По делам их

Разложив на столе нехитрый алхимический набор, Геральт еще раз пробежался по списку ингредиентов и рецепту. Роше устроился в кресле у не затопленного камина, закидывая ноги на решетку и, полуприкрыв глаза, наблюдая за ведьмаком. — А это часом не то зелье, которым ведьмаки друг друга глушат, чтобы стрелы вытащить? — Там тоже есть лилии, да, — Геральт, прищурившись, взвесил необходимую меру какой-то сушеной травы и кинул в колбу с круглым дном. — Но это человеческая версия, более мягкая и не токсичная. Поверь, если бы мне нужна была твоя смерть, я бы не стал всё так усложнять. Следующим, судя по резкому запаху, в колбу отправился спирт. Затем — что-то сыпучее и желтое. Неужели сера? Впрочем, Роше был слишком неискушен во всех этих чародейских делах, чтобы с уверенностью опознавать все ингредиенты. Методичность и аккуратность Геральта оказывали на Роше непривычно успокаивающее действие. И это он еще не пригубил зелья! Так-то ему действительно нравилась хорошо сделанная работа, заставляющая уважать мастера, — кем бы тот ни был, бронником ли, палачом ли, — а ведьмак определённо знал, что делает. Геральт кипятил, процеживал, толок что-то в ступке, добавлял ингредиенты по каплям или на кончике ножа и Вернон с трудом представлял, каким же должно быть сложное зелье, если вот это — простое. Однако за тем, как ведьмак ворожит над колбами и весами, было действительно приятно наблюдать. А неожиданное умиротворение вызывало не менее удивительное для Вернона желание поговорить. — Слыхал, что кастелян помер вчера ночью? — спросил Роше, не сводя с Геральта взгляда. — Сейчас как раз должна быть служба в святилище Кревы. — Отмучился, что тут еще сказать. А ты слыхал, что нельзя отвлекать того, кто делает для тебя зелье? Роше неопределенно хмыкнул, доставая трубку и закусывая мундштук, но не порываясь закурить. Рассматривая спину Геральта, испещренную следами кнута, которые остались после пребывания ведьмака в подземельях Ла Валетт, Вернон поймал себя на достаточно жестокой мысли, что будь у него немного больше времени — он бы куда раньше занялся ведьмаком и получил бы нужные ему сведения об убийце короля. И возможно Геральту не пришлось бы три дня болтаться на цепях. Впрочем, не исключено, что тогда Роше забил бы его до смерти. Конечно, в бою Геральт был положительно страшен — что не могло не вызывать уважения — а в драке на кулаках он отметелил Роше самым беспощадным образом, однако когда у ведьмака нет возможности глотнуть зелье или сотворить знак, да еще и он безоружен и не способен защищаться… какими бы крепкими ублюдками ни были ведьмаки, этому существовал предел, — как существовал и предел способности Роше держать себя в руках. Фольтест часто ставил ему это на вид. Смотря, как ведьмак рвет на мелкие части лепестки лилий, Роше почувствовал, как у него самого непроизвольно дернулся уголок рта. — А ведь возьмись тогда за плеть я, ты бы по-другому запел… — Что я говорил о том, чтобы не отвлекать? Хочешь мигрень или рвоту фонтаном на неделю? — Туше, — покачав головой, Вернон возобновил молчаливое наблюдение. На самом деле предложение Геральта помочь с кошмарами оказалось странно трогательным, и Роше осознал вдруг, что это приятно. По-человечески, просто приятно. Он не ожидал подобного. Эта его идея сделать зелье определённо выходила за рамки заказа на Вызимского призрака. Подобная, если называть вещи своими именами, забота была неожиданной. Не говоря уже о том, что возможность провести хотя бы ночь без сновидений, давно стала для Вернона пределом мечтаний. Хотя, если подумать, Геральт и в самом деле выручал его не только как вынужденного соучастника преступлений — прикрывая во время сражений или подхватывая, чтобы не дать сорваться в пропасть. Взять ту же ночь в пещере во время перехода через горы. Какой упоительной была возможность отпустить поводья, а потом забыться пустым как беззвездное небо сном! И после — в Лок Муинне… да, было хорошо. Весьма и весьма. Пожалуй, Вернон с уверенностью мог сказать, что был признателен Геральту за то своеобразное напоминание о том, что сам он еще жив. С точки зрения многих это было сущим бредом и свидетельством полного морального падения, но это работало для Вернона, а это главное. Напоминало те разы, когда он возвращался в Вызиму после долгой отлучки и слаще любых почестей и наград для него была возможность провести ночь в покоях его короля. Поутру снова становясь прежним угрюмым ублюдком, за закрытыми дверями он мог… о, он мог что угодно! Всё, что только пожелает его король!.. — Готово, — неожиданно объявил Геральт, вырывая Роше из омута размышлений. Когда ведьмак, потушив огонь под колбой, поднялся и потянулся, разминая спину, Роше с удивлением заметил, что от кровоточившей раны, которую он зашивал не далее как час с небольшим назад, остался лишь красный след с торчащими по бокам нитками швов. — Впору позавидовать. И что, уже совсем не больно? — Разве что первое время кожа будет чуть более чувствительна, — объяснил Геральт, собирая алхимический