дракон.

Чонин недолго варился в неприятных для его сознания мыслях. Было нечто противоестественным — думать о том, о чем поведала Эрекура. В большинстве своем ему было чуждо понимание людей и их эмоций, однако это не значило, что с их психологией он не был знаком вовсе. Он читал книжки. Их было много в его маленькой старинной библиотеке: от детских сказок до взрослых романов, при прочтении которых спирало дыхание и лопались сосуды глаз. Приходилось захлопывать книгу, подавляя в себе восторженный писк. Чонин научился этим чувствам через чтение, а закрепил материал редкими вылазками в небольшую деревушку рядом. Прослыл там как «ребенок дракона», что молча добирался пешим до небольшой закрытой местности вместе с дичью под плащом. Трендон — именно так называлось то место, переполненное загадочными людьми, что застряли неясно в каком веке, живя в деревянных хижинах, добывая воду из колодца и устраивая фестивали каждую неделю. Там жили настоящие шаманы, имелись свои старейшины, а дети извечно бегали в шубках и с венками из ядовитых лютиков на голове. Эрекура единожды обмолвилась о том, что деревня та была забыта кельтскими богами, но люди продолжали в них верить и от своих обычаев не отказывались. Чонин был не лучше, разве что в том месте не остался даже тогда, когда белокрылый дракон силой попытался его туда затащить. Но маленький Нини не был дурачком и, сразу почувствовав закипающее в воздухе мракобесие, умудрился своими крошечными шагами доковылять до избы, в которой сейчас грелся от морозов. Это было его любимым воспоминанием, что следовало сразу же после не самых приятных, от которых он осознанно старался убегать, лишь бы не испытывать в груди то самое чувство, от которого плакать хотелось и губы кусать. Что-то в Ким Сынмине было такое, что напоминало о тех самых днях, когда-то прочно запрятанных в глубине сердца. Они были похожи, они были явно с одних краев, и это призрачное родство заставляло сердце биться неровно, думая о том, о чем себе когда-то запретил. «А что, если я однажды вернусь…» Чонин громко чихнул и издал непонятный звук, напоминающий недовольное фырканье на самого себя. Он каждое утро до появления Сынмина просыпался с мыслью о том, что и в горах ему жилось хорошо: добывал пищу, охотился на дичь, которую периодически относил в деревню в обмен на что-нибудь стоящее, будь то книги или предметы личной гигиены, одежда, еда. Чонину пришлось многому обучаться самостоятельно, но обращением за помощью к местным жителям не брезговал. Люд Трендона всегда был рад появлению ребенка дракона, что приносил с собой снасти и был не против поговорить со старейшинами о всяком. Но всегда боялся. Боялся, что ему понравится, что привыкнет и останется там навсегда, оставив Эрекуру в одиночестве скитаться в диких лесах и заснеженных горах. Он не мог так поступить со своим драконом, что спас ему жизнь и заменил покинувшую его семью. — Дурак, — то ли на самого себя, то ли на Сынмина, что полчаса назад ушел в неизвестном направлении. Да, может быть, Чонин и раздражал своим молчанием, может быть, что был грубоват и замкнут, забывая заканчивать предложения и объяснять свои поступки, однако у него были причины, прочно переплетающиеся между собой подобно нитям, образующим клубочек. Руки дрогнули, и нож вновь выпал в какой раз за вечер. Чонин посмотрел на незамысловатые фигурки, которые вырезал последние пару вечеров. Это было его маленьким хобби, которое случалось в особое настроение. Несколько деревянных скульптур прятались на полках того самого стеллажа, словно кто-то кроме Сынмина мог однажды зайти, увидеть и посмеяться над его тихой любовью. Три фигурки. Два нечто, напоминающих двух парней, и кривое безобразие, напоминающее дракона. Чонин стругал их в самом темном углу своей избы, чтобы однажды очень скромно показать Сынмину, тут же стыдясь и убегая в сугробы. Его никто по-настоящему никогда не хвалил за успехи. Никто не видел его рисунки, никто не касался его деревяшек, никто не слышал, как он тихо пел на рассветах, подобно диснеевской принцессе, утихомиривая просыпающийся лес. А Чонину совсем чуть-чуть хотелось, чтобы кто-то однажды увидел, коснулся и услышал. Именно поэтому он и зацепился за Ким Сынмина в тот вечер, когда