Месяц с момента начала
Лето – отстой. Почему все самое безумное дерьмо случается в самые жаркие месяцы года? Вы никогда не обнаружите в январе гигантское илистое существо, прячущееся в канализации и загрязняющее воду. Это всегда самое липкое и вонючее время года, когда мерзкие злодеи показывают свои уродливые физиономии. Или в данном конкретном случае, их отсутствие. - Что значит, ты потерял его? – рявкает Питер. Он хватает Дэдпула за толстые черные ремни, перекрещивающиеся у него на спине под катанами, и маятником на паутине опускает их обоих на тротуар. - Оно само вползло в слив в душевой! – восклицает Дэдпул, отработанно приземляясь на согнутые колени. – Что я должен был делать? Швырнуть ему вдогонку гранату? Они оба не обращают внимания на людей, которые отскакивают от них, ругаясь в шоке от их внезапного появления, хотя Питер слегка машет взволнованному малышу, который цепляется за джинсы своего отца и указывает на них с восторженной улыбкой. - Ты же сам сказал, что мы должны быть более ответственными в отношении причинения вреда имуществу, - продолжает Дэдпул. Питер закатывает глаза и сдерживает стон, понимая, что тот впадает в знакомые разглагольствования. - Что, кстати, просто безумие. Чушь собачья! Это не ты причиняешь материальный ущерб. Ты спасаешь город от еще большего материального ущерба и, сам знаешь, бесчисленных смертей? Но кого волнуют жизни, когда… - Пул, - прерывает он с усталым вздохом, когда они пробираются сквозь обеденную толпу, - гранаты внутри общественных зданий по-прежнему и всегда будут под запретом. Не имеет значения, кто… - Вот почему я этого не сделал! Я лишь хочу сказать, что люди должны дать тебе небольшую поблажку. Он замечает крышку канализационного люка, которая находится не посреди дороги, и хлопает Дэдпула по локтю, прежде чем направиться к ней, поворачиваясь боком, чтобы проскользнуть между двумя голодными офисными работниками, никого не задев. Судя по крикам и проклятьям у него за спиной, Дэдпул не проявляет такой же вежливости. Он игнорирует это. За один день тот может ввязываться во множество драк, но даже он, в конце концов, перегорает. Так что Питер не зацикливается на этом. С помощью небольшой паутинки и легкого рывка крышка отодвигается в сторону, открывая бездну тьмы, ведущую в промозглое темное подбрюшье города. Дэдпул заглядывает через плечо в дыру: - Оу, Паучок, ты всегда водишь меня в самые красивые места. Он стреляет паутиной в уличный фонарь над ними: - Что я могу сказать, экскурсия по Нью-Йорку от Паучка – единственная в своем роде. Он спрыгивает в яму, полагаясь на свое паучье чутье, которое предупредит его о приближении к земле, чтобы замедлить спуск, прежде чем он сломает себе ноги. - Я начинаю думать, что мне надо было идти к Мстителям на спецкурс для героев, - кричит Дэдпул ему вслед, равномерный лязг и топот указывают, что он решил спуститься по лестнице. – Держу пари, им не приходится спускаться в канализацию. Питер фыркает, но оставляет свое мнение о Мстителях при себе, отсоединяя свою паутину. В последнее время они особенно раздражают. Что ты делаешь, проводя время вместе с Дэдпулом? Ты же знаешь, что он убийца, не так ли? Рано или поздно кто-нибудь закажет тебя, и он нажмет на курок. Он сумасшедший. Он непредсказуем. Он психопат. Он убьет тебя. Бла-бла-бла. Даже Щ.И.Т. почувствовал себя вправе навязывать ему свое «бесценное» мнение и попытался «отстранить его от задания». Удачи, черт возьми, в устранении его от задания, на которое его никогда не назначали. Он голову дает на отсечение, что они не понимают что значит «независимый консультант». Он не один из их агентов. Он на них не работает. Никогда раньше. И никогда в будущем. Позволить Дэдпулу следовать за собой было смутной идеей, на которую он как бы случайно согласился, но теперь он взял на себя обязательство. Хотел ли он нести ответственность за исправление Дэдпула? Нет. Ждал ли он с нетерпением возможности поработать нянькой? Нет. Собирается ли он отступиться и все бросить сейчас, когда куча народа твердит ему об этом? Черт возьми, нет. Кроме того, Дэдпул прав. Мстители не занимаются грязной черновой работой, необходимой для обеспечения безопасности Нью-Йорка изо дня в день. Эта обязанность ложится на него и на еще нескольких избранных, таких как «Защитники», и на данный момент, каким-то образом, на Дэдпула. Мстители появляются только из-за угроз галактического масштаба, а затем пожинают всю благосклонность общественности. Илистый монстр в канализации, загрязняющий водоснабжение и отправляющий детей в больницу с отравлением свинцом, даже не мелькает у них на радаре. Вот почему их здесь нет. Вот почему он здесь. Вот почему он отказался от их модного членского значка, когда понял, что они не только ожидали, что он снимет перед ними маску, но они также собирались отнять у него Нью-Йорк. Они ожидали, что он будет на побегушках у Щ.И.Т.а. Прыгать, когда говорят прыгать, и сидеть сложа руки и ни хрена не делать все остальное время. Этого никогда не будет. - Ты выглядишь напряженным, - говорит Дэдпул рядом с ним. – Боишься темноты? Можешь держать меня за руку, если хочешь. Что-то касается его руки, но он отмахивается от этого с раздраженным ворчанием. - Давай попробуем это направление. Держи ухо востро в отношении чавкающих, хлюпающих звуков. - Это значит – никаких разговоров? Похоже, это может означать – никаких разговоров. - Ни слова. - Вот, блин. Эта миссия становится все хуже и хуже. - Ты еще расскажи мне об этом. - Ты только что сказал… - Пул, - строго говорит он. Дэдпул издает разочарованный горловой звук. - Я знаю, - бормочет он себе под нос. – Он невозможен. Не успеешь оглянуться, как он попросит нас жонглировать без рук. Он выдавливает улыбку. Было бы интересно посмотреть.***
- Это отстой. Я никогда не смогу это снять, - скулит Дэдпул, теребя промокшую кожу, плотно прилипшую к его бедру. Питер отворачивается, сосредоточившись на сушке своего ботинка. - Ты идиот, который подумал, что принести себя в жертву илистому монстру – это хорошая идея. - Нет! Не хорошая идея! Но это было лучше, чем то абсолютное ничего, которое ты придумал. - Серьезно? Было ли лучше, что мне пришлось спасать твою задницу, вместо того, чтобы придумывать что-нибудь полезное? - Мне понравилось, - ворчит Дэдпул. – Заткнитесь… Знаю, но дело не в этом. Заткнитесь! Я понял! О боже. Это будет один из тех дней. Может быть, ему стоит придумать оправдание и уйти… - Знаешь, Паучок, я сегодня не в настроении для чимичанги, - говорит Дэдпул, его типичная анимация явно отсутствует. – Я думаю, что проглотил немного этой заразы, и та плохо усваивается в моем животе. Питер хмурится: - С тобой все будет хорошо? Дэдпул фыркает: - Со мной всегда все будет хорошо. – В его словах слышится горечь. – Увидимся через два дня на обычном месте. Ты же не будешь голодать, если папочка Пул тебя не накормит, да? Все еще удерживаешь свою блестящую новенькую работу? - Ага. – Хочет ли он, чтобы Дэдпул ушел? Он никогда в этом не признается, но… ему вроде как нравятся их ужины на крыше. Хорошо, когда есть компания. С другой стороны, он только что назвал себя папочкой Пулом, так что… - Увидимся в четверг? - Ага, - Дэдпул отдает небольшой салют и достает свое альпинистское снаряжение. Питер наблюдает, как он уходит, сбитый с толку этим общением. Все было хорошо до тех пор, пока его таблички не начали с ним разговаривать. Что ж. Он ничего не может с этим поделать. Он стреляет паутиной и направляется домой. Ему остро нужен душ.***
Позже той ночью теплая точка в его груди медленно гаснет. Это единственный признак того, что где-то есть человек, который должен дополнять его лучше, чем кто-либо другой. Последние пару лет эта точка барахлила – беспорядочно исчезала, оставляя его брошенным и одиноким. Это заставляло его задумываться… Что, черт возьми, происходит с его родственной душой? Может быть, это плохая связь. Может быть, их чернильное соединение тоже работает неправильно, и именно поэтому он никогда не получал даже «привет». Он исследовал до помутнения и рези в глазах, но все, что он когда-либо находил – это людей, чья связь обрывалась, когда умирала их родственная душа. Она никогда не восстанавливалась. Связь Питера всегда восстанавливается. Иногда он думает, что вот и все. На этот раз она пропала навсегда, но в течение нескольких минут, а иногда часов, она восстанавливается. Всегда. Он думает, что что-то пошло не так, когда образовывалась их связь. Иначе, почему она продолжает разрываться. Почему его родственная душа не пишет в ответ? Вероятно, ему вообще не суждено иметь родственную душу. Так будет лучше для него. Он принимает душ, уминает холодную пиццу, засиживается допоздна за просмотром всякой ерунды по телевизору и когда та теплая точка возвращается в его грудь, уютно располагаясь вокруг его сердца, он вздыхает с облегчением и, наконец, позволяет себе уснуть.***
На следующий день их объединенная команда во всех новостях. Должно быть это заурядный день, когда нет других новостей, потому что у них нет даже хороших фотографий для статей, только размытый снимок Дэдпула, головой вперед ныряющего в склизкого монстра, как идиот, в то время, как Человек-паук яростно стреляет паутиной ему вслед, но, похоже, что каждому хочется вставить свои пять копеек. После нескольких недель слухов о новом партнере Человека-паука в борьбе с преступностью новостные сайты, похоже, пришли к выводу, что Дэдпул – желанное дополнение к городу. Офигеть. Кроме «Бьюгла», конечно. Это было бы нелепым ожиданием. Джеймсон проводит весь день среды в прямом эфире, крича о плохом влиянии Человека-паука и необходимости принятия жестких мер по отношению к народным мстителям в городе, а не приветствовать новых бла-бла-бла. Он весь день слушает его бред через наушники, пока моет все полы и поверхности, до которых может добраться по всему кампусу университета Эмпайр Стейт. Быть здесь, видеть студентов и слышать обрывки разговоров об истории, физике и математике… все это наводит его на мысль, что, возможно, пришло время снова попытаться получить степень. Прошлый раз был настоящей катастрофой. Тетя Мэй постоянно была в больнице, а у города, казалось, была вечная проблема с гоблином. Он был измотан – физически, умственно и эмоционально – у него не было времени на занятия и учебу. И чем все закончилось… Эм Джей в Калифорнии. Гарри в психушке. Гвен в земле. На этот раз все будет по-другому. Должно быть по-другому. У тети Мэй все хорошо, он и так тонет в долгах по студенческому кредиту, и он уже так или иначе потерял всех своих друзей, так что… Почему бы и нет? Что ему терять?*** Три месяца с момента начала
