дракон.

Еще никогда в жизни ему не было настолько мягко спать в чьей-то постели. Несколько слоев одеял приятно обволакивали его тело, заставляли пальчиками цепляться за наволочку подушки и удерживаться за теплый сон, однако долгожданного пробуждения ныне не было возможности избежать, и Сынмину по воли собственного организма пришлось поднять тяжелые веки и мутным взглядом приняться изучать бревенчатую стену перед собой. Несколько секунд на осознание, прежде чем спохватиться и юрко усесться на постели, едва не падая с неё на пол. Сынмин беспорядочно забил руками по одному из покрывал, позже тихо вскрикивая из-за неожиданного факта — поверх одеяла была шкура убитого животного. Сердце зашумело, а воздуха неожиданно стало мало. Ким принялся беглым взглядом окидывать помещение, где очутился, и методом судорожно соображающего сознания выявил — изба. Деревянные бревенчатые стены, частично украшенные сушенными травами, теми же шкурами и непонятными картинами с черно-белыми снимками. В углу комнаты стояла буржуйка, источающая достаточное количество тепла, чтобы Сынмину стало неожиданно жарко. Рядом с печкой оказалась импровизированная кухонька с небольшим столовым столиком, на котором бренно покоилась кастрюля с горячей едой на чугунной подставке. Ким прошелся взглядом по полу, подмечая «охотничьи» ковры и маленькую дверцу с ручкой-кольцом, ведущей в погреб. Продолжая крутить головой по сторонам и осознавать весь ужас сложившейся ситуации, он окончательно убедился в том, что находился один. — Где я? — сам себя спросил он, после шипя из-за внезапной головной боли. Как только шоковое состояние отпустило его, следом нахлынули неприятные ощущения в виде последствий из-за снежного бедствия. Прежде чем получить ответ на свой глупый вопрос, Сынмин постарался сдвинуться с места. И такого простого действия вполне хватило для того, чтобы осознать еще более неприятное — что-то с его правым коленом было не то. Спешно скидывая с себя все слои одеял, Сынмин слегка трясущимися руками подвернул штанину, тут же замирая, наблюдая слегка опухшее и перебинтованное колено. Прикрыл глаза и обреченно вздохнул, после опуская ткань и закрывая ладонями лицо. Неконтролируемое чувство паники, удушающее, заставляющее забыть азы дыхания, но тут же прерванное глухим звуком, принуждающим затаить дыхание осознанно. Сынмин замер, боясь опустить руки, ведь теперь в комнате он явно оказался не один. Холодный ветер умело пробрался под одежду из-за открытой настежь тяжелой двери, которую тут же закрыли. Сынмин решил заглянуть своему страху в глаза и, ожидая в лучшем случае взглядом столкнуться с неотесанным побитым жизнью лесником-швейцарцем, а в худшем случае — с каким-нибудь шаманом-людоедом, к своему облегчению увидел юношу, укутанного в теплые вещи и знакомый длинный плащ с капюшоном. Сынмин не знал, что было холоднее в то мгновение — зимний отрезвляющий воздух, окутавший помещение, или же темный взгляд незнакомца, в котором не было места мягкому теплому свету буржуйки. Вторым облегчением стало и то, что незнакомец оказался корейцем. — Кто ты? — на выдохе спросил Сынмин, тут же забывая про ушибленное колено. Юноша стянул с головы капюшон, позволяя слегка пушистым и отросшим волосам выбраться наружу, смешно растопыриваясь в разные стороны. Все в том же молчании он принялся стягивать с себя плащ, дабы повесить его на один из дверных крючков. Рядом с зимней курткой Сынмина. Шаги его были невесомыми, ни одна половица не скрипела под натиском. Он проследовал к кухне, чтобы достать из нужных ящиков посуду, а следом поднять крышку кастрюли, провоцируя желудок Сынмина на новый кульбит. Ким не ожидал от себя такой неловкости, а потому стыдливо прикрыл живот руками, все еще