Мир лишь луч от лика друга

Телега тряслась по неровной дороге, и нога взрывалась болью от каждого неосторожного толчка. Болело всё тело, мучительно выкручивало суставы, тянуло жилы, и от боли заходилось сердце, трудно было дышать, и Ричард отчаянно цеплялся за беспамятство — но чувствовал боль даже там. Дик не мог толком открыть глаза. Он то спал, то всплывал на поверхность, жадно ловя солёные морские нотки в степном воздухе, но с каждым разом их становилось всё меньше и меньше. И от этого хотелось заскулить. — Сейчас, мой герцог, сейчас, — МакФэрли. — Чего стоишь, недоумок, принеси ещё сена! Смотри, как его растрясло! Да побольше, побольше тащи, чтобы как в колыбельке устроить!.. Ричард сглотнул и тут же ощутил губами прохладное горлышко кувшина. — Пейте, мой герцог. Молоко — вам сейчас надо. Ох, тан Ричард, бедовая вы голова… Это действительно было молоко — ещё парное, густое и сладкое. От удивления Ричард даже открыл глаза и сощурился на солнце. МакФэрли нависал над ним, будто обеспокоенный утёс. — Очнулись! Ну, наконец-то. Коннахт! Иди, сообщи маршалу, что Его Светлость очнулся! Мой герцог, — он наклонился к Ричарду, чуть не зацепив какой-то шест, на котором был натянут плащ, видимо, играющий роль навеса, — хотите что-нибудь? Повернуться? Поесть? До ветру надо? Дик невольно засмеялся, щурясь от света. В груди было ярко и тепло, как будто там тоже было солнце — ласковое и любящее. За него беспокоились. Его любили. Арно подъехал тогда, когда Ричарда уже успели отнести в кусты и вернуть обратно. — Ну, хвала Создателю, — выдохнул друг, спешившись. — Узнаёшь меня? Ричард оторвался от кружки с бульоном и прищурился. — Что-то вертится на кончике языка, — задумчиво протянул он. — Сейчас я вспомню, вот сейчас… Кто же это может у нас быть, встрёпанный и бьющий крыльями, как наседка? — Иди ты! — Арно несильно толкнул его в плечо и Дик рассмеялся, пожав ему запястье. — Тебе смешно, а ты ведь неделю в беспамятстве провалялся. Дик удивлённо моргнул и осмотрелся. Действительно, вокруг была степь, а гор не угадывалось даже на горизонте, но он не обратил на это внимания. Стыдно. — Арно, я ведь ногу сломал, — сказал он растерянно. — Не голову проломил. — Молодец какой! — Арно присел рядом и привалился плечом. — Ты мне раз пять уже сказал, что сломал ногу. Не помнишь? Тебя как достали из того колодца, привели в себя, а ты смотришь на меня мутными глазами и говоришь “Арно, я ногу сломал”. А на следующий день, как тебя с обозом отправили обратно, я пришёл попрощаться, а ты мне опять: “Арно, я ногу сломал”. Я чуть умом не тронулся. Ричарда передёрнуло. Это даже звучало жутко. Впрочем, были вопросы и поважнее. — А как Росио? — О! — Арно хлопнул себя по коленям. — Это ты спрашивал восемь раз. Надеюсь, повторю в последний: всё с ним в порядке. Твоими стараниями. Нам всего лишь пришлось удерживать его от того, чтобы он за тобой не сиганул. Вчетвером удерживать, Ричард! В животе свело от холодного ужаса. — Глупо вышло, — продолжал Арно. — И ведь он намекал, ты понимаешь? Эта зараза с самого начала знала, что не альфа. Ты ведь ему постоянно рассказывал о том, что с ним должно происходить перед гоном, а у него всё было совсем по-другому. И наш умница, конечно, сделал свои выводы, всё понял и — решил никому не говорить! Я бы его убил, веришь? Ричард закрыл лицо рукой и глухо застонал. — Он думал, что ты его отправишь обратно? — Конечно, и правильно думал! Оставлять омегу на войне — безумие. Я готов, как приедем, Святому Алану свечку поставить, что ты оказался с нами, и всё обошлось. — Тогда уж и Октавии, — Ричард решительно допил бульон и отставил кружку в сторону. — Арно, ты понимаешь, как нам повезло? Адгемар был омегой. Пробуждённым, очень сильным омегой. Если бы не Росио, я бы не справился. Арно мрачно ссутулился. — Понимаю, — пробурчал он. — И мне не нравится это всё, Ричард. Мы победили, но ценой таких совпадений, что мне впору поверить в магию. — Адгемар знал, что я там буду, — тихо сказал Дик. — Я полагаю, несложно было догадаться. А дальше он бы завлёк мою стаю. Меня бы растерзали на месте, потому что я слишком опасен, а все мои Секачи присоединились бы к стае Адгемара, потому что когда омега зовёт, альфа не может не прийти. — Ты же смог удержаться. — А у меня уже был Росио. Кстати, как он там оказался? Мы же оставляли его в Барсовых Вратах? Арно злобно хохотнул и выпрямился. — А этот подарок судьбы выбил дверь, покалечил двух охранников и сбежал, едва оседлав коня. Отряд Феншо еле догнал его. — Он почувствовал Адгемара, как думаешь? — Я думаю, — медленно сказал Арно, — он почувствовал, что ты в опасности. Друг повернулся к нему, и в последних лучах солнца его глаза сверкали, как угли догорающего костра. — Рамиро-младший сошёл с ума, почувствовав смерть Ричарда Горика, а Горик и альфой-то не был. Я думаю, друг мой, что Рокэ уже всё решил, причём задолго до того, как мы подошли к Барсовым Вратам. И решил, и выбрал, и лично я не собираюсь вмешиваться, хотя бы потому, что это бесполезно. Они сидели молча до тех пор, пока у Ричарда не начала кружиться голова, а произошло это позорно быстро. — Отдыхай, — Арно настойчиво помог ему лечь и сам устроил поудобнее ногу в лубке. — Тебе очень досталось. Как доедем до цивилизации, нужно будет пригласить лекарей. — Я просто устал, — слабо запротестовал Ричард. — Первые дни у тебя были синие губы. Ты задыхался. Этот гон тебя надорвал. Дик промолчал. Арно был прав — неделя гона, неделя постоянного контроля себя и тех, кто ему подчинялся; неделя, когда он был быстрее и сильнее любого обычного человека, не чувствовал ни боли, ни усталости, а раны затягивались на глазах… За всё нужно было платить. А с бесноватых сама их суть брала с предвзятостью гоганских ростовщиков. Арно пожал ему на прощание руку и пообещал прийти чуть позже. — Росио… Росио обижен, Дик. Ходит, как ежан. Вам бы поговорить, но пока он разве что на дуэль тебя вызвать может. — С его точки зрения я отверг его, — Ричард зажмурился. — Ухаживал за ним почти месяц, а потом отверг. Я понимаю, почему он обижен. — Он остынет, — твёрдо сказал Арно. — В конце концов, такая красивая история любви не может бесславно закончиться. — Говоришь, как Колиньяр. — А пусть даже так. Иногда и от него можно услышать что-то дельное. Ричард закрыл глаза. Судя по звукам, Арно залез в седло и зачем-то подъехал вплотную. — Я вот что ещё думаю, Дикон, — хитро пробормотал он, — если Рамиро-младший был омегой, а в роду Повелителей Ветра до него омег не было, значит, это пришло от кого?.. Кто у нас из исторических персоналий был синеглаз и упрямо пытался проследовать за Рамиро-старшим на стены крепости? Глаза распахнулись так, что аж лоб заломило. — Зачем ты мне это сказал?! — воскликнул Дикон. — Я же теперь… Я теперь об этом всё время буду думать! — Ну, я же думаю! Уже неделю думаю! Зачем мне страдать одному? Мысль уже заработала, достраивая пугающую цепочку: Святая Октавия — омега, которая передала свою кровь Рамиро-младшему и — Октавию?.. Значит, Оллары… — Я тебя ненавижу, — сглотнул Дик. — И хочу тебе сказать, что ты явно понабрался от Колиньяра! Какая подлость, граф Савиньяк, я ведь тяжело болен. Что дальше? Чем ещё порадуешь? Смелее, я всё равно сбежать не могу от тебя