набор. Почувствовав, что Вернон стоит уже прямо за его спиной, он разве что чуть приподнял бровь, но не стал оборачиваться. — В хорошем или плохом смысле?.. — выдохнул Роше и не надо было обладать способностями к ясновидению, чтобы знать, что в следующее мгновение его рука осторожно коснется груди Геральта. — Оба. В этот момент Геральт всё же не удержался и развернулся. Слишком уж хотелось увидеть выражение лица Вернона в этот момент. И оно оказалось крайне любопытным — привычная хмурость смешалась с совершенно очевидным предвкушением и неожиданным для Роше волнением. — А если так?.. — Роше медленно провёл самой подушечкой указательного пальца вдоль уже зажившей раны. По тому, какой напряженной была его рука, несложно было догадаться, что бережность давалась ему плохо и требовала особой концентрации. А потом ладонь Роше очень легко и непринужденно соскользнула на талию Геральта, будто там ей самое место. — Ты в самом деле проверяешь, не больно ли мне? — Знаешь, как раздражает, когда ты пытаешься делать вид, будто не понимаешь? — Ты мне скажи. Однако говорить Роше не стал. Вместо этого, закрывая глаза, он подался вперед, чтобы осторожно, словно даже нерешительно прижаться губами ко рту Геральта. Точь в точь мечтательная девица. Крепкая такая и не очень юная девица, со щетиной и стойким табачным перегаром. А стоило Геральту обхватить двумя руками бедра Вернона и потянуть на себя, чтобы углубить поцелуй — под всеми слоями одежды «девицы» он ощутил еще и стояк. В самом деле — какой интересный человек этот темерский командир! О чем это он таком думал, наблюдая за процессом изготовления зелья, чтобы так распалиться? Впрочем, обстоятельно поразмышлять над этим вопросом Геральт решил позже. Не сейчас, когда от жадных поцелуев перехватывало дыхание, а их руки сталкивались и мешали друг другу, спеша поскорее избавить Роше от брони и одежды. — В следующий раз полный доспех надень, чтобы еще дольше тебя из него вытаскивать, — съязвил Геральт, кидая на пол на этот раз точно последнюю рубашку. В голове мутилось. Хотелось как можно скорее избавиться от последних преград, прильнуть кожей к взмокшей коже и ощутить жар человеческого тела. Роше точно в отместку впился зубами в его плечо, недалеко от оставленного стрыгой шрама. И это было по-настоящему больно. Но в то же время так заводило. Пожалуй, они друг друга стоят — переломанные и странные. Одного сломали мутации, магия и вечное ведьмаческое скитание. Другого — такие же люди, как он сам, и кровавое месиво непрекращающейся войны. Однако сейчас было не время для высоких материй. О подобных высокопарных вещах Геральт тоже подумает позже. Уложив наконец Роше на обе лопатки, Геральт замер над ним, опираясь на прямые руки и не без наслаждения вдыхая запах возбуждения. Взгляд медленно скользил от приоткрытых, раскрасневшихся стараниями Геральта губ, к шее, груди и, разумеется, ниже. Желающий полюбоваться хрупкостью и ранимостью не нашел бы в этом зрелище ровным счетом ничего привлекательного. Крепкие мышцы, шрамы, татуировки — вот и вся суть хмурого нахала Вернона Роше. Однако Геральта всё устраивало. В конце-то концов, если бы все до единого были одинаковыми сладкоголосыми и изящными, как чародейки, — не было бы это скучным? Иногда наступает то время, когда тебе хочется именно такого, — грубоватого, неотёсанного и чтобы щетина колола губы, когда целуешь. Решив не отказывать себе в удовольствии, Геральт урвал еще один смазанный поцелуй, а затем губами повторил путь, которым только что следовал его взгляд. Не то, чтобы идея отсосать никогда и никоим образом не привлекала Геральта, просто обычно находились более незамысловатые способы развлечься. Сейчас же на ум так удачно пришла мысль, посетившая его во вторую ночь после возвращения в Вызиму, — а может ли тихий и скрытный королевский шпион стать громким? Можно ли заставить его стонать в голос? Кричать?.. Одно дело в Лок Муинне, когда через полог палатки можно было услышать, как едят лошади у коновязи, а вокруг сновали любопытные солдаты всевозможных армий. В такой обстановке мало кто захочет устраивать концерт. Но кого опасаться тут, среди толстых каменных стен, когда даже охраны у запертой двери нет? У Геральта на руках все карты, и начать он собирался с козыря. В конце-то концов, он, черт подери, мутант, он создан, чтобы претерпевать лишения, которые не способен вынести человек. Уж точно он сможет не подавиться членом! Пусть даже навыки и несколько заржавели от долгого отсутствия практики. — Схватишь за волосы — откушу нахер, — предупредил Геральт, прежде чем опустить голову и наконец взять член в рот. Острый на язык ублюдок в кои-то веки промолчал. Он только сглотнул и весь напрягся, не сводя заворожённого взгляда с лица ведьмака, полностью передавая тому контроль. Он не направлял, не просил, так что Геральт решил полагаться на собственные предпочтения. Провести языком от головки к основанию и обратно. Прижаться губами к уздечке, плавно и ритмично втягивая щеки, чтобы создать как раз то