Практические советы для начинающего шифу Аватара

      Когда Рури была младше, она предпочитала избегать ответственности столько, сколько это было возможно. Пока однажды она просто не приняла эту несправедливую истину: от ответственности не сбежать, особенно, когда отнимаешь чью-то жизнь.       Духи сыграли с ней злую шутку, сделав магом огня и даровав матери, которой нафиг не сдался такой прикол.       Конечно, Рури могла бы попытаться попасть в страну Огня и начать там с чистого листа, но реальность была такова: для этого народа она, в лучшем случае, мусор из колонии, и ни на какую беззаботную, спокойную жизнь рассчитывать было нечего.       Без поддержки ты никто. Этот мир раскалывала не только война интересов правителей, но и более мелкие дрязги, правда, они терялись и меркли на фоне ненависти одной нации к другой, но все равно существовали и портили жизнь тем, кто не имел никакого отношения к власти и политике.       Рури пришлось осваивать другие навыки, если она хотела питаться не помоями и спать под цельной крышей на мягком матрасе. Начинала она мелкой воришкой, подрезающей кошельки и ворующей привлекательно лежащие вещички у лавочников.       Разумеется, подобный образ жизни не мог досыта накормить и удовлетворить все потребности стремительно растущего организма. Рури был необходим хоть какой-то заработок.       А еще поддержка. Хоть один взрослый, которому будет не плевать.       В свои семь лет Рури не доверяла взрослым и полагалась лишь на себя. Ее сверстницы еще играли в куклы, разыгрывая сценки из любимых сказок о прекрасной принцессе и храбром маге земли, в то время как Рури, кутаясь в украденный накануне плащ, дрожала от холода, забившись в угол чьего-то хлипкого сарая. Ей нужно было уйти еще до рассвета, прежде чем хозяева застанут ее здесь.       Рури уже тогда знала, что мир чудовищно несправедлив и таким, как она, в нем попросту не было места. Только борьбой, только силой можно заставить других считаться с собой.       И Рури мечтала стать сильной, мечтала, чтобы мир увидел, как был к ней жесток и молил на коленях о прощении. Но это — всего лишь наивность. И глупость маленькой девочки, которой однажды придется расстаться с детскими чаяньями.       Боджинг — акробат из цирка, проникся к Рури какими-то особыми чувствами. Он говорил, что она похожа не то на его младшую сестру, не то дочь, не то лучшую подружку беззаботного детства… Тогда Рури мало занимали мысли, что у других людей на душе, а потому пропустила все сантименты мимо себя, не позволив осесть внутри, бередящим по ночам сны осадком.       Может быть зря она не впустила кого-то в свое сердце, не позволила единственному человеку, кто был к ней добр стать тем самым образом, примером к которому будешь обращаться всю свою жизнь, мечтая однажды, годы спустя, увидеть на старческом, но все еще дорогом лице, улыбку, преисполненную гордости за ее успехи.       Но тогда важнее были те умения, которые Боджинг решил передать ей. Так Рури и освоила метательное оружие; в ход шло все: ножи, заточенные деревяшки, камешки… Уже потом, став наемницей, у нее появилось свое собственное оружие, вроде тех же сюрикенов.       Именно Боджинг посоветовал ей ступить на этот скользкий путь, когда узнал об ее огненной магии.       В Гильдии всем было плевать, кто ты и откуда, лишь бы твои таланты приносили прибыль и окупали затраты на твою финансовую поддержку.       Рури не сразу стала профессионалом: до этого был долгий и тернистый путь, пройти который стоило ей неимоверных усилий.       Гильдия не стала ей семьей, как часто писали наивные авторы в своих дамских романах, но именно там Рури познакомилась с людьми, которые сделали ее той, кто она есть.       Именно там она поняла, что как бы ты не противился, какие бы шаги не предпринимал, от ответственности сбежать невозможно, и чем дольше ты не принимаешь эту простую истину, тем сильнее это скажется на тебе в дальнейшем.       Может, где-то в ее генеалогии и затесался какой-нибудь Воздушный кочевник, ведь почему иначе Рури до сих пор делает все, чтобы не ввязываться в заведомо безнадежные дела?       Аватар, конечно же, дело не безнадежное, но слишком проблемное.       