Ему не следовало выходить сегодня вечером. Он едва может ходить, не говоря уже о том, чтобы драться, и это заметно. Он должен был легко справиться с этими бандитами. Вместо этого он хромает домой, едва в состоянии держать глаза открытыми, с больной лодыжкой, сломанной рукой и недавним вывихом плечевого сустава, из-за чего прикован к земле – ни одной функционирующей руки, на которой можно было бы передвигаться на паутине. Но что ранит больше всего, так это его гордость. - Ты справишься. Одна паутина за другой. Погоди, не так… нога? Шаг! Вот в чем дело, точно! Шаг за шагом… - он вздыхает и приваливается к витрине магазина, который давным-давно был закрыт на ночь. Он так устал. Он даст своим глазам отдохнуть всего на мгновение… - Черт, Паучок, ты начинаешь говорить, как я. Может быть, Железный Член прав. Я плохо влияю. Он вздыхает. Кто бы сомневался, что Дэдпул нашел его, когда он в таком виде. Старая Удача Паркера никогда раньше не брала выходных, так что, само собой разумеется, что и сейчас не начнет. То, что у него нет остроумного ответа для Дэдпула, свидетельствует о том, насколько он измучен. Все, что он может сделать, это выпрямиться и продолжить свой долгий медленный шаркающий путь домой. Ему еще нужно написать реферат. Дэдпула, похоже, не волнует отсутствие ответа с его стороны, и он сохраняет постоянный поток болтовни, скача рядом с ним. Он слушает вполуха, врубаясь и вырубаясь, как старое радио, и он бы никогда никому не сказал, но это помогает ему идти. Прежде, чем он это осознает, он прислоняется к фасаду своего многоквартирного дома, в то время, как его вялый, лишенный сна мозг изо всех сил пытается придумать способ заставить Дэдпула уйти, не выдав, где он живет. - Пул? – говорит он, отлепляя язык от неба. Это не более чем бормотание, но Дэдпул, должно быть, прислушивается к нему, потому что тут же затыкается. - Ты в порядке, Паучок? - Ага, - лжет он. – Спасибо. За то, что отвлек меня. За то, что проследил, чтобы я добрался домой. За заботу. Слишком много слов для него, чтобы высказать их вслух прямо сейчас, но он надеется, что Дэдпул поймет. - Это травма головы? Тебе не следует оставаться одному, если у тебя травма головы. Он звучит серьезней, чем Питер когда-либо слышал. Он фыркает: - Нет, просто хроническая глупость. Не спал уже… - он не может вспомнить сколько. Кстати, какой сегодня день? Как долго они уже идут? - Ю-ху! Земля вызывает Человека-паука. Вернись ко мне, Паутинка. - Прекрати, - говорит Питер, через силу хлопая по руке Дэдпула, которой тот машет перед его лицом. Движение напрягает его плечо, и он сдерживает стон. – Дальше я справлюсь сам, ладно? - Ты собираешься позаботиться о своей руке, прежде чем потеряешь сознание, верно? - Что? Ах, да. Его сломанная рука. Вероятно, ему следует вправить ее, чтобы она заживала правильно, но отсюда, с тротуара, пятью этажами ниже его кровати, это кажется слишком трудоемким. - Вот. Дэдпул внезапно оказывается прямо перед ним с рулоном эластичного бинта в руках. Где он его взял? Почему-то медицинские материалы – это совсем не то, что Питер предполагал, есть в его сумках. Он представлял, что там будут пули, закуски, россыпь блесток или невероятное количество абордажных крючьев. А не то, в чем сам Дэдпул никогда не нуждался. Дэдпул перевязал ему руку и уже наполовину закрепил на перевязи вокруг шеи, прежде чем ему даже пришло в голову усомниться в том, что он полностью ему доверяет, позволяя делать это. Это не первый раз, когда он позволяет Дэдпулу латать себя, но обычно у него возникают запутанные внутренние споры о том, позволять это ему или нет, прежде чем, в конце концов, сдаться. В этот раз он даже не подумал об этом. Это же Дэдпул. Наемник, но не просто какой-нибудь наемник. Он тот наемник, из-за которого губы Черной вдовы сжимаются в хмурую гримасу. Звучит не очень впечатляюще, но для нее это, по сути, крик о том, что этот парень источник неприятностей. И все-таки… - Вот так, приятель, - говорит Дэдпул, завязывая повязку и осторожно располагая его руку перед грудью. – Попей воды. У тебя ведь есть еда, да? Нельзя ожидать, что регенерация сработает на пустом месте, понимаешь? Он напряженно думает, и почти уверен, что у него осталась пачка рамена. Та со вкусом говядины, он от нее отказался с тех пор, как купил ту мегапачку и питался ею в течение месяца. Или если он что-то не так помнит, всегда есть печенье поп-тартс, которое пролежало на дне его рюкзака… долгое время. К настоящему времени оно, должно быть, превратилось в мелкий порошок, но не зря же его называют экстренным перекусом. - Да, у меня есть. Я, ммм, еще раз спасибо. Я у тебя в долгу. - Ооооо, здорово! – Дэдпул хлопает в ладоши, подпрыгивая на носках. – Что мы должны попросить Паучка сделать для нас? О, бля. Зачем он это сказал? Перечень условий вертится у него на кончике языка – никаких убийств, ничего незаконного, ничего, что нанесет ущерб его репутации больше, чем сейчас – но прежде чем он успевает перейти к делу, Дэдпул снова включается в разговор: - Нет, нет, ему это не понравится. Нет, ничего постыдного! Мы хотим понравиться ему, идиоты! Боже! Просто заткнитесь, оба. Вы не помогаете. - Ничего плохого, хорошо? - Конечно, нет! – восклицает Дэдпул возмущенно. – Я бы не стал предлагать ничего плохого, малыш! – Он фыркает. – Ну, да, мы бы с ним так поступили, но давайте будем честны, он никогда не клюнет на эту уродливую рожу. - Ты не урод, - говорит Питер. Конечно, он никогда не видел лица Дэдпула и слышал, что у того довольно обширные шрамы, но с таким телом? Нет, он ни за что не смог бы назвать Дэдпула уродливым. Дэдпул смеется, громко и отрывисто. Он вытирает воображаемую слезинку под глазом своей маски и смахивает ее с хихиканьем. - Это мило, Паутинка. Боже мой. Он снова хихикает, и Питер пытается не обижаться, но он мало что может сказать, не признавшись, что считает Дэдпула сексуальным, а это было бы очень плохой идеей. Тот и так постоянно заигрывает. Не надо поощрять его еще больше. - Я пойду. Не смотри, ладно? - Конечно, не буду! Следить за тобой, чтобы узнать, где ты живешь, противоречит кодексу Супер-Бро, все равно, что заглядывать тебе под маску, когда ты без сознания. По крайней мере, так говорит Белый. - Ага. Для этих двоих это табу. Хорошо сказано, Белый. Дэдпул склоняет голову на бок и пристально смотрит на него. Это нервирует, когда его обычно выразительная маска становится пустой, а белые глаза устремлены ему в лицо. Или он предполагает, что тот смотрит ему в лицо. По маскам трудно сказать наверняка. - Что? – спрашивает Питер. – Я неправильно произнес? Бе-лый. Бееелый? Белыыый. Крутой парень? – хихикает он. - Боже мой, - бормочет Дэдпул. – Я не знаю. Питеру требуется мгновение, чтобы понять, что тот разговаривает не с ним. - Белый – это один из твоих голосов, верно? Табличка, без разницы. Мне казалось, ты упоминал об этом раньше. - Да… Не пытайся это отрицать! Мы оба можем сказать, что ты… Ха! Добро пожаловать в клуб, придурок. Самое время, черт возьми. - Эй, - Питер щелкает перед носом Дэдпула, и это настолько эффективно, насколько можно было ожидать в перчатках. – Заткнитесь на секунду, ребята. Я говорил с ним первым. – Он задумчиво делает паузу. – Ну, я думаю, что был первым. Я что мешаю? Грубо себя веду? Дэдпул запрокидывает голову и смеется. На этот раз смех звучит искренне, и он не может сдержать улыбку, которая изгибает его губы в ответ. - О, чувак, я тоже люблю недосыпающего Паучка. - Вы уже сталкивались с ним ранее. Со мной. Без разницы. Это далеко не первый раз, когда он мотается по улицам в роли Человека-паука, игнорируя рекомендованные врачами часы сна. - Иди домой, Паучок, - говорит ему Дэдпул. – Я сделаю тебе одолжение, пока ты будешь спать. Оооо, кататься на коньках было бы весело! Я могу надеть юбку! - Юбку? – Питер качает головой. Трудно уследить за мыслями Дэдпула, когда тот полностью отдохнул. Это невозможно, когда он так устал. – Ты должен уйти первым, помнишь? - Точно, точно. Сокрытие личности. Секретная паучья нора. Берлога паука. Паучье… гнездо? Фу. Нет, нет, нет. Заткнись насчет яйцевых мешков! Там нет яйцевых мешков, верно, Паучок? - Э-э, нет, - говорит он. Дэдпул издает облегченный вздох и начинает пятиться назад. - Не могу дождаться нашего свидания, Крошка-Паучок! – Он посылает ему воздушный поцелуй, затем разворачивается на каблуках и скачет по тротуару. – Я знаю, нам нравится смотреть, как он уходит, но на этот раз мы не можем. Мы обещали. В следующий раз мы будем наблюдать за ним так долго, как только сможем, хорошо? У него нет причин полагать, что тот не найдет способа подсмотреть за ним, пока он проскальзывает в переулок рядом со своим зданием и начинает медленный жалкий подъем по пожарной лестнице, но по какой-то причине он обнаруживает, что верит ему. Только в этот раз.***
- Марафон ужастиков? – повторяет он. – Типа… у тебя дома? - В квартире, - поправляет Дэдпул. – Мы уже проходили его раньше. Помните того парня со звуковой пушкой? Полностью сбросил все мои вещи со стен. Но нам не нужно этого делать! У меня есть запасные идеи! Например, э-э, Кони-Айленд, который, я знаю, немного безвкусный для местных, но я там никогда не был. Или, ммм, тот музей? Мама? Что бы это ни было. Ты производишь впечатление парня – завсегдатая музеев. Или всегда есть… - Пул, это не одолжения. – Это… - «Свидания», - подсказывает его разум. – мероприятия. - Но… это то, чего я хочу. Ты сказал, что ты у меня в долгу. О боже, боже, он сожалеет об этом все больше с каждой проходящей секундой. - Я не пойду с тобой на свидание. Дай мне знать, когда у тебя появится реальная просьба. - Подожди! – кричит Дэдпул, прежде чем он успевает слететь на паутине. – А как насчет… Тут такое дело. Питер скрещивает руки: - Какое дело? - Это, э-э… есть такой семейный ресторан. Сомнительный, очень сомнительный народ заправляет этим притоном. Пакеты туда поступают, но обратно не возвращаются. Это просто прикрытие, только я не знаю для чего. Не хочешь провести наблюдение вместе со мной? Питер молча разглядывает его в течение нескольких секунд, практически наслаждаясь, наблюдая за тем, как того корежит. - Хорошо, - говорит он. – Но это все. Неважно, как пройдет сегодняшний вечер, я больше тебе ничего не должен. - Заметано.***
