд пика Байчжань не понимал — смеяться ему или злиться от такой иронии. Шэнь Цинцю, тот, кто пытался его спасти, был признан виновным в убийстве! Даже Юэ Цинъюань поверил в это, посеяв глубоко внутри души Цингэ разочарование… Как мог лидер их школы не видеть правды?! Юэ Цинъюань всегда ставил Шэнь Цинцю выше остальных, даже когда тот поступал неправильно… По крайней мере, Лю Цингэ всегда так считал. Тем не менее, когда чужая благосклонность и защита действительно имели значение, Лорд Цинцзин оказался брошен на растерзание волкам. В то время как Лю Цингэ не мог ничего сделать, чтобы остановить наконец несправедливость. И единственное, что оставалось — следовать за своим шисюном повсюду как призрак, чей голос не достигал границы мира живых.***
Шли дни… шли месяцы… шли годы… Ложь и иллюзии, в которые верил Лю Цингэ, были разрушены. И он не чувствовал ничего, кроме вины и стыда перед шисюном. Вина и стыд, стыд и вина — две эмоции, которые душили Лорда Байчжань. Помимо того, единственное, что он чувствовал — это глубокая ненависть к себе, собственному бессилию, к своим братьям и сёстрам по школе, ко всем и всему, потому что… Потому что насколько слепы они были, что не видели правды, которая была прямо перед их носами?! Время шло. И вместе с тем весь облик, который Лю Цингэ и считал настоящим Шэнь Цинцю, разбился, как стекло. Он не оставил после себя ничего, кроме сломленного человека, который пытался. Просто пытался выжить, но был поставлен в тупик и разбит еще больше, пока не осталось ничего, кроме мелко-мелко измельчённых осколков. Они были достаточно острыми, чтобы ими раз за разом можно было ранить, но недостаточно большими, чтобы их можно было склеить обратно во что-то стоящее.***
Когда Лю Цингэ был жив, ему говорили, что Шэнь Цинцю — отброс земли, ленивый молодой мастер, который проводил все свои дни, делая всё, что хотел и когда хотел. Тот, кого увидел Лю Цингэ, был уставший человек, который проводил весь свой день, работая и преподавая, преподавая и работая, а затем ещё поработал, только теперь уже чтобы защитить школу от демонов. И в ответ на все это он получал насмешки и проклятия вместо благодарности. Человек, который работал день и ночь; мало спал, пытаясь позаботиться о своей Боевой Семье, которая почти бросила его, заклеймив как убийцу, и даже не пыталась расследовать то, что на самом деле произошло в пещерах Линси. Они просто приняли все слухи о нем за правду. С течением времени здоровье Лорда Цинцзин все ухудшалось, и никто не помогал ему и не заботился о нём. А Цингэ сожалел от невозможности быть рядом. Когда Лю Цингэ был жив, ему всегда говорили, что Шэнь Цинцю был развратным мужчиной, страстно желающим своих учениц. Ци Цинци не раз пыталась взять девушек на свой пик, опасаясь, что Шэнь Цинцю сделает что-то неприличное по отношению к ним… Лю Цингэ же видел человека, который искренне заботился о своих ученицах и обращался с ними так, как отец обращается с дочерьми, или как брат с младшими сёстрами. Ни разу Лорд Байчжань не видел, чтобы мужчина смотрел на юных девушек каким-либо неприличным взглядом или прикасался к ним как угодно, кроме похлопывания по голове или легкого постукивания веером по их плечам. Лю Цингэ видел, как его шисюн сидел со своими ученицами и разговаривал с ними о мире, в котором они жили, и об опасностях, окружающих их. О довольно стереотипных ролях, которые им отводит мир, и о том, как разорвать этот замкнутый круг и достичь новых высот. Лю Цингэ был рядом, когда маленькие ученики застенчиво следовали за своим учителем, хватаясь за его рукава и глядя на него обожающими глазами… И Цингэ не мог не задаться вопросом. Насколько он был слеп, чтобы не замечать этого? Когда Лю Цингэ был жив, ему рассказывали о том, как Шэнь Цинцю оскорблял учеников, находящихся