с твоими кошкиными откровениями! Арно захохотал. — Нет уж, спи! Завтра поговорим. Есть у меня кое-какие мысли о Святом Адриане, тебе понравится! Он уехал, не оборачиваясь, но даже если бы между ними не было связи, даже по его спине было видно, насколько же он доволен собой. Ричард выругался и откинул голову на соломенное изголовье. Вот же кошкин Савиньяк!.. Не думать не получалось. От одной мысли, что в крови Олларов таится то же, что проснулось сейчас в Рокэ, то же, что полыхало в Адгемаре, пробирало морозом. Омег всегда считали слабыми, сладострастными существами, но альфы знали и чуяли их силу, их неприкосновенность. Альфа жаждал бы овладеть омегой, произвести впечатление, показать ей свою силу, но никогда — убить или навредить. Потому-то юных омег, стоило их опознать, с особым тщанием выпаивали щитолистником, лишь бы задушить гибельный пожар ещё до того, как затлеют первые угли. Дик застонал, представив Фердинанда Оллара в роли Адгемара. Грузный, мягкий человек — перед которым хотелось бы склониться, хотелось бы убивать и умирать ради одного прикосновения!.. Его затошнило. — Мой герцог, — МакФэрли будто соткался из вечерних теней. — Выпейте. Вам нужно много спать, пусть кость срастается. В руках он держал очередную кружку — но теперь с маковым отваром, сладко-горьким, от которого першило в горле. — Ничего, тан Ричард, пока доедем, всё заживёт, — говорил МакФэрли, пока Ричард соскальзывал в забытье. — Как новенький будете. Через недельку уже вставать начнете. — Разве что чтобы ползать, — сонно усмехнулся Ричард. — А мы вам шилейле вырежем по руке, уж не беспокойтесь. Будете щеголять, как и положено джентри… Ричард спал, просыпался, пил и что-то ел, старательно цеплялся за плечи своих нянек, когда его бережно вытаскивали из повозки, чтобы он справил нужду, что-то говорил приезжающему Арно. Пару раз показалось, что он видел Рокэ — но тот никогда не подъезжал близко, и будто бы даже не смотрел на него. В груди тогда кололо от чужой обиды и злости, и Дик кусал губы, чтобы не заскулить виновато. Он проспал приезд в Тронко, не заметил, как они снова выдвинулись в путь — в сонном полубреду мимо проплывали всё более знакомые места, а степи сменились лесами, которые по сравнению с Надором, казались чахлыми. Теперь они чаще ночевали в трактирах, и спать на кровати показалось неудобно. В еде появились взбитые яйца, нежная курятина, тефтели на пару. Холодало, и его стали закутывать в несколько плащей сразу. Через две недели ему перестали давать маковое зелье. Тело уже не болело — просто казалось мягким и тяжёлым, как перина. Даже нога меньше тревожила. МакФэрли исполнил обещание, и ему торжественно поднесли неровную полированную трость с крупным надолбашником, которую вырезали Джозеф Стоун и Дагда Коннахт. Разгуливать, куда вздумается он, конечно, пока не мог, но теперь ему не нужно было полагаться на помощь двух солдат, чтобы доковылять до укромного местечка и справить нужду — как мало иногда нужно, чтобы почувствовать себя самостоятельным человеком! Его стая, впрочем, не оставляла попыток его поняньчить; Ричард не чувствовал такой всеобъемлющей заботы, пожалуй, с раннего детства. Раньше он не задумывался, откуда берётся козье молоко, которым его постоянно поили, теперь же он ошалело смотрел на трёх долговязых бакранских коз, привязанных к одной из подвод. — Это МакДугал прикупил, — сказал вынырнувший откуда-то Джонс. — Вот как только лекарь сказал, что вы ногу себе поломали, так он сразу же к бакранам — дайте, мол, козочек, сколько не жалко. Мы ещё творог делать пытались, но жарко ещё слишком. Да и доятся они сейчас неважно, слишком уж дорога тяжело даётся. Ричард моргнул. Ему хотелось смеяться, и почему-то щипало в носу. — Я чего пришёл, мой герцог. Пожалуйте к костру, ужин готов. Джонс ненавязчиво взял его под руку, демонстрируя может и ужасающее непочтение к дворянину, но абсолютно естественную привязанность к раненому члену стаи. Его ждала миска с тушёными куропатками и целая кучка мягких косточек, которые ему полагалось съесть, чтобы свои были крепче. За этим занятием его и застал Арно. — Приятного аппетита, капитан, — весело сказал маршал и уселся напротив. — Отрадно видеть вас на ногах! — Маршал Савиньяк, — церемонно поклонился Ричард. — Приди вы чуть раньше, я бы с радостью угостил вас дичью, но теперь могу предложить только костей… — Нет уж, капитан, доедайте их сами! — засмеялся Арно. — Твой МакФэрли не даст мне дойти до палатки, если я попробую тебя объесть и, пожалуй, вынет недостающие кости из меня. Ричард страдальчески скривился. — Я сыт. — Ничего, это полезно. По крайней мере, тебе — сомневаюсь, чтобы птичьи кости оказались так же безобидны для меня. Дик пожал одним плечом и отхлебнул неизменного молока. — Завтра мы приедем в Кортну, — уже серьёзно сказал Арно. — Нам стоит обсудить кое-что заранее. Я бы не трогал тебя, но время уже не ждёт. Ричард кивнул и взглядом попросил оставить их наедине. Дождался, пока его сопровождающие отойдут к соседним кострам, и кивнул. — Ричард, — Арно наклонился вперёд и цепко посмотрел на него, — как так получилось, что ты не узнал омегу? Я знаю, что ты не узнал, но мне нужно знать, почему. Потому что это будут спрашивать и у меня. Дик посмотрел в костёр, чувствуя, как знакомо подступает стыд. — Всех омег, которых я знал лично, можно пересчитать по пальцам одной руки, — сказал он тихо. — И это считая Адгемара. Марианна, та рыжая девушка из Тронко, Дженнифер Рокслей… Я действительно не понял, что Рокэ — не альфа. Потому что в моём представлении никем иным он быть не мог. Арно вздохнул и устало потёр руками лицо. — Понимаю. Леворукий бы всё побрал, каков скандал! В армии достаточно омег, но пробуждённых… — Из пробуждённых я знал только Адгемара, и то, не сказать, чтобы близко, — усмехнулся Ричард. Савиньяк отмахнулся и задумчиво взял косточку с остатками мяса. — Сказать по правде, не так уж это и страшно, если правильно подать, — некуртуазно прочавкал он. — А этим займётся Колиньяр. Хоть в чём-то на него можно положиться. — Это да, — Ричард незаметно подвинул к нему поближе миску. — Не хочешь Рокэ к награде представить? Он заслужил. — Заслужил, — скривился Арно. — Трёпки он хорошей заслужил. За умалчивание стратегически важной информации. С одной стороны, он спас тебя, прорвался во вражеский лагерь и полностью сломил боевой дух противника, убив их полководца их же штандартом. За такую связку подвигов ему Малого Франциска положено, не меньше. С другой стороны — скрыл, что в охоту входит. Ричард, меня кошмары мучают каждую ночь, что тебя к нам не отправили и этого идиота, например, поймали бириссцы. Или Айнсмеллер зажал где-то, он бы мог, ты знаешь. Вот и скажи мне, к награде его представлять или отправить домой в Кэналлоа? Ричард длинно выдохнул. — Награди, — попросил он почти жалко. — Пожалуйста. Потому что Росио заслуживает всего самого лучшего. Потому что если Ричард может хотя бы так, опосредованно, что-то ему дать… — Ладно, получит он свой орден, — проворчал Арно. — Франциска не дам. А вот Талигойской Розы пускай носит. Дик благодарно улыбнулся. — Кстати, у меня просьба, — сказал он уже нормальным голосом. — Ты можешь ходатайствовать о том, чтобы нескольких моих сделали ординарами? Арно