- Веселись по полной, - мрачно произносит Питер себе под нос, достаточно тихо, чтобы милая латиноамериканка его не услышала, возвращаясь на кухню с их заказами. – Я никогда больше не буду оказывать тебе услугу. - Да ладно тебе, Паутинка, - дуется Дэдпул, накладывая непомерное количество сальсы на свою кукурузную тортилью. – Разве тусоваться со мной так плохо? – Он запихивает всю тортилью в рот, и сальса стекает по его покрытому шрамами подбородку. - Я бы лучше еще раз сразился с илистым монстром. - О, ты ранишь меня! - Я не могу поверить, что после того, как я откровенно… - Ооочень откровенно. - …сказал тебе, что я не пойду с тобой на свидание… - Это не свидание! – слишком громко восклицает Дэдпул. – Это просто дружеские посиделки между друзьями. Ты что никогда не встречаешься со своими друзьями, Паучок? Его сердце сжимается в груди. Какие друзья? Эм Джей в Калифорнии. Гарри в психушке. Гвен в земле. - Мы не друзья, - зло бросает он. – Мы никогда не будем друзьями. Мы… мы коллеги, если уж на то пошло. Дэдпул откидывается на спинку стула, его маска пуста. Нервная дрожь страха пробегает у него по спине. Что он только что сделал? Это же Дэдпул. Конечно, большую часть времени тот ведет себя, как надоедливый прилипчивый щенок, но он все равно остается смертельно опасным наемником. Он опасен. До сих пор он мирился с отсутствием у Питера социальных навыков, но… как долго это продлится? Сколько ему понадобится, чтобы довести Дэдпула до крайности? Если он перегнет с ним палку, набросится ли тот на него или на Нью-Йорк? - Тогда иди, - наконец, произносит Дэдпул, убийственно мягким голосом. – Если ты не хочешь здесь находиться, тогда уходи. Питер начинает вставать, но затем колеблется: - Пул… - Не начинай сейчас считаться с моими чувствами, - говорит он жестким голосом. – Я не нуждаюсь в этом. Я могу зайти к сестре Маргарет и найти работу в любое время, когда захочу. - Тогда сделай это, - рявкает Питер. – Иди и будь наемником, которого ты хочешь видеть в этом мире. Делай что хочешь! Я не буду тебя останавливать. – Он наклоняется через стол и тихо говорит, - но если ты это сделаешь, и я увижу тебя снова, я уничтожу тебя или умру, пытаясь. Они смотрят друг на друга через стол с напряженными плечами, руками, сжатыми в кулаки, не зная, дойдет ли дело до драки. Он остро ощущает каждое подергивание, каждый вздох Дэдпула. Если дело дойдет до драки, он не отступит. Стук подноса, приземлившегося между ними, выводит их из дуэли взглядов. - Buen provecho! – говорит официантка с улыбкой, которая подчеркивает морщинки вокруг ее глаз. Либо она не замечает напряженности между ними, либо предпочитает ее игнорировать. - Gracias, señora, - говорит Дэдпул, мгновенно переключаясь с ярости на очарование. Каким-то образом его маска уже снова закрывает подбородок, хотя Питер и не видел, как он опустил ее обратно. Питер не может так быстро перестроиться. - Gracias, - бормочет он, когда она спешит усадить шумную семью, толпящуюся в дверях. Он смотрит на загруженный поднос перед собой. Пахнет потрясающе. Дэдпул заказал свои обычные чимичанги, а также тако и буррито. Ужин на десятерых, чтобы разделить на двоих. Он не уверен, следует ли ему уходить или нет. На данный момент это кажется грубым по отношению к персоналу, но как он справится с поощрением лжи и манипуляций Дэдпула? Не говоря уже о его угрозе вернуться к работе наемника. Он должен уйти из принципа. Эта тактика на него не действует, и он не собирается создавать прецедент, притворяясь, что она работает. Он кладет ладони на стол и делает движение, чтобы встать. - Я не буду, - говорит Дэдпул, замораживая его на месте. – Можем мы… Я не буду возвращаться к заказным делам. Во всяком случае, не смертельным. Я закрыл эту дверь. Я сказал это потому, что ты меня разозлил. Питер поджимает губы и рассматривает его прищуренными глазами, прежде чем медленно сесть обратно: - Почему я должен остаться? - Потому что еда потрясающая, - говорит Дэдпул, и это похоже на прорыв плотины. С точки зрения Питера, они все еще на тонком льду, но Дэдпул ведет себя, как всегда. – Я не большой поклонник чимичанги, но они довольно вкусные, а за тако можно умереть. Если я никогда… - Подожди, - говорит Питер. Дэдпул застывает с маской, которую он поднял чуть ниже носа. С каких пор тот чувствует себя комфортно с поднятой маской рядом с ним? С каких пор Питеру не нужно притворятся, что он смотрит в облака или наблюдает за прохожими, чтобы Дэдпул мог есть, не стесняясь? - Подожди, - повторяет он. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что тебе не нравятся чимичанги? Ты всегда заказываешь чимичанги. Дэдпул пожимает плечами, и широкая улыбка растягивает его губы: - Мне просто нравится произносить это слово. Чимичанги! Чимичанги! Чими-чимичанги! Понятно? Это забавное слово. Питер пристально смотрит на него. На его рот. На улыбку на его губах. - Ты идиот, - он поворачивает поднос так, чтобы чимичанги оказались на его стороне стола, а тако и буррито – перед Дэдпулом. – Но ты же любишь тако, верно? - Я обожаю тако. Тако – моя самая любимая еда. Питер закатывает глаза, вечно подавленный тем, что это действие проходит мимо Дэдпула, и берет в руки чимичангу. - К счастью для тебя, я не привередлив.***
Шесть месяцев с момента начала
- Умирать запрещено. Я так чертовски сильно стараюсь произвести впечатление на Человека-паука, а ему не нравится, когда люди умирают, так что… Возьмите себя в руки или как-то так. - Пул, оставь преступников в покое, - устало говорит Питер, распыляя паутину на кровоточащую рану на боку, лежащего без сознания человека в лыжной маске, прежде чем зафиксировать его паутиной к земле. - Я просто хочу убедиться, что они понимают правила, Паучок! Если они не знают правил, они могут их нарушить, и у меня будут из-за этого проблемы. Он закатывает глаза и звонит в полицию, прежде чем направиться на уединенную крышу, где копы не будут их беспокоить, пока они перегруппировываются. Дэдпул догоняет его минуту спустя, тяжело дыша, когда подтягивается, чтобы сесть рядом с ним на водонапорную башню. - О чем мы говорили, прежде чем нас так грубо прервали? – спрашивает Дэдпул. – О, точно. Мы как раз собирались посвятить его в Клуб мертвых подружек! Питер таращится на поднятую ладонь Дэдпула: - Я не хочу давать пять за это. И она не была моей девушкой. - А, значит, все еще свежо? Считается ли шесть лет, что все еще свежо? Сейчас почти семь… Должен ли он оставить это в прошлом? Он не может себе представить, что когда-нибудь забудет об этом. Она мертва, и это его вина. Забыть значило бы подвести ее. - Я собираюсь отправиться домой, - говорит он. - Подожди, Паучок! Он игнорирует его и прыгает с водонапорной башни. Ему следовало держать рот на замке. Что такого есть в Дэдпуле, что заставляет его выкладывать все начистоту? Тот не очень хороший слушатель (он всегда предпочитает сам болтать без умолку), но, возможно, именно поэтому он продолжает рассказывать ему о вещах, о которых не говорит ни с кем другим – он может выложить все начистоту, но всегда есть шанс, что Дэдпул не слушает, так что ему не нужно слишком сильно беспокоиться о том, что тот знает то, чего ему не хочется, чтобы кто-либо знал. Факты о Гвен, дяде Бене и тете Мэй. Он, конечно, не называет имен и не вдается в подробности, но… это больше, чем он когда-либо делился с кем-нибудь еще. И конечно, конечно же, Дэдпул не отвечает ему тем же. Он сидит там, на крыше, с кровоточащим сердцем в руке, а Дэдпул продолжает болтать о леденцах на палочке «Ring Pop», «Звездных войнах» и о своем рекорде в скиболе. Ничего личного. Ничего важного. Глупо, что он расстроен из-за этого. Они не друзья. Он продолжает придерживаться этого мнения. Они слишком разные. И это еще одна причина, по которой это никогда не изменится.***
Он пинком захлопывает за собой дверь, изо всех стараясь удержать мертвый вес Дэдпула на своих плечах. Его пальцы замерзли, и он не чувствует пальцев на ногах, но едва замечает это. Он чувствует себя больным. Каждый раз, когда он моргает, он видит, как мозг взрывается у того из затылка. Все будет хорошо. Он обладает удивительной способностью к регенерации. С ним все будет в порядке. Он бросает тело на диван и быстро пробирается по коридору в ванную. Он находит на полу заскорузлое окровавленное полотенце, бросается обратно в гостиную и подкладывает его под голову, стараясь не блевануть от вида запекшейся крови и липкого хлюпанья мягкого разбитого черепа в руке. Это напоминает ему о… Не думай об этом. Он поправляет Дэдпула на диване так, чтобы его нога не свисала до пола, но тот слишком высокий, и его ноги все равно свисают с подлокотника. Что еще? Что он может сделать? Он оглядывает незнакомую квартиру. Полный бардак. Повсюду стоят коробки, набитые боеприпасами и прочим хламом, а мусор валяется на всех поверхностях. Диван в пятнах, как и ковер, стены и то немногое, что он видит на кухонном столе под небольшим арсеналом, разобранном на нем. Неважно. «Думай», - говорит он себе. От чего Дэдпул захочет очнуться? Он не может не очнуться. Он придет в себя, и это не обсуждается. Он не… Он не Гвен. Он сказал, что не может умереть, но Питер впервые видит, как это утверждение реализуется на практике. Пока он не впечатлен. Прошел почти час, а тот все еще выглядит очень похожим на труп. «Золотые девочки»! Он постоянно талдычит про них. У него должен быть где-то здесь DVD или что-то в этом роде. Он беззастенчиво копается (вот, что тот получает за то, что умер на его глазах и оставил его разбираться со всем этим самостоятельно!) и, наконец, находит потрепанный бокс-сет, содержащий все семь сезонов. Он наугад хватает диск и вставляет его в DVD-плеер. Как только тот начинает воспроизводиться, он снова оглядывает комнату. Что еще? Тот все еще выглядит неприятно. Во всяком случае, настолько неприятно, насколько может выглядеть труп. Он тянется к его ботинкам. В этом, наверное, нет ничего дурного, верно? Тот не захочет, чтобы он прикасался к его маске или обнажал какую-либо часть кожи, но снять его тяжелые окровавленные ботинки должно быть нормально, верно? Верно. Он ставит ботинки рядом с входной дверью, а затем снова спешит по коридору, чтобы обыскать спальню в поисках тапочек с Человеком-пауком, которыми тот хвастался, выкупив их на Etsy почти два месяца назад. Он находит их наполовину спрятанными под кроватью, как будто их скинули только сегодня утром. Он также хватает одеяло с Hello Kitty, вспомнив о специфическом списке мягких вещей Дэдпула, которые приятны на ощупь даже в плохие дни кожи, когда он не может надеть свой костюм. Он тащит все это обратно в гостиную и натягивает тапочки поверх носков, хотя те все потные. Затем он тщательно подтыкает одеяло вокруг него, убедившись, что руки сложены на груди, даже если тот не будет способен почувствовать его мягкость через перчатки. Он не осмеливается их снять. Он знает, что Дэдпул не любит демонстрировать свою кожу людям, и он не хочет расстраивать его, отнимая у него этот выбор. Что еще? Конечно, возвращение из мертвых отнимает много сил у тела. Он, наверное, будет умирать от голода, если… Нет, когда он очнется. Он постоянно говорит о том, какие вкусные у него панкейки. Питер не очень хорошо готовит, но он может попытаться… Он открывает половину шкафчиков в поисках ингредиентов, прежде чем останавливается, чтобы подумать о том, что он делает. Это его первый раз в квартире Дэдпула, но он точно знал, как сюда добраться, благодаря Дэдпулу, который обозначивал это каждый раз, когда они проходили мимо. Он знал, что нужно включить «Золотых девочек», и сколько раз он слушал, как Дэдпул восторженно отзывается о своих любимых мягких вещах и о том, как хорошо они ощущаются на его сверхчувствительной коже? Ему даже не пришлось слишком сильно задумываться об этом. Ни о чем. Он просто сделал это. Может быть, все таки Дэдпул не сдерживался. Может быть, вместо людей ему дороги эти вещи, эти мелочи, которыми он дорожит и которыми делится с Питером в форме бессмысленной болтовни. Может быть, эта странная почти-дружба не такая