собирал цветы у гребня водопада. Видел его восторженный взгляд, вспоминал свой собственный и чувствовал ту самую связь, которую прежде ни с кем не ощущал. Такое глупое безрассудство, а потом смешная просьба забрать парня себе, чтобы все показать и рассказать. Чтобы быть замеченным с тех сторон, с которых прежде никогда не был. Чонин все еще не понимал, что плохого было в том, чтобы похитить раненного корейца из-под залежей снега, привести его к себе домой, откормить, отпоить и начать потихоньку погружать в свой особенный лесной и хрустальный мир. Чонин все еще не понимал, почему, наблюдая за Сынмином со стороны, хотел коснуться его мира, а не остаться в своем. — Дурак, — коснулся одной деревянной фигурки, а после второй. — И ты тоже дурак. Тяжелый вздох, а после громкий глухой звук, заставивший Чонина тут же напрячься. Выждав несколько секунд, он незамедлительно вскочил с места, хватая с крючка плащ и распахивая дверь. Первой мыслью было — возможно, лавина, второй мыслью — что-то случилось с Эрекурой, третьей мыслью — Ким Сынмин решил обойти дом по кругу и, доходя до двери, уронил прислоненную к стене лопату, после упав вместе с ней в снег. Третья мысль оказалась верной. Чонин замер в дверном проходе, наблюдая не самую очаровательную картину. Сынмин испуганно попытался вернуть лопату к её исходному положению, но она снова упала и ударила черенком его по лицу, провоцируя болезненный вздох и полное раздражение, смешанное с неловкостью. — Я решил обойти твою хижину и посмотреть, какого она размера, — начал оправдываться Сынмин, убирая от себя лопату и потирая ушибленный лоб. — Потому что испугался уходить далеко, а так как ты мне ничего не рассказываешь, я решил изучить хоть что-то имеющиеся сам, — теперь засквозила знакомая обида. — И вообще, почему у тебя тут лопата стоит? Чонин, не говоря ни слова, сделал несколько шагов навстречу Сынмину, чтобы укрыть его плащом, согревая и пальцем касаясь красного пятнышка на лбу, пытаясь оценить тяжесть ситуации. Этот человек был странным, слишком чувствительным и падким на ранения, а после на прогулки с этими ранениями. Сынмин от такого неожиданного действия испуганно замер, напоминая олененка, зависшего перед фарами внедорожника на безлюдной трассе. — Чтобы снег расчищать перед дверью, — ответил Чонин на самый важный жизненный вопрос, а после неожиданно для себя засмеялся, смущая тем самым опешившего Сынмина. — У тебя лицо опять глупое, прости. Ким Сынмин очарованно назвал его красивым, когда он накинулся на него ранним утром с кинжалом. Ян Чонин с самым радостным лицом обозвал его глупым, когда он плюхнулся в снег в объятиях с лопатой. «У тебя лицо опять глупое», — звучало отчего-то намного приятнее всех когда-то услышанных Сынмином комплиментов. Сынмин в свое бурное расписание вписал пункт «невозможно сильно обижаться», но пункт только что смело вычеркнули. — Ты извинился за то, что обозвал мое лицо глупым, или за то, что играешь со мной в молчанку? — осторожно уточнил Ким. — Что тебе больше нравится, то и выбери, — предложил Чонин, чувствуя холод из-за долгого нахождения на улице. Он помог Сынмину встать, а после без всяких лишних слов завел его в помещение, плотно закрывая за ним дверь. Стало чуточку легче от такого обыденного разговора, случившегося из-за дурацкой лопаты и чужого любопытства. Чонин морально приготовился к очередному потоку вопросов, ведь теперь он оттаял и был готов, но Сынмин, к его удивлению, ничего не сказал. Уковылял в сторону скрытой за дверью ванной комнаты, чтобы через заляпанное зеркало со слезшими кусками покрытия рассмотреть свою новую временную татуировку. Чонин неловко остался возле кухоньки, пальчиками касаясь своих поделок, думая о том, а показать ли их непутевому человеку сейчас или оставить до лучших времен. Вернувшийся Сынмин вновь ничего не сказал, напрягая тем самым Яна, не знающего, куда себя спрятать от вновь обиженного взгляда. Щеки чужие были надуты, брови нахмурены, и Ким, с самым важным видом, стянул с себя куртку и забрался в постель, чувствуя себя хозяином ситуации. Про такое странное поведение обиженной принцессы в книжках не писали. Чонину нужно будет срочно слетать в Трендон, чтобы отыскать там объяснение чужому поведению.