моргнул, хрустя хрящом. — Конечно. Дай только список. Хотя я бы их всех внёс. Ричард благоговейно молчал, наблюдая за тем, как костей становится всё меньше и меньше, а Арно болтал о том, как прошёл путь обратно, о том, как кто-то из Секачей постоянно болтался где-то на виду у Росио и как они ненавязчиво подгадывали свои постоянные доклады о состоянии Ричарда так, чтобы Росио тоже мог их услышать; смеясь, поведал о том, как Фрай поссорился с Росио, когда попытался выстрелами отогнать какого-то ворона, чтобы тот зря не затевал драк в небе над раненым герцогом Окделлом. — Росио ему орёт, мол, разве в северных преданиях ворон не символ мудрости? А твой Фрай ему: “Был бы мудрым, не летал бы тут и в драки с орлами не ввязывался!” Ричард застонал и хлопнул себя по лбу. — Дай догадаюсь, потом подъехал МакФэрли и начал рассуждать о возможных заразных заболеваниях, которые могли бы свести птиц с ума? — Верно, — удивился Арно. — А что, такие есть? — Он считает, что есть, — Ричард скрипнул зубами. — Никакого уважения к гербовым животным. С другой стороны, если всех гербовых животных уважать, можно и с голоду помереть… Отогнали хоть? — Ворона? Ещё как. И ворона, и орлана, ещё и ругательствами напутствовали. А МакДугал ещё посетовал, что вот, мол, две крупных птицы — а мясо никудышнее, даже не приготовишь, пускай проваливают. Росио аж перекосило. — Ферхар пережил голод, — тихо сказал Ричард. — После мятежа отца подняли налоги, а год выдался холодным. У него в деревне осталось мало мужчин, многие ушли за отцом… А зимой дороги завалило. Арно промолчал. — Ты его включишь в список? — спросил он глухо. Ричард кивнул и посмотрел в сторону ближнего костра, где Ферхар МакДугал выводил с Джоном МакФэрли мятежную балладу на хайлендском диалекте, за которую, будь здесь кто-то из прознатчиков Сильвестра, их бы не то что не приставили к награде, но дай Создатель, чтобы не отправили на виселицу. — Пока ты спал, мы побывали в Линарэ, — Арно решил сменить тему и Ричард был ему благодарен. — Завтра посмотришь, какого линарца я купил! — Изменишь своему Всполоху? — удивился Ричард. — Я понимаю, что по традиции победитель должен въезжать в город на белом коне, но Всполох же красавец. Не поверю, что ты нашёл кого-то лучше. — Да нет, — поморщился Арно. — Всполоха я ни на кого не променяю, чудо, а не конь. Я думал о твоей Ривер. Она девочка славная, но очень неказистая, прости. Бравый капитан Окделл должен блистать во время парада, да и победили мы только благодаря тебе… Молчи! Росио со своего мориска не слезет! Так вот, я покупал Бьянко для тебя. Но тогда я ещё думал, что ты оправишься быстрее. Сейчас-то я, конечно, не заставлю тебя сесть на необкатанного коня. Ты вообще в седле-то удержишься? Ричард прислушался к себе. — Если я по приезду смогу отлежаться, — честно признался он. — У нас дня три есть? — Два. Мы задержались. — Что ж. Завтра сяду на Ривер, посмотрю. Мне лучше, Арно, даю слово. Если нужно, чтобы я въехал в город верхом — я тебя не опозорю. — Да причём здесь это! Арно ещё возмущался, но Ричард его не слушал. У дальнего костра, там, где Коннахт достал свою лютню, взгляд выхватил худощавую фигуру, и сердце пропустило удар. Костёр слепил глаза, и до солдат, собравшихся вокруг Коннахта, было так далеко, и пахло только едой и сажей, но Ричард знал — там сейчас сидит Росио. И он чувствовал его взгляд кожей. *** Ривер была рада ему, его верная старушка, и Дик мельком обиделся за неё, пусть и с опозданием. Ну, да, постарше и не так роскошна, как красавец-Всполох, у которого, наверное, в предках астраповы кони ходили, но неказиста? Матушка Ривер была кобылой надорской породы, батюшка — скорее всего, линарцем, и пусть у неё не было таких длинных и тонких ног, как у Бьянко, которого привёл с утра Стоун, и голова была побольше, но шкура лоснилась, точно маслом смазанная, а мышцы так и играли, когда она загарцевала на месте, приветствуя Ричарда. Когда-то он грезил морисками, линарцами, мечтал о коне, который был бы ничуть не хуже того же Всполоха, и даже купил себе красавца-полумориска. Он помнил — рыжий, стройный, и Ричард влюбился в него с первого взгляда. Кормил лакомствами, мечтая, как приедет на нём домой, представлял, с каким восхищением на него будут смотреть все, кого встретит… Янтарь погиб в бою с Гаунау после залпа картечью. Умирал долго и страшно, пока Дик, трясясь от рыданий, не добил его лично. После этого он уже не думал о статях, породности и красоте. Ему предложили осиротевшую в том же бою Ривер, и с тех пор они были вместе. Она несла его ровно, не тряся, чутко слушалась повода, зная, что Дик ещё не вполне здоров. На привале он кормил её с рук яблоками, нежно мурлыча ей похвалы, гладил ей белую проточину на морде, и будто чувствовал, как от неё бежит к нему тёплый ручеёк силы, смывая противную усталость. Впору было бы заподозрить между ними такую же связь, как у него со стаей, но такое было просто невозможно. — Просто я тебя люблю, — сказал ей Ричард и чмокнул в морду. — Капитан Окделл, — сказал сзади Росио, и Ричард вздрогнул, оборачиваясь. — Маршал Савиньяк просит присоединиться к нему. Росио стоял с непроницаемым лицом, и Ричард не мог понять, что тот сейчас чувствует. Злится на то, что Арно отправил его к нему? Обижен? Не хочет Ричарда видеть? — Сейчас буду, — Дик передал поводья Ривер конюху и потянулся за тростью. — Как ваша нога? — равнодушно спросил Рокэ, уже поворачиваясь, чтобы идти. — Благодарю, гораздо лучше, — Ричард невольно улыбнулся уголками губ. Он позволил Рокэ шагать впереди, показывая дорогу, но видел — тот не торопится. Идёт, прислушиваясь к шагам Ричарда, следит, не отстал ли он, не споткнулся ли. От этого теплело в груди. В душе Ричард признавал — он надеялся на то, что между ними возникнет связь, он был готов принять Рокэ под свою защиту даже когда тот ещё был для него юным альфой на пороге пробуждения. Даже будь Росио бетой — Ричард бы всё равно был бы рад, возникни между ними связь. Не сложилось. Что ж. Возможно, это и к лучшему. Рокэ привёл его в обеденный зал трактира, где уже сидел за столом Арно и, извинившись, вышел. Арно хотел знать о самочувствии Ричарда, хотел сказать, что встречать их во Фрамбуа будут старые знакомцы и хотел угостить вином. От него тянуло лёгким сожалением. — Росио с тобой не говорил, — и это не было вопросом. Ричард покачал головой и подвинул к себе тарелку с мясом. — Ладно. Ладно. Время ещё есть. — Завтра мы уже будем во Фрамбуа, — возразил Ричард. — Времени уже нет. Да и не нужно. Выбирает он. Арно помолчал, но плеснул Ричарду в сердце своим недовольством, а в бокал — Чёрной Кровью. Кровь врагов на губах моих, вспомнил Ричард и выпил залпом, не чувствуя горечи. Когда они добрались до Фрамбуа, нога уже почти не болела, но усталость выжимала мышцы, как тряпку. Шумные и радостные офицеры заполонили трактир с синеглазой девушкой на вывеске, но Дикону не было весело. За весь день он как будто чувствовал на себе знакомый взгляд, но когда бы ни посмотрел на Рокэ, видел только его затылок. Ричард отказался от предложения дружеской попойки, даже не задумываясь, и с лёгким сердцем ушел к себе в комнату. В теле и в голове была гулкая лёгкость после бурного гона, а что до привкуса досадной горечи — герцогу