Me and My Shadow

      — Сколько прошло времени после моей смерти? — этот вопрос задает Хёнджин сам себе. По телевизору крутится картинка популярного фильма про вампиров. За окном уже давно ночь, а вопросов с каждым разом все больше. На несколько секунд он забывает, где находится. Когда же воспоминания возвращают его в реальность, в поле его зрения оказывается телевизор. Он опять ждет ответа. Как все просто в этом в кино.              Он тоже хочет стать персонажем фильма, тоже хочет смотреть на себя со стороны и думать, что его жизнь — это просто сценарий. Но у жизни для него свой сценарий. Тот, который он хотел порвать девять лет назад, когда он пытался все закончить. Два дня назад он случайно разбил зеркало в ванной комнате, думая, что оно испорчено. Но вместо полоски серого вещества, бывает пустота. Значит, сюжет не заканчивается на той фазе, на которой он был задуман. Какой сюжет может быть у смерти?              Стук в дверь перебивает все мысли. будто спасая его. Хён аккуратно подходит к двери и прислушивается. Он давно не чувствует, давно не может услышать мысли. Иногда Хвану кажется, что он испорчен. Вампиры не вечны. Даже, если они лучшие мастера ночных дел. Ему бы очень хотелось по-другому. Смотреть на мир через замочную скважину, пытаясь угадать мысли окружающих. Просто смотреть. Или мечтать. А это наказание. Не смертельное. Про него просто не расскажут в новостях, как про других… Нет.              — Джини, это я. — слышится тихий голос мужчины. Хван по одному дыханию понимает всю боль, что чувствует парень сейчас. Он судорожно проворачивает ключи и открывает дверь. Бин чуть ли не вваливается в квартиру. Он весь в крови, одежда изорвана, а лицо порезано. Все это похоже на воспоминание того, что было, если только не заглянуть в глаза гостя. У того они тоже совершенно безумны и пусты, они такие, какие бывают у сумасшедшего во время припадка. Это очень страшно и неприятно.              Хван помогает дойди до дивана, отпуская парня. Хенджин впервые видит Якудзу таким. Он знает, чем тот занимается, знает про него все. Но до сих пор боится, что когда-нибудь ему привезут труп. Аптечка всегда лежит на одном и том же месте. Изначально Бин ненавидел помощь, привык, что все само заживает. Но Хенджин хочет видеть, как раны затягиваются, а не то, что они покрываются той же кровью и гниют. Чанбин знает, о чем думает Хван. Теперь нет никакой связи с миром живых, ни одного человека, которого он знает в реальном мире.              — Ты же подлечишь меня, правда? — Чанбин пытается шутить, пытается отвлечь Хенджина. Но выходит фальшиво, когда голова кружится и дышать получается через раз.              — Просто молчи, или не доживешь до утра. — парень медленно расстёгивает рубашку, избавляя Бина от лишний ткани. Раны на его теле будто прошли на сквозь, слишком больно. — Нужно было в больницу!              — Они меня там найдут, тем более, полиции не обязательно знать. — он всегда заботится о других, но не о себе.              — Если ты прям тут умрешь…              — Давай без драмы, Хенджин. Тем более, ты — вампир, который спасет меня, я верю. — Хван уже давно не вампир, уже давно перестал себя им чувствовать, уже давно потерял все, что можно было потерять. Чанбин прикрывает глаза, кладя голову на спинку дивана. Он верит парню, что спасает его из раза в раз. — Ты справишься, у тебя же есть тузы в рукаве. — и за эти тузы Хван поплатится.              Пока парень ровно дышит, пытаясь бороться за жизнь, Хенджин думает. Вампиры бы сказали, что он думает слишком громко, пытаясь взвесить все за и против, пытаясь понять, а выживет ли он сам потом.              — Я не могу. — Хван отпускает руки, хочет сбежать, выйти. У него будто не хватает кислорода, который ему не нужен, в принципе. Но внутри что-то бурлит, не давая спокойно дышать. Мягкая рука касается его, и он перестает метаться глазами по комнате.              — Я спас тебя однажды. Помнишь, ты попросил больше так не делать? — он открывает глаза, смотря на Хвана. — А я попросил взамен спасти меня, если умру. — прошло несколько лет, но он помнит. — Ты спасал меня, даже когда это был пустяк, так вот спаси меня еще раз. Это ведь пустяк. — Если бы Хван рассказал Кристоферу, что он собирает сейчас сделать, он бы не одобрил.       