под его опекой. Как настраивал всех против тех, кто показал большой потенциал, чтобы превзойти его и стать великим. Рассказывали, что он был ничем большим, как завистливым негодяем, который бил, высмеивал и ломал своих учеников, пока они не превратились лишь в оболочку самих себя… Но то, что слышал Лю Цингэ, было настолько далеко от истины, что он чуть не плевался от того, какая ярость овладевала им. Его шисюн, которого всегда обвиняли в жестокости к ученикам, ни разу не поднял на них руку. Да, его шисюн, возможно, был более благосклонен к своим ученицам, и да, он был более холоден и отстранен при общении со своими учениками-мужчинами. Обычно он использовал своих учениц в качестве посланников, чтобы передать своим боевым братьям лекарства, книги, одежду. Но ни разу этот человек не ударил и не наказал своих подопечных так жестоко, чтобы они вообще покинули вершину или потребовали перевода. Метод наказания Цинцзин заключался в том, что ученики вставали на колени и размышляли о своих проступках или переписывали книги. А если проступок был достаточно серьезным, их связывали веревками и оставляли в сарае для размышлений на несколько часов, прежде чем вернуться, но ни разу он их не ударил… Какие оскорбления? Какие наказания?! Наставник их практически не трогал! Неужели его боевые братья и сёстры забыли, насколько жестоким было предыдущее поколение пиковых лордов? Лю Цингэ всё еще помнил, как болели его кости, когда их сломали; как его спина болела от кнута, которым пользовался его шицзунь. Цингэ помнил, как предыдущий Глава Школы сломал Чжанмэнь-шисюну ноги, а затем бросил его в пещеры Линси. Он до сих пор помнит, как пик Кусин любил наказывать своих учеников, используя дисциплинирующий кнут, который оставлял страх, что преследовал долгие годы. И это для того, чтобы ученики размышляли о своих ошибках и не осмелились повторить их. А как на Сяньшу шрамовали лица женщин? Как пик Аньдин обращал своих учеников как рабов и наказывал их за каждую мелочь? Неужели владыки пиков забыли, как он наказывал своих учеников, избивая их до тех пор, пока они не могли стоять? Неужели они действительно забыли значение слова «наказание»? Вероятно, именно потому Лю Цингэ не мог не кричать до хрипоты каждый раз, когда кто-то обвинял его шисюна в жестоком обращении с его учениками. Когда Лю Цингэ был жив, он видел, как Шэнь Цинцю часто посещал бордели. Полагал, что этот человек был отвратительным извращенцем. А ведь тогда Цингэ входил в бордели и утаскивал своего шисюна прочь, крича и устраивая сцены, заставляя всех поворачиваться к ним. Всегда критиковал своего шисюна и осуждал, не зная правды… Однако то, что увидел Лю Цингэ, заставило стыд и чувство вины одолеть его вновь. Если бы он был живым человеком, его дыхание покинуло бы его и отказалось бы возвращаться. Его шисюн не был извращенцем и развратником, нет. Шэнь Цинцю не посещал публичные дома из-за плотских желаний. Он ходил туда, чтобы… поспать… Поспать! И это действительно больно — видеть, что его боевой брат никогда не чувствовал себя в их школе в достаточной безопасности, чтобы полноценно спать. Вместо этого Лорд Цинцзин предпочитал ходить в бордели, где его не будут судить, а просто дадут получить необходимый отдых… А ведь в те годы все считали, что Шэнь Цинцю попросту использовал женщин из борделя! Хотя оказалось, что в свободное время он учил их читать, писать и считать, а если мог, учил их играть на музыкальных инструментах или даже рисовать. Он надеялся, что когда они, наконец, станут совершенно свободными, они смогут не просто выжить, а жить в мире, который будет смотреть на них свысока из-за вещей, которые им не подвластны… Как отвратительно было осознавать, что даже одна проститутка из Красного Павильона имела больше доверия, чем вся