самое давление. Сжать яйца — не слишком аккуратно, но не слишком грубо, и парой пальцев огладить кожу за ними. Услышать полный наслаждения вздох. Еще один. Немыслимым образом скосив глаза, Геральт увидел, что Вернон спрятал лицо в сгибе локтя, как будто не хотел показаться таким: раскрасневшимся, запыхавшимся и откровенно получающим удовольствие. Свободной рукой комкая в горсти простыню (услышал всё-таки угрозу!), он выглядел практически беспомощно — и всё равно Геральт не мог не осознавать его силу. А то, что эта сила в очередной раз сдалась перед ним, приятно льстило дурному, неправильному самолюбию, ведь кем Геральт точно не был — так это благородным рыцарем в сияющих доспехах. Дурных замашек у него хватало с лихвой, и именно сейчас он вовсю раскрывал ту часть своей натуры, которая хотела довести до исступления и крика одними только ласками. Хотела мучить. Начав медленно, погружая в рот едва ли самую головку члена, он достаточно быстро перешел к тому, чтобы брать резко и так глубоко, что член доставал до глотки, а слюна уже стекала по подбородку. Однако каждый раз, едва почувствовав, как Роше весь напрягается, Геральт неизменно останавливался. Слыша медленный выдох, полный скрытого разочарования, он неприкрыто упивался этим. Вернон, впрочем, ни разу не попытался его как-то поторопить. Одни боги знали, что творилось в его голове, но он лишь громко дышал и словно запрещал себе срываться на стоны. Геральту было искренне интересно, на сколько еще его хватит. Справедливости ради, держался он очень даже неплохо для человека, у которого отменно крепко встало от одних только поцелуев, хотя Геральт чувствовал бешеное биение сердца, чувствовал напряжение, и знал, что еще чуть-чуть, совсем немного и этот контроль рассыпется на мелкие осколки. Поэтому он добавил к губам резкие движения рукой — уж такого не выдержать — и мысленно возликовал, когда Роше глухо чертыхнулся и выгнулся, вжимая затылок в подушку. Судорожно вздрагивая и чуть приподнимаясь, Вернон смотрел одновременно на Геральта и сквозь него. Спастически сведенные пальцы замерли в воздухе, так и не коснувшись седых волос Геральта, и в этом зрелище было что-то по-дурному притягивающее. Момента не мог испортить даже солоноватый вкус вязкого семени, которое всегда так паскудно размазывалось по подбородку. Впрочем, хриплый вздох, что вышел у Вернона, и близко не походил на крик, поэтому Геральт не то, чтобы остался доволен. Переводя дух, он оставил звонкий поцелуй возле подвздошной кости, как раз возле кривой и расплывшейся татуировки бабочки, явно сделанной в подпитии или на спор (или на спор в подпитии). А потом несильно прикусил то место, которое только что поцеловал, — а нечего расслабляться! Вторая идея, постигшая Геральта не иначе как в порыве вдохновения, складывалась в нехитрый вопрос — а может быть не спешить? Если подумать, то до этого каждый чертов раз проходил в жадной горячке, как будто они изголодались и теперь стремились как можно скорее урвать свою долю удовольствия и умиротворенного забытья, пока нечто неуловимое, неназываемое и жуткое не настигло их. Но почему бы не попробовать иначе?.. Нет, под настроение и выдрать без каких-либо лишних слов и прелюдий было непередаваемо хорошо. Тем более с таким человеком как чертов Роше, с его-то упрямым стремлением вынести всё и даже больше — и получить от этого удовольствие. Но сейчас… может быть стоит добавить немного бережности и неспешности — и посмотреть, что получится? Как удачно, что заплечный мешок валялся недалеко от кровати и Геральту не так уж долго пришлось искать там масло того сорта, которое не применяется ни в алхимии, ни в уходе за оружием и броней и которым совершенно точно не заправляют лампы. Роше впрочем не оценил заботы. Поняв, что ему пока что предстоит удовольствоваться пальцами, а не членом, он недовольно скривился, что выглядело практически смехотворно со стороны человека, который должен быть непосредственно заинтересован в максимально обстоятельных прелюдиях. — Да ты издеваешься! — вместо благодарности проворчал он. — Если бы я издевался, бы связал тебе руки и обездвижил аксием. Или сначала обездвижил, а потом связал… разные есть варианты. — Роше от негодования аж воздухом поперхнулся. — Ты не посмеешь!.. — просипел он, поднимаясь на предплечьях. Геральт небрежно толкнул его в грудь свободной рукой, заставляя упасть обратно на постель. — Я вообще-то пытаюсь быть предупредительным, — возразил Геральт, глубже толкаясь уже тремя пальцами и безжалостно-сильно надавливая на всё то, на что следует надавливать, от чего Роше зашелся беззвучным стоном. — Прояви хоть немного благодарности! По совести, возмущение Роше его скорее развеселило. Понимает ли он сам, сколько в его недовольном ворчании самого что ни на есть кокетства? Ах, грубиян-ведьмак, как ты посмел помыслить о том, чтобы сделать что-то настолько возмутительное! Уморительное позерство! Ведь ясно как день: будь что не по его — Роше не будет терпеть и вмиг высвободится. Как будто Геральт не знает, что