Рури бы сказала, что геморное, если бы не недавняя ситуация, немного приспустившая шоры с ее глаз и заставившая заглянуть в душу другому человеку, и увидеть мир не через призму собственного эгоизма.       С тех пор она ходила, словно в воду опущенная, старательно избегая встречаться взглядом с Аангом и сводя их общение к минимуму. Ей… нужно было подумать. Ей необходимо разобраться в себе и осознать произошедшее.       Это было нелегко. Во-первых потому, что она никогда в своей жизни ни о чем подобном не слышала. Когда она медитировала вместе с гуру на рассвете, впитывая в себя солнечный свет после долгой ночи, то тогда она лишь ощущала ауру своего духовного наставника, но так, чтобы внутренняя энергия обретала видимую форму и тем более сплеталась с энергией другого человека...       Ну, и во-вторых, ее до дрожи в коленках пугала та мощь, которую она имела (не)счастье лицезреть. Тот, кто обладал такой силой априори не мог быть человеком.       Но Аанг был человеком. Ему было больно, он скорбел. И перед злыми, в сердцах брошенными кем-то словами, был абсолютно беззащитен.       Именно поэтому Рури сейчас карабкается под дождем по узкой горной тропинке, матерясь уже не про себя, а вполне громко вслух: с присущим всей ситуации смаком и чувством.       Она все еще слышала брань старого пердуна, обвиняющего Аанга во всех бедах. И прежде всего в своих собственных неудачах.       Рури сжала кулаки, из последних сил сдерживаясь, чтобы не зажечь огонь. Она бы ударила этого старикашку, накричала бы на него и заставила извиниться перед своим драгоценным учеником.       Но Аанг решил сбежать. Он предпочел спрятаться от чужого осуждения, не представляя, что делать в такой ситуации, потому и выбрал знакомое отступление.       Рури не винила его. В конце концов, надо помнить кто и как его воспитывал. У парнишки просто нет и не могло быть этого житейского опыта — с достоинством отвечать на оскорбления.       Впереди Рури видит неприметный выступ, за которым чернеет вход в пещеру. Он похож на пасть хищника, разомкнувшего челюсти в ожидании пока птичка сама спрыгнет с ветки, покусившись на лакомый кусочек, застрявший между клыков чудища.       Но Рури в любом случае пришлось бы лезть туда, ведь дождь не собирался прекращаться, а лишь усиливался. И где-то вдалеке уже начали слышатся первые громовые раскаты.       Если аватаришки там нет, то…       То она пойдет искать его дальше. Успокойся уже, Рури.       Она вздыхает, откидывая мокрый, отяжелевший хвост за плечо и делает последние усилия, чтобы забраться по скользкой грязи и войти в пещеру.       Как она и думала, Аанг здесь, сидит, обхватив коленки руками и спрятав на них лицо. — Прости, что улетел, — виновато говорит он, почувствовав ее появление.       Рури лишь закатывает глаза, но не торопится задавать вопросы. Ей все понятно и без всяких объяснений. Главное, что она нашла его, что Аанг теперь под присмотром, а захочет излить кому-то душу — сам начнет разговор.       Она садится, приваливаясь спиной к его спине, прислоняется мокрыми волосами и вещами к его одежде, мелочно радуясь своей маленькой мести.       А то улетел, поджав хвост, посмотрите-ка на него!       Нечего прогибаться перед всяким сбродом, где же его достоинство, гордость, в конце концов? Этот старик кричал на него, оскорблял, а Аанг ничего даже не возразил, никак не ответил, а предпочел убежать.       А Рури не смогла оставить все, как есть. Оберегать душевное спокойствие Аватара — задача всех его спутников и учителей. И Рури подозревала, что только ей хватит такта выслушать Аанга и посоветовать что-то действительно дельное и стоящее.       Впрочем, она быстро вспоминает, что ее нерадивый ученик добился определенных успехов на поприще покорения воды, так что сможет попробовать вытянуть лишнюю влагу из ткани. Но Аанг не в том состоянии, чтобы самостоятельно до этого додуматься, а Рури еще не растеряла последние крупицы совести, чтобы мешать чужому самобичеванию и добавлять новых пунктов в общую копилку надуманной вины.       Но можно переключить его внимание на что-то другое, чтобы Аангу больше не думались всякие глупости: — Неправильно, драгоценный. Надо просить прощения за то, что твоя непревзойденная наставница была вынуждена карабкаться Коу знает куда, переживая, что ты тут сидишь один и в соплях захлебываешься.       