школа вместе взятая. Они пытались позаботиться о своем «диди» и убедить его покинуть эту «неблагодарную школу». И с течением времени Лю Цингэ начал проникаться этим желанием. Когда он был жив, Лю Цингэ, возможно, поверил бы своим братьям и сёстрам по школе, если бы они обвинили Шэнь Цинцю в убийстве одного из пиковых лордов. Возможно, даже был бы одним из прародителей этого мнения, чтобы добиться справедливости и выгнать своего подлого шисюна из школы … Однако сейчас он лишь смотрел на всю эту ложь. Не было проведено ни надлежащего расследования, ни вскрытия его тела. А ведь правда о его отклонении Ци стала бы известна, если бы Му Цинфан просто осмотрел его тело. Лорда Цинцзин также не проверяли, несмотря на то, что тот был весь в крови и синяках. Казалось бы, очевидно, что в пещерах случилось нечто ужасное, и это непреднамеренное убийство. Явное нежелание обнажить правду подорвало всякое уважение и доверие, которые Лю Цингэ имел к своей семье. Происходящее показало ему, насколько высокомерными и лицемерными были его боевые братья и сестры. Когда-то Лю Цингэ поверил бы, что Шэнь Цинцю был бесчувственным подлецом, который наслаждался лишь страданиями других… Годы, проведённые в роли призрака, заставили забыть обо всем, что при жизни Цингэ принимал за неоспоримую правду. Никто не собирался предпринимать что-то. Да они даже на очевидную правду отказывались открыть глаза, обвиняя Цинцю. Были мелочи, которые показали Лю Цингэ, насколько он и все остальные ошибались насчет мастера Шэня. Ни у кого не хватало времени остановиться и понаблюдать за Цинцю. Но если бы кто-то так сделал, Лю Цингэ был уверен, вмиг стало бы понятно насколько добрым и удивительным человеком является Лорд Цинцзин. Пусть всё это он и любил прятать за колкостями и язвительным характером, от которого у людей кипела кровь в жилах. Никто и представить не мог, какой курицей-наседкой на самом деле был шисюн. Всегда беспокоился о своих учениках и остальных Мастерах, но скрывал свои чувства за резкими словами и замечаниями. Он наказывал днем, но при том оставлял целебную мазь и проверял благополучие своих учеников. В крайних случаях он исцелял своих учеников собственной Ци, хоть и бормоча надоедливые проклятия. Что, к слову, в основном были направлены на одного ученика, которого его шисюн любил называть «Маленьким зверем». Тот ученик имел большой потенциал, но был слишком глуп. Шэнь Цинцю дал этому ребёнку достаточно времени, однако тот и не думал о том, чтобы просто прийти и попросить помощи. Никто и представить не мог, насколько хорошо умел сочувствовать его шисюн. Никому не было известно, что под маской холода и безразличия скрывалась трепетная и ранимая душа. Да, Шэнь Цинцю часто бывал мелочным. Да, ему нравилось залезать людям под кожу и вытряхивать всё их грязное белье, если они хотя бы косо на него взглянут. И да, если бы у него была такая возможность, он бы уничтожил всех своих ненавистников наиболее жестоко. Но в то же время, если понадобится, он встанет на их защиту. Шэнь Цинцю воспринимает собственную благосклонность иначе, чем большинство. Зачастую это доходит до того, что он едва не жертвует своей жизнью и растрачивает свои силы ради слепой преданности. Однако предательство будет встречено возмездием такой силы, что месть разъярённого демона покажется детской игрой. «Добро будет вознаграждено добром в десять раз больше, а зло будет встречено возмездием в десять тысяч раз больше» — образ, мало чем отличающийся от мышления демонов, но в мире, где они жили, Лю Цингэ никогда не стал бы винить за это. Наоборот, он даже восхищался подобным умением отдавать. Никто не понимает, как сильно Шэнь Цинцю заботился о них. Ни одна живая душа не знает, что он регулярно отправлял своих учеников на Аньдин, чтобы облегчить работу