односторонняя, как он думал. Это не заставляет его чувствовать себя намного лучше, учитывая, что Дэдпул все еще мертв. Он действительно собирается вернуться после такого? У него во лбу пулевое отверстие. Задней части его черепа больше нет. Это слишком. Должно быть, это слишком. Он автоматически готовит панкейки. Они не очень вкусные, и несколько подгорает, но они должны быть съедобными и они пахнут лучше, чем затхлый металлический запах квартиры до его попытки готовить. Он выкладывает их горкой на тарелку и засовывает в микроволновку, чтобы они не остыли, а затем стоит между кухней и гостиной, не зная, что делать дальше. Он не может сидеть, смотреть «Золотых девочек» и гадать, не переоценил ли Дэдпул свои способности. Неужели он делает все это ради трупа? Вернется ли тот, как обещал? Это… Он не может терять кого-то еще. Почему рядом с ним всегда умирают люди? Первый дядя Бен. Затем Гвен, и все, что случилось после. А теперь… Хриплое дыхание разрезает тишину квартиры. Он чуть не спотыкается о свои ноги в спешке, чтобы проверить его, когда горячее облегчение разливается по его грудине. - Пул? Он не знает, почему шепчет, за исключением того, что он ощущает сильную атмосферу «Ходячих мертвецов». Это действительно… он? Он же не собирается возвращаться в виде безмозглого зомби, жаждущего плоти, верно? Дэдпул не отвечает, просто делает один затрудненный вдох за другим. Он прикусывает губу, а затем осторожно закатывает маску Дэдпула до носа. Он, наверное, простит его за это, верно? Он не хочет, чтобы тот задохнулся сразу после возвращения из мертвых. От его дыхания разит свернувшейся кровью, утренним дыханием и гниющим мясом. Он подумывает о том, чтобы снова раскатать маску обратно, чтобы не чувствовать запаха, но не делает этого. Вместо этого он опускается на изодранный грязный ковер, прижимается головой к бицепсу Дэдпула и аккуратно берет его за запястье, кладя пальцы на пульс, которого еще минуту назад не было. Его глаза прикованы к телевизору, но он ничего не видит, его внимание сосредоточено исключительно на звуке дыхания Дэдпула и устойчивой пульсации под пальцами. Он живой. Он вернулся. Он живой.***
Он просыпается, когда что-то твердое стучит ему в голову. - Твою ж мать! Ты напугал меня до чертиков! - Оу, - бурчит Питер, потирая болезненное место на голове и выпрямляя ноющую спину. Он что, заснул сидя? Фу. Он стареет. – Зачем ты меня ударил? - Это была самозащита! - От спящего человека? - Я… почему ты спал там внизу? Питер моргает, глядя на него, и прошедший день стремительно возвращается. Нападение банды, которому они помешали; завязавшаяся драка; мозги Дэдпула, вырвавшиеся из затылка под воздействием удачливой пули; холодный ужас, затопивший его грудь и продержавший его до конца драки; долгий ледяной пеший переход через город с телом Дэдпула, привязанным к его спине, как массивный рюкзак, пока вокруг него падал снег, делая дорогу скользкой и опасной; прибытие в квартиру Дэдпула; устраивание его поудобнее, его первый вдох, засыпание. - Ты был мертв, - обвиняет он. – Ты не дышал. Отсутствовало сердцебиение. Мертв. Дэдпул молчит, хмуро глядя на него сверху вниз, его маска все еще закатана до переносицы. - Ранение головы? – наконец, спрашивает он. – Я ничего не помню после завтрака, так что… - Тебе вышибли мозги, - резко говорит Питер. – Я был недостаточно быстр. Я видел, что это произойдет, но я… - Паутинка, ты за меня не отвечаешь. Если я схлопотал пулю, то это моя вина. Питер качает головой и встает на ноги. Он не может смотреть на него, пока тот весь в собственной крови. «Золотые девочки» все еще идут, но солнце начинает подниматься, резко отражаясь от одеяла свежевыпавшего снега, покрывающего низкую крышу соседнего дома. Сколько времени было прошлой ночью, когда он, наконец, добрался сюда? Как долго он спал? Черт, у него занятия. - Малыш, посмотри на меня. Неохотно он смотрит. Маска Дэдпула смотрит на него в ответ. У него между глаз отверстие от пули. - Я в порядке, - говорит Дэдпул. – Ничто не может вырубить меня надолго. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Разве он не должен? Это по его части. Он беспокоится о людях, которые ему небезразличны… Чепуха. Ему не должно быть дела до Дэдпула! Им никогда не суждено было стать друзьями. Они даже не должны были работать так долго вместе. Предполагалось, что это будет временная мера, чтобы не спускать с него глаз и показать ему, что убийство – это не выход. Когда это стало чем-то большим? - Мне нужно идти, - резко говорит он. – У меня зан… встреча. Дурак, дурак, дурак! Просто расскажи ему все, почему бы и нет! С таким же успехом ты мог бы снять маску и представиться, идиот! Ему нужно отступить. Разобраться. - Подожди! – кричит Дэдпул, неуверенно слезая с дивана на трясущихся ногах, но он уже вылетает в окно и несется по морозному зимнему воздуху. Через несколько кварталов он понимает, что забыл сказать ему о панкейках.***
Ему не нужен медицинский диагноз, чтобы понять, что у него сотрясение мозга. Остается только вопрос, какие роботы настоящие, а какие являются результатом двоения в глазах. - Эй, небольшой вопрос, здесь два уродских робота или один? - Четыре! – встревожено восклицает ребенок позади него. - Ох, моя ошибка. Что ж. Он регулирует настройки своего веб-шутера и надеется, что его последний прототип не выставит его идиотом… не взорвется и не опутает его вместе с ребенком, которого он должен защищать, паутиной, оставив их легкой добычей перед вторжением роботов, громящих улицы. Посмотрим, что выйдет. Он стреляет паутиной, и при столкновении она разлетается по всем восьми – нет, четырем, ребенок сказал, четыре – роботам, надежно прилепляя их к стене. - Еще один неприглядный конец для… Э-э, не обращай внимания. Шутить трудно, когда твой мозг делает все возможное, чтобы вытечь у тебя из ушей. Он перепроверяет, чтобы убедиться, что все непосредственные угрозы устранены, а затем поворачивается лицом к ребенку. Тот больше не прячется за мусорным контейнером, а вместо этого таращится на роботов, покрытых паутиной, с чем-то вроде благоговения на лице. - Беги в ту сторону и найди безопасное место, хорошо? – говорит ему Питер, указывая на улицу, уходящую от эпицентра боевых действий. – Мы сейчас уберем этих болванов. «Мы» - Мстители или кто-то еще, достаточно глупый, чтобы сунуть свой нос в одну из безумных битв, например, он сам. - Спасибо, Человек-паук, - затаив дыхание, говорит ребенок. Трепет гордости разливается в его груди. Именно такие моменты делают все стоящим. Он ждет, пока ребенок благополучно скроется из виду, завернув за угол, прежде чем снова ввязаться в драку. И это тоже хорошо. Он поднимает ногу и мир опрокидывается. Следующее, что он осознает – это то, что он лежит лицом вниз на асфальте, и камень резко впивается ему в скулу. - Оу. Хорошо, что этого никто не видел. - Угадай еще раз, Малыш-паук. Он стонет и переворачивается на спину. Почему именно Соколиный глаз? Он буквально разболтает всем. Он свирепо смотрит на лучника, который перегнулся через край крыши высоко над ним. - Иди домой, ребенок. У нас все под контролем. Питер фыркает, когда тот исчезает из виду. Если Соколиный глаз хотел, чтобы он безрассудно продолжал сражаться, то это именно те слова, которые нужно использовать, чтобы убедить его. Он заставляет себя встать на ноги, хватаясь за мусорный контейнер, чтобы снова не грохнуться. Ребенок. Он не ребенок. Он взрослый, черт возьми. Он страдает из-за всех ужасных взрослых вещей, таких как, работа на полный рабочий день, огромные студенческие кредиты, уплата налогов и стирка (гребаная бесконечная стирка), так что он должен, по крайней мере, снискать хоть немного чертового уважения. Ребенок. Он стреляет паутиной и поднимается в воздух, полагаясь не столько на зрение, сколько на свое паучье чутье, которое подсказывает ему, куда направить паутину, чтобы не врезаться в здание. Его рефлексы медленнее, чем обычно, но он заставляет их работать, быстро приближаясь к эпицентру схватки. Он не уверен, откуда на этот раз взялись роботы. Они не похожи на хаммер-дроны или думботы, но и не кажутся инопланетными. Неважно. Он не собирается задерживаться здесь надолго, когда все закончится, чтобы задавать вопросы. Он останавливается на опаленном тенте, и мир кружится вокруг него. Прежде чем он успевает сориентироваться, его паучье чутье вспыхивает и он отклоняется, чтобы избежать лазера. Почему это всегда лазеры? Он привлек внимание небольшого количества роботов, но с его паучьим чутьем, подсказывающим ему куда целиться, его паутина поражает цель, и вскоре у него оказывается целый букет роботов, которых он раскручивает в воздухе, прежде чем отпустить свою паутину, впечатав их в здание. Они разлетаются на куски металла, уныло гудя, прежде чем сломаться окончательно и замолчать. Ребенок. Мог бы ребенок сделать это? - Паучок! Я знал, что найду тебя здесь! Он стонет. Блядь, конечно же, Дэдпул здесь. Он успешно избегал его в течение нескольких недель только для того, чтобы быть загнанным в угол, получив сотрясение мозга, участвуя в одной из глупых городских битв Мстителей. Он даже не должен быть здесь. Он должен был быть на занятиях, но не смог проигнорировать армию роботов, марширующую по кампусу. И вот он здесь. - Почему ты избегаешь меня? – спрашивает Дэдпул. Теперь Питер его видит. Он у входа в переулок, вспарывает роботов, кружась среди них со своими катанами. - Я не помню тот день, но если я тебя разозлил, я заглажу свою вину, клянусь! Он бы рассмеялся, если бы был уверен, что открыв рот, не закончит тем, что начнет блевать прямо в маске. Он должен выбраться отсюда. Он не в том состоянии, чтобы разговаривать с Дэдпулом, да и не хочет. Ему лучше быть одному. Он больше не может. У него есть тетя Мэй, и этого достаточно. Он слишком много раз был выпотрошен дружбой, чтобы снова открыться ей. Эм Джей в Калифорнии. Гарри в психушке. Гвен в земле. Робот проносится по воздуху, приближаясь к спине Дэдпула, но благодаря удачно расставленной паутине и своевременному броску, тот присоединяется к своим собратьям в кучу металлолома. Он больше не может. Ну и что, что Дэдпул не остается мертвым? Есть вещи и похуже. И эти вещи преследуют Питера, как жуткий многовековой вампир преследует девочку-подростка. Он устал. Он устал от финалов. Так что, почему не пресечь это дело до того, как оно начнется? Так будет лучше. Для него так будет лучше. Одиночество. Уф. Его сотрясение, должно быть, оказалось хуже, чем он думал. Он скатился с мрачного состояния в унылое. - Паучок? – прощупывает Дэдпул. - Разве у тебя нет сотрясения? – Соколиный глаз внезапно оказывается на крыше над ним, стреляя стрелами в узкое место, созданное Дэдпулом в конце переулка, и уничтожая всех роботов, которые пытаются взлететь над ним. – Почему ты все еще здесь? - У него сотрясение? - Я только что наблюдал, как он падал, пытаясь идти. Понятия не имею, как он во что-то попадает. - Паутинка, да ладно. Тебе следует… - Я в порядке. Чтобы доказать это, он