Окделлу не впервой было разочаровываться и разочаровывать себя. За годы он научился довольствоваться малым, вот и сейчас: бадья с тёплой водой, мыло, тишина. Блаженное уединение. Единственная компания, в которой можно было снять с себя ошейник и намордник. Зверь внутри тоскливо заскулил, и Ричард позволил себе скривиться, накрепко зажмурившись. У зверя рядом ходила пара, непомеченная, неприсвоенная, желанная. Гон отгорел, и мир вокруг стал пепельным, полным копоти пустой бесплодной страсти. — Вам больно? Ричард дёрнулся и чуть не утонул. Рокэ стоял на пороге, глядя на него чёрными в свете свечи глазами, и его не могло, не должно было здесь быть! — Я, кажется, запирал дверь? — ошарашено спросил Ричард, лихорадочно нашаривая полотенце. — Запирали, — согласился Рокэ, уверенно шагая в комнату и снимая проклятую тряпку со спинки стула. — Я неплохо управляюсь с отмычками, а замки здесь… Не чета вашей чести. Глаза у него были, как у смертельно обиженного кота. Дёрнешься — удерёт или подерёт. А может, и то, и другое. Ричард сглотнул, с благодарностью принимая протянутое полотенце и зарываясь в него лицом. — У вас были ко мне какие-то вопросы? — спросил он глухо, не отнимая от лица чуть колючей ткани. — О, у меня много вопросов, — издевательски засмеялся Алва, и Ричард мог поклясться, не глядя, что в любой момент ему прилетит кинжалом. — Будьте любезны, капитан Окделл, утолите моё любопытство: чем я оказался для вас настолько плох? Ричард не выдержал и всё же бросил на него косой взгляд. Бледный, на щеках горят пятна гневного румянца, а глаза… а губы… Он снова зажмурился, пережидая муки зверя. — Вы идеальны, Рокэ, — сказал он хрипло. — Вы — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Самое безупречное, что я когда-либо встречал. В моей жизни нет и не будет никого, такого, как вы. Разве вы не понимаете? Алва наклонился вперёд, пожирая его глазами, и от него пахнуло грозой над морем, и влажным песком, и зелёными почками. «А ведь ему тоже плохо, — с раскаянием подумал Ричард. — Его охота тоже отгорела в одиночестве, в окружении альф, которые его и пальцем не коснулись… Каково ему?» — Скажите это, — приказал-попросил Алва, сжимая пальцы на краю бадьи, такой близкий, такой желанный, — скажите, что я должен понимать. Потому что пока я понимаю то, что когда мой мир перевернулся, когда я оказался абсолютно беззащитен, когда я бы с радостью отдался вам — вы мною не заинтересовались. Но не отдали и кому-либо другому. И, да, я знаю про Айнсмеллера. Ричард выдохнул и решительно поднялся на ноги, осторожно переступая через бортик бадьи — подальше от его личного Леворукого. Стоит вот. Соблазняет. Внизу живота уже ворочалось желание, пока ещё вялое, истощённое бешеным гоном, но это же был Рокэ. — Рокэ, — сказал он вслух, торопливо заняв руки рубашкой, — я ведь говорил. Всему своё время и место. В вашей ситуации была и моя вина. Если уж вы дожили до семнадцати лет без охот, то подтолкнуть вас должно было что-то весьма катастрофическое. — Тут вы правы, по-другому вас не назовёшь, — процедил Алва, и, проклятие, подошёл поближе! Ричард стиснул зубы. Вот он, вот его пара, завоёванная, куда уж дальше тянуть, чем отгораживаться? Ему восемнадцать, он оруженосец твоего лучшего друга, во имя его ты выиграл войну, не отговаривайся, Ричард Окделл. Имя твоё впишут в учебники истории и в сборники любовных баллад, уже вписывают. Чего ты ждёшь? — Рокэ! — взмолился Ричард, комкая в руках несчастную рубашку, и так и не решаясь её надеть, вообще пошевелиться. — Первый раз не должен быть в степи, посреди военного лагеря! В палатке! Так нельзя! Его схватили за плечо с неожиданной силой, потянули, разворачивая лицом. — Вам можно всё! — припечатал Рокэ, глядя на него безумными глазами. — А сейчас мы уже, если не заметили, не в палатке. Кровать в двух шагах, вы дойдёте сами или вас дотащить? Ричард поперхнулся, выразительно глядя на худощавого, невысокого юношу, который макушкой-то еле перерос его плечо. «Дотащит», — в ужасе понял он. Потому что в лице Алвы не оставалось ничего от человека, зато было всё от зверя, который метался и страдал ничуть не меньше Ричарда. Они были в комнате, рядом была кровать, а от остальных их отгораживали каменные стены и дверь — пусть даже и паршивенькая. Рокэ поднял руку и медленно поднёс ладонь к его щеке, так медленно, что Ричард вначале почувствовал тепло, и только потом — прикосновение. Напряжённый, отчаянный взгляд безмолвно кричал «Ну же, отклонись! Отвернись! Посмей только!» И Ричард знал, что может, что ему позволен этот последний шанс на трусливое бегство, но после этого не будет уже ничего и никогда. Я испорчу ему жизнь, подумал Ричард с тоской. Он — властитель Кэналлоа, он — талантлив, как сам Леворукий, у него такое блестящее будущее, весь мир ляжет под его ноги… Он сам повернул голову, укладывая щеку в чуть подрагивающую ладонь. Разрубленный Змей, если нужно будет, он сам этот мир ему под ноги и положит!.. Рокэ всхлипнул и рванулся вперёд, впечатываясь поцелуем в его губы — и Ричард пропал. Он срывал с него одежду, позабыв о сдержанности и приличиях, и в крови его бурлила сила, как будто гон его не прошёл, а только начинался. Выделанная кожа, шёлк, сукно — ничто не могло перед ней устоять, и Рокэ всхлипывал и стонал в его руках, притирался всем телом, прогибался под его ладонями, кусал его за губы, а потом и вовсе подпрыгнул и повис на нём, жадно обхватив ногами за талию. Ричард мог бы разорвать его на куски. В нём кипело желание поглотить как добычу, растерзать и занежить потом, зализать все раны, и чего ему стоило обуздать эту гибельную страсть не узнает никто и никогда. Он справился. Его зубы погружались в подставленную плоть, но не рвали кожу, ногти оставляли вспухающие борозды, но не пускали кровь, и после каждого вскрика он давал волю языку, щедро зализывая и лаская везде, где сам же причинял боль. Рокэ не сопротивлялся, и Ричарду пришлось взять это на себя. Он спускался вниз — по груди, по животу, пробовал на вкус напряжённые соски, плоский живот с тонкой полоской волос, уткнулся лицом в подмышку, вызывая невольный смешок. Долго-долго выцеловывал низ живота, лизал и щекотал своим дыханием, пока Рокэ не начал ругаться, больно дёргая его за волосы, подталкивая ниже, туда, где уже давно исходил прозрачными каплями член. Смешно, но даже там он был безупречен. Ричард забрал его в рот, не оттягивая больше времени. Солёный, горьковатый, гладкий. Прямой. Крепкий. Достаточно большой, чтобы восхититься, но недостаточно, чтобы Ричард не смог заглотить его полностью. Не увлекался он таким никогда. По борделям он был не ходок — берёг свою страсть, выдерживал, как вино, чтобы потом выплеснуть совсем на другом поле боя; смешно — Кровавый Секач был во многом целомудренней олларианских святош. Но вот, пожалуйста, вся его неопытность, вся его неуверенность куда-то делись. Он лизал, посасывал, не забывая прикрывать зубы, извлекал звуки, будто на волынке играл. Или на органе. Ха, на органе! Ричард оторвался от подрагивавшего тела, уткнулся лбом во влажное бедро и зафыркал, давя в себе неуместный смех. Он был вусмерть пьян. Он был безумен. Узкая ладонь легла ему на щеку, провела наискось, ласково, так, что в груди пронзительно