он держит ножик в сапоге и без колебаний пустит в ход оружие! В ту невероятно далекую ночь после пьянки во Флотзаме, когда оба настолько бессовестно надрались, что едва ли соображали, со стороны могло показаться, что подонок-ведьмак подло воспользовался тем, что пьяный вдрызг человек не окажет особого сопротивления — но ублюдок, похоже, только этого и добивался, и уж точно не являлся несчастной жертвой подлого Геральта. Впрочем, сейчас Геральт не хотел думать о той ночи, странной, смятенной, пропахшей водкой и чужим горем. У него были занятия куда интереснее, да и собственный стояк начинал уже причинять неудобство. *** Когда Геральт наконец занял куда более привычное обоим положение, Роше незамедлительно сжал коленями его бока и пятками надавил на бедра, понукая поторапливаться. — Слушаю и повинуюсь, — усмехнулся Геральт, проникая в распалённое, жаждущее и удивительно податливое на этот раз тело и упиваясь тем, как выражение угрюмой нетерпеливости на лице Вернона на мгновение сменилось самым настоящим наслаждением. Он даже глаза закатил, как будто только этого ему не хватало для полного удовлетворения, и медленно выдохнул приоткрытым ртом. — Мог бы и поблагодарить, — склонившись ниже, шепнул Геральт ему на ухо. — Тебе явно нравится. — Да что с тобой сегодня?! — Мне прекратить?.. — невинно осведомился Геральт, и Роше раздраженно оскалился. — Не. Смей. — Его рука метнулась вверх и, болезненно-крепко схватив Геральта за волосы. — Не смей, — почти прошипел он, прежде чем впиться поцелуем в шею Геральта, в который уже раз оставляя засосы поверх татуировки женщины с щитом и мечом. Мир расплывался, сменяясь самыми что ни на есть простыми, примитивными вещами — тяжелым дыханием, звуками мокрой от пота кожи, липнущей к коже, скрипу кровати и неспособности произнести хотя бы одно слово связно. Всё свелось к одной точке между ними, от которой по телу разливалось жгучее и такое желанное сейчас наслаждение. Геральт скорее бессознательно почувствовал, что Вернон близок — приоткрыв рот, тот одновременно пытался податься навстречу и изгибался, словно не в силах противостоять нахлынувшему удовольствию — и, подчинившись неожиданному порыву, закрыл его рот ладонью. Не поднимая век, Вернон прильнул губами к ладони с таким пылом, словно ничего более желанного сейчас не мог представить. С невероятным упоением он влажно целовал, слегка задевал зубами, проходился языком по основанию пальцев, и напрягался всё сильнее. О, он был так близок. Геральт видел, чувствовал, что ему хорошо, и больше не пытался контролировать себя. Ну уж нет, он собирается получить всё, что ему только позволят, и Роше позволял, полностью сдавался на его милость и лишь покрывал поцелуями ладонь, грубо зажимавшую его рот — пока не замер, напрягаясь так, что трахать его было уже почти больно, и Геральт ощутил, как дрожит бесстыже-громкий стон, заглушенный его ладонью. И именно осознание, что он сделал это, он заставил кричать, толкнуло Геральта за грань. *** Давно он так не радовался тому, что завтра не надо в седло. Роше запрокинул голову, тяжело дыша и чувствуя, как семя стекает по внутренней стороне бёдер. Надо бы помыться. Но так лень… Он ограничился тем, что обтерся рубашкой Геральта, которую, не глядя, поднял с пола. На шее приятно ныли следы укусов — несмотря на неожиданный порыв нежничать, нахлынувший сегодня на Геральта, он не забывал напомнить о том, на что способен, о том, что он сильнее. Это было приятно само по себе, — ведь чем грубее, тем интенсивнее, тем ярче. Да и, пожалуй, можно было сказать, что у Роше имелась определённая слабость к силе… Пока Вернон чуть дрожащими руками на ощупь искал, чем бы утереться, Геральт, не одеваясь, подошёл к столу и снял со штатива колбу. — Отлично, как раз всё остыло. Только не пей всё залпом. Два глотка — и хватит. Оставь на потом. Посмотрев зелье на свет, он протянул колбу Вернону. Тот, выпустив из руки рубашку, приподнялся на локте, скептически покосился на зеленоватую жижу, понюхал, но затем, очевидно, решил, что ничего не теряет, и сделал пару больших глотков. На вкус снадобье было даже не мерзкое, как он предполагал. Скорее терпкое, как самый обычный травяной настой, и Вернон уже подумывал спросить, не подсунул ли ему ведьмак липовый чай под видом зелья, когда осознал вдруг, что если попробует подняться — то не устоит на ногах. — Какая крепкая дрянь, — только и произнес Роше, чувствуя, как слабость стремительно охватывает всё тело. — Трисс знает толк в зельях, — хмыкнул Геральт, снова ставя колбу в штатив и возвращаясь в постель. — До своей комнаты ты явно не дойдешь, так что давай, — он похлопал ладонью по постели рядом с собой, — не заставляй просить дважды. Вернон повалился на кровать с грацией мешка муки. Сквозь подступающее беспамятство он еще успел почувствовать горячую руку, аккуратно погладившую его по плечу, и услышать негромкое, самую чуточку насмешливое: «Отдыхай, командир, даже тебе это нужно иногда». А затем в разуме воцарилась блаженная пустота. Кромешно-черная