Шан Цинхуа. Или как он всегда откладывал немного из своего бюджета, чтобы порадовать учениц пика Сяньшу. Шэнь Цинцю мог бы носить свою дорогую одежду и беззаботно наслаждаться сладостями. Однако вместо этого он предпочитал платить за ущерб, который ученики пика Байчжань всегда наносили в школе и за её пределами. Никто не замечал, как Шэнь Цинцю всегда передавал книги и редкие растения Му Цинфану, или как он отправлял книги о ферментации и различных видах алкоголя в царстве людей и демонов на пик Цзуйсянь. Никто не обращал внимания на то, как он всегда отправлял лучшие материалы на пик Цюндин, чтобы у учеников и лорда пика были лучшая одежда и одеяла… Так много добрых дел оставались незамеченными, что Лю Цингэ становилось стыдно за то, что он осознал это слишком поздно. Лорд пика Байчжань никогда не подозревал, насколько сильно его шисюн заботился о нём, пока не увидел небольшой алтарь во внутренних комнатах ШэньЦинцю. Табличка с его именем; благовония, которые его шисюн зажигал для него; подношения, которые он оставлял и особая бумага, которую Цинцю ежедневно сжигал в память о собрате. Да, он всегда жаловался, что Лю Цингэ был «безмозглым зверем, который никогда не носит с собой деньги, и если его оставить в таком состоянии, он умрет с голоду даже в загробной жизни». Это были те самые забота и любовь, которых Лю Цингэ никогда не замечал, пока волей случая не был обращен в бессильного призрака, что не может сделать совершенно ничего.***
Шли годы, а Лю Цингэ продолжал следовать за Шэнь Цинцю, наблюдая, как ужасно с ним обращались: изолировали от остальной части школы, распространяли слухи как огонь. И никто не хотел встать на защиту его шисюна. Шли годы, и в жизни Шэнь Цинцю появлялось всё больше и больше неприятностей. Именно из-за них Лю Цингэ не мог держать себя в руках, он кричал и кричал, пытаясь донести до общественности своё мнение о том, насколько глупой была его боевая семья! Нет, не семья … Бывшая семья, разочарование… Высокомерные незнакомцы, которым Лю Цингэ когда-то доверял, потому что думал, что они — семья. А семья всегда будет поддерживать и защищать друг друга… Годы шли, а проблемы продолжали расти. Во-первых, из-за катастрофы на Собрании Альянса Бессмертных, когда ученик Шэнь Цинцю оказался полунебесным демоном. Этот факт, если бы он стал известен, привел бы его шисюна и юного полудемона к неминуемой смерти, поскольку заклинатели посчитали бы, что это был план демонов для нападения. Ситуация была действительно отвратительной, и какой бы путь не был выбран, он грозил окончиться близкой смертью. Или чем-то еще более ужасным если новость о Небесном Демоне будет обнаружена…. Закончилось всё тем, что Шэнь Цинцю толкнул своего ученика в Бесконечную Бездну, дав мальчику шанс выжить и вернуться домой, поселиться среди себе подобных. Милосердие и акт любви, который никто не заметил, поскольку начали рождаться новые слухи о том, что Шэнь Цинцю убил своего ученика. Во-вторых, проблем стало ещё больше с возвращением упомянутого ученика, но на этот раз во Дворец Хуаньхуа. Там он предоставил этому презренному Лао Гунчжу всю информацию, необходимую для организации буквально уничтожения повелителя пика ЦинЦзин. Дошло до того, что Шэнь Цинцю обвинили даже в работе с демонами… А потом всё в принципе покатилось к чёрту, особенно когда из ниоткуда появилась Цю Хайтан со своими обвинениями в адрес его шисюна… В-третьих, его боевые братья и сёстры даже не пытались помочь Шэнь Цинцю. Казалось, они чувствовали удовлетворение от осуждения невиновного человека, совершенно не задумываясь о том, чтобы оказать какую-либо поддержку или попытаться провести расследование, чтобы доказать, что все обвинения были ложными. Лю Цингэ в тот день кричал до хрипоты, пытался бить руками, ногами и что-то