Она чувствует, как напряглись чужие мышцы от колкого замечания, как вздрогнули плечи, и как Аанг предпринял попытку повернуться к ней, но удержал сам себя, оставшись сидеть, как сидел. — Да, наверное, — слишком просто соглашается он. Да уж, все, оказывается, серьезнее, чем Рури думала. И за какие же это такие потаенные струнки души его задел этот старик, что Аанг готов соглашаться со всем, лишь бы ему не мешали страдать в одиночестве? — И не зови меня, ну… так… — смущенно добавляет он.       Нет, контакт есть. Аанг все еще обращает внимание на что-то помимо гнетущего клубка внутри него. С этим можно работать. — Почему? — усмехается Рури, но про себя отчего-то злясь этой покладистости. — Просто… не надо. — Надо или не надо, позволь мне решать самой. Но если тебе неприятно, то я, конечно же, не буду.       Сегодня. И завтра, может быть…       Аанг благодарно кивает, и какое-то время они сидят в тишине.       Рури смотрит вперед, туда, где виднеется кусочек темного неба. Порывы ветра иногда задувают в пещеру, холодя влажную кожу и вызывая стылые мурашки. Но Рури разгоняет ци по каналам, грея себя и заодно делясь теплом и со своим горе-учеником.       Когда тебе тепло, то не так паршиво. Рури усвоила это еще в раннем детстве, когда мерзла, свернувшись в каком-нибудь, продуваемом всеми ветрами углу, обхватив себя маленькими ручками в бесполезной попытке удержать стремительно уходящее тепло.       Может, именно поэтому она и пробудила свою магию? Может, вот так и работает защитный механизм?       Но Аанг и сам отлично владеет подобными техниками, только почему-то именно сейчас решил забыть, что тоже так умеет. — Даже не спросишь, почему я убежал? — мрачно интересуется Аанг. — А надо? — с тихим смешком спрашивает Рури. Она отталкивается от чужой спины, тут же поворачиваясь и садясь к нему лицом, а после обнимает за плечи, притягивая к себе.       Она обхватывает свою кисть на его груди, прижимая ученика к себе ближе, будто удерживая на краю пропасти и не давая упасть в пучину, из которой, скалясь и клокоча, выглядывают кошмары.       Аанг опускает голову, почти касаясь подбородком ключиц и крепко жмурится, борясь с самим собой.       Хочется, так хочется остаться в чьих-то мягких, заботливых руках, доверяя свою боль и страхи. Но, с другой стороны, Аанг понимает, что не заслуживает поддержки и хорошего отношения к себе. — Старик был прав, я действительно подвел мир, — вырывается против воли.       Это слишком много, слишком больно для него одного, чтобы держать в себе такую ношу.       Рури вздыхает, выпрямляясь. Она касается одной рукой лысой макушки сначала лишь подушечками пальцев проводя по окантовке стрелы, будто спрашивая разрешения. Но Аанг по-прежнему молчит, никак не выказывая явного протеста, поэтому Рури прижимает всю ладонь к его голове, поглаживая в успокаивающем жесте. — А может, это мир тебя подвел? — привычно выворачивает все наизнанку Рури.       Слова достигают цели, потому что Аанг вздрагивает и с этим будто скидывает с себя транс. Он тут же вскакивает на ноги, разворачиваясь к ней и сжимая кулаки. — Я был нужен миру, но я сбежал. Мой народ… Никого не осталось, пока я был во льдах!       Рури не знает, что сказать на это. Ей не понять всей тяжести этой ноши. Будь она на его месте, то наверное свихнулась от осознания своей вины.       Аанг действительно виноват, он и правда подвел мир, и Столетняя война является результатом его малодушия.       Если бы он тогда остался вместе с монахами, если бы успел овладеть всеми стихиями до атаки на храмы, то — как знать, — возможно, все сложилось бы иначе.       А может, стало бы только хуже. Возможно, Аанг погиб бы вместе со своими соплеменниками, а народ следующего Аватара безжалостно истребили бы точно так же, как это сделали с Воздушными кочевниками. Цикл стихий безвозвратно был бы нарушен, равновесие самой жизни пошатнулось бы настолько сильно, что тогда бы вмешались духи, и вот тогда уже не осталось бы никого и ничего, кто не пострадал бы от их возмездия.       