спрыгивает и присоединяется к драке, отрезая роботам единственный путь, которым они могли бы воспользоваться, эффективно заманивая их в ловушку между собой и Дэдпулом. И он лишь немного спотыкается. Соколиный глаз ругается, но Питер игнорирует его и переключает настройки на своих веб-шутерах, прежде чем выстрелить наэлектризованной паутиной в спины роботов. Двое из них сразу же падают, привлекая внимание еще семерых. Хорошо. Ему хочется ударить по чему-нибудь кулаком, а с роботами ему не нужно сдерживаться. Оглядываясь назад, можно сказать, что рукопашная схватка со смертоносными роботами при сотрясении мозга – не самая его умная идея. Он не уверен, что происходит. В один момент он надирает задницы, дезориентированный, но делающий все, что в его силах, а в следующий момент его паучье чутье сходит с ума, выдавая ему так много информации, что он не знает, на какую опасность реагировать в первую очередь. В один миг он оказывается на спине, пытаясь вдохнуть, грудь горит. Подобно хищникам, почуявшим раненное животное, толпа роботов в неистовстве врезается друг в друга, чтобы добраться до него. Дерьмо. Он стреляет из своего веб-шутера, сбивая нескольких с помощью наэлектризованной паутины, но он знает, что не сможет достать их всех. Он не успеет до того, как они доберутся до него. Он направляет другой свой шутер на выступ наверху, но когда он нажимает на спусковой крючок, все, что он получает – это крошечные брызги паутины и шипение воздуха. Конечно. Конечно, черт возьми. У него есть еще картриджи в потайном поясе, но у него совсем нет времени. Роботы обрушиваются на него по частям. Стоп, что? Он яростно моргает, чтобы прояснить зрение, и видит Дэдпула, стоящего над ним, и вращающийся красно-серебряный вихрь, когда тот разрубает роботов на куски. Он должен помочь. Он приподнимается на локте, и боль пронзает его грудь, на границах зрения появляются черные точки. Вот дерьмо. Насколько сильно он ранен? Его грудь разрывается от боли. Он проводит по ней рукой и шипит, когда перчатка становится окровавленной. Блядь. Его подстрелили из одного из этих лазеров? Сколько крови он потерял? Он склоняет голову набок и обнаруживает, что лежит в красной луже. Плохо. Он возится со своим поясом, нащупывая пальцами новый картридж с паутиной. Ему нужно вернуться домой и отоспаться. Или найти удобный мусорный бак. Дом довольно далеко. Он вынимает израсходованный картридж из своего шутера и засовывает пустую капсулу в пояс, но прежде чем он успевает вставить новую, ловкие пальцы в красных перчатках выхватывают ее у него из рук. - Эй! – его голос какой-то странный. Приглушенный и чужой. - Нет, - говорит Дэдпул, сердито глядя на него сверху. – Ты не улизнешь умирать в одиночестве в переулке. - Я не собираюсь умирать. Бывало и похуже. Он задумывается. Не то чтобы он был способен провести инвентаризацию или что-то в это роде. Но он, пожалуй, в порядке. Дэдпул фыркает, и только тогда Питер понимает, что тот в ярости. Он видел его таким взбешенным всего несколько раз, и все предыдущие случаи были связаны с некоторыми из их более неудачными стычками с отбросами общества – эксперименты на людях, торговцы людьми и тому подобным. Он не привык, чтобы это было направлено на него. - В чем, черт возьми, твоя проблема? – требовательно спрашивает Дэдпул. – Ты пытаешься быть убитым? Ты избегаешь меня неделями, и когда я, наконец, встречаю тебя, ты бросаешься навстречу смерти, как собака во время течки! Если у тебя есть желание встретиться со смертью, я могу свести тебя с ней, малыш. Может быть, ты не помнишь, но я действительно хорош в убийстве, и это будет намного быстрее и менее болезненно, чем… Бла-бла-бла. У него есть только один способ, как он может уйти от этого разговора. Он перестает бороться, и чернота, угрожающая на границах зрения, берет вверх, унося его далеко от боли, терзающей тело, и ворчливого голоса Дэдпула.***
- Это так чертовски похоже на тебя – потерять сознание, чтобы избежать ссоры. Он стонет и жаждет, чтобы чернота снова забрала его. Это не происходит. Жалко. Как долго он был в отключке? Недостаточно долго, если Дэдпул все еще здесь. Он ерзает, и одеяло, подоткнутое под подбородком, сползает. Стоп. Одеяло? Что случилось с переулком? Где он?! Его глаза распахиваются, и он сразу садится. Боль пронзает его, перехватывая дыхание и затуманивание зрение. Большая рука на его плече толкает его обратно на что-то мягкое под ним, пока он изо всех сил пытается восстановить дыхание. Оу. - Лежи, идиот, - говорит Дэдпул. – Все хорошо. Мы у меня дома, и ты никуда не уйдешь, пока я не получу ответы. Он хватается за лицо и облегченно вздыхает только тогда, когда чувствует маску под кончиками пальцев. Стоп. Где перчатки? - Я не снимал твою маску, - резко говорит Дэдпул. – Даже не заглядывал. – Похоже, необходимость озвучить это, разозлила его еще больше. Он заглядывает под одеяло и обнаруживает, что его голая грудь надежно перевязана чистыми бинтами, а ниже их остальная часть его костюма все еще на месте. Он откидывается назад с тихим вздохом облегчения. - Твоя добродетель все еще нетронута, - сардонически говорит Дэдпул. – Тебе повезло, что я забрал тебя от Бартона. Потребовалась вечность, чтобы отделаться от него. Кто знает, какие тесты и эксперименты Старк провел бы над тобой, пока ты был слишком бессознательный, чтобы отказаться. Это… не совсем неверно. Старк не монстр. Он не стал бы экспериментировать над ним. Но он, как известно, делает то, что считает лучшим, пофиг, что думают другие, и он годами подталкивал Питера к тому, чтобы Питер позволил ему проанализировать свое ДНК. Узнать, что именно делает Человека-паука Человеком-пауком. Чтобы проверить, насколько стабильна его мутация и как она выдержит испытание временем. При наличии возможности, он не удивится, если Старк тайно возьмет образец и проведет свои тесты без ведома или согласия Питера. Он сделал бы это исходя из интересов Питера, но все же без его разрешения. Он дрожит. Он не может этого допустить. Дело не в том, что он не доверяет ему – в известных пределах – но формула, использованная для его создания, для создания Человека-паука, не может быть открыта заново, и он сделает все возможное, чтобы так оно и оставалось. Даже если для этого придется рискнуть своей жизнью. Нередки случаи, когда со временем мутации дестабилизируются, но его организм держался так долго. Он готов использовать ситуацию так долго, сколько сможет. - Я не могу ему этого сказать! Заткнитесь! Заткнитесь! О, это один из тех дней. - Я не могу думать с вами двумя… - Белый, Желтый, - хрипит он, - заткнитесь, блядь. Дэдпул смотрит на него с неподвижной маской и замершим телом. Молчит. - Что? – требовательно спрашивает Питер. – Ты хотел, чтобы они заткнулись, да? - Да, но… они на самом деле послушались. Они никогда не слушаются. - Оу. Значит, сейчас они затихли? - Ага. - Ммм, хорошо. Тогда я не буду мешать тебе и дам возможность наслаждаться спокойствием. Мне понадобится остальная часть моего костюма, но я могу… - Хрена с два, я выпущу тебя отсюда, пока мы не обсудим все, что я сделал в тот день. - Не выпустишь? – шипит Питер. – Хотелось бы увидеть, как ты попытаешься остановить меня. Он пытается сесть, но Дэдпул снова толкает его вниз. Голова кружится, грудь вздымается, когда он дышит сквозь боль, его не выпускают. - Ты редкий идиот, не так ли? Почему ты просто не можешь позволить людям помочь тебе, а? Я даже не пытаюсь поиметь что-то с этого. Я просто хочу помочь и исправить все, что я сделал неправильно! - Я в порядке, - выдыхает он. – Бывало и хуже. - Что ты несешь. Ты останешься здесь до тех пор, пока не сможешь стоять, не задыхаясь. - Ты заставишь меня? Дэдпул фыркает. - Если ты хочешь попытаться свалить, прекрасно, но ты не найдешь остальную часть своего костюма, а я не верну его, пока тебе не станет лучше. Вот так, - он высовывает язык из-под маски. Питер скрипит зубами. На мгновение, кажется, что стоит упереться и попытаться сбежать. Чтобы доказать Дэдпулу, что тот ему не нужен. Ему никто не нужен. Но, черт возьми, он устал. И сбежать от Дэдпула сейчас будет означать только отложить этот разговор на другой день. Упрямый идиот просто так не сдастся и не позволит ему разорвать отношения. Кроме того, ему действительно нужна остальная часть его костюма, и искать ее, сражаясь с Дэдпулом, звучит утомительно и болезненно. - Что ты хочешь от меня, Пул? – спрашивает он со вздохом, расслабляясь на том, что он теперь узнает, как ужасный заляпанный диван Дэдпула. Здесь запах, как на месте преступления. - Я хочу знать, что я сделал. Почему ты вот так ушел и больше не позволяешь мне патрулировать с тобой, - он скрещивает руки на своей широкой груди и сердито смотрит на него сверху вниз. - Я… - Как, черт возьми, он должен это объяснить? Дело не в тебе, дело во мне? Это что, какой-то ебанутый ромком? – Это не имеет значения. - Блядь… Очевидно, это имеет значение! Просто скажи мне, что я сделал, чтобы я мог исправить это. - Ты умер! – слова вырываются из него с такой силой, что у него начинает болеть в груди. Уже тише он продолжает, - и это моя вина! Люди вокруг меня страдают. Они всегда страдают. Будет лучше, если… - И что из этого, черт возьми? – прерывает Дэдпул. – Я все время травмируюсь, независимо от того, рядом ты или нет. И я не могу по-настоящему умереть. Ты знаешь это. Он вздрагивает. Это неправда. Он умер. Он был мертв. Не было пульса. Не было дыхания. Мертвый. По меньшей мере, час он был мертв. - Я не могу оставаться мертвым, - через мгновение поправляется Дэдпул. Затем он наклоняется так, что его лицо в маске оказывается прямо над лицом Питера, и говорит с удивлением в голосе, - тебя беспокоит, что я умер. Как будто, это действительно беспокоит тебя. - Иди к черту, - он кладет ладонь на лицо Дэдпула и толкает, не обращая внимания на жгучую боль в груди от этого движения. - Это так! – ликует Дэдпул, исполняя маленький танец, который заканчивается радостным пируэтом. – Ты беспокоишься обо мне! – уличает он, тыча пальцем ему в лицо. – Ты люююбииишь меня! - Я не люблю тебя, - он хлопает его по руке. – Я тебя почти не знаю! - О чем ты говоришь, малыш? Ты знаешь все обо мне! - Нет, - возражает Питер. – Твой любимый телесериал не считается тем, что я знаю тебя. Рассказывать мне о своих находках на Etsy – это не то же самое, что рассказывать мне… рассказывать мне… Я не знаю! Важные вещи. - Я рассказывал тебе о Ванессе, - говорит Дэдпул необычайно серьезно. Питер пристально смотрит на него: - О ком? Нет, ты не рассказывал. - Рассказывал! Клуб мертвых подружек, помнишь? Питер молча открывает и закрывает рот. - Это было… Ты не… Я рассказал тебе о своей погибшей подруге, а ты попытался дать мне пять! Ты мне ничего не сказал! - Я тоже рассказал! – настаивает Дэдпул. – Скибол? «Звездные войны»? Клоунское порно? Это все о Ванессе! - Ну, ты мне этого не говорил! Откуда мне было знать? – кричит Питер в ответ. Затем делает паузу. – Подожди, ты серьезно насчет клоунского