опасливо поглядывая на очаровательного незнакомца, почему-то молчавшего. Возможно, из-за того, что рядом с ним оказался такой живописный юноша, которого захотелось тут же усадить на табурет и заставить сыграть роль натурщика, Сынмину стало чуточку спокойнее. Следом за осознанием чужой завораживающей красоты сразу же пришло осознание бредовости такого мышления, и Ким чертыхнулся на самого себя, чувствуя себя потерявшемся в лесу придурком, кем он и оказался в сложившейся ситуации. Размышляя над тем, что со своей творческой и романтичной натурой умудрился в такой пугающей ситуации найти нечто хорошее, не заметил, как парень подошел к постели, усаживаясь рядом с ним. А взгляд его все такой же холодный и пустой, в отличие от тарелки с наваристым бульоном. — Ешь. Сынмин нахмурил брови, не понимая сказанного. Он начал пристально разглядывать чужое лицо, пытаясь в скупой мимике найти смысл произнесенного, однако стоило только открыть рот, чтобы уточнить, как тут же пришлось его резко сомкнуть и едва не подавиться горячей жидкостью. Этот парень. Этот чертов корейский лесной гриб сидел напротив него на постели и кормил его с ложки супом, разговаривая на неизвестном уму Сынмина языке. И последнему ничего не оставалось делать, кроме того как бессовестно и смущенно разрешать загадочному юноше играть роль его сиделки. Ким бросил всякие попытки установить коммуникацию. Самым надежным и безопасным способом было сдаться ситуации и отдаться чувству голода, смиренно поедая предложенную пищу, чувствуя прилив сил. Однако сдерживать желание посверлить чужое лицо взглядом было невозможно, и, рефлекторно открывая рот при каждом знакомом жесте руки, Сынмин взором скользил от слегка нахмуренных бровей до кончика прямого носа, а там до недовольно поджатых тонких губ, пока спонтанно не вернулся к гипнотизирующим глазам, тут же видя в них слишком явное возмущение. Оказалось, что Ким последние тридцать секунд сидел с открытым ртом, не замечая, что его к текущему моменту прекратили кормить. — Дурак, — очень недовольно пробурчал. Ким понятия не имел, что значило то слово, но щеки почему-то вспыхнули, и рот пришлось стыдливо прикрыть ладошкой, чтобы вытереть прилипший к губам бульон и дать себе время успокоиться. Он неизвестно где, неизвестно у кого, неизвестно, что с ним и что с его друзьями, но все мысли ныне крутились вокруг обворожительного незнакомца, и Сынмин не особо пылко сопротивлялся этому, пока ушибленное колено не дало о себе знать. Болезненно зашипел, заставляя нахмуренное лицо юноши тут же преобразиться в обеспокоенное. Его колена коснулись ледяные пальцы, точечно задевающие маленькие и большие синяки, провоцируя очередные недовольные вздохи. — Что со мной? — сдался Сынмин, пытаясь достучаться до парня напротив. — Ты понимаешь меня или нет? Что я тут делаю? Что случилось с моими друзьями? Ким убеждался с каждой секундой, что его беглого и измученного корейского никто не понимал, однако, когда на него посмотрели взглядом, в котором промелькнуло чистейшее понимание его речи, Сынмин вспыхнул, подобно свече. — Так ты меня все-таки понимаешь? — тихонечко уточнил, после на некоторое время стискивая зубы, пытаясь вернуть себе самообладание. — Ты знаешь корейский? Как тебя зовут? Очередное молчание и потускневший взгляд, а после резкие движения, подразумевающие собой подъем с постели и шустрые шаги к кухне. Сынмин пессимистично вздохнул, опуская голову на ушибленное колено, в какой раз шипя из-за неприятного чувства. Теперь прекрасного становилось меньше, он вновь был напуган. Через несколько секунд к нему вновь вернулись, но не чтобы объясниться, а чтобы дать вдохнуть непонятный порошок с чужих подушечек пальцев. Голова в миг стала тяжелой, а тело