Но это лишь домыслы, не подкрепленные никакими фактами, ведь Рури так мало знает о мире духов и не может утверждать наверняка, что было бы. Но раз кто-то смог выживать во льдах на протяжении целого века, при этом сохранив свое физическое и психологическое здоровье, то почему бы и такая поразительная вещь, как вмешательство духов не может произойти в реальности?       Но молчание начинает затягиваться. У Рури нет слов, и внутри снова щиплется чужая скорбь, будто ее собственная.       Теперь она понимает откуда произрастает эта боль, но совершенно не знает, что с этим делать.       Время не вылечит такое, и ничего уже не исправить. Если и остались где на свете потомки магов воздуха, то они все равно принадлежат другим народам, выросли в других традициях и поддерживают совсем иные ценности.       Культура Кочевников канула в небытие, и только один человек во всем мире — еще даже не достигший совершеннолетия — хранил память о целом народе.       Это ли ни есть одиночество? Самое страшное из всех возможных.       Да, Рури бы точно свихнулась, окажись на месте Аанга. — Я не думаю, что в мире не осталось магов воздуха, — неуверенно говорит Рури, предпочтя отвести взгляд. Именно магов, не Кочевников.       По крайней мере, Аанг заслужил хотя бы это. Хоть что-то, что подпитывало бы иллюзию, что еще не все потеряно, что он не один и прежнюю жизнь еще можно вернуть. — Что ты имеешь в виду? — с подозрением спрашивает Аанг. — Я — последний маг воздуха. — Это просто мое предположение. Ведь кочевники все время путешествовали по миру, могли ведь отметиться то тут, то там… — она усмехается. Теперь, когда она облекла свою быструю мысль в слова, ей не кажется это таким уж невероятным. — Я не понимаю…       Рури тут же смотрит на Аанга, замечая растерянность на его лице. Но также подмечая, как что-то трепыхается в глубине его зрачков, нечто такое, что заставляет перехватить дыхание. И пожалеть, что вообще посмел дать кому-то такую надежду. — Я имею в виду детей, Аанг. Ведь они могли рождаться не только в храмах. Как я, маг огня, родилась у своей матери в Царстве Земли.       Аанг, наконец, понимает, что она имела в виду. Надежда тухнет, словно кто-то подул на фитилек свечи. Он садится, опуская голову и пряча потемневший взгляд. Рури успевает заметить в какой досаде искривился его рот; он выглядит еще более убитым, чем тогда, когда Рури только нашла его в этой пещере. — Это невозможно, — бесцветно, но очень уверенно заключает Аанг.       Рури бы хотела спросить почему он так в этом уверен. Да, она не знает традиций Воздушных кочевников, их быт, привычки, взгляды на мир… Но Рури знает людей, и готова поклясться чем угодно, что потомки магов воздуха до сих пор бродят где-то, прячась в самых отдаленных уголках от войны.       Но Рури не спрашивает.       Она протягивает руку, касаясь сухих веток, которые кто-то из предыдущих любителей скалолазания не убрал за собой, и те разгораются, освещая своды пещеры и давая так необходимое тепло.       Аанг бледен. У него полопались капилляры в глазах от напряжения, поэтому взгляд, которым он одаривает Рури выглядит болезненным и уставшим.       Рури жаль его. Действительно жаль. Это новое, совершенно несвойственное всей ее натуре чувство разливалось в ней, щемило внутренности и кислило во рту. Это чувство было единственным на ее памяти, что текло по ее венам, а не горело пламенем, наполняя каждую клеточку энергией и жизнью.       Жалость — это такое же новое чувство для Рури, как и сочувствие. Ведь ее никто и никогда не жалел, так зачем ей было жалеть кого-то? — Знаешь, все, что я усвоила, так это то, что жизнь часто может преподнести нам немало сюрпризов, — говорит Рури, немного уняв внутри поднявшуюся волну смятения. — Возможно, ты прав. А возможно, права я. Но пока есть ты, пока ты помнишь, как было, хранишь в себе мудрость и опыт своего народа, он будет жить. Тебе надо лишь только быть сильным ради них, преодолеть все испытания и трудности, чтобы передать свои знания другим, чтобы и они хранили и несли эту память сквозь время. Это не долг Аватара — лишь твой. Долг монаха из Южного храма. И если даже такая мелочь, как этот неудачник, заставила тебя опустить руки, то просто забудь и живи дальше. Найди место в этой жизни, открой свое сердце для чего-то другого — научись другому и живи, как все.       Аанг вздрагивает, уставившись на Рури в молчаливом потрясении.       