***
Солнце светит ярче обычного, а облака кажутся мягкими, будто мир меняется. Кажется, что все вокруг стало каким-то новым и необычным. Словно сотни зеркал все это время отражали солнечные лучи, и теперь свет превратился в отражения в больших зеркалах. Но в каждом из них — свое отражение. И это просто что-то новое. По-прежнему открытое небо, солнце, облака. Но все стало иным. Невообразимо иным… и странным… оно становится прозрачным. Прожить сотни лет, чтобы понять, каково это? Они не желали этого проклятия. Им просто позволили пожить много лет. Истории, которые были написаны писателями-фантастами и людьми… они все знали своих персонажей лучше, чем другие. Винить автора за оплошность - тоже самое, что написать небылицу. Ты сам веришь в то, что пишешь. Люди не уверены в том, кем они были до этого. Никогда не верь, что в обществе нет иллюзий. Хан открывает глаза от противного звона в ушах. Звонок гудит на весь кабинет, прерывая сладкий сон. Это была вторая или третья пара. Хан не сильно старался запомнить, ему, в принципе, было не особо интересно. Хан был тем самым человеком, который не открывается всем подряд. Ему плевать на одногруппников или на тех, кто его окружают. Если он говорит вам «Привет», это не значит, что он готов с вами общаться дальше. Для него просто тут нет никого. Джисон выходит из кабинета, цепляясь глазами за знакомую фигуру. Феликс стоял, оперевшись на стену и смотря куда-то в потолок. Друг, который прогуливает уже третий день пару по «Истории Англии» и даже не отвечает на звонки. Проживи Хан меньше лет, он бы обиделся, но зная людей на сквозь, ему уже все равно. Он идет по коридору, а Феликс все так же смотрит в потолок. Хан останавливается и поворачивается к нему лицом. — Ты чего? — парень даже не смотрит на друга, а лишь выдыхает. Ликс не всегда такой веселый, как кажется, он тоже умеет нагнетать. — Ты уже третий день прогуливаешь одни и те же пары, не надоело? — Хан ждет. Тишина. Показатель, что разговора не будет. Он лишь закатывает глаза и продолжает свой путь, зная, что Феликс пойдет за ним. — Плохо сплю в последнее время, — проговаривает парень. Отговорки такие банальные. — Лучше придумать не мог? — Ликс не обижается, он знает, что Хан все прекрасно понимает, только вот он не все знает про, так сказать, «друга». Они идут еще какое-то время в тишине. Джисон останавливается, замечая знакомую высокую фигуру. Прошло уже достаточно дней, а Чан так и не рассказал ему о клане. — Подожди тут, я туда и обратно, — Хан быстро срывается с места через толпу. Достичь цели оказалось простым делом. Он быстро догоняет Хвана, хватая его за руку. — Эй, — Хёнджин оборачивается и, прищурив глаза, удивленно смотрит на Джисона. Похоже, он чем-то напуган. Он отпускает его руку и смотрит прямо в глаза. Видно, что он чего-то ждет. Наконец, Хан улыбается и говорит. — Ну вот я и увидел тебя. Ты изменился. — А ты — нет, — это звучит слишком сухо. Они не виделись достаточно долго. Да, они учатся в одном универе, и вроде бы можно видеться, но то ли Хан не хотел прорывать старые раны, то ли сам Хван спрятался от всего мира. Так или иначе, его это напрягает. Они стоят в молчании и начинают переглядываться. По времени это скоро начинает действовать на нервы. Наконец, юноша говорит: — Если захотел увидеться, то мог бы прийти ко мне домой, — «Домом» Хёнджин называет уже не их с Чаном квартиру или то место, где они раньше жили, а место, где он сидит, как в клетке. Хан не осуждает, нет, просто он не может понять, страх это или защита. Парень выглядел лучше, чем в последний раз, когда его видел Хан. Его темные волосы собраны в маленький хвост, одежда все та же, в его стиле, черный элегантный свитер, синие джинсы и белые кеды. Мир меняет людей, но Хенджин был все тем же мальчиком, которого рано или поздно предаст «Культ». — Боюсь твой «Хозяин» не будет рад, — сказал Джисон с отвращением. Нет, Хан рад, что такой человек, как