ватным, Сынмину показалось, что он куда-то поплыл, пока его бережно не уложили на спину, вновь укрывая одеялами. — Минхо, — в полубредовом состоянии прошептал Ким, предпринимая ничтожные попытки подняться обратно. Он стремительно засыпал и, проваливаясь окончательно в безвозвратность, краем уха уловил корейское: — Спи тепло, Ким Сынмин. Сердце ёкнуло. Он утомился от постоянных беспорядочных потерей сознаний и, крутясь в постели, сумел прийти в себя только через несколько часов, когда за зашторенным рядом с кроватью окном стемнело. Сынмин по-прежнему понятия не имел, в какой местности он очутился, как звали незнакомца и что с ним вновь сотворили. Однако больше ждать объяснений и чуда он не был намерен, потому, когда проснулся окончательно, принял волевое и очевидное решение — бежать. Поблизости вновь никого не было, и это послужило шансом. Через боль в колене слезая с постели и находя под кроватью свои зимние ботинки, он начал сонно и неумело обуваться, стараясь игнорировать подступающую к горлу тошноту. Хромая, добрался до входной двери и крючков, чтобы неуклюже натянуть на себя зимнюю куртку и укутать голову шарфом. В помещении по-прежнему тепло и уютно, но здравый смысл брал выше, и Сынмин с третьей попытки смог отворить дверь, едва не падая в сугроб напротив. Темно и холодно. Колющий снег врезался ему в лицо, а непривыкшие к ночи глаза с трудом пытались не привести тело Сынмина к ближайшей сосне столкновения ради. Ким еле полз, надеясь на то, что похитившего его человека рядом не окажется. Это было и смелым, и глупым решением, однако Ким хотел простейшего — найти своих друзей и спасти себя от опасности. Когда из-за убивающего холода стало плевать на колено, когда глаза привыкли к темноте, а тело начало умело ориентироваться среди высоких деревьев, тогда-то Сынмин и рванул на полной скорости в неизвестность, теперь не боясь наткнуться на бурых медведей и голодных волков. С каждым резким движением Ким вспоминал накрывшую его снежную лавину, вспоминал примерные очертания знакомой ему местности недалеко от лагеря, вспоминал голоса своих товарищей, вспоминал тупую рожу Ли Минхо и его обещание обсудить случившийся ужас ночи после обеда. «После обеда» так и не наступило. Сынмин осознал весь идиотизм своего поступка через полчаса, когда уже не было сил бежать, а лес не прекращался. Он плечом уперся в ствол дерева, плавно спускаясь задницей в снег. Куча смятений и детское плачевное: «Хочу домой». — Идиот, — оскорбил сам себя, выдыхая густой пар. Он прикрыл глаза, прежде чем несколько раз стукнуться головой об ель, провоцируя появление снежной шапочки на своей макушке. И только наступил подходящий момент для сокрушений, а следом и разумная мысль — отыскать телефон в кармане куртки, как тут же послышался животный рык. Так быстро Сынмин еще никогда не поднимался на ноги. Он рукой схватился за царапающую кожу кору, чтобы прищуренным взглядом оглядеть местность подле себя, пока, к своему ужасу, не заприметил крадущиеся движения дикого животного поблизости. Кошка. Большая злая кошка. Очевидно большая, злая и голодная кошка, которую в энциклопедии обозвали рысью. Именно её Сынмин видел и слышал, именно её Сынмин не хотел обзывать хищником, который предпочитал человеческое мясо, а не плоть слабых животных. Лунный свет проник через слой туч, освещая небольшую поляну, на которой Ким оказался к своему несчастью. Именно благодаря ему он убедился в своей пугающей теории, из-за чего опрометчиво попятился в ту сторону, с которой предположительно прибежал сюда. Его голова пустела с каждой секундой, его тело больше не справлялось с такой колоссальной нагрузкой, его душа изнывала в миллиарде сопливых желаний, пока он делал нелепые шаги назад, в