как беззвездная ночь вдали от Вызимы, когда тучи закрывают небосвод. Костер прогорел, даже угли погасли, и уже не разглядеть, где небо, а где земля. Ты находишься посреди нигде. И как же здесь хорошо! Темно. И тихо. Пока темнота не заговорила. Тем самым голосом, который Вернон так хотел услышать снова — и слышал только в кошмарах. — Тебе не уйти. — На спине выступила испарина. — Не уйти. — Холодная рука с усохшими пальцами схватила его за горло. — Ты уже ушел раз, и тебя не было, когда ты был нужен. Больше никогда. Чудовищной силы рывок поднял его на ноги и поставил перед запертой тяжелой дверью. Роше не знал, что именно его ждет, но отчётливо понимал, что там не будет ничего хорошего. На краю сознания еще маячило осознание того, что всё это — сон, и Вернон попытался было закричать (крик помогал проснуться — он не раз будил так сам себя), но холодная рука крепко держала его горло, не давая вдохнуть. Боги, как он хотел проснуться! Дверь медленно распахнулась. *** О новостях Роше обычно узнавал одним из первых. Не зря же он содержит всю эту ораву информаторов, платя за сведения когда добрым словом, когда монетой, когда гарантией защиты, а когда — обещанием всё-таки не сломать кадык и не вздернуть на ближайшем суку. Поэтому о случившейся в Вызиме трагедии Роше узнал еще прежде, чем ступил в ворота замка, и по возвращении немедленно поспешил в королевский флигель. Весь замок словно вымер — затих, точно в ожидании неминуемой страшной бури, которая сотрясет стены до основания, и эта безжизненность пугала, хотя бы потому что в королевском замке не должно быть такого гробового молчания. В покоях Фольтеста было так же жутко, мертвенно тихо и в придачу темно. Лишь гаснущее пламя камина освещало ссутулившуюся фигуру Фольтеста, который сидел в кресле, придерживая отяжелевшую голову рукой. Золотой кубок почти выпал из другой руки, которая, обмякнув, лежала на подлокотнике. Роше не надо было подходить близко, чтобы понять, что его король пьян. — Мой государь, — негромко произнес Роше, обозначая своё присутствие. Фольтест не отреагировал. — Отправить за ведьмаком погоню? Самое большее через три дня он будет на виселице. Или я займусь им сам и он пожалеет, что появился на свет. Фольтест медленно покачал головой. — Думаешь, я бы выпустил его из замка, если бы хотел его смерти? — глухо спросил он. — Ведьмак лишь сделал то, о чем я просил: если не спасти, то избавить от страданий её и… и всех нас… Не договорив, Фольтест с осоловелым удивлением оглянулся, точно сейчас лишь осознал, что в комнате он не один. Затем заметил кубок в своей руке, осушил его с отчаянной поспешностью человека, который надеется хотя бы в этом обрести утешение, и снова потянулся к бутылке вина на столе рядом. Обнаружив, что она пуста, Фольтест раздраженно столкнул бутылку на пол. Стекло глухо звякнуло о камень. Обойдя осколки, Роше услужливо откупорил новую бутылку. Он знал, что эта будет уже лишней, но, право, не ему указывать королю, как следует переживать горе. К тому же его собственный опыт показывал, что выпивка помогает. Вопрос только в количестве. Однако Фольтест пока что не достиг этого уровня опьянения, когда забытье заменяет наконец мучительную боль, — похоже, он лишь растравливал себя, раздирая кровоточащую рану. Медленно, запинаясь, Фольтест рассказывал историю Адды Белой, — которую Роше уже слышал от него, — историю о том, как он в один день лишился любимой женщины и их ребенка. О том, как принцесса вернулась с того света в облике стрыги, когда Фольтест уже наконец примирился с потерей. О том, как в Вызиму прибыл ведьмак Геральт, взявшийся расколдовать стрыгу, и как Фольтест впервые обнял дочь, такую странную, испуганную и озлобленную, готовую рычать и лязгать зубами на любой резкий звук или неосторожное движение. О том, сколько ушло золота на лекарей, чародеев, знахарей, жрецов и учителей, сколько потребовалось вложить сил, прежде чем наконец Адда Белая смогла показаться на глаза своим подданным. О том, как проклятье вернулось, и тому же ведьмаку Геральту пришлось убить обезумевшую девушку во дворе старого замка, который стрыга избрала своим пристанищем… Фольтест говорил и говорил, и каждое слово сочилось беспредельным отчаянием. Однако в это отчаяние уже вплетались ноты гнева. — Суки! Какие же суки! — неожиданно воскликнул Фольтест, порывисто вскакивая и сразу же чуть не падая. Покачнувшись, он ухватился за спинку кресла и погрозил камину. Роше показалось, что золотые перстни на мгновение блеснули красным, словно руки короля были в крови. — Ведь всё это они назло мне! — почти прорычал Фольтест, с ненавистью смотря на потухающий огонь. — Отдаться королю? Юбки слетают точно по волшебству! Понести его ребенка? Как так можно, он же проклят! Его дочь стала стрыгой! — он обернулся к Роше так резко, что расплескал половину вина из кубка. — Думаешь, я не знаю, что они пьют кровяной чай наутро после того, как ушли из моих покоев? И даже если не пьют — то всё равно ничего не выходит, ничего… — Он шагнул было к