Шкатулка ценой в свободу

      Пока Верис находился в Фокале, он начал собирать документы, необходимые для создания фальшивой родословной. Знакомый смеялся, зачем это понадобилось тому, у кого с родословной намного лучше, чем у большинства населения Эстрии? В этом время Верис отсутствовал дома, Ариса с собой не брал, не желал раскрывать ему свои планы или намекать на то, что собирается сделать. Сам Арис вёл себя неизменно. Ничто в нём не менялось, только в глазах проскакивали искры страха, но, когда Верис спрашивал, в чём именно дело, тот вёл головой вправо и лево и говорил, что всё хорошо. Всё замечательно. Хозяину нет нужны о чём-то беспокоиться. Беспокоиться особенно о вещи, пусть и в красивых одёжках. Об одёжках надо беспокоиться, как бы раб снова не упал на пол.       Обычно Верис возвращался вечером, когда темнело, но к концу пребывания в Фокале, дел не осталось, и он возвратился домой. Ариса не нашёл нигде и никто из прислуги его не видел, оставались нетронутыми только его собственные покои, и там он увидел его, лежащего на спине, с запрокинутыми ногами, а сверху один из прислуги. Хрипел, стонал и душил его раба.       Миг, если бы не самообладание, золотой хлыст снёс голову человеку так же, как когда-то плюющемуся кислотой Омакуту и кровь бы залила белую перину и белые волосы Ариса, лицо которого было красным и мокрым от слёз. Миг, и хлыст только перевязал горло, ещё один и тело, как листок бумаги отлетает и врезается в стену. Штаны спущены, на гениталиях кровь, а Арис стонал и кашлял, хватаясь за воздух.       Прислугу Верис знал — Сол, новый, не больше года отслужил, а теперь Верису хотелось отрезать ему голову и повесить её в столовой, как предлагал Арис.       Сол приложился затылком и даже не мог подняться, а Верис ударил его подошвой по лицу, разбивая нос. Тот ожил, закричал, упал на пол и прижал руки к лицу.       — Объяснений не требую, но я буду милостив, и разрешу тебе выбрать, без чего ты хочешь остаться. — Верис придавил его гениталии, от чего прислуга завопила.       — Он сам!.. Он меня соблазнил! — Но Верис не слушал. Знал, что врёт, и давил мягкую плоть дальше. — Пока вас не было, господин!..       — И поэтому ты его душил? Поэтому был сверху? Поэтому в его глазах был страх? Хорошо придумал. Полагаю, ты вполне сможешь жить без рода и руки. Достойная плата, верно?       — Господин! — расплескал слюну тот. — Простите! Простите! Я не мог… Вы же понимаете! Он омега, а я альфа… Вы тоже альфа, вы же чувствуете!..       — Я чувствую, что если ты продолжишь, то у тебя останется только голова и туловище.       Прислуга замерла, понимая, что речь идёт об отсечении всех конечностей.       — Уши, язык, нос тоже отрежу. И даже будучи альфой, и не обделённый любовью Матери, я не представляю, как ты будешь выживать.       Сол затрясся, закрывая руками лицо, готовый расплакаться от ровного и спокойного тона господина.       — С тобой я разберусь потом, вон. — Прислуга не понял, что это к нему, но стоило Верису склонить голову, как тот, шипя и запинываясь, поднял своё тело и побежал прочь. — Арис, — громко сказал де Шель и обернулся.       Омега сидел на кровати и закрывал свои ноги, но Верис всё увидел. Белоснежное, купленное в Шополе одеяние было в крови.       — Извините, — шептал он, дрожа. — Извините, — не успел он склониться, как его тело перевязало золото: обвилось вокруг шеи, рук, груди, под пахом, вокруг ног и стоп. Он вскликнул, когда почувствовал пробирающий жар солнца.       — Арис, — зло говорил де Шель, видя, как ткань опаляется и слезает с тела, а Арис морщится и сдавливает губы. — Что это значит?       — Изви… Извините… Я… Извините… — со всем страхом в теле проговаривал он. — Что… Что не защитил себя… Что позволил…       — Почему ты молчал? — закричал Верис и развеял путы.       Арис повалился на перину и поднял красные глаза на хозяина.       — Я… я… Извините…       — К чему мне твои извинения? Ты должен был мне сразу об этом сказать!       — Вы… Не говорили, и я…       — И ты поэтому молчал?! — не сдерживался Верис.       Ярость буяла в нём. На прислугу, которая позволила себе своевольничать в его доме и покуситься на то, что принадлежит ему; на раба, который ничего не сказал и позволил собой завладеть. Он увидел краем глаза шкатулку на комоде и взял её, показал Арису.       — Я её сломаю, — однозначно сказал тот, а омега потерял всякое выражение.       Понимал, что это значит. Если сломать шкатулку, то, что внутри, как бы большим или малым оно ни было, сломается вместе с сосудом.       — И ты тоже ничего не будешь делать? С твоей вещью?       — Хозяин, пожалуйста!.. — Арис слетел с кровати и подполз на коленях к де Шелю. Остатки одеяния лоскутами спадали с него, оголяя ноги и руки, само его тело, оставляя голым и беззащитным. — Не надо! Я всё сделаю, пожалуйста! Не надо… Хозяин. Господин… — Он целовал его сапоги, прижимался к ногам, смотрел в глаза, но не плакал. — Пожалуйста, Верис… де Шель… Пожалуйста, у меня… Лэ… — Но понимал, что говорить бесполезно, ведь он жалкий раб, которого купили по дешёвке. — Извините. — Опустил голову и прижался лбом к носкам сапог.       Верис опустился к омеге и погладил его по голове, спине, на которой выступали лиловые синяки. Его не было так долго, что прислуга сумела их оставить. Он отставил шкатулку, поднял Ариса на ноги за подмышки и взял под колени, ухватывая руками. Тот взялся за шею, крепко прижимаясь.       — Понимаешь, почему ты должен был мне всё сказать? Потому что ты принадлежишь мне. И всё, что касается тебя, касается меня.       — Извините, хозяин, — быстро заговорил он, — я испугался… Что вы подумаете. Извините. — Уткнулся в шею и заплакал.       Разгорячённые слёзы бежали за воротник. Верис отнёс омегу в другую комнату, распорядился, чтобы его покои убрали, а к нему пригласили лекаря. Сам от Ариса не отходил. Помог переодеться. Раз через раз проскакивали ссадины, и Верис уже предполагал, что Сола он изобьёт ещё несколько раз.       Лекарь выдал целебные снадобья, чтобы раны заживали быстрее, и попросив на ухо, Верис сказал, чтобы тот осмотрел Ариса полностью. Насколько он здоров, целостен и пригоден к рождению детей, как омега. Лекаря вопрос не удивил, осмотрел, а Арис дал себя спокойно осмотреть, прощупать, ответил на вопросы касательно здоровья и всех репродуктивных функций.       — Он… меня не оплодотворял… — сказал Арис, прижимая руки к животу. — Сегодня был первый раз…       Верис выдохнул, но легче не стало. Лицо Ариса позеленело. Лекарь дал настойки успокаивающих трав, которые горничные заварили для омеги. Тот жадно пил, опаляя горло, а потом крепко заснул.       — Это ваш суженый? — спросил лекарь, не привыкший видеть беспокойство в господине.       — Будет.       — Он же…       — Неважно. Так распорядились Матерь и королева.       — Тогда я молчу. Вы всё правильно делаете.       Верис и не сомневался, что всё делает правильно.       Сол из дома сбежал, поэтому Верис связался с гвардейцами в городе и к концу дня беглец был найден.       — Он же раб! — кричал Сол со связанными руками перед Верисом.       — Мой, а не твой. Если тебе так нужен раб, купи своего.       Ответить на это было нечего. Верис усмехнулся и ударил кулаком по лицу, пока золото сияло на его костях. Он бил без продыху несколько минут. Зубы шатались, выпали изо рта, глаза заплыли, мясо отекло, а хлыст обвязал плетью левое запястье. От боли Сол не реагировал, но закричал во всю глотку, когда его мясо прожгло насквозь. Верис не улыбался, не наслаждался криками, он думал, что кусками нужно срезать мясо до плеча, пока беглец в сознании, а потом вернуться к Арису и надеется, что он забудет обо всём этом и будет играть покорного настоящего раба, как ранее, а потом станет настоящем суженым.       