Шкатулка ценой в свободу

      От Хорреса до Фока́ля — первой столицы Эстрии, было не меньше недели пути. Арис больше не смотрел в окно, не любовался пейзажами, сидел, склонив голову, подобно лебедю, и укутался волосами. Шкатулка находилась рядом с ним на сидении, но и её он не смел трогать, не смел обращать взгляда. Пальцы непроизвольно дёргались, и он их зажимал, пряча в тканях платья.       — Волнуешься? — уточнил Верис, не сводя пристального взгляда с омеги.       — Да, хозяин. Чем мы ближе, тем неспокойнее.       — Мы ещё далеко. Перед нами столица. Ты бывал в ней?       — Нет, обходил стороной. Был вокруг, но внутри бывать не доводилось. — Он шептал про себя, пуская весь голос вниз, но Верис разбирал его бурчание и не просил поднять голову или говорить громче и чётче.       — Ты слышал что-нибудь о Га́меше? — пытаясь переманить его внимание, завязывал дальнейший разговор.       Арис откликнулся, посмотрел тревожно.       — Что?.. Кто это?       — Первая Нечистота.       — Нечистота?       — Нечисть. То, что должно было убить силы нашей Матери. Гамеш — это то, что отрицает саму магию. Оно… пожирает её.       — Вы имеете в виду… съедает частицы Матери?       — Да. Но поскольку Гамеш был Первой Нечистотой, то, как ты понимаешь, от него избавились. Ничего не осталось, но его мысль, его учение о том, что магии не должно быть, её нужно свести к нулю, остались, и это положило начало расцвету Последователей Нечистот.       — Хозяин… — совсем слепо смотрел Арис. — Они как Орден очищения для Матери?       — Нет, — повёл серьёзно головой Верис, — они фанатики, которые поклоняются нечисти. Они хотят… Или, правильнее будет сказать, хотели — никто не знает, сколько из последователей осталось — выжечь мир, оставить его без привычного уклада. Им безразличны люди, им важны только их цели. — Арис слушал, даже не моргал, распахнув свои белые ресницы. — На пути к Фокалю находилась самая большая община Последователей Гамеша. Они притворялись обычным поселением, и долго никто не мог вычислить их. Я хочу заехать туда. Самому там бывать не доводилось. Враги Матери… Их всех умертвили, и теперь ей ничего не угрожает.       Арис смотрел безпреступно. Пусто. Пугали речи о смерти, мести, надлежащем наказании. Для Вериса это было разумеющимся, ведь он служил в Королевской гвардии. Пересел к Арису, обратил на себя его потерянный взгляд и прижал к себе стройное тело. Омега прижал голову к плечу и спокойно закрыл глаза.       Они прибыли в Наи́л — деревню, ближайшую к разрушенной общине Последователей Гамеша. Остановились в номере на втором этаже таверны, отужинали и на следующий день собрались. Только Верис собрался, а Арис переминался с ноги на ногу, не смел выходить за порог.       — Что такое, Арис?       — Хозяин… разрешите… Извините, я знаю, что не имею права просить, но… можно мне не идти? Разрешите остаться. Мне страшно. Это место, где убивали людей… Я… я не смогу… Извините… Я… Но если вы скажете… Извините… — Он еле стоял на ногах, которые просили опуститься на колени и протянуть руки вперёд.       Верис строго смотрел на своего раба, прищурив глаза. Арис не просил ни о чём, единственный раз. Зазнается ли он, если хозяин выполнит его просьбу? Если зазнается, он понимает, что будет. Прекрасно это осознаёт, поэтому есть ли прок сомневаться?       — Я тебе верю, Арис, — только и произнёс Верис прежде, чем закрыть дверь и услышать глухое: «Спасибо».       Наильцы долгое время жили с Последователями Гамиша в мире, не подозревая о том, кем они являются. Торговали, обменивались — и всё на чистом слове. Верис отправился пешком до общины. Он был уверен, что не найдёт следов зачистки пятилетней давности, но всматривался в окружение, как тогда, когда искал кости Угурда.       Ни засечек на деревьях, ни следов тел, ни одежды. Орден очищения не оставил ни капли намёка на присутствие людей за пределами общины. Последователи остались там — в своём храме, где поклонялись Нечистоте.       Потребовалось больше двух часов, чтобы достигнуть общины. Ничем непримечательная деревня, заброшенная, разбитая, опалённая, с чёрным камнем, но даже так, внутри каждого дома на сменах можно было увидеть вырезки из двух сложенных крыльев — знака Гамеша. Говорят, что были у него и крылья, и хвост, и рога, и острые когти, которыми он мог вцепиться в частицы Матери, как в кусок мяса, и разорвать их своими клыкастыми зубами.       