камину, но снова пошатнулся и вцепился в подголовник с такой силой, что костяшки побелели. С остервенелой, жуткой злобой Фольтест уставился на пламя, тяжело дыша носом и что-то беззвучно бормоча, пока не гаркнул: — Да в темницу этих тварей! Всё это тупое, бесполезное стадо! Там им место! Ты-то придумаешь, что сделать с оравой баб, а? А, Вернон?! — Роше не успел ответить: гнев короля сменился гнетущей слабостью так же резко, как вспыхнул, и Фольтест, закрывая глаза, вздохнул. — Плевать. Плевать. На всё плевать… Не глядя на Вернона, он вытянул чуть дрожащую руку с кубком. Роше послушался молчаливого приказа. Фольтест выпил вино в несколько глотков и тяжело вдохнул. — Когда милостью Мелитэле Луиза благополучно разрешится от бремени — всё изменится, всё. Но сейчас… — он перевёл взгляд на Вернона, и выглядел в этот момент до того человечным, как будто даже вовсе не был королем, что Роше стало не по себе. Каким бы черствым ублюдком ни сделала Вернона служба, сейчас он поймал себя на том, что у него ёкнуло сердце. Несмотря на корону, Фольтест выглядел простым испуганным мужчиной, отцом, который потерял дочь и не знал, как дальше жить, — но в то же время он оставался монархом, в жизни которого ничего не бывает «просто». «Простые» прихоти королей меняют карту мира, заставляют десятки сотен людей сняться с места, взять оружие и отправиться в бой, а уж смерть единственного ребенка… страшно подумать, в какую бездну Фольтест может ввергнуть страну, потеряв голову от горя. Фольтест в гневе был страшен, но Фольтест в отчаянии был для Роше ещё страшнее. И тогда Роше сделал единственное, чем он был в состоянии помочь. Он обхватил лицо Фольтеста ладонями и жадно прижался губами к его губам. Не из ревнивого желания напомнить о себе или доказать, что он лучше их всех — всех, у кого точно по волшебству слетают юбки, — но лишь потому что он мог. Потому что у него не было верных слов, чтобы заглушить боль. — Холера, каков наглец! — выдохнул Фольтест, когда Роше ненадолго прервался и отстранился. — Но вы любите это, — возразил Роше. Вместо ответа Фольтест снова притянул его к себе, целуя настолько пылко, что едва ли смыкал губы, и исступленно-крепко обнимая. Не было клятв, не было просьб не оставлять, — ничему этому не осталось места в жадных объятиях. *** Вздрогнув, Роше понял, что это сон. Черт. Видимо, долгая скачка совсем его вымотала, раз начал засыпать на ходу. Тряхнув головой, он потянул дверь на себя. В покоях Фольтеста было жутко, мертвенно тихо и в придачу темно. Лишь гаснущее пламя камина освещало ссутулившуюся фигуру Фольтеста, который сидел в кресле, придерживая отяжелевшую голову рукой. — Мой государь, — негромко произнес Роше, обозначая своё присутствие. Фольтест медленно покачал головой. — Ты знаешь, что твои друзья умерли, потому что тебя не было рядом, чтобы защитить их? — негромко спросил он. Жгучая, точно кислота, волна гнева и ужаса окатила Вернона, он подавил порыв отшатнуться — и снова оказался перед запертой дверью. И снова открыл её, повинуясь чьей-то чуждой воле. И снова шагнул в комнату, страшась того, что увидит там, но совершенно неспособный противостоять этому порыву. Лишь гаснущее пламя камина освещало ссутулившуюся фигуру короля, который сидел в кресле, придерживая отяжелевшую голову рукой. Роше видел почерневшие пальцы, видел проступившую на лице сетку вен. — Ты знаешь, что мой сын умер, потому что тебя не было рядом, чтобы защитить его? — спросил Фольтест. …И снова зловещая сила толкнула его вперед. И снова он зашел в королевские покои, чтобы обнаружить там Фольтеста. Увенчанный короной череп уставился на него пустыми глазницами. — Ты знаешь, что я умер, потому что тебя не было рядом, чтобы защитить меня? А вокруг теснились стервятники. Ублюдки уже тянули когтистые лапы к Фольтесту, чтобы разорвать его останки, а потом разодрать в мелкие клочья всё, что тот оставил после себя. О, как Роше ненавидел их! Этих мерзких падальщиков! Ярость разгоралась всё сильнее, Роше чувствовал, как этот пламень прожигает его грудную клетку изнутри. …и снова медленно распахнулась дверь. Кошмар длился и длился и — что самое жуткое — проснуться он не мог. *** Геральту же не спалось. Заживавшие ссадины и ушибы зудели, а еще жутко хотелось есть (привычный, но оттого не менее неприятный побочный эффект быстрого исцеления — на восстановление требовались силы и каждый раз просыпался зверский аппетит). Утолив голод жесткой как подошва вяленой говядиной, которую он нашел в своем бездонном заплечном мешке, Геральт глянул на разворошенную постель. Вернон кажется и пальцем не двинул: уснул в том же положении, в каком упал на подушку. Небо и земля по сравнению с тем, как он обычно метался будто улегся в муравейник. Молодец Трисс, хорошее зелье. Спать Геральту по-прежнему не хотелось. Он потянулся, откидываясь назад на стуле так, что тот затрещал, и подумал, что раз дремота всё равно не идет, то можно заняться делом. Ведь помимо снотворного зелья в заметках Трисс нашлось еще одно любопытное