***

Сынмин умел обижаться, ему в этом не было равных с самого детства. Другие дети могли дуться на собственных родителей часами, а Ким Сынмин не знал тех самых часов. Однажды он обиделся на свою старшую сестру так сильно, что вместо того, чтобы пойти пожаловаться маме, решил покинуть их деревенский домик, в котором они пребывали в ту летнюю пору. Глубокая ночь, трель цикад, обилие комаров и духота, но Сынмин был обижен, а обиженному плевать на условия, ему важна победа в заведомо проигрышной игре. Это воспоминание осталось в той ночи, в том летнем детстве, когда тебе шесть лет и все, что ты видишь в небе, — игра твоего детского воображения. Сынмин никогда бы не вернулся к этому мгновению, если бы не Бернские Альпы, Ян Чонин и его громоздкий белый дракон. Многие вещи, происходящие с детьми, остаются с ними навечно, разве что с возрастом обретают новые краски: мрачные или светлые. Сынмин «эти вещи» никогда на полотно не выносил, кисть в руки не брал и не зарекался, что хотя бы единожды попробует восстановить по крупицам ту ночь. Обиженную ночь. Однако сейчас, хмуро греясь под теплыми одеялами в поздней ночи, через слегка приоткрытые веки наблюдая в окошке яркую луну, слыша колыбельное сопение человека поблизости, решил вспомнить. Вспомнить, как впервые встретил «ящерицу». Это детская забавная привычка — убегать к любому водоему, чтобы успокоиться. Водопад, озеро, река, море — без разницы, Ким Сынмину был важен лишь шум воды. Он бы умер в шесть лет, утонув в реке, в которую полез забавы ради, если бы не появившееся чудовище, схватившее его за шиворот футболки и вытянувшее наружу. Сынмин не помнил, как тонул, но точно помнил, как, откашливаясь попавшей в легкие водой, наблюдал в небе ускользающий змеиный силуэт. Его спас дракон. Маленький речной дракон, что прятался долгие годы в тихой речушке, изредка питаясь рыбками и пугая неугодных рыбаков. Ничего не могло потревожить его вечный покой, кроме обиженного и наглого мальчишки, что плюхнулся в воду, поскользнулся на иле и начал тонуть, не пытаясь позвать на помощь. В первый раз Ким Сынмина спас дракон. Во второй раз Ким Сынмина спас мальчик, приручивший дракона. Он был уверен, что скоро с ним случится и «третий раз». Верил в чудеса с самых малых лет, так запросто пропуская в свое сердце нечто необыкновенное. Возможно, именно поэтому он не испугался Эрекуры, а, лишь затаив дыхание, наслаждался её неземной красотой, мысленно рисуя её портрет. Возможно, потому, что уже встречал дракона в детстве, пусть и плохо помнил его вид. Все, что напоминало о том происшествии, все то, что подтверждало его теорию, — драконы существовали и существуют — загадочное пятнышко у него на затылке белого цвета, похожее на отпечаток чужого драконьего носика. Его метка. Странная, повлекшая за собой походы к дерматологу и вопросы со стороны родителей. Врачи развели руками в разные стороны и пришли к выводу, что то оказалось неясной патологией, возможно, неожиданно пробудившейся родимым пятнышком. И только Сынмин с самого начала знал, откуда у него могла появиться эта метка. Покрутившись на постели, Ким крепко зажмурился, когда нога его вновь заболела. Не знал, что именно с ней приключилось. Боялся, что ему станет хуже и он умрет в Альпах, так и не повстречав своего лучшего друга, что наверняка волосы на своей голове рвал и разыскивал его. И судя по поведению Чонина, чудаковатый лесник не собирался просто так отпускать Сынмина. И последнему было интересно — почему так? Утро не заставило себя долго ждать, однако именно ближе к рассвету Сынмин и отключился, утопая в тепле и уюте. И предвкушая очередной день в одиночестве и в желании попытаться сбежать, неожиданно проснулся из-за резкого удара в плечо, что заставил резво усесться на постели, руки сложить в положении боевой стойки и еще не до конца открытыми глазами заранее хмуро уставиться на угрозу. — Дурак. Сынмин мечтал просыпаться по утрам из-за аромата кофейных зерен, заранее сваренных заботливыми руками его любимого человека. Его трепетным мечтам не суждено сбыться, потому что юноша, умудрившийся очаровать его своей дикой красотой, только что не жалея сил подарил ему щелчок по лбу, пробуждая окончательно. — Ай! — Вставай, умывайся