Храм на краю общины ничем не выделялся, кроме своих размеров: не ввысь, а вширь и длину. Двери были открыты, тянуло подвальной прохладой и остаткам затхлого мяса. У самого входа уже встречали остатки Последователей — человеческие, обглоданные птицами, насекомыми, животными трупы, и всеми ими был усыпан храм.       Улыбка сама прорезалась на лице, и Верис гордо прошёл внутрь. Несмотря на то, какими возвышенными были сложенные крылья на дальней стене храма, Последователи подчинялись Нечистоте и за это были уничтожены. Нет никого, кроме Матери, только она направляет этот мир, а то, что хочет её убить, само будет низвергнуто. Последователи Гамеша должны были понимать это, когда собирали свою общину, плодили себя, учили своих детей тому, кому нужно поклоняться, вместо Матери Кормящей.       Верис с поднятой головой шёл мимо остатков скелетов в грязных, пыльных, коричневых одеждах. Отдельно валялись переломанные руки, проломленные головы, вывернутые ноги. Ползали жуки, змеи, но разбредались в страхе, когда их освещал свет золотой хлыста, намотанного на запястье. Верис не мог притупить свою радость, своё довольство. Его собратья сильны, его собратья могут отстоять истинную веру, истинную мощь этого мира, а желающие её принизить, уничтожить, сам падут, сами будут разбиты на части, разобраны по костям. И старики, и дети.       Де Шель уходил вглубь храма, где запах становился более плотным, а число трупов росло. Их всех загнали в угол, их всех убили разом. Так и нужно расправляться с предателями, которые облизываются на Нечистоты, которые хотят вернуть в мир то, что должно этот мир погубить.       Каждому воздаётся.       Возвратился Верис под вечер. Обновлённый, очищенный, как после встречи с Матерью. Арис встретил вежливой улыбкой, а Верис не скованной статусом, положением, единой для всех. Омега это почувствовал, не сошёлся с тем, как реагировать.       — Арис! — воскликнул Верис, раскидывая руки. — Ты должен был пойти со мной!       Раб проглотил молчание и сложил руки в замок, кивая.       — Ты должен это увидеть, — с золотом в глазах кричал Верис. — Пойдём завтра.       Арис вздрогнул, раскрыл глаза.       — Х-хозяин, — затрясся он.       — Такова сила Ордена очищения. Такова сила Матери! Эти предатели… Те, что отвернулись от неё, — Верис сжал кулаки и взмахнул ими, — они поплатились за своё. Их растерзали, разрубили… Они хотели всех убить, и сами лишились жизней, разве не заслуженно?       — Хозяин…       — Это правосудие, Ари…       — Пожалуйста, хозяин! — воскликнул тот. Впервые повысил голос, чем привёл Верис в полное недоумение, будто ему в ухо кричали Балааны. — Я понял вас… Я всё понял, но я… Извините, я не могу… — Зазнался. Стоило раз выполнить просьбу, как он зазнался. Повысил голос, решил клянчить дальше.       Верис сделал шаг и схватил раба за волосы под корни, дёргая на себя, заставляя встать на носки, зажмурить глаза.       — Ты обязан встречать меня с радостью на лице, — отчеканил де Шель, больнее сжимая волосы, — должен всегда слушать и никогда не перебивать меня. Голоса у тебя нет права повышать. Твоё дело — быть мне удобным. А теперь повторим.       Верис бросил Ариса на пол. Тот лишь опёрся на руки и поднял голову, заледеневшими испуганными глазами смотря на хозяина.       — Арис, я вернулся, — отрапортовал де Шель.       Омега лишь секунду смотрел, а следом на лице расцвела улыбка, будто никто его не трогал, никто его не бросал и ничего ему не говорил. Его лицо размякло, как земля под дождём. Он с благоговением, снизу вверх смотрел на хозяина и произносил мягко и счастливо:       — С возвращением, хозяин. Что вы увидели? — Ни одно слово не далось ему с трудом, но глаза краснели и наливались влагой.       — Я видел силу Матери и слабость тех, кто пошёл против неё. Убитых и растерзанных детей и взрослых. Но они сами виноваты, раз выбрали такой путь. Они могли выбрать Матерь, но выбрали Нечистоту, за это и поплатились: своими руками, ногами, головами. Уверен, многих из них пытали, чтобы узнать, где располагаются другие общины, и они были настоящими дураками, если молчали. Будто им было, что защищать.       — Вы правы, — улыбался Арис, поддерживая хозяина, а по его лицу бежали слёзы.       — Хотел бы я быть там пять лет назад и своими руками изводить этих Последователей, этих Нечистых. Так бы я принёс Королевству больше пользы, своими руками вырезая этих отродий.       — Да, вы бы очистили этот мир… Матерь бы вами гордилась, — звонко пел раб, не переставая лить слёзы.       — И они это всё заслужили?       — Заслужили, — без сомнения ответил тот, растекаясь в благодати. — Мы не можем идти против законов Матери. Она — единственная для нас.       — Верно. — Верис протянул руку, и без капли колебания Арис взялся за неё.       Де Шель утёр его слёзы, поцеловал влажные ресницы, а когда они легли спать, прижал спиной к себе, к своему распалённому нутру, утыкаясь губами в открытую шею. Хоть Арис и улыбался, располагал, он был весь напряжён. Хоть держал свои руки поверх рук хозяина, они оставались леденяще отстранёнными. Хотя был здесь, говорил, обращался, его тут не было. Его мысли были в общине Последователей Гамеша, которых он жалел, потому что они тоже люди, которых не должны были безжалостно вырезать.       Верис скользнул по тонким ногам, забрался под сорочку, прижался к мягкой плоти и услышал томный вздох. Ни согласие, ни отзыв. Лишь вздох от прикосновения.       — Хозяин… — прошептал он в темноте, ощущая, как пальцы мнут его кожу, сжимаются и расслабляются. — Хозяин…       Верис дышал в шею, вдыхал нарастающий из-за спины запах корицы и белой лилии, в Арис мелко дрожал, когда крепкие руки всё теснее прижимали к себе. Не пытался вырваться, не высказывал недовольства, а де Шель ждал, когда раб снова заговорит, закричит, чтобы наказать, но тот молчал, подчинялся, не зазнался. Нет. Это было что-то другое.       Верис прижался лбом к его плечу, доводя омегу до разрядки и истомных криков в перину, которая под его лицом была мокрой от слёз.       — Спасибо, хозяин, — беспрестанно повторял он всю ночь, — спасибо, спасибо.       Целовал руки и слизывал с них своё семя и соки, только бы хозяин не уходил, оставался с ним, держал при себе, обнимал и гладил по волосам, которые так жестоко держал несколько часов назад.       Раб всё понял. Особенно своё положение, свой статус. Он плакал не о себе. И этим отличался от многих — от всех, которых Верису доводилось видеть. Целовал набухшие губы, наполнял его своим языком — упорно, твёрдо, тесно, и чувствовал, как к наслаждению примешивается разбавленная соль. Не его собственная, омеги. Которая засохла на щеках, подбородке. Тот задыхался, просил воздуха, но цеплялся за хозяина и не отпускал его, прижимал к себе обратно, как случившийся зверь.       Так и заснули, а утром Верис, не говоря ни слова, направил возницу в Фокаль, Арис ни о чём не спрашивал, только сидел со шкатулкой, которую гладил, как если бы у неё была шерсть. Лицо было опухшим, а глаза страшно красными, волосы всклокочены несмотря на то, что он их всё утро укладывал.       — Извините за мой вид, — сухо сказал он, опускаясь на колени, собирая пыль и грязь.       Путь предстоял долгий, никто не должен был их увидеть. Было это неважно. Важно то, что пред собой видел Верис. Он трогал кожу на лице Ариса — она была сухой и шелушилась, губы потрескались. Сам он был горяч. Быть может, заболевает.       Чем быстрее доберутся до Фокаля, тем лучше. А там Шополь — рынок, где есть всё. И лекарства, и средства для того, чтобы вернуть красоту, убрать красноту с глаз, уложить волосы, увлажнить кожу… И всё то, чего в маленьком Маллоу не увидишь.       Верис вспомнил ряды золотых платьев и представил, каким бы в них был Арис. Стоило купить несколько. К ним ленты подходящие, чтобы «суженый» выглядел прилично в обществе.       — Арис, поспи, — сказал де Шель, забирая шкатулку и вызывая тревогу в глаза, разбивая своим мечом образовавшийся лёд. — Тебе будет лучше.       — Да… Как скажете, хозяин.       Голова Ариса на коленях была совсем невесомой. Он жался к телу, умолял без слов себя приголубить, объять, и Верис ему это дал. Успокоил. Поставил шкатулку рядом, а сам гладил по спутанным волосам и называл по имени, трогая за лицо, нос, губы и видя, как вздрагивают снежные ресницы.       — Спасибо, хозяин, спасибо, — умолял он, сквозь сон.