снадобье. Хотя название, на взгляд Геральта, ему придумали слишком уж высокопарное: «Лазурная туманность» (ох уж эти маги!). Если верить описанию, эта пыльца в пределах зоны действия показывала следы перемещения живых и — что важнее — неживых существ за последние сутки. Геральту удалось изготовить всего несколько щепоток и на это ушли его последние запасы редких ингредиентов. Пёс знает, когда еще он раздобудет все эти минералы и части чудовищ в таком количестве, так что у Геральта имелась лишь одна попытка. И поскольку подозреваемый также был один — Геральт оделся и направился к гробнице Фольтеста. Охраняли её не то, чтобы тщательно, и, применив знак, Геральт отправил единственного стража в сон. Пусть и этот выспится, ночные караулы — удовольствие сомнительное. Возле гробниц не ставили фонарей — зачем тревожить мертвых светом? — впрочем, Геральт видел и так. В темноте бересклеты и цветы казались синеватыми, а белые статуи двух женщин выступали из мрака зловещими серыми силуэтами. Адда Темерская навеки замерла в молитве к богам, которые не пощадили ни её, ни её ребенка. Адда Белая же выглядела куда более мягкой и снисходительной, чем при жизни — и всё равно удивительно высокомерной. Геральт ненадолго замер возле её надгробия. Пожалуй, он жалел о том, что ему пришлось убить девушку. Но иного выхода не было. Либо опасное для жизни безумие проклятья, либо вечный покой. Впрочем, он пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям и сожалениям. Вытащив из кармана склянку с пыльцой, Геральт высыпал эти жалкие крохи на ладонь. Если только Трисс не слукавила в своих заметках, сейчас он сможет понять, обрели ли покойные настоящий покой. Сдув пыльцу, Геральт увидел, как от его ладони на несколько футов вокруг вытянулись ярко-лазурные, бесплотные нити. Завихряясь и запутываясь, они накрыли гробницы и растения тускло переливающейся сетью. При этом сеть не замерла неподвижно, она продолжала виться, раздваиваться и переплетаться, тонкими линиями вычерчивая в воздухе малейшие следы движения. Геральт видел точно нарисованные очертания полета птиц, видел, как лист спланировал на подол мраморного платья Адды Темерской, видел, как ветер колыхал ветви бересклетов. Однако против ожидания, вокруг гробниц оставалось тихо. А вот у входа в огороженную часть сада, в отдалении от могильных плит, нити слились в очертания чуть мерцающей фигуры. Если очень хорошо постараться, можно было разглядеть (или вообразить), что у неё на голове шаперон. Фигура долго стояла, сложив руки на груди, а потом подошла ближе к гробнице Фольтеста и уселась на землю в ногах могильной плиты, прислоняясь к мрамору спиной. Геральт смотрел на тускло поблескивающие нити, окутавшие фигуру, понимая, что начинает злиться. И это — всё?! Он потратил столько бесценных ингредиентов, которые потом искать по всему континенту, только чтобы узнать, что прошлую ночь Роше (или такой же любитель капюшонов) провёл у гробницы покойного короля?! А сотканная из сияющих нитей фигура всё сидела и сидела, — пока не поднялась и не направилась прочь от могил. Геральт хотел было последовать за ней, но светящиеся нити начали стремительно тускнеть и гаснуть одна за другой. — Нет, стой! Стой-стой-стой! — Геральт неосознанно потянулся к фигуре, будто силясь остановить. Разумеется, фантом прошел сквозь его руку — и истаял. Призрачный свет погас, оставляя синевато-черные бересклеты и мрачные статуи. — Холера! — выругался Геральт. Пожалуй, об этом провале сообщать Роше он не будет. *** Граф Майенн вернулся с траурного бдения по кастеляну уже глубокой ночью. Не то, чтобы они были большими друзьями при жизни де Брие, но граф просто не мог не засвидетельствовать своего уважения к покойному. Ведь так полагается. Скинув на руки заспанному слуге тяжелый плащ, Майенн приказал принести ему вина, разведённого холодной водой: самое то, чтобы промочить горло и отвлечься от всех этих заунывных молитв. Старика кастеляна, конечно, жаль, но, право, это было ожидаемо. Он так долго хворал! Супруга графа уже отправилась в свои покои, чтобы там еще час при помощи служанок избавляться от всех двенадцати платьев, пяти корсетов и трех нижних рубашек. Нарядилась на похороны как на свадьбу! Впрочем, сам граф также не испытывал особой печали. Напротив, — раз кастелян покинул этот грешный мир, то самое время регенту назначить на эту должность нового человека. Кого-то благородного. Мудрого. Наделенного множеством добродетелей. Кого-то вроде графа Майенна. От мыслей его отвлек слуга, принесший вино. Взяв кубок, граф Майенн подошел к окну, смотря на темный ночной сад, который патрулировали стражники с фонарями. Он слышал, как во время бдения шептались, мол, де Брие убил Вызимский призрак, но считал, что это брехня. Любой, кто видел кастеляна в последние дни, мог с уверенностью сказать, что тот не жилец. Сам граф призрака не боялся. По крайней мере, он всем так говорил. Майенн прикоснулся к амулету на груди. Тайком нанятый в Новиграде маг (на открытое сотрудничество с чародеями сейчас