и завтракай. Пойдем на охоту. — Пойдем куда?! Глаза Сынмина тут же бодро распахнулись, и он вытаращился на уже готового к ранней вылазке Чонина. — У тебя десять минут, — сухо продолжил вещать Ян с самым холодным выражением лица. Словно не он минувшие пятнадцать минут тихонько шастал по комнате, грыз губы и не знал, как именно разбудить Сынмина. Стоял над ним, тяжело дышал, боялся прикоснуться, прокручивал в голове приторное и нежное: «Доброе утро, как себя чувствуешь? Просыпайся скорее, я приготовил тебе овсянку с фруктами и заварил травяной чай. Я специально встал пораньше, чтобы накормить тебя горячей пищей и предложить тебе прогуляться. Я очень сильно переживаю, что обидел тебя, поэтому хочу загладить свою вину. Не злись на меня и еще раз прости». И все пятнадцать минут адских мучений закончились очевидным — Чонин разозлился на самого себя за робость и не жалея сил ударил несчастного спящего по плечу, после корча самую серьезную мину, как будто на постели лежал не парень, которого он наглым образом похитил, а кусок лошадиного дерьма. Воодушевленный таким неожиданным пробуждением Сынмин не заставил Чонина долго ждать и, кряхтя на всю утреннюю рутину, уже через положенные десять минут сидел за кухонным столом с растрепанными волосами, помятым лицом и полным ртом каши. — Надень это, — Чонин, все то время находящийся на улице и возившийся с Эрекурой, вернулся в дом, чтобы протянуть Сынмину странную вещицу. Она напомнила бандаж на коленный сустав, сделанный из странных, но крепких материалов. — Что это? — неразборчиво из-за набитого пищей рта. — На колено, — очень твердо и решительно. — Ты сам сделал? — Да. Сынмин не ожидал ответа на свой вопрос, а потому сказанное удивило его и заставило подавиться. — Ого. Чонин шустро вышел на улицу, громко захлопывая за собой дверь. Спиной уперся в неё, а после сполз вниз, задницей в снег. Лицо закрыл руками, почувствовал, как щеки загорели и как грудь начало распирать от незнакомого внутреннего визга. Он так старался, и его старания были заслуженно награждены великой похвалой в виде скромного: «Ого». И этого было вполне достаточно, чтобы почувствовать себя важным и нужным. — Дурак, — животный голос, и Чонин нахмурился, чувствуя себя пойманным в разгар его самых ярких чувств. Эрекура стояла неподалеку, полностью экипированная в необходимое для «летательных путешествий», напоминавшее сбрую. — Я думала, что мы пережили этап этих нарядов, — заворчала, а после потрясла головой, чувствуя себя некомфортно. — И в прошлый раз Сынмин отлично добрался на мне до хижины без всякого седла и повода. — Но в этот раз мы будем на тебе вдвоем, — тихонько в ответ начал вредничать Чонин, все еще не находя себе снежного места. В голове по-прежнему вид чужого восторга с набитым ртом и блеском во взгляде. — Вдруг будут какие-то сложности. Эрекура тяжело вздохнула, мысленно теплея от одной милой детали, — Чонин ответил ей на корейском. — Почему ты решил взять его с собой на охоту? — Потому что хочу ему показать, как это делается, — ответил Ян так, словно это было чем-то очевидным. — Ты же не собираешься оставить его с собой навечно? — хмуро уточнила она. — А что в этом такого? Дракон тряхнул головой, после раздраженно фыркая. Чонин удивился такой реакции и уже было приготовился осыпать свою ящерицу вопросами с претензиями, как дверь позади него открылась. Он вздрогнул и медленно поднял голову, чтобы растерянным взглядом уставиться в не менее растерянное лицо. — Ты чего в снегу сидишь? Чонин поджал губы. — А щеки чего красные? Уже замерзнуть успел? Очередные вопросы без ответов, и вот он уже сидел испуганный в седле, крепко ногами обхватывая корпус дракона. Не успел и пискнуть, как Эрекура поднялась ввысь, заставляя Сынмина лихорадочно вцепиться в крепкое тело Чонина, обнимая за талию и лицом прячась в слетевшем с лохматой головы капюшоне. — Я боюсь! — признался он открытому небу, чувствуя ледяной ветер, забирающийся под застегнутую на несколько молний куртку. Он верхом на драконе. Он в небе. Все, что удерживало его от воздушного пируэта камнем в снег, — это странное приспособление, напоминающее ремень, что скреплял его корпус с чужим. — Не ори! — попросил нервно Чонин. Можно