***
— Здесь есть кто-нибудь живой? Эвтида идет по берегу кровавого Нила и видит тела утопленников, плавающих в нем. Грудные младенцы, дети лет пяти или шести, юные подростки… Река усеяна трупами, отчего кажется, что в ней совершенно нет воды. Шезму настойчиво заталкивает животный страх внутрь и двигается дальше, уверенная, что когда-нибудь доберется до безопасного места. — Здравствуй, Эва, — Возникший над ухом мягкий женский голос заставляет вздрогнуть. Шезму узнает его из тысячи — это Бастет, защитница бога Солнца и покровительница удачи. — Тебе нельзя находиться в этом месте, пойдем со мной. Тем временем Божество переносит их в привычный для девушки город, показывая не самую приятную для сердца и глаз картину. — Это же кошмар, да? Разрушенные Фивы пылают ярким пламенем. Дома бедных жителей развалены почти до основания, и вблизь к ним относят трупы погибших. Эвтида закрывается от мира, смотря в пустоту, но слышит звуки укора от Богини. — Видение, ранимая душа, это видение. Она с трудом высовывается из внутреннего «я», но практически молит, чтобы они перенеслись в другое место. Шезму чертовски боязно видеть город, который стерт до самой земли. Причем ее родной город, где девушка выросла и обрела верных друзей. — Не прячься от Судьбы, шезму. Лишь от тебя зависит, возможен ли такой исход. Бастет с силой сжимает девичье плечо, удерживая ее взгляд на происходящем. Эва оттягивает длинный подол вниз, прикрывая замерзающие ступни, и отчаянно ищет опору. В этот момент мужчина, на котором надета темная мантия с серебряными вкраплениями, снимает безликую маску. — Чем может помочь обычный черномаг, коих в Египте сотни? Незнакомец будто замечает невидимых призраков и коварно улыбается, оголяя ряд верхних клыков, на которых остались багровые капли. Он до безумия красив, однако эта красота неприятно отталкивает, невольно отгоняя черномага подальше. Эвтида задает Богине повторный вопрос, гораздо вежливее и деликатнее передавая смысл фразы: — Что мне следует сделать, чтобы этого не произошло? Эвтида, призывая весь здравый смысл и благоразумие, застывает на земле. Ноги делаются ватными, и любое движение сейчас бесполезно для нее. Она заламывает руки, пока Богиня отпускает ее посиневшее плечо, и вглядывается в черты лица, уродливо искривленные в подобие ухмылки. «Вкусная!» — незнакомец обнажает свой клинок и жадно слизывает появившиеся на нем капли багряной крови. Он делает это настолько обыденно, что черномаг сомневается в том, что именно Амен, охотник, присланный из столицы, так жесток, как о нем говорят. — Отдать кое-что очень важное. В это время мужчина заносит кинжал над до безумия знакомым Эвтиде человеком. Второй не сопротивляется, очевидно пребывая без сознания. Железное острие вонзается в окровавленную шею, заливая землю потоком алой крови. Эва хочет броситься на помощь, однако Бастет вновь удерживает ту на месте. Девушка окончательно срывается, резко повышая голос. Она не способна больше смотреть, как Палач, как она успела его окрестить, издевается над телом Эпистата: — Так заберите же! Зачем гибнет столько невинных…? Ей хочется проснуться и обвариться в крутом кипятке, чтобы только смыть оставшиеся на коже золотистые глаза, содрать вместе с кровью угрожающую ухмылку. Однако нельзя питать незнакомца этими чувствами, необходимо взять разум под немедленный контроль. — Прошу, помоги ему… Эвтида прижимается к Бастет, ища поддержки или покровительства. Постепенно девушка осознает, что это вещий сон, и отказывается верить глазам, запомнившим пугающего мужчину, который сейчас добил Верховного Эпистата. — Каждый в чем-то виноват. Не торопись, Повелитель заберет твое подношение, когда придет нужный час. Баст даже немного забавляют слова девушки, отчего она, как маленькому ребенку, терпеливо поясняет первые два закона высших. «Всему свое время» и «вечная вина и искупление», как позже понимает шезму. И правда, руками охотника оборваны тысячи жизненных нитей, но… Причем здесь другие жители, не черномаги, простые ремесленники и торговцы? — Прости, Дарующая Жизнь, но мне пора. Реммао как-то обмолвился о необходимых жертвах во время жатвы, неужели это они? Девичий мозг разрывается от передозировки информации и догадок, из-за чего Эва хмыкает: ещё пара таких видений и она сойдёт с ума, уверовав во все на свете. Подумать только, как шезму ещё держится, сохраняя относительный самоконтроль. — Прощай, Эвтида, и не забывай о моих словах. Богиня неожиданно исчезает, оставляя ощущение колючего холода и мрака. Девушку