косо смотрели) обеспечил защиту особняка и заверил, что никакой нежити не пробраться сквозь завесу и не навредить носителю амулета. И всё же Майенн чувствовал легкую тревогу. Как-никак, уже погибло четыре благороднейших мужа, и, пожалуй, ему в самом деле не хватает их общества на охоте. Может не всегда эти четверо пребывали в ладах с монархом, но кого нельзя в этом упрекнуть? Фольтест — мир его праху — обладал тяжелым характером и категорически отказывался позволять вертеть собой как марионеткой. А пойдешь ему наперекор — и как бы он на тебя свою псину не спустил. Сейчас же, когда Темерия только-только начала приходить в себя после восстания Ла Валеттов, как вообще определить, кто на чьей стороне? Майенн был не очень доволен регентством коннетабля Наталиса. Как-никак, хороший военный не значит хороший политик. Нет, конечно, Наталис — настоящий самородок. Пожалуй, Фольтест поступил правильно, вверив ему командование и пожаловав должность коннетабля, ведь даже на навозных кучах вырастают цветы. Но в сущности он никто. Простолюдин вроде Наталиса не может рассчитывать на уважение и поддержку по-настоящему достойных, и если бы не ублюдок Роше, который чуть ли не на руках принес на совет королей наследницу Фольтеста — никто из благородных не пошел бы за Наталисом. А кровь — не вода. С ней надо считаться. По крайней мере на тот момент это был самый главный аргумент в борьбе за корону. Граф скривился, увидев, как один из стражников в саду задремал, опираясь об алебарду. Распахнув окно пошире, он отчитал мужика на чем свет стоит. Ух, суки, ни на секунду нельзя отвлечься! Надо всех пасти как какой-то псине! Что же до королевских собак… в чем точно надо отдать должное ублюдку Вернону Роше, так это в том, что он не побоялся рискнуть головой, чтобы вызволить девчонку. Мало кто способен на такое безумие: в одиночку напасть на битком набитый солдатами лагерь. Поговаривали, Роше и самого чародея Детмольда прирезал как свинью. (Впрочем, мало ли что болтают на площадях и в людских; прислугу послушаешь — так те расскажут, что кошки домовых своим молоком выкармливают!) Да, такие ублюдки идут до конца, и если только они присягнут тебе, у тебя не будет более преданного слуги. Только вот эта псина, кажется, выбрала служить одному лишь трупу короля и его соплячке-дочери. Поразительная недальновидность! А ведь Роше только строит из себя неотёсанного кмета, который в скатерти сморкается. Он куда умнее, чем пытается выглядеть. Самое удивительное в том, что кто-то даже покупается на такое враньё. Но, нет, графа Майенна ему не обмануть. Граф-то понимает: чтобы продержаться столько лет у трона надо очень, очень хорошо соображать и разбираться в людях, а ублюдок не один год с завидным успехом лавировал в мутных водах политической жизни столицы. Чего стоит история с охраной Её Величества! Граф Майенн настойчиво предлагал сформировать особый отряд стражников из лучших солдат, какие только у него служили. И кто, как не Роше науськал Наталиса против такой идеи? Ведь в итоге охрану Её Величества возглавила деваха из Синих Полосок. Это было, конечно, досадно, но не всё ли равно? Роше и так почти покойник. В политическом смысле. А скоро и в буквальном. Если его ведьмак в ближайшее время не найдет способа справиться с призраком — Синие Полоски и их командир ненамного переживут своего венценосного создателя. Если же ведьмак справится… пожалуй, Майенн даже в таких обстоятельствах придумает способ избавиться от надоевшей ручной собачонки Фольтеста. А потом… а потом, когда этот овод перестанет жужжать свои советы на ухо Наталису, открываются интереснейшие перспективы. Например, можно уговорить регента и совет подыскать Её Величеству мужа (консумацию, разумеется, отложат до вступления девчонки в возраст; в конце-то концов, они же не звери и не зерриканцы!). И не в соседних странах, а в родной Темерии. Кого-то достойного, кто смог бы стать опорой и защитой, кем-то, на кого Анаис сможет положиться после всех невзгод и трагедий, обрушившихся на бедолагу в столь юном возрасте. Сам граф для подобного уже староват — да и благоверная его пребывает в отвратительно добром здравии — но старшего сына уже как раз пора женить. Немного церемоний — и вот уже род графа как никогда близок к короне. Пока Её Величество неспособна взвалить на свои хрупкие плечи всю тяжесть власти, супруг вполне может править вместо неё. Да и после… будем откровенны — как будто Анаис когда-нибудь допустят править по-настоящему. Женщина на троне — еще чего! У них, слава богам, не Ривия! Допив вино, граф Майенн вздохнул. Что ж, план, конечно, упоительно хорош, но слишком уж много «если». Если Наталис даст согласие, если удастся найти лазейку в законах, позволяющую отказаться от института регенства при наличии совершеннолетнего супруга… надо будет хорошенько подумать. Утром он обязательно наведается к знакомому законнику, тот ученый видный, может и разыщет способ… Граф Майенн отвернулся от окна, так и не увидев, что через стену сада перемахнула черная фигура.