Она и не знала, что человек вообще способен испытывать разом столько чувств. Пламя между ними тоже вздрогнуло, и там, в самом центре его горения, вспыхнули и погасли зеленоватые всполохи.       До Рури докатились отголоски чужих эмоций: неверие (как то, что она говорит, может быть правдой?), злость (зачем, для чего ей нужно давать надежду, которой все равно не суждено сбыться?), слабая, едва теплящаяся в глубине души надежда (а вдруг и правда…?). И благодарность.       Рури нашла правильные слова, чтобы успокоить и помочь.       И, что самое главное, не позволила жалости найти выход ни в мимике, ни в тоне, ни в словах.       В конце концов, Аанга не касались ее чувства, а уж что с ними делать, Рури как-нибудь сама разберется. — Аанг! — вдруг раздается от входа.       Они нехотя — оба нехотя — поворачивают головы в сторону спешащей к ним Катары.       Будто своим появлением она что-то безвозвратно разрушила, испортила какой-то очень важный момент.       Катара падает рядом с Аангом, хватая его за плечи. — Не слушай этого глупого старика! Он и сам не знает, что говорит. Ты ни в чем не можешь быть виноват! — Вообще-то, — неуверенно возражает ей Аанг, зачем-то перед этим бросив короткий взгляд на Рури. — Он был прав. — Что? О чем ты? — Катара отклоняется корпусом назад, увеличивая расстояние между ними, хотя все еще продолжает держать руку на его плече. — Я не хочу об этом говорить, — отрезает Аанг. — Это как-то связано с твоим сном? — осторожно спрашивает Катара. — Со сном? — подает голос Рури, впервые слыша о каком-то там сне.       Так получалось, что группа последние несколько дней останавливалась близ прибрежных городишек и деревней, так что Рури, когда уже все спали, уходила в поселения собрать местных слухов и разживиться сплетнями. Человеку ее профессии владеть информацией было так же необходимо, как магу чувствовать близость своего элемента. А еще, возможно, подзаработать. Деньги лишними никогда не бывают, особенно когда впереди предстояло большое путешествие.       Возвращалась Рури только под утро, пока еще все спали, так что о том, что Аанга мучают кошмары она впервые слышала только сейчас.       Аанг поворачивает к ней голову, о чем-то молчаливо пытаясь сообщить. Рури читает в его глазах усталую грусть и не может понять, что конкретно он хочет ей сказать этим взглядом.       Они впервые с того вечера не избегают прямого визуального контакта, и с чего-то Аанг сейчас решил, что Рури чуть ли в голову ему влезть может и прочесть его мысли. Но Рури не может, конечно же, хотя и имеет некоторые подозрения, откуда у Аанга могла быть такая уверенность. Так что значение этих взглядов она так и не поняла и даже не пыталась разобраться.       Но она дарит ему ободряющую улыбку, и Аанг ничего не заподазривает. — Расскажи, — просит Катара. — Тебе станет легче. — Ну… это длинная история, — неуверенно говорит Аанг. — И как хорошо, что у нас вся ночь впереди, — хлопает в ладоши Рури, обводя смеющимся взглядом своды пещеры. — Похоже, мы здесь надолго застряли.       Дождь не собирался заканчиваться. Ветер завывал и свистел, неприятно покалывая барабанные перепонки.       Они все садятся вокруг костра, ожидая услышать грустную историю. Или страшную, раз уж вся обстановка к этому располагала.       Впрочем, конец этой истории уже известен и в ней не предвидится никаких неожиданных сюжетных поворотов.       Рури очень интересно, как Аанг собирается уместить всю боль своей души в пустые слова, не способные передать и капли того, что он чувствует.       Рури знает, ведь сама не так давно испытала весь спектр этих эмоций. Они до сих пор слабо жужжали где-то в подкорке, вызывая чувство невосполнимой потери внутри. Но пустота с каждым днем заполнялась ее собственными переживаниями и мыслями, и Рури когда-нибудь надеялась вовсе забыть об этой истории.       Ей так хотелось, чтобы рядом оказался ее гуру и рассказал, что вообще тогда произошло. И, самое главное, ответил на вопрос, который больше всего волновал ее: почему до сих пор, даже когда она находилась в состоянии далеком от внутренней гармонии, как, собственно говоря, и ее ученик, она все равно до сих пор способна улавливать эти слабые эманации его чувств и эмоций.