было бы списать его волнение на полет, однако Ян летал с самого детства и другого транспорта никогда не рассматривал. Дрожь в его голосе была вовсе не из-за смены температуры и набранной скорости. Дрожь была из-за того, что Ким Сынмин так сильно стискивал его в своих объятиях, что становилось тяжело дышать, и то ли из-за непреднамеренной грубости, то ли из-за странного смущения, окутавшего его с головы до кончиков пальцев ног. Чонин почему-то упустил факт того, что близости при таких обстоятельствах не избежать, а добавляя ко всему происходящему недавно случившийся разговор с бандажом, Яну становилось все тяжелее и тяжелее дышать. — Ты уже летал, почему ты так трясешься? — теперь вопросы задавал Чонин, держа поводья в руках и взглядом оглядывая с высоты местность, которую они пролетали. — Потому что когда я летел в первый раз, я вообще не соображал, что со мной происходит! — кричал на самое ухо, прижимаясь плотнее. — Потому что мне было плохо! Эрекура, уставшая от громких разбирательств двух парней, решила сделать то, чего Чонин никак от неё не ожидал. Она резко начала набирать высоту, из-за чего Сынмину пришлось еще сильнее стиснуть Чонина в своих объятиях, и прежде чем тот, кто смог приручить дракона, успел рявкнуть, Эрекура приостановила свое шоу. Облака. Сынмин наконец-то открыл глаза, чтобы увидеть облака, которые они пролетали. Мягкие, пушистые, напоминающие сладкую вату. Ким не видел того, что они скрывали, не осознавал высоту, на которой находились. Все, что предстало его взору, — маленькая детская мечта, которой теперь можно было коснуться. — Ты что учудила?! — начал возмущаться Чонин, когда шоковое состояние наконец-то отпустило его. — А если бы мы упали? Почему не предупредила? Он был зол, ведь верхом летел не один. И желая продолжить ворчания, вдруг прервался, когда боковым зрением увидел протянутую руку к облакам. Сынмин мгновенно успокоился, словно Эрекура знала, что нужно сделать, чтобы человек перестал верещать. Ким завороженно пропустил пальцы в невесомое облачко, после приближая ладонь к своему лицу, рассматривая целое ничего, продолжая свободной рукой крепко обнимать Чонина. Он привык к этим видам, для него не было чем-то удивительным созерцать весь мир с высоты прогуливающихся по небосводу облаков. Ежедневная рутина, которая, как бы он того не хотел, начинала надоедать. Однако то, с каким трепетом Ким Сынмин наблюдал все то, что его окружало, не могло не отозваться в быстро бьющемся сердце болезненным уколом. Потому что, видимо, с этих самых пор любое действие Ким Сынмина, местами списанное с образов героев романов, будет заставлять сердце биться чаще и больнее. Однако не один Чонин терялся в своих около романтических мыслях, переживая о том, как вообще в них очутился. Сынмин к своей собственной наглости не переставал невзначай пытаться через несколько слоев плотной одежды сосчитать чужие ребра, чтобы для себя понять поразительное — Ян был ожидаемо накаченным и неожиданно худым. Сразу захотелось посетовать и поинтересоваться, почему он мало кушал и каким образом смог добиться такой ощутимой рельефности, но из головы вовремя улетучились все облака, разрешая не выветрившимся кускам мозга осознать явное — Чонин и дрова колол, и охотился, и воду с источников набирал, и чего он только, очевидно, не делал. Сынмин вспомнил свои жалкие попытки походить в спортзал хотя бы месяц и едва не расплакался. К счастью, его бы слез все равно никто не увидел, ведь Чонин еще не заимел глаза на затылке. Волшебное путешествие подошло к концу, когда Эрекура приземлилась на небольшой полянке. Сынмин, не успевая подумать, тут же предпринял попытку соскочить со спины ящерицы, напрочь забывая про то, что он и Чонин были крепко связаны между собой прочным ремнем. Потому в снег упали оба, и если Ким сразу же смущенно засмеялся, пытаясь с присущим волнением помочь растерянному охотнику принять сидячее положение, то Чонин лишь испуганно захлопал ресницами и ошарашенно уставился на Эрекуру, словно это она спихнула его с седла. — Прости, прости, я забыл, — потерялся в извинениях Сынмин, начиная натягивать на пушистую голову Чонина капюшон плаща, вновь упуская факт того, что в самой ткани уже успел запутаться