порно? - Нет. Ну, и да, и нет. Это было частью ее трагической предыстории. Или это была моя трагическая предыстория? Детали довольно… Главное, что я тоже тебе рассказываю важные вещи. - Без контекста! Откуда мне знать, что леденцы на палочке «Ring Pop» важны, потому что нравились твоей девушке, если ты мне не говоришь… - Они ей не нравились. Я сделал ей предложение с помощью одного из них! Ну, они ей тоже нравились, но самое главное – это предложение. Что за хрень. Питер с силой прижимает ладони к вискам и невидящим взглядом смотрит в потолок. Что. За. Хрень. - Итак… - Что за хрень. – Она сказала «да»? - Очевидно, - легкомысленно говорит Дэдпул. – Я был сексуальным ублюдком до того, как меня настиг рак. И ее сумасшествие соответствовало моему безумию, так что… Да, я знаю, что тогда был не таким сумасшедшим. Наверное, потому что мне не приходилось иметь дело с вами, придурками! - Белый, Желтый, не сейчас, - рявкает Питер. – У тебя был рак? - Есть. У меня есть рак. Малыш, я начинаю думать, что ты не слушаешь меня, когда я говорю. - Я тоже так думаю! Ты просто не сообщаешь мне о чем, черт побери, ты говоришь. Я не телепат! И что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя рак. Разве твоя регенерация не должна позаботиться об этом? Дэдпул пожимает плечами: - Она сдерживает его, но у меня слишком все запущено, чтобы я мог полностью избавиться от него. Вот почему я так выгляжу, - он жестом показывает на всего себя. Весь этот разговор может стать откровением о том, как мало он понимает Дэдпула, но он понимает достаточно, чтобы понять, что тот говорит не о своем накачанном теле. Он говорит о язвах, сыпи и шрамах, которые, как он видел, покрывают его подбородок, линию челюсти, щеки и, предположительно, все остальное. - Оу. - Ты поэтому ушел? Ты подумал, что я не вношу свой вклад в области дружбы? Что он должен сказать? Я осознал, что ты мне небезразличен, как человек, и запаниковал? Быть моим другом обычно означает наличие ужасных последствий, меняющих жизнь, поэтому я попытался избавить тебя от этого, разорвав отношения. Ага. Он ему этого не скажет. Он не может сказать ему это. В любом случае, тот бы не стал слушать. Упрямый осел. - Ага. Это… Ага. Дэдпул смотрит на него. Он смотрит на него в ответ. Время проходит. Звезды умирают. Питер потеет. - Ну, - медленно произносит Дэдпул, - тогда проблема решена, верно? – восклицает он, к нему возвращается анимация, когда он начинает расхаживать вдоль дивана, подпрыгивая на каждом шаге и размахивая руками, пока говорит. – Я рассказал тебе о Ванессе. Ты рассказал мне о Гванде. Мы снова, как две капли воды! Питер морщится. Он забыл, что назвал ее Гванда. Он должен научиться лучше врать. Эм Джей всегда говорила, что он безнадежен, и он начинает думать, что она права. - Я… Да, мы как две капли воды. Он еще пожалеет об этом. Дэдпул падает на край дивана, и Питер едва успевает подтянуть ноги, чтобы их не раздавили. - Слава богу, все закончилось, - говорит Дэдпул, беря Питера за лодыжки и кладя его ступни себе на колени, начиная рассеянно их массировать. – Знаешь, они скучали по тебе. Он должен отстраниться. Ему следует сесть. Массаж ног – это жутко интимно, а они все-таки не в тех отношениях. Но… это очень приятно. - Кто? – спрашивает он. Он сдерживает стон, когда Дэдпул воздействует на особенно чувствительное место в подъеме ноги. - Белый и Желтый. Не пытайтесь это отрицать! Вы ныли и жаловались… Ему не обязательно об этом знать! Они ныли? Значит ли это, что Дэдпул скучал по нему? Конечно, скучал. Зачем бы ему понадобилось прилагать столько усилий, чтобы выследить его и во всем разобраться, если бы он не скучал? Но он никогда не был уверен, насколько автономны его таблички. Сколько от них – это Дэдпул, а сколько – что-то еще. Не похоже, что они часто ладят, что заставляет его думать, что это самые негативные мысли Дэдпула о себе, материализованные в виде «табличек» в его голове. Но иногда он также хихикает и шутит с ними. Это сбивает с толку. - Желтый хочет, чтобы я рассказал тебе шутку, которую они придумали. Серьезно? Могут ли таблички слышать его мысли? Привет? Пусть Дэдпул скажет «Акуна Матата», если вы это слышите. Дэдпул пристально смотрит на него. Точно. Он должен ответить. - «Они», в том смысле, что и Белый тоже или только Желтый? - Белый не хочет никаких ассоциаций. - О, нет. - Ты готов? Питер вздыхает: - Давай послушаем. - Как назвать человека, который не пердит на публике? О боже. - Как? - Частный репетитор! – восклицает Дэдпул, а затем разражается хихиканьем. У него вырывается неохотный смешок, больше связанный с ликованием Дэдпула, чем с шуткой, которую он определенно слышал раньше. Может быть, он тоже скучал по Дэдпулу. Может быть, когда-нибудь он сможет это признать. Может быть… Может быть, на этот раз все не закончится потерями и горем. - Я думаю, ему понравилось, - шепчет Дэдпул. Он не поправляет его.***
Десять месяцев с момента начала
- Почему ты никогда не называешь меня по имени? Питер запинается на полуслове, рассказывая об одном из своих занятий (стараясь не упоминать такие подробности, как преподаватель, университет и что речь идет о занятиях, которые он посещает, а не просто о чем-то, что он почерпнул из Вики-залипания). - А? - Ты же знаешь его, да? – спрашивает Дэдпул. Они сидят на противоположных концах дивана: Питер со своим костюмом на коленях и вытянутыми ногами на средней подушке зашивает отвратительный разрез, который соответствует зашитой ране на его груди, а Дэдпул с разобранным пистолетом на кофейном столике тщательно очищает каждую деталь. - Ты получил на меня большое неприятное досье Щ.И.Т.а, как только я приземлился в городе, не так ли? Может быть, даже раньше. Так почему ты не называешь меня по имени? - Я… Я не знаю. Я уважаю твою конфиденциальность. Он фыркает, щиплет Питера за большой палец ноги и шевелит им. - У меня нет тайной личности, малыш. Нечего защищать. Быстрый поиск в Google по любому из моих имен приведет тебя прямо к другому. Питер вырывает свои ноги из цепких рук Уэйда. - Ладно… - Он делает паузу. – Итак, Уэйд, ты вообще слушал? Или мне нужно начать с самого начала, с атома? Он смеется: - Как насчет того, чтобы я сходил за пиццей, а потом ты сможешь еще немного поразить меня своим научным «мумбо-юмбо»? Я думал Тони-тигр вернулся в мою постель на второй раунд, а это всего лишь урчит твой маленький животик, не так ли? Питер горячо краснеет под своей маской: - Я… Ты не обязан этого делать. Я могу пойти… - Ни за что! Ты обещал, что мы сможем потусоваться сегодня! - Я сказал, что могу остаться ненадолго и починить свой костюм, - поправляет Питер. Он позволил Дэдп… Уэйду зашить себя, потому что, скажем честно, у того это получается намного лучше, и когда Уэйд предложил свой набор для шитья, он не смог ему отказать. Несмотря на то, как часто это происходит, он ненавидит раскачиваться на паутине по городу с видимыми ранами. Это делает его уязвимым и ставит под угрозу его личность. Последнее, что ему нужно, это чтобы кто-то сопоставил раны Паучка и Питера Паркера. - Без разницы! Пожалуйста, Паутинка? Я возьму двойную пепперони, и мы будем играть в Mario Kart, пока тебе не надоест проигрывать мне, а потом мы сможем смотреть ужастики, пока не взойдет солнце, и я приготовлю панкейки. Все будет прямо как в кино! - Я… Это звучит весело. Стоит ли? Он не должен дружить с наемником. Что бы сказала тетя Мэй? Опять же, что бы сказала тетя Мэй о большинстве вещей, которыми он занимается в свободное время? Кроме того, Уэйд на самом деле больше не наемник. Он по-прежнему берется за работу, но только за ту, которая не требует подтвержденного убийства и может быть выполнена без этого. Во всяком случае, тот так говорит, но какой у него есть выбор, кроме как поверить ему? Он достаточно видел его в действии, чтобы знать, что тот вполне способен на несмертельное насилие, но придерживается ли он этого, когда Человека-паука нет рядом? - Хорошо, - говорит он. – Но только пицца и видеоигры. Я не могу остаться на всю ночь. Уэйд стонет: - Ладно, хорошо. Но я собираюсь уговорить тебя на пижамную вечеринку на днях. Он фыркает: - Удачи. - Мне не нужна удача, когда я прилагаю максимум усилий, - бормочет Уэйд, набирая что-то не телефоне. – Ты когда-нибудь пробовал пиццу из «Lombardi’s Pizza». Он садится: - Ты заказываешь «Ломбарди»? - Конечно. Все самое лучшее для тебя, сладкий! - Тебе не нужно… - Я не думаю, что ты понимаешь, что значит приложить максимум усилий. Итак, ты хочешь двойной сыр или нет? Похоже, они всегда экономят. Питер прикусывает губу, но его желудок снова издает урчание, давая знать о своем желании. - Ага, конечно, двойной сыр, - бормочет он. Уэйд ухмыляется, его маска имитирует выражение лица, но он ничего не говорит, продолжая набирать. Питер возвращается к шитью, размышляя о том, что Дэдп… Уэйд, по сути, приударяет за ним. По дружески, но все же. Проблема в том, что он не думает, что возражает. Несмотря ни на что, ему нравится Уэйд. Ему нравится проводить с ним время. Он просто не думает, что следует это делать. Он должен был усвоить этот урок семь лет назад. - Скоро вернусь! – говорит Дэдпул, вскакивая на ноги так внезапно, что Питер втыкает в себя иглу. – Они не доставляют так далеко, поэтому я должен забрать ее сам. Борясь с желанием сорвать перчатку и пососать уколотый палец, Питер смотрит на свой наполовину зашитый костюм, а затем на голую грудь и еще свежую рану. Он не может уйти в таком виде: - Я… - Не беспокойся, малыш. Ты побудешь здесь, а я вернусь прежде, чем ты успеешь произнести «Чимичанги»! - Чимичанги, - сухо произносит он. – Ты действительно не должен… - Я тебя не слышу! – объявляет Дэдпул, припуская дальше по коридору в спальню. – Никуда не уходи! Мне нужно переодеться во что-нибудь более удобное. В прошлый раз, когда я был там в полном прикиде, они вызвали копов. Ты можешь в это поверить, Паутинка? Позвонить в полицию? Из-за безобидного меня? Я даже ни на кого не наставлял свой пистолет! Предыдущий раз не считается! Дэдпул продолжает что-то бормотать, его односторонний разговор перемежается ворчанием и приглушенными словами, пока он снимает свой костюм. Затем он заметно замолкает. Питер прекращает шить и, нахмурившись, оглядывает пустой коридор. Прежде чем он успевает окликнуть, легкие едва слышные шаги возвещают о скором возвращении Уэйда. Может быть, таблички… Уэйд колеблется в конце коридора, и Питер практически уверен, что у него отвисает челюсть. На нем нет ни штанов, ни маски, только темная толстовка и боксеры с Капитаном Америкой. Его капюшон натянут на голову, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть настороженное выражение его лица, и… Оу. О, нет. Его глаза теплые, мягкие и гораздо более выразительные, чем он когда-либо мог себе представить. Он думал, что у того хорошо получается передавать выражение лица через маску, но увидев его без маски, он понял, что, похоже, все это время он разговаривал с кирпичной стеной. И, черт возьми, эти бедра. Он переводит