делать… Он не чувствовал ничего, кроме отвращения и беспомощности, когда все отвернулись и осудили Шэнь Цинцю, заклеймив его как подонка, злодея… И что всего отвратительнее — они спокойно продолжали жить и наслаждаться своей жизнью. В-четвертых, предательство Шан Цинхуа… Чем меньше будет сказано, тем лучше. Суда не было, поскольку уже было решено, что Шэнь Цинцю был виновным отбросом общества. Не было Чжанмэнь-шисюна, вставшего бы и защищавшего бы Шэнь Цинцю, потому что этот человек решил поверить слухам, хотя когда-то смел заявить, что Шэнь Цинцю был его любимым шиди. Ученики Цинцзин не приходили свидетельствовать в пользу своего Шицзуня, потому что им не разрешалось покидать гору. А те, кто пытался, были либо убиты этим неблагодарным демоническим зверёнышем, если они были мужчинами; либо им угрожали, и были вынуждены присоединиться к его гарему. Не было никого, кто мог бы встать на защиту Цинцю, донести до мира правду и показать им, что горный лорд Шэнь невиновен. На протяжении всего происходящего безумия он был рядом. Даже в те моменты, когда чувствовал, как его рассудок теряется из-за того, что он не чувствовал ничего, кроме беспомощности и ненависти к себе за то, что не смог помочь своему шисюну и спасти его от судьбы. Он был там, пока Шэнь Цинцю гнил в Водной тюрьме. Он был там, когда пришла Цю Хайтан. Видел, как она бросила на Шэнь Цинцю высокомерный взгляд, кричала, била, пытала. Делала все возможное, чтобы причинить наибольшую боль. — Моя семья дала тебе так много! Мы тебя спасли, забрали с улицы! Мой брат бил тебя только тогда, когда ты делал что-то неправильно, и если бы ты научился вести себя подобающе, всё было бы хорошо! А ведь мы могли бы продать тебя кому-нибудь гораздо более жестокому, мерзавец! Слова эхом разносились по тюрьме и звенели в ушах Лю Цингэ, пока непроизвольно не заучились наизусть. Слова, которые поразили Лю Цингэ и во многом объяснили ему, почему шисюн ни дня в своей жизни не был избалованным молодым мастером. Шэнь Цинцю пережил множество мук, стал Пиковым Лордом… И вот, пройдя сквозь все это, он снова был в цепях. Лю Цингэ был там, даже когда те жалкие осколки, оставшиеся от его сердца, были уничтожены окончательно. Он смотрел свою сестру рядом с этим зверем и не чувствовал уже ничего, кроме ненависти. Лю Минъянь вышла замуж за этого зверя, а затем потребовала возможности отомстить за него. Она не принесла их роду и его духу ничего, кроме позора, присоединившись к безумному демону, ежедневно пытающему невиновных людей и получающему от этого радость. — Это для моего брата; он не заслужил того, что ты с ним сделал! Ярости, которую Лю Цингэ чувствовал, стоя в тюрьме, было достаточно, чтобы у него затряслись руки. Впрочем, ему уже давно хотелось оказаться вновь живым и обнажить свой меч. Гнев пылал к Цю Хайтан; к этому Зверю-ученику, который сделал всё это; к владыкам пиков за то, что они позволили Шэнь Цинцю попасть в эту ловушку; к своей сестре за то, что она причинила вред его шисюну. Это было даже не самое худшее… Ей-богу, это было не самое худшее… Было далеко не самое худшее, даже когда этот демон… этот Ло Бингэ вошел в тюрьму. Садистская улыбка проявилась на его лице, когда он потянулся к ногам Шэнь Цинцю. Даже когда крик его шисюна эхом отразился от стен вокруг них, а Лю Цингэ застыл в ужасе, не в силах пошевелить даже пальцем. Это было не самое худшее, даже когда крики и потоки крови не прекращались, а Лю Цингэ не мог закрыть глаза и на миг. Как призраку, тени, слабому бесполезному существу, ему не нужно было моргать, дышать, так ещё он совершенно не мог двигаться, пока смотрел. Это было не самое худшее, даже когда одна и та же сцена повторялась раз за разом, так много, так много пыток страданий, из-за которых Шэнь Цинцю рухнул на пол, словно