передергивает от ощущения, что она застряла в собственной голове без возможности выбраться в реальность. Шезму охватывает паника, в то время как тени, ползающие вокруг нее, начинают сгущаться. Эва щиплет себя за руку в попытке очнуться, и вдруг замечает, как небесные врата снова отворяются. — Что за чертовщина? Кромешная тьма рассеивается, словно утренняя роса под палящим полуденным солнцем, едва суровый Анубис спускается с небес. На груди Бога висит массивное золотое ожерелье с переливающимися турмалинами, талисман, который олицетворяет власть. На лапы надеты тяжелые браслеты, а в левое ухо вставлена драгоценная серьга. Эвтида прячет взгляд за ладонями, чтобы не ослепнуть, почтительно склоняет голову, отдавая дань божеству. — Сенебти! Он не только ужасный хищник, но и даритель жизни, проводник душ через врата смерти. Его присутствие наполняет воздух надеждой и уверенностью, потому что Анубис — покровитель черномагов, иногда помогающий в их делах. Божество ответно наклоняет голову в бок, как бы оценивая Эву, и медленно проговаривает имя бойкой шезму: — Приветствую, Дарующая жизнь. Источающий непомерную силу и могущество, Анубис возвышается над девушкой громадным хищником. Совершенно чёрное, сливающееся с безлунной ночью нечеловеческое тело, внушающий животный ужас взгляд, массивные лапы с острыми, как заточенные хопеши, когтями… Шакалья пасть, искривленная в оскале, может с легкостью оторвать шезму голову, переломив шейные позвонки. Однако он замирает, будто терпеливо ожидая. — Не бойся меня, Дитя. Даже Божествам порой необходима человеческая помощь… Покуда сын Осириса рассматривает тонкий стан, обтянутый полупрозрачным платьем, Эвтида собирается с духом, чтобы вывести его на разговор. Боги не должны приходить в видения к черномагам, на это у них существует отдельный запрет. Сначала великая Бастет, показала возможное будущее, предрекая об идущей по пятам гибели, теперь сам Анубис, снизошедший до обычной шезму. — Прошу, скажи: что происходит, о чем хотела предупредить присланная тобой Бастет? Эва беззвучно шевелит губами, буквально вырывая застрявшие внутри звуки, пытаясь узнать, что происходит там, вдали от человеческих глаз. Если даже Верховные пожимают своими плечами, а беспощадный фараон раздает все больше и больше приказов об увеличении массовых казней, поимке шезму, поиске противоядий от болезни, которая захватывает Египет. Хворь заразной чумой расползается по просторам Египта, забирая сотни неповинных душ. — Однажды ты вспомнишь и все поймешь. Исключительно кровью можно вымолить прощение за грехи. Перед Эвтидой мгновенно проносятся яркие картинки казни знакомых черномагов. Девятнадцатилетняя Ганна, которая по неосторожности была поймана в прошлом месяце, паренек Эбо, которого подставили при очередной вылазке три недели назад, Монифа, от которой резко отвернулась удача. — Это Он во всем виноват, да? Во время призыва запуганные души ее друзей молчали, не раскрывая имени их убийцы, давая призрачные намеки и продолжали коситься на Анубиса в надежде на упокоение. Эва пришла к выводу: кто-то намеренно раскрывает черномагов, среди них завелась крыса. — Почему никто не может прямо сказать, в чем дело? Вздрагивает от осипшего голоса, затем берёт себя в руки. Нервным движением заправляет за ухо смоляную прядь и смотрит на Божество. Царь Мёртвых оценивает девичью смелость и усмехается: не каждая будет вести себя так рядом с ним. Он притрагивается к угловатой скуле своим когтем и открывает перед ней еще одну тайную завесу. — Не в наших правилах нарушать вращение колеса Судьбы. Однако увидь, шезму, что будет, если ты не искупишь Его преступления. Глубокие зрачки расширяются, погружая девушку в события прошлого. Они, как несуществующая материя, стоят в безмолвной пустыне и следят за тем, как постепенно пески обагряются кровью и как оживают лежащие на них тела. Сотни покойников тянут руки к небу и верят в спасение. «Молим, отдай ее нам! Великий Страж, отдай нам Несущую Порядок!» — Эвтида не отходит от Бога, прислушиваясь дальше. Раздаются грудные стоны, грязная брань о Фараоне и молитва, обращенная к Анубису. Стоящий возле Эвы Бог с грустью осматривает проклятые души и сжимает своей лапой воздух, перенося их дальше. — Кто эти несчастные, почему нельзя даровать им свободу? По оголенной спине бегут предательские мурашки, которые вызывают невольный озноб. Эвтида жадно ловит ртом воздух и видит, как охотники одного за одним вешают неизвестных черномагов. Запах Смерти и большая виселица навсегда отпечатываются