защемило, и Ричард на секунду зажмурился. — Я здесь, — хрипло позвал Рокэ, и его лицо странно расплывалось, будто Ричард смотрел на него через толщу воды. — Иди сюда. Пожалуйста, иди ко мне. Ричард помотал головой и опустился ещё ниже, тычась лицом между ног, там, где под подобранными яичками уже было скользко и влажно, где набухало и готовилось раскрыться для него. Сделай они это ещё месяц назад, Рокэ бы исходил соками, а там бы текло. Но теперь нужно было поработать. Ричард прикоснулся языком к припухшему входу, накрыл губами, присосался, вырывая новый крик, и зарычал, когда в волосы больно впились и дёрнули. Член у него перед носом подрагивал и капал прозрачным. Будь это месяц назад, Рокэ бы уже кончил, и не раз. Слюны было достаточно. Более чем достаточно. Не так, как в самом начале этого безумия, но её прибывало, чем больше Ричард распалялся, чем больше он распробовал соль и мускус, чем больше напрягались бёдра под его руками. Рокэ зарыдал в голос, и это отрезвило, как оплеуха. Он бился под ним, беспомощный, распаленный и страдающий, и даже если сам Ричард мог ещё подождать, то его пара — не мог. «Я могу полностью спрятать его под собой, — подумал Ричард, перетекая повыше, притираясь пахом между раздвинутых бёдер. — Я могу закрыть его от всего. От всех». Это было… Скользко, горячо и сладко это было. И Рокэ всё же зажимался, и дрожал, и притягивал его ближе, сминал ягодицы руками, царапал, не давал отстраниться, хотя надо было бы подождать. Ричард понял, что рычит, сдерживая себя, низко, на одной ноте, так, как будто хочет отпугнуть противника, хотя кого уж тут было отпугивать? Но Рокэ восхищённо выдохнул и расслабился как-то сразу, откинулся на подушку и дал войти до конца, глядя на него одуревшими чёрными глазами. Ричард навис над ним, переводя дыхание, держал его взгляд своим и сам держался: вот он, вот они, оба, по собственному выбору и почину, и разве не о таком рассказывают в слезливых легендах? …Нет, не рассказывают, потому что нигде и никогда не писали и не говорили о том, каким тесным может быть твой омега, как может вскрикивать — совсем как птичка — и смотреть жалобно, умолять одними глазами. Стискивать собой, как в тисках — бока коленями и горячей, жадной дыркой — член, и руками — плечи, прижимать к себе, будто бы это он добился и поймал, и теперь никогда не отпустит. Не рассказывают и не будут рассказывать, потому что Ричард убьёт любого, кто посмеет посягнуть на это. Он двигался, тараня податливо расступающиеся стенки, раскрывал Рокэ под себя, так, что тот уже не стонал, орал в голос, бился, запрокидывая голову, но всё равно не отпускал, рыдал сдавленно, и всё сильнее прижимал к себе, а потом начал зажиматься, так, что у Ричарда совсем сорвало крышу, и он заработал бёдрами так, что кровать взвизгнула почти в унисон с Рокэ. Он целовал открытые губы, пытаясь хоть так приглушить вопли, но ему нравилось, так нравилось слышать, как его пара поёт под ним, как нравилось и то, что Рокэ царапает ему спину в кровь, сцепляет лодыжки у него за поясницей — и где только научился? — запрокидывает голову, подставляя горло под поцелуи и укусы, и явно ждёт большего, просит большего. Хочет. Требует. Как Ричард мог отказать? В паху и в животе скручивался горячий узел, затягивался, между их телами было мокро, воздух плыл, горячий и густой, как патока, как солёный сироп, одуряюще пах их соитием, ими: морем, цветами, сосновыми стволами, из которых давили смолу, дождём на кострище, молодыми иголками, песком… В его зубах оказалось нежное горло, и Рокэ вдруг тихо хрипло ахнул, застыл под ним, мелко дрожа, стиснул его — и Ричард еле успел отстраниться. Узел набух уже на воздухе, и Рокэ протестующе зарычал. — Не спеши, — задыхаясь, выдохнул Ричард, роняя голову на подушку рядом с ним. — Первый раз, ещё и не в охоту… Я бы тебя на лоскуты порвал. — Боишься? — прохрипел Рокэ, мстительно полосуя ему спину. — Зря. Я же сказал, тебе можно всё. — Не хочу! — Ричард с трудом приподнялся, выскальзывая из растраханного тела, охнул, заваливаясь на бок. — Так я точно не хочу. Всё будет. И это, и много больше. Клянусь. Но не сейчас. Он притянул Рокэ к себе, и тот с готовностью придвинулся, уткнулся лбом в ключицу, жадно дыша, подрагивая, ошеломлённый и вымотанный. Ричард почувствовал его дыхание у себя на груди, бездумные прикосновения губ: Рокэ не то целовал, не то просто гладил его, тёрся. — Ты сказал, я услышал, — он, видимо, пытался быть зловещим и угрожающим, но прозвучало это как довольный, сытый стон. Ричард зарылся лицом в растрёпанные волосы на его макушке, вдохнул поглубже и расслабился. Он не знал, сколько они проспали, но проснулся он уже глубокой ночью. Рокэ устроился у него под боком, как довольный кот. Он то клал голову на плечо Дикона, то спускался пониже и тёрся щекой о грудь, гладил по боку, закидывал колено на живот, потом подвинулся и начал пьяно целовать Ричарду плечо. “Будто кошачьего корня нанюхался”, подумал Дик с нежностью и потянулся приласкать. Рокэ был не против. Довольно выгнулся, подставляясь под прикосновения, зажмурился. Его рука снова оказалась у Ричарда на груди, медленно скользнула вниз, чуть надавливая, потом он добрался до густых завитков в паху и довольно зарылся в них пальцами. — Рискуешь, — хрипло предупредил его Ричард, останавливая свою ладонь на горячей пояснице. — Вызываю, — откликнулся Рокэ и, внимательно глядя ему в глаза, сдвинул руку ещё ниже и обхватил ещё влажный член. — Или ты думаешь, что я начинаю что-то, что не смогу закончить? — Ну что вы, Алва, в вас я ничуть не сомневаюсь, — Ричард выразительно приподнял бровь и постарался не дать дыханию сбиться. У него снова начинало мутиться в голове от желания, которое заставляло забыть о том, как его вымотал предыдущий гон, как тяжело он переносил дорогу, забыть об усталости и ноющих мышцах. — А в чём же тогда сомневаетесь? В себе? — Рокэ забавно наклонил голову набок, разглядывая наливающийся у него в ладони член. — Насколько я могу судить, вы, герцог, тверды и незыблемы — в точности с заповедями предков. Дикон невольно засмеялся и перехватил ему запястье. — Я хочу вам напомнить, что завтра мы должны въезжать в Олларию. И тебе придётся ехать верхом — верхом, Рокэ! — рядом с твоим эром. — Это будут незабываемые ощущения, — кивнул Рокэ и уверенно перевернул его на спину. — Я надеюсь, ты не против дать мне… попрактиковаться? Он так стремительно перекинул через него ногу и так крепко сжал бёдрами, что Дик не успел опомниться. Рокэ завис над ним, улыбаясь с таким торжеством, как будто он повалил его во время тренировки, и Ричард не мог не улыбнуться в ответ. Рокэ с довольным видом погладил его по груди: вниз и снова вверх, положил ладони на плечи и наклонился за поцелуем. Он умел целоваться, этот мальчишка, Разрубленный Змей, как же он целовался, выжимал из Ричарда стоны и крал дыхание, умелый, страстный — и правда ненасытный. У Дикона заходилось сердце от нежности и восхищения, от счастья и чего-то ещё; чего-то, что делало Рокэ сейчас единственным, с кем он бы согласился разделить постель. Наверное, это нужно было бы назвать любовью. Но то, чему дали имя, обретало форму и вписывалось в представления о нём, а Ричарду хотелось ещё немного изучить это незнакомое