сломанная кукла. Его бездушный взгляд прошел сквозь Лю Цингэ, устремляясь прямо в стену. Его глаза остекленели, как будто он уже покинул этот мир, а хриплое дыхание едва сотрясало грудь. Но несмотря на все это, Цинцю никогда ни о чем не просил. Ни разу. — Я бы тебя убил! Лю Цингэ кричал на демона, кричал, бил и пытался оттолкнуть его от шисюна, но неименно только проходил сквозь него. — Минъянь, как ты смеешь?! — он кричал, наблюдая, как его сестра вгоняла в горло Шэнь Цинцю еще один пузырек с ядом. Он был то отстранен, то эмоционален, но ненависть бурлила в нем постоянно. — Вы предатели! Недостойные, бесполезные, бесчестные! — стоило только его мыслям вернуться к прочим Лордам и ученикам школы, как ярость взяла верх. — Я покажу тебе! Я покажу вам всем! Вы будете молить о пощаде! Но даже тогда… Лю Цингэ всё равно не назвал бы это худшим. Несмотря ни на что, он оставался рядом. Никогда не уходил даже на миг, никогда не сбивался с пути, всегда оставаясь рядом со своим шисюном. Лю Цингэ чувствовал, что не имеет возможности оставить Шэнь Цинцю там одного, как это сделали все остальные. Он не мог позволить пережить всё это в одиночку. Да, он был там, чтобы наблюдать, как дверь тюрьмы распахнулась, и эта тварь шагнула в нее. Удовлетворение сияло в глазах Ло Бингэ, когда он неотрывно наблюдал за Шэнь Цинцю, что был подвешен на цепях. Голени были прижжены самым болезненным способом, они продолжали кровоточить, кровь стекала на пол, отбивая ритм. Голову с единственным оставшимся глазом Ло Бингэ вжимал в камень, когда делал это. Лю Цингэ отчетливо видел боль на лице Цинцю, но тот молчал. А вот Цингэ кричал, срывался в истерику, он чувствовал, что что-то внутри него сломалось окончательно. Когда осколки Сюаньсу были брошены перед Шэнь Цинцю с радостным смехом, Лю Цингэ мог только с отстраненным удовольствием наблюдать. Он не знал, должен ли задыхаться от истеричного хохота или кричать до хрипоты. Глава школы был мертв… Умер глупый, доверчивый человек, что так и не помог Цинцю. Даже огромной силы Юэ Цинъюаня было недостаточно, чтобы убить демона. Не было в Лю Цингэ ни скорби, ни сочувствия, ни жалости. Не было ничего, кроме всепоглощающей ярости, потому что если бы не Юэ Цинъюань, то кто в этом мире способен спасти Шэнь Цинцю? Кто может ему помочь? Кто достаточно силен, чтобы спасти его? Никто… Юэ Цинюань пришел слишком поздно, смог сделать слишком мало. А теперь не было никого, кто осмелился бы помешать монстру властвовать над тем, что осталось от этого мира. Даже это было не самое худшее. Даже когда его шисюн, казалось, потерял волю к жизни, даже когда перестал реагировать на пытки и боль. Даже когда он потерял руку. Потом другую руку. Язык. Даже когда он стал ничем иным, как человеческой палкой. На протяжение всего этого Лю Цингэ ждал… и ждал… и ждал… и ждал… ждал… Ждал того момента, когда душа Шэнь Цинцю покинет тело, и они вместе отправятся в загробную жизнь. И все же это было еще не самое худшее… не самое худшее… Нет. Самое худшее было, когда этот ублюдок Ло Бингэ вошел в камеру, долго и пристально рассматривая своего учителя, прежде чем уродливая улыбка озарила его лицо. Самое худшее было, когда этот сукин сын подошел к его шисюну, прикоснулся к нему… Бингэ насиловал его таким мерзким, отвратительным образом. И самым худшим был ужас, который Лю Цингэ видел в глазах своего бывшего собрата. Он бился в безвольной ярости, пытался оттолкнуть проклятого демона. Миг удивления. Лю Цингэ знает, что ему кажется, но он смог почувствовать отдаленные ощущения касаний впервые за несколько месяцев. Хотя скорее уже лет… Хуже всего было то, что его шисюн, гордый человек, который никогда не сдавался под пытками и не молил о милости, человек, который продолжал терпеть до самого конца. Человек, который не