Darari Do

Джено беззаботно скачет по лестнице, ведущей в Безденное Царство Кащея, когда скользит на одном из пролётов под краткое: — Замри. Джемин отрывается от замерзшей стенки перехода, подходит ближе к парню, на что тот солнечно улыбается: — Тебя давно не было. Ты вернулся! — Я вернулся за тобой, — серьёзно проговаривает На, тут же доставая из кармана куртки круглобокую деревянную птичку с позолоченными крыльями. Ли вырывает поделку из чужих рук, подносит к самым глазам и скребёт позолоту коротко остриженным ногтем: — Это что, это, в самом деле, золото? И за сколько её можно продать? — Она не продаётся, — из его рук птичка пропадает ещё скорее, скрываясь во внутреннем кармане у Джемина, — Это птица «усо». — Усо? — Да. Я ездил в Японию по делам Накамото Сэнсея, и по его же совету зашёл на один праздник. Я обменялся с одним мужчиной своим праздничным снегирем, а он подкинул мне вот этого, — На стучит себе по груди, обозначая присутствие там разменного снегиря, — Ты хоть понимаешь, что значит: получить позолоченного снегиря от синтоистского монаха? — Это к деньгам? — глупо моргает Джено. — К благосостоянию и доброму началу новой жизни, — Джемин достает деревянную птичку, берёт ладонь Джено и вкладывает в ту добрый талисман, укрывая своим рукавом, — И я зову тебя разделить это начало со мной. Джено тут же отворачивается, делает несколько шагов к противоположной стене, поднимает руку, указывая так на Царство Кащея, до которого осталось всего-ничего: — А как же… Как же Кащей? — Он нормальный мужик, он поймет. — У меня назначен сегодня день… — Ли Джено, — голос Джемина сквозит холодом, и стены перехода стремительно покрываются морозными узорами, волосы Карачун-Бабая становятся белыми, а глаза — стеклянно-голубыми. Между ними на миг возникает снежная буря, закручивается и осыпается десятком снежинок, одна из которых примерзает к щеке Джено. Нечто настолько сверхъестественное пугает Ли, и он теснее жмется к стенке, обжигает об её лёд пальцы до кровавых ранок и успевает сделать два шага вниз по ступеням, когда в ужасе замирает от хмыка: — Адлет Джено, ты боишься меня, но кто хозяин твоей тени? На этих словах Джемин достаёт телефон и включает на том фонарик, направляя жёлтый свет на Джено. Ли не спешит оборачиваться. Он долго смотрит на такого изменившегося Джемина, а потом только, слизав кровь с пальцев левой руки, оборачивается к стене, к своей тени, которая… У которой сам собой гуляет волчий хвост, прижимаясь то к одной ноге, то — к другой. И большие, настороженные уши, гуляющие вперёд-назад. От шока Джено слабеет в коленях, оседая на пол, так и глядя на свою пугающую тень. Джемин прячет телефон в карман, достает снегиря усо и подходит к Джено, садится перед тем на корточки и подносит всё ещё кровоточащие ранки с правой руки к деревянной птичке, чтобы капли крови обагрили грудку талисмана: — Джено, пошли в мир людей. Ещё чуть-чуть, и ты обернешься самым настоящим адлетом, а я стану замораживать людей одним только прикосновением. Давай пойдём вместе. Впервые за долгое время Джено поднимается по этой лестнице на своих двух. Да, его колени дрожат, и пальцы трусятся, но он смотрит на снегиря, надёжно зажатого в ладони Джемина, и молча идёт следом.        С тяжким выдохом Юта вычёркивает имена Карачун-Бабая и Адлета из общего реестра, обводит кружком их общий остаток по задолженности, составляющий ноль, тут же сворачивает за угол, сталкиваясь глаза в глаза с Кащеем. Друзья обмениваются долгими взглядами, и Юта, щурясь, спрашивает первым: — Ты договорился ему о птице? Это — большая удача, и не каждому монах протянет позолоченного снегиря. — Я не знал, — пожимает плечами Джонни, переводит взгляд на ступени лестницы и пораженно ведёт ладонью по своим волосам, — Сказочно повезло.