нечто, которое проросло в нём, как цветок камнеломки прорастает сквозь скалу. Росио начал постанывать, ёрзая на нём, проезжаясь горячей, скользкой от семени промежностью по чувствительному члену, и всё то безымянное, что захватило Ричарда, стало похотью. А потом Рокэ ещё и заурчал довольно, покачивая бёдрами. Дикон сам не понял, как вдруг сел, крепко сжимая его бёдра, но Росио ошеломлённо моргнул, а потом засмеялся, и всё равно попробовал двинуться, потереться. — Вы сами напросились! — прорычал Ричард, освобождая одну руку, чтобы потянуться вниз. Головка ткнулась в скользкое отверстие, и Росио похабно улыбнулся, пытаясь податься назад. — Расслабься, — буркнул Ричард, машинально поглаживая острую бедренную косточку большим пальцем. Кожа под его руками подрагивала, его омега часто дышал, впуская его в себя — всё ещё тесный, натруженные мышцы явно мстили за недавнее безрассудство, и по-хорошему стоило бы прекратить, вернуться к этому позже. Но нет, это же Алва, когда он слушал здравый смысл? Росио мотнул головой, упрямо опускаясь ниже и ниже, закусил губу, давя стон — тесно, тесно, тесно, горячо. Дикон сместил руку ниже, поглаживая внутреннюю сторону бедра, потом крепко взялся за талию, поддерживая и направляя — сейчас бы дёрнуть, поторопить, ведь он сейчас как в тисках, это медленная, медленная пытка, от такой сходят с ума, от такой умирают и убивают, но Росио дышит со стоном, и смотрит ему в глаза, и нет ничего в этом проклятом мире, кроме Дика и Росио, никого и ничего, и если сейчас сорваться, то ничего и не будет… Ричард нежно коснулся горячей скулы, погладил, вытирая влагу, накрыл щеку ладонью, и Росио со стоном вжался в неё лицом, отдыхая. Дикону самому было впору заплакать от пронзительного, беспощадного удовольствия, от которого почти хотелось сбежать. Вместо этого он ласково погладил Рокэ по боку, наслаждаясь гладкой кожей, подрагивающими мышцами — как же он хорош! Ни одна статуя с ним не сравнится, ни одна астэра… — А ты много видел астэр? — ревниво прохрипел Рокэ, открывая полубезумные тёмные глаза. — И как часто? Ричард удивлённо моргнул. Неужели он это сказал вслух?.. А потом его стиснуло до боли, и он застонал в голос, мучительно жмурясь. Бессердечный! — Пару раз, — выдавил он. — Когда бывал в Хексберг… Росио, пожалуйста! Алва довольно выдохнул и качнул бёдрами. — И как они тебе? Понравились? — он снова злился, впился ногтями в подставленную грудь, постепенно ускоряясь, и Дикон чуть не взвыл. — Ты и с ними был так отвратительно куртуазен? Ричард невольно засмеялся, кусая губы. А потом синие глаза сверкнули безумием, и сильная рука дёрнула его за волосы, оттягивая голову в сторону, открывая шею. Можно было бы ещё среагировать, оттолкнуть, дёрнуться, но… Вверх-вниз, вверх-вниз, бёдра под его руками дрожат, в воздухе снова пахнет сосновой смолой и прогретым на солнце мелководьем, а самый прекрасный, самый желанный человек запускает клыки ему в шею — причём отнюдь не маленькие. Но острые, как иголки, острее, чем у самого Ричарда. Ричард вскрикнул, растворяясь в белой вспышке, притягивая Рокэ ближе, накрыл ладонью влажный затылок, зарываясь пальцами в волосы. “Вам можно всё” поделенное на двоих, и зверь внутри покорно заскулил, подчиняясь с какой-то безумной радостью, готовый вскормить и плотью и кровью, если потребуется, но Дикон всё ещё был человеком. Он тихо замычал, пережидая боль и отголоски наслаждения, почти баюкая Рокэ в объятиях. Хватка ослабла через пару минут, и Рокэ с длинным стоном отодвинулся, только чтобы широко пройтись языком по оставшимся ранкам. Ричард охнул, чувствуя ещё одну, будто случайную судорогу удовольствия. У него всё плыло перед глазами, и он зажмурился; наверное, это было ошибкой — теперь он острее чувствовал, как туго обхватывает его Рокэ, как жарко дышит, как колотится его сердце напротив его собственного. Даже вместо воздуха Ричард дышал — Рокэ. — Это не разврат, — простонал Ричард, бессильно гладя гибкую спину, — это сотворение мира. — Богохульник, — нежно шепнул Росио, аккуратно ведя носом по его шее. — Но мне нравится. В этот раз узла не было, и хвала за это Создателю, Леворукому, Изначальным тварям, кому угодно, потому что следить за тем, чтобы вязки не произошло, не стал бы ни один из них. Впрочем, они и так будто были связаны. Отпустить друг друга было… нет, не больно. Невозможно. Рокэ устроился у Дикона на груди, лениво выцеловывал его, время от времени приподнимаясь, чтобы лизнуть саднящий укус или поймать поцелуй — и всё это с грацией довольного победой льва. Ричард смирился со своей ролью лежанки и с наслаждением перебирал отрастающие чёрные пряди, массировал кожу головы, гладил натруженные бёдра и ласкал спину. Впервые за долгие годы он был абсолютно спокоен и… счастлив. — Нужно поспать, — сказал он вслух, решив вспомнить, что он старше и должен быть ответственнее. — Спи, — легко согласился Рокэ, укладывая подбородок на сложенные ладони. Его глаза весело поблескивали в отсветах догорающего очага. Дикон рассмеялся. Ну конечно, Алва никуда не уйдёт. Что ж, его долг ответственного старшего выполнен. Он приподнялся и ласково поцеловал с готовностью подставленные губы. *** Утро наступило с неизбежностью злого рока, напомнив о событиях ночи ноющими мышцами, дёргающей болью в шее и затёкшим телом. — Герцог Окделл, мне кажется, у вас на гербе должно быть совсем другое животное! — весело сказал откуда-то сбоку знакомый голос. — Вы ведь явно принадлежите к почтенному племени сов! Паршивец. — Я старый и больной человек, — мрачно сообщил Ричард, с трудом открывая глаза. — Мне вредны такие испытания. — О! — “Паршивец” сидел на подоконнике уже умытый, одетый и до отвращения бодрый, а сиял так, что солнце бы позавидовало. — В таком случае, я просто обязан выразить своё… ммм… Почтение? Глаза у него стали голодными и он медленно облизнул губы. Ричард застонал — сначала про себя, потом вслух. — Торжественный въезд! Рокэ, вы можете подождать хотя бы до вечера? — До вечера, так уж и быть, подожду, — согласно кивнул тот и, соскочив с подоконника, чуть прихрамывая направился к двери. Ричард тихо скривился и потёр лицо. Разрубленный Змей, вот ведь… А ведь потом им нужно будет во дворец. Пред светлы очи их величеств и кардинала. Вот уж кто порадуется! — Кстати, — Рокэ замешкался в дверях, окинул его изучающим взглядом. — Вчера мы были на “ты”. Я не вижу смысла менять это. — На ты, так на ты, — покладисто согласился Ричард. Смысла брыкаться он не видел. — И ты называл меня Росио. Ричард невольно насторожился, не в силах разобраться в чужих эмоциях. Рокэ злится? Ему понравилось? — Мне понравилось, — кивнул ему Алва. — Можешь продолжать так и дальше. Он сияюще улыбнулся и выскользнул за дверь, бесшумно притворив её. Дикон упал обратно на подушки и понял, что бессмысленно улыбается в потолок. Значит, вот как оно. В груди щекотало, хотелось смеяться, хотелось немузыкально орать и, возможно, даже помчаться куда-то вприпрыжку. Капитан Окделл был влюблён, и это было взаимно. Внизу было много лишнего народа, и Ричард почувствовал холодок, поймав яростный взгляд Арно, будто он вот-вот даст волю кулакам — но, к счастью, Арно злился не на него. Манрик-старший и Заль сидели с кислыми, чуть зеленоватыми лицами и смотрели