взгляд обратно на его лицо, прежде чем происходит что-то позорное. Дыши, идиот. И ради всего святого, скажи что-нибудь! - Ты собираешься выйти так? – выпаливает он слишком легкомысленным голосом, глядя ему в глаза. Сомнение пробегает по лицу Уэйда, как жук, которого он быстро давит. – Штаны, Уэйд. Я понимаю, что на вывесках указаны только рубашка и обувь, но требование к брюкам явно подразумевается. Облегчение и что-то похожее на изумление наполняют глаза Уэйда, и он покупается. Как он должен вернуться к разговорам с маской Дэдпула после того, как он мельком увидел человека под ней? Да, шрамы есть, но он ожидал их увидеть, и это не что-то такое, чего он не видел раньше во время их многочисленных совместных трапез. Похоже, они действительно покрывают все тело, но Уэйд предупреждал его об этом, так что это не удивительно. Отсутствие бровей… это прискорбно. Хотя, все это не имеет значения. Как его может волновать такая ерунда, как волосы и кожа, когда он видит, как его глаза светятся юмором, а губы растягиваются в озорной ухмылке? - Конееечно, так и есть, Паучок. Точно так же, как нужно спускать воду, когда все, что ты сделал, это пописал. Он моргает, и сердце Питера замирает. - Я имею в виду… - Ай-ай-ай! Тебе меня не одурачить, но на этот раз я пойду на поводу у твоей нежной натуры. Он ныряет обратно в свою комнату, а когда выходит, на нем спортивные штаны и пара кроссовок, достаточно потрепанных, чтобы соперничать с теми, что стоят дома рядом с входной дверью Питера. Уже выходя через открытую дверь, он говорит: - Чувствуй себя как дома. Mi casa es tu casa. - Если это твой хитрый способ заставить меня прибраться за тобой, то он не сработает. Уэйд улыбается, широко и свободно: - Черт, всегда знал, что ты слишком умен для меня. - И не забывай об этом. - Не забуду, - произносит он, как обещание. Бросив последний взгляд на Питера, он выходит в коридор и закрывает дверь. Питер не обращает внимания на запах и тяжело откидывается на спинку дивана. Уэйд всегда так на него смотрит? Как будто он шокирован и обрадован тем, что Питер может выносить его компанию? Может быть, ему стоит перестать притворяться, что тот настолько сильно его раздражает? Видит Бог, он давным-давно перестал просто терпеть компанию Уэйда. Может быть, пришло время ему вести себя соответствующе. О боже, у него проблемы. У Уэйда проблемы. Черт, если все пойдет так, как в прошлый раз, когда он пытался завести друзей, то весь город окажется в беде. И все же… Такое чувство, что уже слишком поздно поворачивать назад. Как будто что-то пришло в движение, а он просто присоединился в качестве наблюдателя.*** Год с момента начала
Раздается знакомый скрип кожи, когда кто-то садится рядом с ним, достаточно близко, чтобы он мог почувствовать исходящий жар. Он поднимает глаза, уже зная, кого увидит, но все равно удивляется, обнаружив Уэйда, сидящего рядом с ним в переполненном поезде метро. Он открывает рот, но затем захлопывает его и опускает голову, вспоминая, что сейчас он Питер, а не Человек-паук. Осёл. Это же фактически прямой путь раскрыть свой самый большой секрет самым идиотским из возможных способов. - Не волнуйся, - говорит Уэйд. Он вскидывает подбородок, чтобы с бешено колотящимся сердцем встретиться взглядом с невидящими белыми глазами маски Дэдпула. Он его узнал? Он догадался? Он знает? - Я соблюдаю строгий режим отсутствия мертвых. Твое милое личико в безопасности. Оу. - Я не волновался, - говорит он. Стоп. Должен ли он волноваться? Прозвучало как-то не очень. Он имеет в виду, стал бы обычный гражданский волноваться? За последний год о его партнерстве с Дэдпулом много писали в новостях, но технически Дэдпул по-прежнему остается наемником, даже если он больше не убивает. С тех пор, как широкая общественность узнала о его карьере, к нему в лучшем случае относятся равнодушно. - Серьезно? – спрашивает Уэйд, выпрямляясь и каким-то образом излучая удивленное удовольствие, когда смотрит на Питера сверху вниз. Он выпячивает грудь и говорит, - мне осталось два дня до того, как я получу свой годовой чип. - Я… не знал, что для этого делают чипы. Он участвует в какой-то программе АА для перевоспитавшихся убийц, о которой он ничего не знает? Как он мог это пропустить? Не может быть, чтобы Уэйд не сказал ему о чем-то подобном. Он не скрытничает, когда дело доходит до получения одобрения Человека-паука. - О, не такой чип. Я думал о барбекю или о целой куче разных видов «Принглс». - Он наклоняет голову набок и говорит, - Как ты думаешь, это обесценивает достижение, если я получу больше одного вида чипсов? Не слишком ли это грандиозно? Я имею в виду, это всего лишь год. Паук занимается этим уже десять лет, понимаешь? Может быть, мне стоит приберечь «Принглс» до пятилетнего юбилея или что-то в этом роде? Я знаю, что Паучку не нужны чипсы… Я понял! Заткнитесь, я сказал, что понял! - Э-э, нет? – говорит Питер, игнорируя внутренний спор Уэйда. – Я имею в виду, это ведь твой праздник, верно? Ты должен делать это так, как тебе хочется. Ты приложил усилия. Ты заслуживаешь награды. Уэйд молча смотрит на него сверху вниз с неподвижной маской. Он ерзает на своем сиденье и отводит взгляд, впервые замечая, что у них есть зрители, хотя в типичной манере для ньюйоркцев они делают вид, что не подслушивают. Правда, Дэдпула трудно игнорировать, даже по нью-йоркским меркам. Должно быть, странно, что он буднично болтает с ним о том, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз кого-то убил. Он прочищает горло и опускает подбородок на грудь. - Ты милый, - наконец, говорит Дэдпул, вызывая румянец на щеках Питера. – К сожалению, я занят. Питер вскидывает голову, чтобы уставиться. Что? С каких это пор Уэйд с кем-то встречается? И почему он ничего ему не сказал? Дэдпул фыркает и вытягивает ноги перед собой: - Не делай такое лицо. Это своего рода односторонняя сделка. Паучок ни за что бы не влюбился в такого долбоеба, как я, даже если бы я не был таким чертовски отвратительным под всем этим, - он обводит жестом все свое тело, и у Питера пересыхает во рту. Он никогда не поймет, почему Уэйд не видит, насколько привлекателен. Да, его кожа не ахти какая, и к отсутствию бровей нужно привыкнуть, но в остальном он… Его яркие глаза, его раскатистый смех, широкие плечи, крепкая грудь, подтянутый пресс, бедра… Черт, его бедра. Он прикусывает губу и отворачивается, надеясь скрыть румянец, заливший щеки. Прекрати, прекрати, прекрати! Голая бабуля! Тетя Мэй застукала его, когда он уединился! Он выдыхает. Затем он осознает, что Уэйд продолжает говорить, скрестив руки за головой и уставившись в потолок. - …что, да, конечно, он слишком хорош для меня, да, но это как… я почти уверен, что мы друзья? Каким-то образом? Долгое время мы были сугубо коллегами, но теперь мы общаемся вне работы, так что это означает, что мы друзья, верно? И если я смогу каким-то образом заставить его стать моим другом, тогда, может быть, появится шанс… Я знаю, это дерьмовый способ начать отношения, но я довольно дерьмовый человек, если ты не заметил. Неважно. В любом случае, мы не должны опускать его до нашего уровня, - он вздыхает и садится прямо, поворачиваясь на своем сиденье, чтобы посмотреть на Питера, соприкасаясь коленями. – Ты хороший слушатель, но это моя остановка. – Скрипнув кожей, он поднимается на ноги и кричит Питеру через плечо, - пришли мне счет. Хихикая про себя, он выходит из поезда. Питер мгновение смотрит ему вслед, стараясь переварить услышанное. Уэйду осталось два дня до года без убийств? Он считает себя «несвободным» из-за их дружбы? Многовато информации для одного раза. Кстати, на какой они остановке? Он выглядывает на платформу и чертыхается. Он должен был сойти две остановки назад. Теперь он опоздает на ужин. Он хватает свой рюкзак и умудряется протиснуться между дверями как раз перед тем, как они захлопываются. Он замечает Уэйда, исчезающего на лестнице наверху, и слышит его грубый голос, радостно болтающий на ходу. У него щемит в груди, когда он понимает, что он хочет пойти с ним, но он просто отбрасывает это чувство прочь. Это глупо. Они только вчера тусовались, и, скорее всего, будут это делать завтра, а если нет, то послезавтра. Он может прожить один день без Уэйда. Кроме того, прошло уже слишком много времени с тех пор, как он навещал тетю Мэй, и он тоже скучает по ней. Пока он ждет поезд, который отвезет его обратно, он предается фантазии, в которой Мэй и Уэйд находятся в одной комнате в одно и то же время, и ему не нужно выбирать между ними. И то, что он представляет, это определенно не «знакомство с родителями» в квартире Мэй. Они с Уэйдом определенно не прижимаются друг к другу на диване после десерта, и Мэй определенно не поддразнивает их добродушно о том, какая они милая пара, и не заставляет их пообещать навещать ее чаще, прежде чем они отправятся домой в их общую квартиру. Неа. У него есть родственная душа, а у Уэйда ее нет, так что так не будет.***
Питер впечатывается головой в оконную раму, пытаясь нырнуть в нее, не позволяя громоздким пластиковым пакетам, обмотанным вокруг его руки, лишить себя равновесия. - Блядь! Он удерживается на ногах, но ударяется об пол с глухим стуком, который наверняка расстроит соседей снизу, пока пакеты падают в перевернутую картонную коробку, которая служит Уэйду прикроватной тумбочкой. Лампа без абажура опрокидывается набок. Он бросается вперед и ловит ее за несколько миллиметров до того, как голая лампочка ударяется об пол, но теперь коробка раздавлена с одной стороны. - Твою мать, - ворчит он. Он освобождает руку от пакетов, позволяя им с грохотом свалиться на пол в беспорядочную кучу, и засовывает лампу под мышку, пытаясь выровнять коробку. Смятая сторона не выпрямляется полностью, но она становится достаточно ровной, чтобы лампа не опрокинулась, когда он ставит ее обратно, поэтому он считает, что этого достаточно. - Вы правы. Он подпрыгивает и оборачивается, чтобы обнаружить Уэйда, прислонившегося плечом к дверному косяку с пистолетом в руке, направленном в пол, и качающего головой. Эмм, алё? Паучье чутье? Где ты, черт возьми? - Официально ему больше не разрешается высмеивать людей, которых мы ловим за взломом с проникновением, - говорит Уэйд. Он одет в мягкую красную рубашку с длинными рукавами и темно-синие спортивные брюки. Он также без маски, что означает, что Питер видит, как его глаза сияют весельем, а губы искривляются в ухмылке. - Заткнись, - говорит Питер, надувшись. Он стягивает маску и бросает ее на кровать, прежде чем взъерошить волосы. Он ненавидит, когда они прилипают к голове после того, как он потеет, и хотя сейчас начало июня, лето обещает быть жарким. Его сердце колотится в груди, и он старательно избегает смотреть на Уэйда, когда говорит: - Разница в том, что я не профессиональный преступник, поэтому не должен быть хорош в этом. Я, ммм, принес тебе кое-что. Он хлопает себя по бедрам, пока не находит потайной карман и не вытаскивает металлический диск, над которым он корпел