какой раз прощаясь со всеми, кого знал, любил и ненавидел. Рычание, резкое приближение. Он зажмурился, выставляя руки вперед, прекращая дышать. Досчитал до десяти, пока не решился открыть глаза, чтобы взглядом упереться во вздыбленное и напуганное неясно чем животное. Сынмин растерянно захлопал ресницами, после расслабляя плечи и вопросительно склоняя голову вбок, делая смелый шаг вперед. Рысь зарычала, а после ринулась в противоположную сторону, оставляя Сынмина в одиночестве, заставляя его в моменте почувствовать себя крутым чудищем, что смогло напугать дикое животное. И хвалебные дифирамбы в его сознании звучали недолго. Ровно до того момента, пока он не почувствовал горячий поток воздуха своим затылком и не обернулся. Ким Сынмин априори был странным парнем. Он боялся собственной тени, вздрагивал из-за каждого громкого звука, чутко спал ночами и молился об отсутствии кошмаров. Его напугала тряска, ночной хаос, настигнувший их в первую ночь. Он потерял рассудок из-за снежной лавины, а после и самого себя, когда очутился в избе. Но видя перед собой огромное лицо странной ящерицы, созерцая неописуемую белоснежную красоту, чувствуя на себе пронзительный взгляд светящихся синих глаз и кожей лица ощущая горячее дыхание чудовища, почему-то не боялся. Он увидел дракона. Он не испугался его, а опрометчиво завороженно протянул руку к мордочке чудища, касаясь странной наощупь кожи. Его рот приоткрылся, выпуская пар, а глаза отчего-то заслезились. Ничего прекраснее он в жизни не видел. Такая бредовая реакция на произошедшее смущала не только его, но и дракона, который, к своей неожиданности, боднулся мордочкой в чужую ладонь, принуждая человека пройтись пальцами выше, чтобы коснуться забавных острых рогов на носу. — Ты такая красивая… — тихо произнес Сынмин, с лунными бликами в глазах созерцая чудо природы перед собой. Зрачки расслабленного дракона опасливо сузились, а после вновь расширились. Ким не понимал, каким образом угадал пол дракона, каким образом так спокойно ощущал себя рядом с таким запредельным разуму человека созданием. Все, что он мог ныне испытывать, — это трепет в груди. Никакого холода, никакого страха и никакой боли. Со стороны он выглядел заплаканным ребенком, что минутами ранее бился в истерике, а теперь успокоился и забавно шмыгал носом, наблюдая перед собой желанную сладость. — Тебе нужно вернуться, человек, — вдруг заговорил дракон, и весь романтичный запал Сынмина испарился, нарушая такой трогательный момент столкновения двух реальностей. Он испуганно вскрикнул и рухнул задницей в снег, удивляясь тому, что огромная ящерица оказалась говорящей. — Ты разговариваешь! — завопил на весь лес, пугая заснувших птиц. Тишина, а после тяжелый вздох дракона. Она повернула голову в сторону густых зарослей, словно кого-то заметила там, прежде чем вернуться взглядом к испуганному. — На корейском! — все продолжал то ли радоваться, то ли умирать со страху Сынмин. — Тебе нужно вернуться к нему, иначе ты умрешь, человек, — продолжила, наклоняя голову близко к побледневшему лицу. Ким остатками заледеневшего от холода рассудка пытался осознать все происходящее, но выходило невероятно туго, прежде чем мозг не вернулся к заученному скрипту. — Мне нужно вернуться к моим друзьям, — опомнился он. — Ты знаешь, где они? Мой лучший друг, — затараторил. — Снежная лавина, — сделал волну рукой. — Накрыла, — показал ладошками взрыв. — Лагерь, — построил пальчиками треугольник. — Мне нужно к ним. Они в порядке? Они живы? Где они? Сынмин не замечал, как речь его становилось невнятной, как губы синели, как дышать становилось тяжелее. — Я не знаю, где твои друзья, — дракон обошел его, открывая пасть, хватая за капюшон, чтобы поставить на