так, будто им вот-вот станет дурно. Рядом с Арно стоял Росио и бешено улыбался, так, как будто вот-вот выхватит палаш и пойдёт вразнос. Недалеко от столичной делегации застыл Фрай, который сейчас исходил злостью, и стоял, ах зараза, повернувшись так, чтобы закрывать от них Рокэ. — Доброе утро, — небрежно поклонился Ричард, поправляя воротник мундира. — Вы удивительно рано пришли, господа. — А мы и не уходили! — весело сказал сзади знакомый голос, и Ричард невольно вздрогнул. Колиньяр подкрался, как закатный кот, даром, что хвалился медведем на гербе. Он довольно ухмылялся, глядя на Ричарда из-под опущенных ресниц, и Ричард расслабился. Тревоги в Эстебане не ощущалось, лишь желание позубоскалить, да и то довольно беззлобное. Что-то оставило Эстебана в откровенном восторге. За его плечом мялся пухлощёкий симпатичный парнишка с завитыми волосами, от которых пахло помадой. Тёмно-зелёный ему не особо шёл. — Маркиз Сабве, — этот поклон получился не в пример более сердечным. Когда-то Дик Окделл скрипел бы зубами, доведись ему раскланиваться с “навозником”, но Ричард Окделл всегда был рад сделать другу приятное, а Эстебану всегда было приятно, когда Ричард демонстрировал, что относится к нему, как к равному. — Вы ночевали здесь? Всё же, это не самый лучший трактир… — Ну что вы, мой дорогой, — отмахнулся Эстебан, добродушно. — Выпивка здесь сносная, а что стены, как бумага, так тут других не найти. Ничего страшного! Разрубленный Змей!!! Ричард почувствовал, что пунцовеет и в ужасе уставился на друга. Стены! Как бумага! Колиньяр, между тем, не собирался его щадить: — Мы провели ночь за разговорами, воздавая должное винному погребу хозяина и дегустируя его хвалёную буженину. Герцог, вам нужно отведать… Если она, конечно, осталась. После полуночи, как вы знаете, просыпается зверский аппетит. Его оруженосец отчётливо фыркнул, и сзади донеслось тихое шипение Росио. — Но что же мы стоим, герцог? Время не стоит на месте! Марсель, чего вы-то ждёте? Вы же так жаждали пообщаться с однокорытником? Час у вас точно есть. Мальчишка потупился, явно пряча усмешку, и торопливо обошёл их. Невольно проследив за ним взглядом, Ричард увидел, что Арно успел отойти с остальными посланцами короля и теперь обсуждал какую-то картину на стене. — Эр Стивен, — произнёс Дикон, — за какими кошками вы решили заночевать именно здесь? И не говори мне ничего о том, что все трактиры одинаковы. — Его Величество был однозначен в своих указаниях, — наставительно сказал Эстебан, полируя ногти об бархатный рукав камзола. — Он сказал поздравить победителей, причём упомянул определённых лиц поимённо. Вы в их число тоже входили, мой дорогой друг. Не намекаете ли вы, что Колиньяры могут так легкомысленно проигнорировать приказ короля? — Поздравили? Колиньяр с нарочитым вниманием посмотрел на Росио, затем снова перевёл взгляд на Дикона, задержал внимание на истерзанной шее и нагло ухмыльнулся. — Поздравляю! После торопливого завтрака Ричард успел сбегать наверх, чтобы натянуть парадный мундир, и повертеться перед крохотным мутным зеркалом. Надеть шейный платок? Своего у него не было, но Арно бы не отказал… Нет, невозможно. Но взглядов не избежать — Рокэ оставил ему кровоподтёк в пол-ладони, даже головой трудно было вертеть. Ричард решительно отвернулся от своего отражения и вышел из комнаты, прихватив свои пожитки. От одной мысли о том, чтобы закрыть метку, оставленную его омегой, становилось мерзко на душе. С Росио он встретился уже у конюшни — тот стоял возле осёдланного Соро и что-то ворковал ему по-кэналлийски. Ричард вычленил что-то про хорошего мальчика и улыбнулся. — Тебе удалось пообщаться с твоим однокорытником? Марселем, да? Рокэ порывисто обернулся к нему и сверкнул глазами. — Пообщался. Ричард, маркиз Сабве очень плохо влияет на своего оруженосца. Так плохо, что если так и дальше пойдёт, я его вызову — исключительно с самыми благородными намерениями. — Марселя? — опешил Дикон. Рокэ закатил глаза. — Маркиза Сабве, конечно, причём тут Марсель? — Росио, — Ричарда душил смех. — Не надо. Чему такому он научил твоего друга? Росио помолчал, глядя мимо него. В руках он рассеянно вертел повод своего мориска. — Ты слышал новую балладу? “Утёс и ласточка”? — спросил он медленно. — Нет, когда бы я успел? — Ричард пожал плечами. — Я ведь до недавнего времени больше спал, чем бодрствовал. А что за баллада? — О, — Рокэ зло засмеялся. — Ты бы оценил… Удивительно, какие же подробности туда включены! Я бы поверил в то, что автор путешествовал с нами, да только сочинили её где-то в Олларии, откуда она теперь расползается, как зараза… Его стоило бы вызвать хотя бы за это — я не сомневаюсь в её авторстве. Виконт Валме сегодня проговорился, что ему была оказана величайшая честь первого прочтения. Виконт Валме — это, наверняка, Марсель. Да, точно, старший отпрыск Валмонов. Ну, Эстебан, ну, наглец! — Рокэ, послушай меня. — Ричард устало потёр переносицу. — Да, Эстебан сочиняет любовные баллады, пасквили, даже эпитафии. Но, прошу тебя, поверь — о чём бы в ней не говорилось, он не ставил цели кого-нибудь оскорбить. Во-первых, драться со мной он не захотел бы, а во-вторых, у этого медведя есть свой надсмотрщик, который бы этого изначально не допустил. Не будь этого человека рядом, Эстебан бы давно уже дописался до Багерлее. К счастью, Валентин Придд хорошо умеет вовремя его осаживать. Если он допустил к распространению “Утёс и ласточку”, значит, он преследует какую-то цель, и я не советую ему мешать. — И ты доверяешь им, — недовольно протянул Рокэ. — Что дальше? Ты дождёшься того, что он залезет в нашу постель? Может, ещё и пригласишь?! Ричард дёрнулся, мгновенно вспыхивая бешенством. Он негромко зарычал, так, что Соро вздрогнул, нервно переступая копытами. Конюх, выводивший в это время под уздцы Ривер, пугливо съежился. — Мой дорогой друг! — насмешливо позвал Колиньяр, как назло подъехавший к ним на своём линарце. — Вы не желаете поторопиться? Чем скорее приедем, тем скорее сможем покончить с этим балаганом. Герцог Алва, вас искал ваш монсеньор, и чем быстрее вы его найдёте, тем меньше шансов, что наш бравый маршал воспламенится от ярости. Рокэ с ненавистью посмотрел на него, взлетел в седло и поднял Соро на дыбы, разворачиваясь. Прощаться он не стал. — Ришар, я даже не знаю, не рано ли я стал тебя поздравлять, — задумчиво сказал Эстебан. — Возможно, сочувствия будут более уместны. Ричард молча показал ему два пальца и забрался в седло. Они въезжали в ликующую Олларию, под копыта коней летели цветы, толпа обожающе выла, а у Ричарда болела голова, как после похмелья. “Старый больной человек”, подумал он мрачно. Его стая, уставшая, но довольная, ехала за ним, и он чувствовал их веселье. — Залюбили нашего капитана, — услышал он громкий шёпот. МакФэрли, паршивец! Рокэ ехал впереди с идеально прямой спиной, и взгляд Ричарда то и дело останавливался на нём и отказывался уходить. Дыхание сбивалось. — Потерпите, герцог, — промурлыкал Эстебан, догоняя его, — уже скоро. По традиции армия должна была пройти по улицам неторопливо и величественно, давая возможность жителям насладиться бравым видом вернувшихся с победой воинов. Арно же гнал так, будто они опаздывали на пожар. Его раздражение, видимо, передалось