последние два дня. Он считает, что получилось довольно неплохо. Это массивный золотой металл, который сверкает на свету так, как он знал, понравится Уэйду, а прямо посредине жирным шрифтом выбито «12 месяцев». Он пропустил обычную фразу «Будь верен самому себе», потому что это слишком много слов, чтобы он поверил, что не облажается со своим ужасным почерком, а также потому, что это Уэйд. Невозможно предсказать, как тот истолкует подобное двусмысленное заявление вроде этого. Он бросает монету Уэйду, но Уэйд стоит как вкопанный и даже не пытается ее поймать. Она соскальзывает с его подбородка, отскакивает от груди и закатывается под комод. - Чувак! Я так старался! Он чувствует пристальный взгляд Уэйда на своей спине, когда падает на четвереньки и вслепую нащупывает монету. Он находит ее и вытаскивает вместе с изрядной порцией паутины. - Гадость! – он яростно трясет рукой, чтобы избавиться от нее, но она крепко прицепилась, так что он вынужден вытереться о бедро. Он подавляет дрожь и поднимается на ноги. Все идет не так, как он надеялся. Уэйд продолжает таращиться на него с широко раскрытыми от шока глазами. Питер вроде как впечатлен. Он никогда раньше не видел, чтобы тот лишался дара речи. Если бы нервы у него не начали сдавать, он, возможно, слегка похлопал бы себя по спине. - Вот, - он подходит к Уэйду, берет его за запястье и вкладывает монету в свободную от оружия руку. – Просто, э-э… Хорошая работа. Я горожусь тобой. Боже, он что, краснеет? Что за глупость – краснеть из-за этого. Возьми себя в руки, Паркер! Он прочищает горло и отступает на полшага. О, нет, он все еще очень близко. Будет ли более неловко снова отступить или остаться на месте? Уэйд опускает взгляд на монету в своей ладони, но, кажется, не врубается, прежде чем снова поднять взгляд на Питера. Он облизывает губы, а затем говорит: - Э-э, Паучок? Я думаю, ты… - Это Питер, - перебивает он, слова вылетают из него, как стрекот сверчков, когда он пытается не заламывать руки. – То есть, если хочешь, ты можешь называть меня Питером. Это… - Он машет рукой, сам не понимая, что хочет этим сказать. Блядь. Он надеялся, что Уэйд примет все так, как есть, и не будет раздувать из мухи слона. О, кого он обманывал? Уэйд обожает раздувать из мухи слона. В этом, собственно, вся его жизнь. Уэйд пристально смотрит на него. - Вы правы, - бормочет он. – Думаю, он действительно ударился головой. - Я не ударялся! Ну, ладно, я ударился, но это было не сильно, и я все равно уже планировал это сделать, так что… неважно. Просто… Ты мой друг. Глупо было продолжать прятаться от тебя. - Я… что? - Уэйд, ты мой друг. Ты был им постоянно. Он скрещивает руки на груди и не говорит ему, что если бы у него где-то там не было родственной души, они могли бы стать чем-то большим. Он не говорит ему, что хотел бы, чтобы тепла, окутывающего его сердце, там не было, чтобы он, возможно, мог поцеловать Уэйда, не чувствуя при этом, что изменяет кому-то, кого никогда не встречал. Он не говорит ему, что хотел бы, чтобы это пятнышко тепла было связано с Уэйдом. Друзья, это то, что он может. Даже, лучшие друзья. Этого должно быть достаточно. Уэйд опускает взгляд на монету в своей руке, и на его лице появляется понимание. Он сжимает монету в кулаке и обвиняюще тычет пальцем в грудь Питера: - Ты мой мозгоправ! - Я… что? - Из поезда! – ухмылка начинает формироваться только для того, чтобы застыть, когда глаза Уэйда снова расширяются, а затем выражение его лица замирает и становится пустым. Дерьмо. Все идет не так, как он надеялся. Он делает глубокий вдох: - Послушай. Я… то, что ты сказал в поезде… - Забудь об этом, - отрезает Уэйд. – Я сморозил глупость. Сумасшедший, помнишь? В половине случаев я не знаю, что вылетает из моего собственного проклятого рта. - Он смеется, но это совсем не похоже на его обычное жизнерадостное хихиканье, а улыбка, которую он выдавливает из себя, не достигает его глаз. Питер прикусывает нижнюю губу. Появляется желание плюнуть на все и забыть об этом. Прям напрашивается. Но… он хочет, чтобы Уэйд знал, что он слишком строг к себе. Что он, Питер, не слишком хорош для него. Черт возьми, у него есть свой собственный «шведский стол» проблем. Он хочет сказать ему, что если бы судьба уже не свела его с кем-то другим, то он был бы готов посмотреть, как сложатся их отношения. Или от этого ему станет только хуже? Стал бы он в любом случае уговаривать его попробовать? Ему бы это не понравилось. Он понимает, что никогда не встретит свою вторую половинку, что с ним не хотят иметь ничего общего, что половинке лучше без него, но… все же это его родственная душа. Может быть, это и к лучшему, если он оставит все, как есть. Что хорошего будет в том, чтобы сказать Уэйду, что он хочет его, но не позволит себе быть с ним? - Я принес «Принглс», - говорит он вместо этого, указывая большим пальцем через плечо на забытые пакеты на полу под окном. – Все вкусы, которые… Я и не подозревал, что их там много? Мне пришлось зайти примерно в восемь разных магазинов, и я теперь определенно на мели, так что, если ты позже решишь, что хочешь настоящей еды, то покупаешь ты. Он задерживает дыхание, когда Уэйд переводит взгляд с него на пакеты, а затем снова на него. Наконец, на его лице появляется настоящая улыбка, и он кладет свой пистолет на комод: - И все это для меня? Питер пожимает плечами и отводит взгляд, не уверенный, что за выражение у него на лице. О, боже, он не продумал это до конца. Он не учел, как часто полагается на свою маску, чтобы скрыть выражение своего лица рядом с Уэйдом. Теперь тот увидит каждый румянец, каждую глупую улыбку, каждое микровыражение лица, которые обычно он может скрыть. Тетя Мэй говорит, что он – открытая книга. Она всегда может сказать, что он чувствует по выражению его лица. Может быть, это была не такая уж хорошая идея. - Посмотри на себя! – восклицает Уэйд, бросаясь вперед, чтобы взять Питера за плечи. Он нахально ухмыляется рядом с его лицом. – Ты такой милый, Пити! - Прекрати, - он хмурится и толкает Уэйда в грудь, пока тот не отступает, снова смеясь. - О, нет! – Уэйд прижимает ладонь к щеке и оставляет ее там, хлопая на Питера глазами без ресниц. – Твой взгляд гораздо менее пугающий без маски. Ты мимимишный! Да, да, как щенок! Или детеныш скунса! Теперь я никак не смогу воспринимать твои угрозы всерьез. Он сильнее испепеляет взглядом: - Я все еще могу надрать тебе зад. Ты не возражаешь, если я переоденусь в твоей ванной? – он дергает за лямки свой рюкзак. – Нет смысла торчать теперь в костюме. Почему бы не почувствовать себя комфортней. - Малыш, я бы больше всего хотел, чтобы ты чувствовал себя комфортно в моем скромном жилище, - говорит Уэйд, возвращаясь на свое место у дверного косяка и лениво улыбаясь ему, скрестив руки на груди, - но ты уже продемонстрировал больше кожи, чем когда-либо, так что ты можешь пойти дальше, до конца, прямо здесь, прямо сейчас. Покончи с напряженностью. Избавься от этой тайны. Пошли всеееее к черту. Питер закатывает глаза и испытывает некоторое удовлетворение от осознания того, что Уэйд в кои-то веки может видеть, как он это делает. - Ха-ха. Он проталкивается мимо него, не обращая внимания на то, как Уэйд заполняет пространство, заставляя Питера давить ему на грудь, чтобы пройти. Он ныряет в ванную и со скрипом захлопывает дверь, когда та царапается о раму. Он испускает тихий вздох облегчения и ловит свое отражение в зеркале. Его щеки все еще покрывает легкий румянец, но он полагает, что должен привыкнуть к этому, если теперь он собирается быть без маски рядом с Уэйдом. Он вылезает из своего костюма и натягивает пижамные штаны в красно-черную клетку и поношенную черную толстовку, на подоле которой всего несколько дырок. Он кидает повторный взгляд на свое отражение и затем фыркает. Он не собирался копировать цветовую гамму Дэдпула, ну и ладно. Предполагается, что сегодняшний день посвящен празднованию достижений Уэйда, так что хуже не будет, если немного потешить его самолюбие. Наверное.***
- Если я съем еще один Прингл, я умру, - стонет Питер. – Какой орган отвечает за переработку искусственных ароматизаторов, потому что я думаю, он готов выйти из строя. Его ноги закинуты на спинку дивана, а голова свисает с сиденья. Уэйд растянулся рядом с ним, правым боком вверх, вжавшись в подушку, в окружении пустых упаковок из-под «Принглс». - Откуда мне знать? Ты же парень из науки, - бормочет он, уставившись в телевизор расфокусированным взглядом. Он напевает себе под нос коротенькую мелодию из шести нот, а затем спрашивает, - может, мне заказать чимичанги, Билл? Билли Боб? Мистер Най? Доктор Най? Имеет ли Билл Най докторскую степень? Мне кажется, я должен знать это. - Я понятия не имею, о чем ты говоришь, но я никогда раньше не отказывался от бесплатных тако и не собираюсь начинать сейчас. Уэйд фыркает от смеха и взъерошивает волосы Питера, поднимаясь с дивана. Он замирает, как только оказывается на ногах, как будто только сейчас осознает, что сделал. - На этот раз не забудь о сметане, - говорит ему Питер, прежде чем он успевает подумать об этом. Он не хочет, чтобы Уэйд испытывал неловкость из-за прикосновений к нему. Он никогда не уклонялся от физического контакта, когда Питер был в костюме. Он не хочет, чтобы это изменилось сейчас, когда он показывает свое лицо. Дэдпул испепеляет его взглядом: - Один раз! Один раз за весь год нашей лучшей дружбы я забыл про сметану, и теперь я обречен слушать об этом до конца своих дней. Какая-то сплошная непруха. - Ага, - говорит Питер, улыбаясь ему снизу вверх. Он подтягивает колено почти к самому носу и толкает руку Уэйда босой ногой. – Поторопись и сделай заказ. Я умираю с голоду. - Ты властная мелочь, ты знаешь об этом? К тому же, будь осторожен с этими вещами. Я фут-фетишист. Питер закатывает глаза: - Ты врун. Уэйд приподнимает бровь или то, что было бы бровью, если бы она у него была: - Да, но что более важно, я не придирчив к тому, какие части тебя заводят меня. Если это должны быть ноги, то пусть это будут ноги. - Уэээээйд, - скулит Питер. Он выпячивает нижнюю губу и прижимает руки к животу. - Ах! – Уэйд прикрывает глаза и, спотыкаясь вслепую, бредет на кухню. – Убери сейчас же! Эти глаза Бэмби нужно запретить. Никому не нужна такая сила! Питер смеется, когда Уэйд врезается в стену и опрокидывает ящик с резиновыми пулями, которые разлетаются по полу вместе с остальным мусором, прежде чем ему, наконец, удается найти кухню и скрыться из виду. Его улыбка не исчезает, когда он переворачивается, чтобы растянуться на диване во всю длину. Ему тепло в толстовке, кондиционер дует через оконный блок, и он слышит низкий рокот голоса Уэйда на кухне, когда он делает их обычный заказ. Диван не очень удобный – от него все еще ужасно пахнет – но он доволен так, как не был уже очень-очень давно. Ни разу после Гвен. Ни разу с тех пор, как Человек-паук разрушил жизни трех людей, которые ему дороги больше всего на свете, за исключением тети Мэй. Жизнь налаживается.