Чанбин закрывает глаза, снова не в силах смотреть куда-либо. Хван аккуратно садится рядом, поворачивая его спиной. Его самое больное место. Спина изрезана до глубоких порезов. Заживало бы это несколько месяцев, оставляя после себя шрамы. Но оно заживет за одну ночь.              — Ничего не говори, понял? — это даже не вопрос, но Хван надеется, что вопросов не будет. Он псих во всех смыслах.              Касаясь крови, он подносит к губам, пробуя ее на вкус, горько по началу, но потом чувствуется отдаленный вкус апельсина. Его кровь на вкус, как свежевыжатый апельсиновый сок, но вкус всегда показывает сущность человека, и Хван это знает.              Он ждет еще несколько минут, кроме насыщения ничего не чувствуя. Хван знает, что если просто он не понял, как отреагировал организм, то наутро он начнет умирать.              — Не думай так много, а то голова заболит. — Хван выдыхает на слова мужчины. Он просто спасет его. Ведь, если будет медлить, то он умрет.              Он медленно касается кончиком языка раны, аккуратно обводя ее, слизывая всю кровь. Бин бы хотел сейчас видеть глаза парня. Клыки больно царапают кожу, а глаза наполняются ярко зеленым цветом, кислотным и неестественным. Бин судорожно выдыхает от прикосновений к горячей коже. Хван проходит языком по всем ранам, которые медленно срастаются. В каких-то местах крови все больше, раны настолько глубокие, что приходится проходить еще раз. Это очень больно. Раны срастаются, утягивая кожу так, как будто ее зашивают на живую, вонзая иглу в тело так, что остается только один белый шрам. И он начинает больше сливаться с кожей. Через какое-то время Бин совершенно забывает, что он тут не один. Единственное, что слышно, это шепот.              Раны зарастают, не оставляя и следа. Рубцы чуть бледнее, чем тон живой и уцелевшей кожи, но это нормально, со временем шрамы сольются. Хван сглатывает, смотря на спину парня, что теперь без единой царапины. Он боится, увидеть себя в зеркале. Боится, что Бин начнет задавать вопросы. Боится себя.              — Тебе нужно пойти лечь спать. Выглядишь паршиво. — Хван поднимается с места. Он помогает Бину добраться до постели. В кромешной тьме он видит только силуэт. Парень дышит ровно, но он чувствует, как он смотрит на него, как хочет увидеть его глаза, которые тот прячет.              — Спасибо Хёнджин~а. — это «спасибо» не спасет его, не поможет потом утром не убить себя. — Не скрывай больше, кто ты есть на самом деле.              — Это был первый и последний раз, больше я не буду спасать тебя так. — Хван исчезает слишком быстро, пытаясь спасти себя самого, закрываясь в своей комнате и смотря на свет луны. — Что ты наделал? — говорит он, запуская тонкие пальцы в длинные волосы, оттягивая их до боли. Он хотел кричать и рыдать, но его тело давно потеряло интерес. В душе неприятно стонет, а на языке осадок вкуса апельсина. Настолько яркий, что Хвану хочется помыть рот с мылом.              Давно он не чувствовал вкус, давно не мог его понять. Последний раз это было тогда, когда Хён спас его, и тогда это тоже был апельсин.              Ему не скрыться. Ему придется признать.       

***

      На следующие утро Хван не выйдет на завтрак, будет избегать Бина, лишь бы он не задал вопрос. А когда будет пить кровь какого-то животного, что Бин ему покупает, то в горле появится непреодолимое желание выплюнуть это, станет тошно.              Хёнджин поймет, что это значит, прекрасно знает к чему это приведет. И когда за стенами будут слышны стоны, Хван будет валятся в собственной лужи крови. Он совершил ошибку и обязан поплатится.              Его никто не спасет… Бин никогда не придет за ним, потому что в этом мире он ничем не может помочь, даже если захочет. И ему остается только набраться терпения, глядя на проходящие внизу дни. Надвигающуюся смерть не назовут концом света, но она будет длиться столько сколько нужно. В этом мире нет ничего вечного. И даже смерть не вечна. Но она может быть долгой и мучительной, если ты сам ее приблизишь…