в ее сознании. Девушка не хочет верить в то, что показываемое Божеством произойдет на самом деле. — Приглядись же. Ваш Фараон возомнил себя равным нам, решил, что может вершить человеческие судьбы. В голове шезму начинает складываться разноцветный пазл. Она смутно понимает, чего от нее ожидает Страж Мертвых, но и спрашивать напрямую бесполезно — не ответит. В это время Анубис решает перенести их в последнее место: старый полуразрушенный дворец Фараона. Выжженные поля, засохшие сады, а главное как будто бы растерзанное тело юной девушки предстают перед Эвой. — Нет! Ты будешь жить, слышишь? Девушка бросается к лежащей на черной земле египетской принцессе, забывая, что она только призрак. Пальцы проходят через погибшую насквозь, черномаг пытается раз за разом, чтобы попробовать ту спасти. — Довольно. Она сама решилась на это, чтобы спасти родную страну. Эвтиду начинает нещадно трясти от недомолвок и постоянных намеков, но перечить Богу нельзя. Она почти касается тела неизвестной и каким-то чудесным образом умудряется сорвать с ее шеи невзрачный амулет. Прячет защитный оберег в карман платья, пока Анубис не видит, и решает обязательно разобраться с накопившимися вопросами. Повелитель Царства Мертвых отвлекается на несколько жалких секунд, ей этого вполне хватает. Задает вопрос для пущей убедительности: — Кто «она»? Божество переводит взгляд на гостью воспоминаний и сминает желтую, похожую на тесьму, ленту. Он издает грудной рык, словно жмурясь от резкой боли, и возвращает шезму в реальность, успевая опереться на созданный посох. Девушке кажется, что он ослаб за несколько сотен лет, что силы начинают покидать могущественного Владыку. Тем временем он подходит к Эве близко-близко и настойчиво шепчет в ее ухо: — Благородная Азенет. Озвученное Анубисом имя не дает ей ровным счетом ничего. Погибшая девушка заслуживает сочувствия и шезму не завидует её выбору. Пожертвовать собой ради спасения страны от… Чего? Неизвестно; и проходит по меньшей мере четверть часа, прежде чем Эва решается задать волнующий её вопрос. Однако время Божества подходит к концу: он исчезает, оставляя витающее вокруг шезму предостережение, и напоследок хрипит, предсказывая: — Запомни: конец станет новым началом. Когда судьба забирает свое, она всегда отдает что-то взамен. Эвтида просыпается, вскакивая со своей постели, и обращает внимание на золотой кулон, до боли сжатый в правой руке. Думает, как же такое возможно, но никакого объяснения не находит, прячет цепочку в близлежащую шкатулку и смотрит в окно, понимая, что в Фивах еще глубокая ночь. Шезму падает на подушку, старается уснуть и предчувствует, как новое утро принесет какие-то важные новости.***
Оставшаяся ночь прошла без каких-либо происшествий. Эва провалилась в глубокий тревожный сон и, не шевелясь, проспала до позднего утра. Девушка старательно заглушила кричащее внутри нехорошее предчувствие, успокаивая себя тем, что может ошибаться, что предсказание Анубиса сбудется гораздо позже и у нее есть время хоть как-то подготовиться к нему. Фиванское солнце давно поднялось над оживленным городом, согревая тот своими лучами. Кучерявые облака, играясь, плывут по голубому небу, и ничто не может нарушить девичий сон. Казалось бы, в это тихое утро, в день, когда у шезму есть свободное время, все будет спокойно. И все бы хорошо, если бы не обидевшаяся на нее Рененет, покровительница удачи в их государстве. Эвтида лениво переворачивается на другой бок, повыше натягивая тонкое одеяло, и вновь утыкается лицом в подушку. Безмятежная дрёма охватывает ее, пока вошедшая с грохотом распахивает входную дверь и рушит мирную идиллию. Гостья, источающая радость и жизненную энергию, сейчас полная противоположность шезму. — Доброе утро, — слышится звонкий голос. — Эвтида, просыпайся, все Фивы уже на ногах! Девушка приближается к постели подруги и начинает поднимать ту с кровати. Получается откровенно плохо. Черномаг перебарывает сладкую дремоту, но все равно не желает покидать прохладную перину. Она высовывается из-под импровизированного укрытия и раздраженно шипит, возвращаясь на место: — Дия, уйди и закрой дверь, разреши выспаться в единственный свободный день! Гостья не злится на такое поведение со стороны подруги, но и оставить Эву в кровати тоже не может. Она стаскивает спящую на пол под ее совсем не культурные ругательства и саркастично задает вопрос, ставший извечной традицией в их общении: — Неужели сидела в трактире до полуночи и отмечала выгодную сделку? Шезму без зазрения совести