***

— А этот твой наставник — мировой мужик, — с улыбкой говорит Рури. — Столько времени сражался за тебя против всего этого старичья… Хотела бы я себе такого гуру. — Гиацо был бы рад такой ученице, — делает ей комплимент Аанг.       Рури в ответ лишь криво усмехается: — Вот уж сомневаюсь. — Но Гиацо все равно не смог ничего поделать, и правду о том, что являешься Аватаром, ты все равно узнал раньше шестнадцати, — замечает Катара, разбавляя слегка повысившийся градус настроения до прежней минусовой отметки. — Могли и раньше, — угрюмо отзывается Аанг. Он опускает голову, глядя в огонь. Рури кажется, что она может увидеть в его глазах залитые солнцем каменные плиты храма на которых греются маленькие телята; в крытой галерее юные маги воздуха прилежно впитывают философию и мудрость своего наставника; на стенах можно увидеть прекрасные фрески, иллюстрирующие жизнь известнейших из Кочевников, а в аркатурах стоят величественные статуи с праведной безмятежностью, навечно застывшей на их лицах.       Рури никогда не была ни в одном из храмов воздуха, зачем, если все ценное оттуда уже давным-давно вынесли, а ни одна из ее целей просто физически не была способна попасть туда.       Дойти до храма — это значит пройти по дороге Просветления. Только те, кто хотели познать мир и стремились к духовному совершенствованию могли попасть туда — так, по крайней мере, говорили легенды.       Рури была склонна верить этим байкам, ведь храмы располагались в неприступной местности: в горах, куда не вели никакие удобные тропинки, среди скал, на утесах…       И глядя на Аанга она представляет себе именно эту картину. Воображение рисует, как он играет со своим гуру в пай шо, сидя на одной из террас под большим оранжевым зонтом, прячась в его тени от полуденного солнца. Мимо проплывали бы легкие, перистые облака, потому что храм располагается так высоко, что грань между небом и землей становится простой условностью.       Разве может человек, всю жизнь проживший в такой обстановке, принять в своем сердце что-то другое?       Неудивительно, что он не хотел быть Аватаром. Он не хотел принадлежать миру и не мог поступиться своими духовными нуждами в угоду человеческого эгоизма. — Все равно не понимаю, почему ты не обрадовался этому? — не унимается Катара.       Аанг хмурится и отводит взгляд. Этот вопрос задевает его, он и сам не знает почему. — А кто бы обрадовался? — приходит на помощь Рури. Аанг тут же смотрит на нее и благодарно чуть заметно кивает. — Ну… все? — неуверенно тянет Катара. — Я бы не обрадовалась. И я не знаю ни одного человека, кому бы пришелся такой расклад по душе. И к тому же, это сплошной гемор! — Но ведь быть Аватаром — почетно, перед ними открыты все двери, их уважают и возводят в их честь храмы, — перечисляет Катара все красивые россказни об Аватарах.       Рури хочется что-то сказать на это, осадить, заставить взглянуть на ситуацию иначе, не романтизировать, но Аанг опережает ее буквально на полвздоха: — В моем случае, наоборот — закрылись, — печально вздыхает он. — В один момент вся моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я был растерян и не знал, как к этому относиться. — Это так ужасно, Аанг. Даже не знаю, что сказать… — после недолгого молчания говорит Катара. Кажется, до кого-то стало что-то доходить. Это... обнадеживало. Но Рури все равно не радуется раньше времени, ведь почти уверенна, что это всего лишь кратковременный эффект. Но она будет рада, если ошибается.       Катара пытается дотронуться до плеча монаха, но Аанг вдруг одергивает руку, не давая прикоснуться к себе, подскакивает на ноги, гневно сжимая кулаки. — Они лишили меня всего, что мне было дорого, все, что я любил. И будто этого им было мало, они еще решили все за меня, даже не спросив!       