и окружающим, потому что в толпе оживились, и цветы с платками полетели быстрее и прицельнее. — Куда смотрит цивильный комендант? — пробурчал Ричард, отмахиваясь от букета из шиповника, метко запущенного ему в лицо. — Доедем и узнаем! — пообещал Эстебан. — Хотя, позволь заметить, Савиньяку сейчас хуже! Дик невольно фыркнул. Несмотря на то, что оба они были уроженцами Эпине, Колиньяр с Савиньяком друг друга не любили. Не настолько, как в юности — сейчас они вполне охотно сходились вместе для попоек и с удовольствием травили байки, но тот факт, что Арно сейчас приходилось отплёвываться от цветочной лавины сильнее, чем им, наполнял Эстебана злорадством. Они подъехали к дворцу за рекордно быстрое время. Спешиваясь, Ричард поймал взгляд Рокэ — тот взглянул на Эстебана, который уже отдавал поводья своего коня слугам, затем снова на Ричарда, зло прищурился и последовал за Арно, не оборачиваясь. Дикон вздохнул. — “Говорить можно много: про любовь, совесть и честь, но Секача обуздать — величайший подвиг и есть!" — насмешливо продекламировал Эстебан. — Марсель, запомните, я вечером запишу. Пока что можете быть свободны, я дам вам знать, когда придёт время откланяться. — Слушаюсь монсеньора! — Идём, Ричард, наше личное присутствие на этом действе абсолютно не обязательно. Они самым непочтительным образом проскользнули на балкон и стояли, прячась за занавесками, пока в тронной зале король восхищался Арно Савиньяком. Ричард был не против — Арно следовало восхищаться, Арно, в конце концов, сделал невозможное. Самому Ричарду хотелось побыть в одиночестве, как измотанному зверю, ну а Эстебан просто очень вовремя попался под руку. — Быстро ты справился, — хмыкнул Ричард, отпив из бокала. — Ты что, ночами не спал, кропая свой шедевр? “Утёс и ласточка”, значит? — Ну что ты, как можно? — лживо возмутился Колиньяр. — Не спать ночами… Из нас двоих на это способен только ты. Я ведь не железный! — Тогда когда? Не верю, что ты мог это предвидеть. — Ричард, — вздохнул Эстебан, со страдальческим видом прислоняя свой бокал к виску, — не ты один умеешь поддерживать отношения с друзьями. Конечно же Арно отписал мне о ваших злоключениях при первой же возможности. Ричард на секунду закрыл глаза. И правда, почему он такой тупой? Вся их компания держится не только на нём, пусть даже они и сблизились в чём-то из-за него. Но как привитая ветвь яблони на стволе примотана поначалу тряпкой, а после может спокойно существовать без неё… — Мой дорогой, вы снова захандрили, — светским голосом протянул Эстебан. — Не будет ли вам угодно после сегодняшнего празднования заглянуть ко мне? Сыграем на лютнях, как раньше, а я спою новинку — самую популярную песню в Олларии и окрестностях! “Баллада о стриже и вепре”, она появилась недавно, но поют её везде, и я не преувеличиваю, мой мсье Ришар, а не знать аккорды к ней просто преступление! — Ещё одна? — ахнул Ричард. — А как же “Утёс и ласточка”? Когда, когда ты успеваешь? — Мой дорогой, — очень серьёзно посмотрел на него Эстебан. — Считай это моим верноподданическим долгом. Как ты защищаешь нас, так позволь и нам защищать тебя, уж насколько мы можем. Я гарантирую тебе, что никто и никогда не посмеет усомниться в том, что ваша с герцогом Алвой любовь была чиста, как слеза младенца и свята, как свеча в клюве голубя Создателева. Внутри заныло от запоздалого ужаса. Действительно. Действительно, мать вашу, он и правда идиот. Ричард со стоном закрыл глаза. Да, он не прикоснулся к Рокэ и пальцем, даже в той ситуации, когда это было невозможным, когда и он, и сам Рокэ жаждали этого больше всего на свете, да, они с Арно сотворили чудо, и провели омегу в охоте через войну, обеспечив его целомудрие (ха!), оградив от домогательств и чужого интереса, и ничего не случилось такого, чего страстно не хотел сам Рокэ, но, но, но. На шее у Росио сейчас — метка Ричарда, у самого Ричарда до сих пор пульсирует болью укус под ухом, который не скроешь волосами — потому что непобеждённый альфа стрижётся коротко — и не замаскируешь платком по той же причине. Что бы там ни рассказывали их товарищи, долго ли поползти слухам? А после слухов очередь за разбирательствами, и, как бы Рокэ ни сопротивлялся, из него могут сделать и вторую Беатрису Борраска. А что? Отдать Окделла под суд за насилие, Арно — туда же, как соучастника, самого Рокэ… Показательное самоубийство? Гордый кэналлийский герцог, который не выдержал позора… — Но не волнуйся! — его ощутимо хлопнули по плечу, так, что он покачнулся. Эстебан понимающе улыбался ему, и в глазах у него горели лукавые огни. — Мы с Валентином обо всём позаботимся. К Зимнему Излому о героическом Вепре, который упрямо совершает героические подвиги, героически завоёвывая сердце омеги, который и так-то уже покорён, будут петь не то что в Талиге — по всем Золотым Землям. Я уже отправил нарочного в Дриксен! Знаешь, как поётся в “Стриже и вепре”? “Какую же голову ему принести? Владыки Кагеты у него уже есть... Ло! Зверь Раканов! У него глав не счесть!” Ричард молча толкнул его плечом и Эстебан залился смехом, покачнувшись. От него пахло медовыми сотами, корой, трухой дубовых листьев, летним глубоким лесом, где созревает малина и вьются дикие пчёлы; чащей, где бродит медведь. Эстебан был альфой, но непробуждённым, и Ричард мог бы утащить его за собой, если бы захотел, но не хотел сам Эстебан, предпочитая встречаться с Ричардом уже тогда, когда гибельный пожар его гона прекращался. — Нам стоит вернуться, — нехотя предложил Ричард. — Там же награждение… — Я тебе и так скажу, что там будет, — Эстебан щелчком сбил с рукава незаметную пылинку. — Его Величество всучит Савиньяку меч Раканов в качестве награды и сбежит, пока все будут раздумывать, что это значит. — Меч Раканов? Арно? Зачем? — Видишь ли, друг мой Ришар, — у Колиньяра хитро заблестели глаза. — Его Величество уподобился своему святому предку в том, что ему снятся… весьма занятные сновидения. И если Франциску во сне являлся Святой Адриан с наставлениями, то нашему королю на днях приснился Леворукий, возящий пресловутого Святого Адриана лицом по полу Лабиринта. Под смачную ругань на древнегальтарском. Ричард медленно моргнул. — Что? — переспросил он севшим голосом. — Что?! — Вот-вот, Его Величество тоже поразился до основ души своей и решил избавиться от всего, связанного с Раканами, как можно скорее. Погоди, он ещё и тебе может от щедрот впихнуть что-нибудь. Корону, например. — Этого ещё не хватало! — застонал Ричард, в сердцах ставя бокал на парапет балкона. — А вдруг ему придёт в голову отречься в пользу Агарисского Ракана? И что тогда делать? Что ж я маленьким не сдох? — Не сетуй на судьбу, Ришар, она такого не любит! Чего тебе не хватает? С Алвой у тебя, как мне показалось, всё идеально, сплошные сердца и радуги! Этого тебе мало? Небо полыхнуло. — Сердца и радуги, мой милый эр Стивен? — опасным голосом переспросил Ричард, прищурившись. — Сердца и радуги, говоришь? Колиньяр сглотнул и мгновенно юркнул за столик с цветами. На улице орали и тыкали пальцами в небо — опоясанное радугами сердце на месте солнца. В толпе у окна стоял Рокэ, прижимая к себе меч Раканов и потрясённо наблюдал за светопредставлением. Ричард с силой потёр лицо. — Сердца и радуги, мать вашу!