снег. Чонин потихоньку начинал жалеть о своем решении взять с собой Сынмина на охоту. Его сегодня неожиданно много раз трогали, и каждое касание отдавалось электрическим разрядом во всем теле. Сначала держали за талию, пальцами едва не оставляя дыры, а после теми же пальцами и пряди начали поправлять, то нос задевая, то по лбу стукая, словно нарочно. Терпения не хватило, пришлось затрясти ручками и потребовать прекратить домогательства. — Прости, — продолжил Сынмин, по-прежнему стараясь не смеяться. Перестал обращать внимание на ногу, находясь рядом с этим парнем, что одним своим хмурым видом лишал всякой боли. Чонин наконец-то пришел в себя, расстегивая ремень и окончательно вставая на ноги, уверенно смотря то на своего дракона, то на парня, которого раскопал, как сокровище, в снегу. — Я пойду туда, — Ян пальчиком показал в сторону. — А я куда пойду? — спросил Сынмин. — А ты пойдешь вместе с Эрекурой к реке, — продолжил Чонин, после доставая из кармана плаща сложенный в несколько раз листочек. Ким незамедлительно взял его в руки, разворачивая и изучая вдоль и поперек. Целый список неясно чего, написанный частично латиницей и частично хангылем. Приятным бонусом послужили рисунки, которые Сынмин своим профессиональным взглядом тут же принялся оценивать: цветочки, непонятные ягодки, странные кустики. — Пособирайте то, что я написал в списке, — Чонин обратился к дракону. — Встретимся здесь после обеда. Постараюсь к этому времени кого-нибудь раздобыть. Сынмин вздрогнул из-за «после обеда», тут же вспоминая их разговор с Минхо. Однако после разум его тут же зацепился за упущенное. — Во-первых, я думал, что буду охотиться с тобой, — осторожно начал возмущаться. — А во-вторых, чем ты охотишься? У тебя есть пистолет? Чонин раздраженно вздохнул, а после достал из-под плаща лук и стрелы. — А… И только Сынмин захотел устроить очередной допрос, как Чонин шустро затерялся в снегу, елях и колючих кустах, оставляя юношу наедине с огромной ящерицей. Ким хмыкнул, вновь возвращаясь к листочку. И все же что-то было не так в неровных линиях недопонятого художника. Что-то не то и одновременно пугающе знакомое, как будто Сынмин подобное уже где-то встречал. Например, в те моменты, когда блуждал по классу и оценивал работы своих учеников, подходя из-за спины и карандашом указывая на недочеты в работах. Потому что у Сынмина был один ученик, одаренный богатым воображением. Плохо держал кисть в руке, отвратительно работал с палитрой, но продолжал рисовать, искренне радуясь своим творениям, грезя однажды писать такие же картины, какие писал его педагог. У него тоже была фамилия Ян. — Странно, — сам с собой начал беседу Сынмин, пока Эрекура не боднула его носом в спину, едва не роняя его в снег. Долго стоять на холоде не пришлось, и уже через несколько минут диковинная парочка блуждала по лесу, разыскивая под каждым кустиком нарисованное Чонином. Сынмин головой понимал, что его попросили помочь банально из-за того, что Ким ел чужую пищу и в неограниченном количестве поглощал все травяные чаи, однако душой осознавал — Чонин захотел показать ему небо, позволить почувствовать полет, стать путешественником. Бондаж надежно фиксировал колено, благодаря чему Сынмин и вовсе забыл про то, что когда-то его нога была повреждена. Было приятно от мысли, что Чонин не игнорировал его проблемы, а решал их по-своему и правильно. Однако Сынмин по-прежнему был в глубочайшей обиде за молчание. — Как ты нашла его? — спросил Ким, собирая живущие в морозе цветочки и аккуратно пряча их по карманам. Эрекура шла за ним по пятам и подозрительно молчала. — Он звал меня, — ответила она, после мордочкой залезая под один из кустиков, чтобы клычками аккуратно сорвать лютик, вручая его Сынмину. Ким замер, а во взгляде его заалела надежда на то, что сейчас ему все поведают. — Пятнадцать лет назад случилась катастрофа в этих краях, — и Эрекура решила рассказать. — Раньше на одном из этих горных склонов располагался горнолыжный курорт «Изобилие». Тогда он только-только открылся, туристов было много, местность не была изучена до конца. Недалеко отсюда даже остались проложенные дороги, которые со временем замело снегом, — Сынмин хотел поторопить чужой рассказ в