Рури впервые видит такой всплеск эмоций со стороны своего ученика. Вместе со светом, исходящим от его татуировок и резанувшим глаза, фантомная боль ударяет ее под дых, заставив поморщится и приложить руку к солнечному сплетению, пытаясь через прикосновение унять эту внезапную вспышку неприятных ощущений. — Ой! — Катара отпрянула, выставив перед собой руки. Искры летели во все стороны, и Рури взмахом руки гасит их прежде, чем те достигают Катары. — Простите. Это было недостойно, — тихо произносит Аанг, низко опуская голову. И хоть энергия больше не бурлит в нем, переливаясь через край, он не смеет обернуться и бросить взгляд на своих спутниц.       Рури выпускает из легких воздух, который до этого упорно не хотел покидать организм. — Ничего, ты имеешь полное право злиться, — дрогнувшим голосом заверяет Катара.       Аанг бросает на нее недоверчивый взгляд из-за плеча и виновато улыбается. Он возвращается на место, садясь поближе к костру, будто хочет согреться от его тепла, но не считает себя в праве сидеть здесь с кем-то, рассказывать, делиться тем, что хранилось у него в душе.       Рури замечает. Это профессиональная привычка подмечать любые изменения и со вновь открывшимися деталями менять линию поведения.       И дабы убедиться, она придвигается ближе и берет Аанга за руку. Тот вздрагивает всем телом, вскидывает голову, уставившись на свою наставницу.       Как она и думала — у него холодные руки, а значит он потерял концентрацию, раз не может согреть себя своими дыхательными техниками.       Рури берет и вторую его руку, крепко стискивая своими пальцами и, направляя магию к ладоням, греет, отогревает через прикосновение. — Мир подвел тебя, открыв тебе твое предназначения раньше положенного срока, — говорит Рури, не поддерживая унылый тон остальных. — Несправедливо возлагать надежды всего человечества на плечи юноши и требовать от него решительных действий. Но, видимо, тогда рассудили иначе. Нам в любом случае будет трудно судить, ведь никто тогда не жил, кроме тебя, и не знает, как на самом деле обстояли дела.       Аанг слушает. Прислушивается к ее словам, почему-то не спеша одернуть руки, не торопясь перебивать, убеждать и что-то доказывать. — Что ты хочешь этим сказать? — немного недовольно влезает Катара.       Рури удостаивает ее короткого, обжигающего взгляда — вполне достаточно, чтобы девчонка поняла, что ей не стоит сейчас открывать рот. — Я хочу сказать, что мир изменился. Изменились и люди, их взгляды, философия, стремления. Если ты хочешь гармонии для всех, то должен поддерживать существующий порядок, а не возвращать старый. — О, конечно. Этого и стоило ожидать от мага огня! — сварливо кривится Катара. — Страна Огня — не моя родина, — напоминает Рури. — И таких, как я — полукровок — на свете живет очень много. Мы — результат войны, как и прогресс, который резко скакнул вперед. Ты еще молод, Аанг, и психика у тебя гибкая. Ты сумеешь гармонично влиться в современное течение жизни и быть тем Аватаром, который нужен именно этому новому миру.       Все пораженно притихли, обдумывая эту мысль со всей тщательностью.       Катара хмурится слишком сильно, так что причудливые тени превратили ее лицо в непроницаемую маску.       А Аанг просто поражен этими словами до глубины души. Если все так, если это действительно был какой-то замысел духов, что он очнулся от столетнего сна, выходит, он действительно нужен миру? Именно сейчас, именно таким? — Спасибо, — со всей искренностью выдыхает Аанг. А в следующий момент Рури чувствует, как чужие руки смыкаются на ее плечах, притягивая к себе в неловком объятии. — Всегда пожалуйста, — с улыбкой говорит Рури, похлопав Аанга по спине.       Осталось только сделать самое сложное — поверить самой во всю ту чушь, что она придумала на ходу, дабы больше никогда и ни за что не видеть гнев Аватара.