Листопад исписанных страниц

До поезда осталось полчаса. Кью расплывается в улыбке, сжимая куклу крепче, душу заполняет предвкушение, мальчик только шире тянет губы, он почти видит, как его кукла танцует и смеётся, наполняя этот мир безумием и отчаянием. Воображение рисует, как люди становятся его марионетками, безвольными существами, предназначенными лишь для одного…. Это так волнующе. Это его дар, то, что он обожает и не переносит одновременно. Ребенок облизывает губы… Теперь, когда босс отпустил его…. Можно, в особенности… его волнует… Вокзал небольшой, но весьма недурно выглядит, не конечная большая станция, но… он так давно не был на улице, что даже отбитая кем-то плитка на стенах смотрится действительно красиво. Юмено кружит по небольшому залу, рассматривая его с любопытством… виски пульсируют в каком-то неизвестном доселе ритме, почти до дискомфорта, впрочем, он не обращает внимание. Мальчик проходит в уборную, спускается совсем один под удивлённым взглядом кассира: он на вид маленький ребенок, пусть и очень опасный эспер, но у него есть билет, так что не пустить его не могут. Кабинку он выбирает одну из самых дальних… Его способность, его кукла, реагирует только когда ему причинят боль или обидят; так прекрасно — в этом случае все условия соблюдены уже сейчас. Если закрыть глаза, он слышит зловещий смех, и этот ритм, так необычно… Он почти сходит с ума? По правде говоря, Кью ненавидит того человека: он научил мальчика реагировать лишь на боль, он подсадил его на это, а после просто исчез насовсем… бросив одного. За это его Кьюсаку ненавидит больше собственной силы и постоянной боли. …Ненавидит, ненавидит, ненавидит… а делает ровно так, как тот говорил. У мальчика руки до локтя замотаны плотными белыми бинтами, слой к слою, ровно, у Кью был лучший в этом деле наставник. …По коже зуд от одного воспоминания…. У него в детской сумочке не игрушки — скорее, совсем наоборот: у него там лезвия и колючая проволока. У этого ребенка постоянно голос способности в висках, и искаженной музыкой — звучание необычного ритма, что бьётся в висках, у него безумие в улыбке и абсолютно невменяемые глаза. — Почему… почему… — он шепчет тихо, как только закрывает двери кабинки на щеколду; мальчик достает лезвия, его любимые, после какой-то миссии он получил именно эти от того человека, шутка ли? Это позволяет ненавидеть ещё больше, до дрожи в конечностях, едва не роняя и любуясь тем, как блестят острые грани. Синеватое сияние, которому подойдёт алый насыщенный цвет крови… когда из раны набухая скользит первая капля… До поезда остаётся минут двадцать. Детские пальцы надавливают сильнее, алый ползет по белому, он видел такое раньше, не у себя… тогда… Первое входит под кожу очень легко, где-то на целый угол. Это так… улыбка широкая-широкая, кроме него так не мог никто. Даже он… боль расползается липкой алой паутиной застилая взгляд, ему нравится, он держит себя от того, чтобы засмеяться вголос. Это будет весело, так весело! Он раскладывает по одному… хочется ещё… Разум почти отключается… сознание захвачено новым мотивом, творением его фантазии…. Так легко, чтобы забыться, музыка: удары барабанов, скрипка, из шума — женский голос. Кью смешно. Но он не издавать ни звука старается, иначе все будет испорчено…. Иначе нескоро он полюбуется выражением лица того человека. Так нельзя… он против… в воображении у него танцуют марионетки (может, это люди, он не уверен) забавный изломанный танец, двигаясь неестественно и совсем не так, как позволили бы им их тела. Рассыпаются они слишком быстро… на части, изрезанные тонкими гранями… Лезвия входят с ювелирной точностью: одно, второе, третье… Кью злится на самом деле: он слышал, у того человека даже там где-то есть воспитанник и новые друзья. Но как же он? Юмено давит сильнее больше, чтобы обида разрослась ещё больше, больше, чем было когда-либо, его способность должна питаться. Пусть. Почему его бросили? Он не понимает. Тот человек был… В пустоте никто ему ответа не даст, только очередная грань лезвия прорезает кожу между складками бинтов… Пустота — суть того человека, так было всегда, Кью знал лучше, чем кто другой. Ненависть любви сильнее. Так почему все изменилось? Что же в них такого? Он спорить готов, тот человек играет с ними, легко дёргая за ниточки, и потом он выбросит их так же. Это судьба. Так будет. Последнее лезвие входит в кожу… он сгибает руку… сжимает пальцы… алые капли падают на клетчатый пол… Кап… кап… кап… Он тоже хочет поиграть. Очень хочет увидеть их танец — неестественный, ломкий, как они станут грудой мяса. Эти люди… Кью ненавидит их… тот человек не имеет права… играть с кем-то без него. Не даст. Он сделает все как сказал босс… он обязательно… Они уже в его руках… Смеётся проклятая кукла, громко, на фоне алого неба, скрипучий смех противным звуком выедает сознание. Кьюсаку смеётся тоже, не понимая, у себя ли в голове… Плотная ткань свободного рукава скрывает лезвия, ещё не время. Скоро… Кью знает: они встретятся, и тогда он обязательно покажет Дазаю его подарок, ведь он, тот человек, заслужил это. Он с нетерпением ждёт встречи. Будет весело… Поезд отправляется.