Чан, спас Хвана, но… слишком непонятно, зачем. Джи ждет подвоха, но общается с ним хорошо, возможно, из-за негатива Чана в его сторону. — Ладно прости, я хотел просто поговорить. — Говори, — Хван улыбается так же, как тогда. Хан понимает, что ничего не будет, как раньше. Джисон не отпустит Хёнджина. — Чан говорил тебе о том, что «Культ» вернулся? — с болью спросил Джи. Его улыбка ушла моментально. Он стоял отрешенно, глядя на Джина. — Как вы узнали? Они приходили? — Нет, мы недавно нашли труп одного парня. Я думаю, что это предупреждение. Рано или поздно они выйдут на нас. Хван не стал ничего говорить. В нем затаился страх. Огромный страх перед могуществом тех, от кого его спасли. Но он понимал, что пока рядом с ним Чан и Хан, ему ничего не угрожает. — Не говори Чанбину, я сам разберусь, — закончил разговор Хёнджин. Ему нужно время, но оно, увы, его не лечит. Когда-нибудь он вернется туда, где был счастлив. И будет так же улыбаться, смотря на зеркало в ванной комнате. Только там будет кто-то другой. Спокойный, но такой же грустный. Одинокий, забытый. Течение жизни нельзя остановить, нельзя ни изменить, ни забыть. Все, что было сделано когда-то, научит справляться сейчас. Когда Хан вернулся к своему другу, тот разговаривал с кем-то. Джи не знает его, но он запомнил этого человека. Девушка. Полицейский. Парень ускоряет шаг, но того будто и не было, а Феликс стоит уже один. Хан чувствует надвигающуюся на него опасность. Это пугало, и он чуть было не убежал. Удача, добрый друг Ликс, заметив его, остановился. — Кто… это был? — прозвучали чуть скомкавшиеся слова из губ Джисона. — Да ладно, забей. У нас в прошлом году были совместные пары с группой журналистов из третьего корпуса, ты что, забыл? — Ёнбок смотрит на парня, а потом странно улыбается. — А, да, забыл, ты же пропустил весь год из-за болезни. Как только тебя допустил к зачету? Ли Минхо учится на журналиста, пишет курсовую на тему убийств, — Хан прищуривается, смотря на друга. — Про убийцу, ну, сенсации и все такое. Короче, он спрашивал про убитого парня… В этот момент до Джисона дошло. Пазл складывается в его голове. Вот — тот парень, что рыщет везде, дабы узнать про убийцу. Просто ли это курсовая работа или он правда хочет поиграть в детектива? — Он не боится попасть в капкан? — вырывается вопрос Хана, на что Ликс просто пожимает плечами. Какая разница, ему же с ним не общаться. — В любом случае, ему нужна только инфа на поверхности, не думаю, что для курсача нужно что-то глубже. — Пиздец, — вырывается тихая брань. Только этого ему не хватало. Друг не реагирует на ругательство. Он, как ни в чем не бывало, продолжает свой путь. Кто знает, что будет завтра? Зачем тратить столько времени на ненужную болтовню. В конце концов, это не его дело. А если он будет копать глубже, то и сам может оказаться в могиле. В любом случае, он может просто не знать о том, что происходит. — Неведение куда лучше, — про себя говорит Хан.***
Холод. Серые стены, пропитанные непонятным запахом плоти. Будто сотни людей гнили здесь. Все это ужасно, но комната, как подделка. Стены заклеены обоями нейтрального цвета, повсюду аромат каких-то свечей, и только хозяин этой комнаты в курсе того, сколько крови падало на этот отпарированный пол. "Ничтожество!" — крутится в его голове, когда его взгляд перемещается на белый ковер. Он ненавидел все в этой комнате, но молчал. Ему было всегда больно приходить туда, где он видел, во что же он превратился. Где-то в глубине души, где-то под ребрами что-то ноет. Хочется блевать, но тошнота — не самое страшное сейчас. Он знает, что все это не навсегда. Он знает, что однажды все это кончится, но не знает, когда. Его знания заканчиваются лишь его смертью с приходом этого конца. "Ты справишься, я верю…" — звучали слова Чана в его голове. Он тоже ему верил, пока тот не ушел бесследно. Парень кладет голову на холодную подушку и смотрит в окно. Оно все такое