нетерпении. — Курорт накрыло огромной снежной лавиной, снесло все конструкции, было много пострадавших и крайне много жертв. Трупы людей искали неделями, некоторые до сих пор числятся пропавшими без вести. — Ты нашла там Чонина? — высоким голосом спросил Ким. — В те годы я часто слонялась там без дела, охотилась на горных козлов, чтобы прокормить себя, — продолжила. — И в один из дней я услышала громкий детский плач. Сначала я подумала, что это был рев раненного животного, а когда прислушалась, то расслышала детский голос. Я полетела на зов и встретила Чонина, сидящего под одним из камней в своих тоненьких одеяниях. Понятия не имею, как именно он там оказался и сколько там пробыл, — Эрекура тяжело вздохнула. — Много-много лет назад драконы имели тесные связи с людьми, в особенности с теми, кто не боялся магии и таких тварей, как мы. Но тем не менее, большинство вымерло, а тем, кто остался, необходимо было начать скрываться из-за риска быть пойманными. Я старалась не сталкиваться с чужеземцами, но Чонин сам меня позвал, сам в меня вцепился. Мое драконье сердце не позволило бы мне бросить человеческое дитя на произвол судьбы. Сынмин многозначительно замычал, искренне радуясь тому, что хоть кто-то решил ответить на его вопросы. Еще чуть-чуть, и он бы вручил Эрекуре букет из лютиков за её монолог. — Ты болтливая. — Я старая, Ким Сынмин, а не болтливая. И он засмеялся, после прекращая и погружаясь в осмысление полученной информации. — Надеюсь, мои друзья живы, — произнес Сынмин, вспоминая их вторые сутки пребывания в горах. Голос его стал сиплее, а губы и вовсе после поджались в преддверии непрошенных печальных чувств. — Когда все произошло, мы были неподалеку. Услышали, но когда прилетели, то никого поблизости не было. Я почувствовала твой запах, и мы нашли тебя, но других не смогли, — объяснила она. — Но я думаю, что с твоими друзьями все в порядке. Чонин запретил мне летать в ту местность, чтобы меня не заметили спасатели, но я бы хотела тебе хоть как-нибудь помочь. — Тогда почему бы тебе не отвезти меня в город? — задал сопутствующий вопрос. — И как ты себе это представляешь? Место вашего лагеря сейчас оцеплено работниками, даже если я подброшу тебя до ближайшей дороги, как ты дойдешь до города? Мне нельзя больше приближаться к тому месту. — Это из-за Чонина? — Он запретил мне. Сейчас драконам опаснее всего появляться среди людей. Сынмин находил логику в чужих словах, а следом и понимал, что единственным способом добраться до ближайшего города будет обращение за помощью к каким-нибудь другим людям. — Вы же наверняка не единственные в этих лесах и горах? Потому что у Чонина есть те вещи, которые он бы вряд ли смог смастерить своими руками. Да и не выглядит он слишком диковатым для мальчика, который, исходя из твоих слов, прожил пятнадцать лет в горах. — В двадцати километрах от нашего дома есть деревня Трендон. Она находится между склонами возле реки, — ответила она, а после продолжила тихим голосом. — Хочу, чтобы ты помог Чонину стать настоящим человеком. Хочу, чтобы он прожил нормальную жизнь среди людей, а не деревьев и драконов. Сынмин удивился, а после пристально начал осматривать Эрекуру. — Сколько лет живут драконы? — Около двухсот. Внутри все похолодело. «Самый молодой дракон Альпийского рода. Ей около двухсот лет». — Чонин сказал, что ты самый молодой дракон и что тебе две сотни лет, — недоверчиво начал Ким. — Чонин знает о драконах только то, что написано в книжках, что ему рассказала я, — осторожно ответила Эрекура. — Погоди… Ты же не имеешь в виду, что… Сынмин не успел закончить мысль из-за громкого звука, раздавшегося прямо над ним. Он вздрогнул, поднимая голову, а после чертыхаясь. Дурацкие белки с их дурацкими прыжками с ветки на ветку. Ким принялся отряхиваться от последствий жизни в горах и, вот-вот собираясь продолжить тяжелый разговор с драконом, к своему удивлению заметил его полное отсутствие рядом с собой. Покрутившись по сторонам, он увидел ускользающий белоснежный чешуйчатый хвост прямо за спуском к водоему. — Эрекура! — крикнул он ей вдогонку. — Теперь я знаю, от кого у Чонина привычка не договаривать! И поковылял за ней с тяжестью на груди и с забитыми лютиками карманами.