ноги. — Но «он» будет переживать. — Кто «он»? — неразборчиво спросил Сынмин, совсем не борясь с действиями существа. Дракон выпрямился, чтобы крайне недовольно посмотреть на него. Очередной тяжелый вздох, а после ноги парня подкосились, и он робко схватился за чужую мордочку, чтобы удержать равновесие и вновь не рухнуть. — Ты вдохнул пыльцу, — теперь Сынмин не понимал чужой расстроенной речи, но рядом с такой огромной тварью ему уже не было страшно. — Тебе скоро станет лучше, — дракон попытался помочь ослабшему юношу залезть ему на спину. — Он совсем не умеет обращаться с людьми, прости его, пожалуйста. — Я не понимаю тебя, — Ким и себя не понимал, но по каким-то причинам поддался ситуации и начал усаживаться на чужом горбу так, словно всю жизнь рассекал небо верхом на драконе. — Меня зовут Эрекура, — представилась она, выпрямляясь и вновь оглядываясь по сторонам. — А меня Сынмин, — устало ответил. Однажды он вернет себе свой рассудок. — Приятно познакомиться, Сынмин, — с усмешкой произнесла Эрекура, прежде чем приготовиться аккуратно взлететь. — Держись крепче, пожалуйста. Луна осветила им путь, распугала тучи, утихомирила ветер. В звездном небе виднелся силуэт чудища, о котором слагали легенды. Их полет провожал юноша, стоявший на той самой поляне, с которой они двинулись ввысь. Голова его была укрыта капюшоном, за плечом покоились колчан со стрелами и лук. Взгляд его теперь не был пустым, в нем дрожали узоры белоснежных краев, в которых он вырос. — Ким Сынмин, — одними губами произнес он, вновь пробуя знакомое по этимологии ему имя.

***

Третье пробуждение Сынмина наконец-то увенчалось успехом, не несущим в себе боли, страха и помутнения сознания. Неприкрытое шторами окно пропускало в хижину утренний свет, задевающий все, кроме чужого расслабленного выражения лица. Сынмин чувствовал себя хищником, а парня, что сопел на ковре из шкуры медведя, укрываясь украденным посреди ночи одеялом с постели, считал своей жертвой, потому что кто рано проснулся, тот теперь и задает лад наступившему дню и решает, кто задает вопросы, а кто на них отвечает. О да. Он был немного зол на человека, что при всем своем хмуром и резком поведении крайне мило и беззаботно сопел на полу, носиком прячась в теплой ткани. Последние сутки Ким только и делал, что пытался не сойти с ума в неизвестности, которую тут же услужливо рассеяла Эрекура своей сказкой на ночь. Выяснилось, что Сынмина они достали из-под залежей снега, привели в этот домик, обработали рану и уложили спать. Оказалось, что парень, который дул щеки и невероятно бесяче выделывался своим незнакомым языком, в тот день старался настолько бесшумно сварить незнакомцу суп, что даже палец порезал, но и писка не издал, жертвуя всем тем, что имел, лишь бы гостю было комфортно. И мальчик, что все еще крепко спал и даже не подозревал о том, какого человека он пустил в свою берлогу, действительно оказался корейцем с не менее корейским именем «Чонин». Сынмина раздражало исключительно то, что всех его ночных приключений можно было избежать одним простым: «Меня зовут Чонин. Где твои друзья, я не знаю, но я спас твою жизнь и хочу, чтобы ты остался в моем домике на некоторое время, пока тебе не станет лучше, а после мы вместе решим, как тебе помочь. Да и кстати, это мой белоснежный дракон Эрекура. Она самый лучший воздушный транспорт на земле, можешь её не бояться. Вот суп, кушай и давай дружить». Но ничего из этого не было услышано ушами Сынмина, посему он продолжал беситься и точить метафорический нож в своей руке. К своему несчастью, по пробуждении он в куртке телефона не нашел, из чего предположил, что оставил его в объятиях снежной лавины. Однако нашел карандаш и блокнот, что в будущем наверняка