проронил ни слезы, когда сюаньсу бросили рядом с ним… Хуже всего было то, что Шэнь Цинцю сломался и начал плакать. Громко, задыхаясь, пытаясь не закричать и изо всех сил стараясь оттолкнуть монстра. Худшим был ужас, страх и беспомощность. Чувства завладели прежде равнодушными и холодными глазами. Хуже всего было то, что его шисюн ломался у него на глазах, крича, задыхаясь и плача, когда его схватил демон… и Лю Цингэ… он кричал и кричал… и кричал… и обещал всем божествам возмездие за каждую слезу, пролитую Цинцю, когда он подвергался насилию со стороны того мерзкого существа, которого люди называли героем и императором… Хуже всего было, когда Лю Цинге беспомощно плакал, как ребенок, стоя на коленях перед своим шисюном, чьи сдавленные рыдания эхом разносились по Водной тюрьме даже после того, как прошли дни и зверье ушло. Слезы Шэнь Цинцю полились впервые с момента его пленения. Не плевки, не проклятия, не угрозы, слетавшие с его губ, а слезы. Хуже всего было видеть эти слезы, когда Лю Цингэ стоял на коленях, прося прощения за то, что он настолько бесполезен. Конечно, Цинцю не знал о его присутствии. Но лучше не становилось. Хуже всего было то, что демон возвращался снова и снова… снова и снова насиловал своего учителя, неизменно уходя и оставляя Шэнь Цинцю в этом хаосе, что уничтожал сам себя. Худшим было быть беспомощным, бесполезным, бессильным. Наблюдать за своим гордым шисюном, все вторящим: «Пожалуйста». Снова и снова, пока слезы и кровь текли по его изможденному лицу… Нет… самым страшным были не пытки и оторванные конечности и части тела. Худшим было не разрушение Сюаньсу и смерть Главы Школы. Худшим было не то, что горную школу Цанцюн сравняли с землей и почти всех ее адептов убили. И не женщина, которую Шэнь Цинцю вырастил, как его дочь, вышедшую замуж за того, кто заключил его в тюрьму. Хуже всего были слезы, текущие по лицу его Шэнь Цинцю, тихие просьбы: «Пожалуйста» и «Не надо», повторяющиеся всегда, когда его насиловали, и рыдания, сотрясавшие его тело. Худшим было бессилие, неспособность даже подать голос. Неспособность остановить этого демона; хуже всего было то, что он не смог убить своего шисюна и спасти его от дальнейших пыток и боли. Худшим было осознавать, что этого можно было бы избежать, если бы Лю Цингэ не был глуп и не пытался ускорить свое совершенствование, когда он не был готов… Худшим было рыдать, как ребенок, которого родители бросили, потому что почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?! Но что действительно сломило его рассудок… что действительно заставило его проклинать судьбу, что заставило его кричать и царапать свои глаза, лицо и тело… Это монстр, пришедший со своими ордами демонов и улыбающийся своей садистской улыбкой, что всегда заставляла кровь Лю Цингэ кипеть в жилах. А потом он велел этим мерзким созданиям «развлечься». А сам стоял в стороне и смотрел, как эти демоны спускаются к его шицзуню. Смех Ло Бингэ эхом отражался от стен, когда он уходил. Он знал, что его наставника насиловали снова и снова, знал, как ему было больно, и наслаждался этим. Что действительно сломило его, так это не его неспособность оттолкнуть их или то, что его хриплый голос не был услышан, когда он кричал им, чтобы они отступили и остановились. Это было не то, как он проходил сквозь их тела, или то, как его шисюна брали против его воли снова и снова, пока Лю Цингэ наблюдал со стороны, как бесполезный кусок дерьма… Нет… Что действительно сломало его, что заставило его потерять последние крохи надежды, что заставило его гореть огнём, пробегающим по его венам. Самым тяжёлым были слова, которые Шэнь Цинцю повторял снова и снова, пока свет в его глазах не потух окончательно. — Н-не… Л-Лю… п-пожалуйста… не-смотри… Цингэ… не… смотри… А потом Лю Цингэ сгорел.