***

Продолжение разговора так и не случилось, но теперь Сынмин понимал настоящую цель своего пребывания в хижине, посреди которой крутился Чонин, пытаясь справиться с залетевшей в тепло птицей. Эрекура могла бы помочь ему сбежать, она бы с легкостью отпустила человека, но она не хотела оставлять Чонина в одиночестве. Потому что знала, что не сможет быть вечно рядом с ним. Потому что знала, что горного мальчика сломает смерть его дракона. — Катастрофа, — вслух произнес Сынмин, сидя на кровати. Куртка его сохла на крючке, зимняя обувь возле буржуйки. Однако бесконечно спать и жить в одной и той же одежде тоже не было залогом счастья, поэтому по возвращении домой с «продуктами» Сынмин едва не самоуничтожился из-за неловкости. Потому что Чонин с самым серьезным лицом начал заставлять его снимать с себя свитер, кофту, футболку, теплые штаны, носки и… Нижнее белье. «Я постираю и твою, и свою одежду. Потом развесим её в комнате, а утром на улице». Сынмин знал, что такое с ним произойдет, ведь было бы очень по-кретински игнорировать факт жизни в таких условиях. Сынмин не знал, что будет сидеть на кровати, укутанный в шкуру убитого животного с полотенцем вокруг бедер и красными щеками. Чонин наконец-то выгнал ворону, схватив её за лапы и вышвырнув за дверь, провожая её нелестными словами на незнакомом Сынмину говоре. — Что это за язык? «Все что угодно, но только не думать о том, что в железном тазике напротив меня Чонин только что стирал мои трусы». «О мой Бог». — Романшский, — вдруг неожиданно ответил Чонин, отряхивая руки от неприятных соприкосновений с птицей. — Это один из официальных языков Швейцарии, но на нем разговаривают очень мало людей. — И как ты его выучил? Чонин замялся. — Недалеко отсюда есть деревня, там разговаривают на этом языке. Изначально я общался с Эрекурой на корейском, но в этом доме было много книг на романшском, да и с теми людьми мне все равно приходилось видеться, — шустро изъяснялся Ян, немного смущаясь виду Сынмина. Все то время старался не смотреть на него, корча самую безразличную мину, но стоило только взглядами столкнуться, так весь словарный запас испарился. — Деревня? — притворился незнающим Сынмин. — Да, зовется Трендон, — Чонин отвел взгляд в сторону. — Эрекура пыталась меня туда сплавить, но я испугался жителей и пришел обратно. Ким понимающе закивал. — Но потом все равно пришлось к ним возвращаться. Чонин стал разговорчивее и вовсе не из-за того, что по истечении уже каких суток привык к Сынмину. Сынмин все еще был полуобнаженным. — Эрекура очень переживала, как бы я не вырос необразованным. Поэтому я ходил к старейшинам заниматься письменностью и чтением, приносил им убитых птиц и белок, наблюдал за тем, как они живут. Романшскому меня обучила бабушка Мартина. — А корейский? Откуда ты его знаешь? Глупый вопрос. — Я уже отвечал, — насупился, но сдался. — Я был маленьким, когда Эрекура нашла меня, — Чонин поежился от всплывающих воспоминаний. — Она услышала мой родной язык и как бы сразу же его освоила. Драконы очень мобильные в этом плане, — нервно почесал затылок, опуская взгляд в пол. — В Трендоне есть библиотека. Там есть м-много разных книжек, которые жители где-то раздобыли. М-мы нашли там н-несколько корейских сказок… — Почему ты нервничаешь? — не выдержал Сынмин, задавая вопрос высоким голосом, тут же разрушаясь изнутри. — Потому что у меня есть баня, я её растопил, и нам нужно помыться. Тишина. — Вместе? — Ты хочешь раздельно? Сынмин прикрыл глаза. Если бы рядом был Минхо, он бы взорвался смехом только от одного вида своего лучшего друга и припоминал бы ему эту смущающую ситуацию до конца дней. Абсолютно нормально в общих мерках восприятия жизни ходить в баню с людьми своего пола. Абсолютно ненормально то, что у Сынмина все внутри сгорало еще со времен старшей школы от мысли увидеть своего привлекательного ровесника полуобнаженным. Его предпочтения, осуждаемые на регулярной основе обществом, смог принять только Ли Минхо, которому он признался по пьяни после разрыва своих третьих за год отношений. Минхо не осудил, но еще полгода стабильно утомлял вопросами: «А я тебе нравлюсь? А у меня секси-тело? Как тебе мои губы? Если я пойду в таком костюме, я смогу привлечь какого-нибудь богатого мужичка? Смогу?! Ужас! А женщину?». И из-за этой внутренней противоречивости было тяжело ответить на заданный Чонином вопрос. Потому что юноша, проживший всю жизнь в горах в некоторой изоляции от общества, вряд ли имел честь впервые влюбиться, чтобы пережить первый опыт любых отношений и сопутствующих факторов. — Мне все равно, — выкрутился Сынмин, нервно ерзая на постели. — Хорошо, тогда сними бондаж, а я пойду проверю баню и позову тебя, — спокойно отозвался Чонин, но сломавшийся посередине предложения голос все же выдал его волнение. Он направился в сторону очередной прежде незамеченной Сынмином двери. — Ты только в полотенце заходи. — Да знаю я! Чонин тихо и нервно посмеялся, а после оставил Сынмина в одиночестве. Но он не был одинок, ведь теперь его голова была переполнена множеством мыслей разного рейтинга и содержания. Сердце прыгало от смущения по всей грудной клетке, а разум застывал от воспоминаний о разговоре с Эрекурой. Потому что теперь юноша, что наконец-то стал говорить больше трех слов в день, больше не казался угрозой и объектом легкой ненависти. Теперь этот юноша стал ответственностью. Ответственностью Ким Сынмина.