пригодятся ему в контексте «Перечень всех идиотских поступков корейского лесного гриба». Но лист все еще был бел и пуст. Совесть не позволила Сынмину так бесцеремонно и по-хамски обойтись со своим спасителем. Он причмокнул губами, продолжая созерцать то, что по изяществу было сопоставимо с образом ледяного дракона Бернских Альп. Внезапно обнаруженные настенные часы оповестили Сынмина о восьмом часе утра, а потому он осторожно слез с кровати, стараясь игнорировать нарастающую боль в колене. Присел на корточки рядом с парнем, робко ручкой потянулся к его лицу, поддевая подушечкой пальца мягкую темную прядку, чтобы заправить её за ушко. И только захотелось произнести слащавое пожелание доброго утра, как его запястье тут же перехватили, короткими ногтями больно вонзаясь в кожу. Ким моргнуть не успел, как уже оказался в лежачем положении, прижатым к ковру и в опасной близости от кинжала, что острием задевал кончик носа. Взгляд напуганный, напоминающий ту самую ночную рысь. Волосы растрепаны, на щеке полосочка от одеяла, на подбородке след засохшей слюны, в руках холодное оружие, задница на чужих бедрах, дыхание по уровню громкости на всю ближайшую округу. И при всем происходящем в голове у Сынмина было одно единственное слово. — Красивый… Брошенное вывело дикого из наваждения, и он расслабил плечи, раздраженно бросая кинжал в сторону. — Дурак. — А я Ким Сынмин, приятно познакомиться, — саркастично и смело ответил Сынмин, несмотря на то, что положение для подобных издевок у него было не самое удачное. Это немного выбило из колеи проснувшегося. Очевидно, что он не ожидал такого наглого тона в свой адрес. — Чонин, — скорее плюнул, чем сказал. — Просто Чонин? — все не унимался со своим негодованием Сынмин. — Ян Чонин, — и губы после в тонкую полоску поджались, потому что слишком много лет с его уст не срывалось подобное. Если бы ситуация располагала к громкому радостному восклицанию, то Ким бы уже давно хлопнул в ладоши, однако Чонин продолжал восседать на нем, из-за чего с каждой секундой становилось все тяжелее и тяжелее дышать. Да, Сынмину определенно нелегко давался горный воздух. Определенно, дело было в нем. Непонятный звук, похожий на смешное рычание, издал Чонин, прежде чем встать на ноги и направиться к выходу из домика. И если Сынмин продолжал существовать в своей теплой одежде, боясь в довесок к своему колену заболеть, то Чонин совсем не заморачивался и в отапливаемом одной буржуйкой помещении щеголял в штанах и футболке. — Ты куда? — встрепенулся Ким. — Эрекура! Вчера Сынмин открыл эту дверь с третьей попытки. Сегодня утром Чонин лишь слегка на неё надавил, чтобы запустить в избу немного навалившего за ночь снега. Не успев должным образом среагировать на забавный громкий зов, что напоминал по интонации больше «Мама!», Сынмин тут же уставился на появившуюся в дверном проеме голову дракона. — У меня вода закончилась, — очень бодро и на корейском произнес Чонин, удивляя не только Сынмина, но и Эрекуру. Через мгновение в пасть дракону начали пихать огромное железное ведро с крышкой. — Принеси, пожалуйста, а то в чайнике совсем мало осталось. И дракон, и Сынмин синхронно непонимающе склонили головы вбок. — Я хочу отравить его, — на чужом языке оправдался нелепо Чонин. — Он меня отравить хочет?! — возмутился Ким, догоняя суть без перевода. — Он сказал, что хочет угостить тебя чаем, — напоследок устало произнесла Эрекура, прежде чем исчезнуть с поля зрения. Они остались вдвоем. Куча снега в прихожей, треск дров в буржуйке, завывания ветра за дрожащим стеклом окна. Он и Ян Чонин. Мальчик, откопавший его в снегу и спасший от холода. Мальчик, одиноко живущий в лесу в маленькой хижине. Мальчик, сумевший приручить ледяного дракона.