Сол отключился, когда Верис срезал третий кусок с кости. Из-за того, что золото было раскалённым, оно запаивало раны, и кровь не хлестала. Это был подарок милосердия от де Шеля к тому, кто его предал, хоть он и не был обязан.       Вернулся к Арису уже за полночь. Тот спал крепко, как уснул, на россыпи подушек, закрытый под замками. На его шее синели следы от чужих пальцем, а на плече были следы от зубов. Верис достал лекарские мази и нанёс их на открытые раны, а потом поцеловал омегу в лоб, желая ему крепких сновидений в лоне Матери.       Проснулся Верис в тёплых объятиях своего раба, который смотрел тёплыми, блестящими глазами.       — Здравствуйте, хозяин, — сложились его губы.       — Да… Как ты?       — Всё хорошо… Нужно только… снадобье… Если можно.       — Нужно.       Верис сам наносил мази, настойки заваривала прислуга. День отбытия сместился до выздоровления, но Арис подгонял, говорил, что готов, что потерпит.       — Я не хочу терпеть потом в постели, — прямо отвечал ему хозяин.       — Извините, — кланялся Арис и забывал обо всех своих неаккуратных словах.       На теле остались не только следы от прислуги, но и от золотых плетей, их Арис любовно трогал, поглаживал, со временем они сами остыли, пропали, но пока они были на его теле, он смотрел на них и, когда Верис спросил почему, Арис сказал:       — Я будто бы могу ощутить сквозь них Матерь.       О таком Верис никогда не слышал.       По отбытии Арис сказал, что будет скучать, что на немного, но он забыл, ради чего началось их маленькое приключение, а потом шкатулка снова оказалась в его руках, и он стал тем, кто ждёт момента, когда они прибудут в Вэрер.       — Спасибо вам, хозяин, — шептал в пути Арис, получая или отдавая шкатулку.       — Ты благодаришь не только за неё?       — Не только. Вы… Вы очень… Заботитесь обо мне.       — Я хочу, чтобы моя вещь находилась в надлежащем виде.       — Всё верно, — улыбнулся счастливо Арис. — И это замечательно. — Отблескнуло словами королевы, лишь на мгновение. — Нам не так много осталось, верно? — Омега взглянул в окно, пейзажи мало отличались друг от друга, но он словно ими наслаждался.       Они уже были далеко от Фокаля, и совсем несопоставимо от Маллоу, с которого началось странствие.       — Спасибо, что дали возможность узнать, что в ней.       — И до сих пор в ней может быть ничего.       — Может быть, но что-то гремит.       — Что-то да.       Что-то металлическое и маленькое бренчало в шкатулке, сталкиваясь с её стенками.       — После этого мы вернёмся в Фокаль? — спросил омега.       — В Марроу. В Фокале мне тяжело находиться. Слишком много гвардейцев и старых лиц.       — Поэтому вы уехали так далеко?       — Да. Чтобы ничего не видеть и жить там, где ничего не напоминает о былом.       — Вам… Хозяин… Тяжело?       — Нет. Мне это мерзко, как я говорил. Обо мне беспокоятся, как о хрустальной короне, но я не она. Если уж и похож, то на бриллиант.       Арис довольно улыбнулся.       — Вы знаете себе цену.       — Именно поэтому всегда готов пойти в бой.       Омега склонил голову. Пришлись по вкусу слова хозяина.       — Такие, как вы… Похоже, очень ценны для королевы… Я ничего об этом не знаю.       — Такие, как я, у королевы на полочке для хрупких вещей, как оказалось. Я не думал, что она знает о моём существовании, но узнала… И я стал одним из счастливчиков, что будучи низким по статусу лично с ней познакомился, а сейчас ведёт беседы, будто мы брат с сестрой.       — Звучит… очень здорово.       — Звучит да. Сестра говорливая.       Арис цвёл. Румянец пунцовыми пятнами покрывал его щёки. Косметики не хватало, лицо поблекло, но и таким, естественным, Верису раб нравился не меньше. Он хорош с любой стороны, с любыми украшениями, в любой одежде. Его не испортить. Ничем и никак. Кем бы он ни оказался, открыв они эту шкатулку. Будет лучше, если она будет пустой. Тогда можно будет придумать какую угодно историю, найти любое потерянное имя и приписать ему, а потом сделать де Шелем.       Арисом де Шелем.