же старое и покарябанное. Где-то в нижнем углу инициалы, приносящие одним своим видом боль. Он будет приходит сюда снова, снова вспоминать, снова пытаться забыть. — Лучше бы я умер. Он вспоминает, как в детстве ему было больно. Когда он был маленьким, его мать была красивой и молодой, любила его, но не могла дать ему того, что он хотел. А не хотел парень лишь того, чтобы она старела. Она была слишком красива и молода, чтобы умирать так рано… Он помнит, как она умерла, когда он был еще маленьким. Воспоминания такие яркие, будто это произошло вчера. Она лежала на полу, в луже крови. Он помнит ее лицо, которое было так близко, смотревшее на него с улыбкой, свойственной лишь ей. Ему было больно и горько, но это не имело значения… — Если бы я был тем, кем стал, я бы тебя спас… Отец все забыл, но не Чонин. Богатство убило его семью. Воспоминания возвратили ему чувства первой «любви», чувства привязанности к «культу» и чувства потери. Они дали ему вторую жизнь, чтобы забрать ее снова. — Их больше нет, — звучат тихие слова, которые врезаются в душу. Чонин поднимает глаза и видит Сынмина. Он часто замечает, что тот следит за ним. Он боится, что Ян не справится, и помогает ему в этом, как умеет… — Я знаю, — говорит Чонин. — Но я не могу… Не хочу больше так жить! — Ты не можешь, но ты должен, — после этих слов Ян игриво улыбается, его эмоции меняются так же быстро, как догорает спичка. Сынмин всегда был проницательным, а став тем, кем он есть сейчас, стал чувствовать это точнее. — Не делай вид, что заботишься. Это отвратительно! — говорит Чонин. Ян притворно смущается. — Будем честны, тебе похуй на мою помощь. Ты, впрочем, как всегда, выйдешь сухим из воды. Но убиваться, лежа здесь — глупо, — но именно это и есть стихия Чонина. Психодрама. Всегда. Его сила. — Я жду, когда ты скажешь, какая я тварь, — Чонин истинный вампир. Он высасывает энергию, он хочет эмоций, вот только, не получая их, он гаснет. - Давай, Сынмин, — в глазах читается: «Не молчи». Все чувства отражаются у него в облике. Весь путь человека от смертного до сына богов — это запутанный нервный путь сквозь боль и печаль. Вот только смерть - очень наглядный способ сделать такой путь чуть легче. Жестокий, конечно, путь. Особенно для тех, кто столько раз умирал. — А Чан тебе этого не говорил? - смотря прямо в глаза, которые стали заливаться кровью, спросил Сынмин. Чонин моментально поднялся с места, припечатав того к стене. Он знает, как сконцентрировать его на себе. Как показать, что он тоже умеет манипулировать. — Ну же, Чонин. Разве он тебе не говорил такого? — прозвучал вопрос, после которого Сынмин был вновь припечатан в стену. — Решил пойти таким путем? — Чонин смотрел в его глаза, он видел это удовлетворение. Улыбка расцветала на губах, а Чонин ненавидел эту улыбку всех больше. — Я потерял кольцо на задании, доволен? — он отпускает воротник его рубашки и отходит. Контроль — то, что не подвластно Чонину. Контроль — то, на чем играет Сынмин. — Как ты умудрился? — Ким говорит спокойно, он не удивлен. Ну или скрывает это. Он тот, кто контролирует все. — Я же не рассказывал, да, труп пытался сь*баться! — прозвучало оправдание. — Хах! Не умер с первого раза? — Очевидно, что нет! — Ян смеется. Глупый поступок. Глупо, что на лице слезы. Глупая улыбка. Нет ничего глупее, чем контролировать человека, контролирующего тебя. — Хотя бы искал? — конечно, он искал, и отвечать не надо. Но Сынмин спрашивает больше для себя. — Госпожа убьет меня, если узнает, — на эти слова Чонина Ким безразлично хмыкает. Ян — единственный, кто никогда не получал от Госпожи. Она его любит, воспитывает, как собственного сына. И за любую провинность получал Сынмин. Не потому, что так хотела Госпожа. Просто Ким защищал его. — Не парься, поищем еще раз. А там будь, что будет, — Ким говорит четко, а после выходит из комнаты. " Пока ты плачешь по тому, кого любил, я получаю шрамы за твои грехи."