отвешивает Дие подзатыльник и, пошатываясь, возвращается на облюбованное ложе. Ночная сорочка задралась непозволительно высоко, однако и Эвтида никогда не смущалась подруги: все-таки они и в баню вместе ходят, и мужчин в свободное время обсуждают, и перевязки друг другу в случае необходимости делают. — Нет, просто мучила бессонница. После резкого подъема девушка больше не может уснуть, поэтому переворачивается на спину и подкладывает руки под голову. Она не хочет рассказывать о недавних видениях, сейчас это слишком личное. Дия прекрасно понимает, что шезму лжет, и спрашивает, чтобы в этом удостовериться: — Эва, ты ведь снова не договариваешь, да? — Обещаю, что расскажу все, когда наступит подходящий момент. Эвтида жмурится от пробуждения, которое наступило в полдень, и быстро одевается. Легкое свободное платье цвета слоновой кости огибает изящный девичий стан и доходит до колен. Шезму тихо ворчит, совершая утренние ритуалы, и мельком поглядывает на Дию, что успела усесться возле окна. Гостья скучающе разглядывает скромное убранство комнаты, обращая внимание на Эву. Шезму закалывает свои темные волосы и делает подобие небрежного пучка. Вполне красиво, чтобы немного прогуляться и дойти до рынка за перекусом. Как бы девушке не нравилось готовить, спать после тяжелого дня она любит больше. — Хорошо. Знаешь ведь, что потом не отвертишься? — наконец соглашается подруга, оставляя в покое секреты Эвы. Дия встает со стула, расправляя складки на короткой голубой юбке, и наливает из кувшина чашу воды. Кристально чистая жидкость наполняет стакан до краев, капая на заложенный письмами рабочий стол. Она смачивает горло, заряжаясь энергией, и быстро-быстро тараторит, донося до подруги новые сплетни: — Скоро полдень, я принесла новости. Эвтида неодобрительно цокает, застилая неубранную постель и смахивая капли с исписанного папируса. Документ испорчен без шанса на спасение — придется переписывать его заново. Шезму безразлично выбрасывает ненужный мусор и с фальшивым интересом спрашивает: — Наш наставник сжалился, выделив время на отдых? Молодая шезму берет Эву под локоть, на ходу подхватывая мешочек с монетами, и они идут на рынок. Девушки передразнивают своего наставника почти всю дорогу, обоюдно придя к выводу: «Он скорее утопится в Ниле, чем сделает это». По пути они встречают Ливия, которому, в отличие от Эвтиды, тоже известны какие-то новости. — Вечером будет казнь. Ты придешь? — парень резко бросает эту фразу, больше утверждая, чем спрашивая. — Зачем смотреть, как палачи лишают жизни очередную жертву? — Эвтида отвечает также хлестко, только без интереса, продвигается вдоль по главной площади. — Говорят, что это не наш. Охотники будут вершить Судьбу столичного жреца… — притихшая Дия едва слышимым шепотом проговаривает, кого будут убивать. Ещё сонная шезму недобро сверкает прищуренными глазами, вцепляясь взглядом в проходящих мимо охотников. Она вспоминает последний указ Фараона и отчего-то сжимает ладони в кулаки — слишком много несправедливости в их стране. Несправедливость… В голове возникает лицо Бастет, и янтарно-желтые глаза незнакомца из видений. — И что это он забыл в наших краях? — она шипит это, как разъяренная кошка, пока оплачивает пару лепешек из ячменя и теплое пиво. — Не знаю, но надеюсь, что они сократят количество публичных казней. Напряжение в Фивах можно ложкой черпать, — Ливий помогает донести покупки до ближайшего столика и ворует одну из лепешек. — Маат на тебя не хватает, — ворчит Эвтида. Девичий живот предательски урчит, напоминая, что она не ужинала. С осторожностью разворачивает горячую лепешку, мигом отправляя ту в рот, и радуется, что хотя бы подруга не крадет ее лакомство. Ливий же наигранно обнимает шезму за плечи и находит уместную, на его взгляд, отговорку: — Сейчас обед, Эва, а мы встретились весьма удачно. — Настолько, что ты решил обворовать беззащитную девушку? — шезму делает такое по-детски наивное лицо, что прохожие умиляются с этой картины. — Эвтида, мы говорим об одном человеке? Ты, и не сможешь дать отпор? Исфет, только не переигрывай! — Дия подает свой голос, высовываясь из пальмовой тени и посмеивается. Ливий становится серьезнее и сгоняет с лица выражение веселья. Эва понимает: новости, касающиеся казни, не обойдут ее стороной. Парень протягивает девушке аккуратно сложенный папирус с ее именем, по холке позвонков пробегает взволнованный треп. Шезму отходит от друзей и давится воздухом. «Прекрати играть с огнем, Неферут, иначе можешь сгореть дотла,» — гласит письмо.