Зеркальная Пантера

      Острые снежинки впивались в лицо, холодный морозный ветер хлестал по щекам, и Никита уже в который раз тоскливо подумал о забытом шарфе. Как обычно, парень проспал всё на свете, заскочил в душ за пятнадцать минут до выхода из дома, не успел даже поесть и только в последний момент вспомнил о ключах, оставленных в прихожей. Память позаботилась лишь о ключах, отсутствие шарфа на своей шее ее никак не смутило.       Ладно, плевать на шарф, оборотни не болеют — так, посидит денек-другой с больным горлом, всего-то. Главное, чтобы не замёрзла и не простыла Ксю — она обычный человек, ей лучше не ждать своего очень-пунктуального-кавалера на улице в такую холодрыгу.       Лишь бы не замёрзла.       Ксения ждала его на центральной площади города, у ледяной горки — крохотное ослепительное солнышко среди серой массы людей, толпящихся в ночи. Нет, не солнышко, в своём белом пуховике и голубой шапке она больше походила на прекрасную Луну — Никита посвятил бы ей пару серенад, умей петь, а не только по-кошачьи орать благим матом.       — Привет! — Легостаев, запыхавшийся и раскрасневшийся от бега, с трудом пробился к девушке сквозь толпу и глупо улыбнулся — мороз царапнул десны, — давно ждешь? Не замёрзла?       — Нет, не так давно. И нет, не замёрзла, — тёплая улыбка Ксю — самое согревающее, что могло быть в этом мире, при виде её холода отступали на задний план, а внутри расцветало что-то нежное-нежное, приятное до жути.       Что-то весеннее, с запахом черемухи и долгожданных солнечных лучей, проталин и первых почек на деревьях. С ароматом очнувшейся после долгого сна жизни.       — Тогда пойдём? — и Легостаев никогда не мог стереть с лица выражение настоящего болвана с туповатой, но такой счастливой улыбкой.       Да и не хотелось. Единственное, чего он мог желать в тот момент — взять ладонь Ксении, тёплую даже сквозь варежку, и никогда не отпускать.       Воропаева взяла предложенную руку, и они посеменили по площади, скованной льдом, стараясь не упасть, заговорили обо всём подряд: о новом фильме про супергероев, о космосе и ведьмах, о том, как правильно кормить котов, шутливо поспорили о месте математики как школьного предмета в этом мире (оба пришли к выводу, что смысла она никакого не несла, а лишь боль и страдания).       Ксю предложила съехать с горки, а Никита не смог отказать яркому и такому жизнерадостному сиянию карих глаз. Всё, что угодно, лишь бы она продолжала светиться вот так.       Они съехали на ватрушке, которую выдали работники ледяного городка на старте, под конец грохнулись в сугроб. Вернее это Легостаев грохнулся, собрав полный рот снега и потеряв где-то шапку, Ксю же приземлилась аккурат на него, не сдержав смех.       Никита тоже смеялся, искренне и по-настоящему, отплевываясь от снежной каши и вытирая растаявшие льдинки с ресниц.       Пока кто-то под самым ухом не позвал его по имени.       — Никита! Выключи уже наконец-то рингтон, мешает!       Никита Легостаев медленно открыл глаза, морщась от неприятной боли в шее. Первое, что он увидел — пластиковый серый стол, местами испачканный ручкой, кипу бумаг и свои руки в офисной рубашке, сложенные домиком. На них он задремал после очередного совещания.       Мысли всё ещё находились там, во времени, когда ему было шестнадцать, в ледяном городке, на снежной горке. С самой лучшей девушкой, которая только существовала в этом мире.       Увидеть ещё хоть одну её улыбку. Услышать хоть один раз свое имя из её уст и мягкий, как перелив колокольчиков, смех...       — Легостаев! — почти уже крикнул кто-то совсем рядом, — хватит дрыхнуть и выключи этот чёртов телефон!       Никита устало распрямился, покосившись на владельца голоса — кто-то незнакомый, возможно один из архиваторов офиса — и нехотя пододвинул разрывающийся от звонков мобильный к себе.       Звонила Катерина — какое-то дежавю. Звонила не в первый раз, экран показывал порядка пяти непрочитанных сообщений и шести пропущенных входящих с разных номеров.       Его ждали. Он нужен друзьям.       Но сердце болезненно заливалось тоской — нет, он нужен там, шестнадцатилетней девочке-весне с каштановыми волосами и вечно не унывающим настроем. Он нужен ей для защиты, для того, чтобы веселить своей влюблённой неловкостью и очаровательными маленькими подарками, мягко целовать в щёки и смотреть вместе с ней ужастики в кино, крепко прижимая отважную, но не любящую внезапные крики девушку, к своей груди на страшных моментах.       Он нужен был ей там, на замёрзшей трассе в горах, когда она погибала от рук монстра.       — Ты в порядке? — с другого конца стола на него тревожно смотрела Татьяна точно такими же глазами цвета фундука — о, как же коварна жизнь и как же любила она издевательства.       В груди заныло слишком сильно, комок в горле помешал сказать что-то внятное.       Ну почему все вышло именно так?       Это его вина — он нужен был ей тогда. Он мог ей помочь, если бы оказался чуть быстрее и проворнее, если бы не замешкался.       Он бы спас свою Луну и точно посвятил ей самую фальшивую и отвратительную по звучанию, но самую искреннюю серенаду. Поймал в свои объятия, зарылся носом в волосы с отдушкой лавандового шампуня, и больше никогда бы не отпустил. Пропустил бы шелковистые пряди сквозь пальцы, наблюдая за идеальным профилем и полусонным выражением лица, и замурлыкал бы от счастья и умиротворение.       — Дела. Я пойду, — только и смог выдавить из себя Легостаев и резко поднялся из-за стола, чудом не опрокинув бумаги с ноутбуком, кем-то оставленные под локтем.       Татьяна проводила друга взглядом со смешанными чувствами, но ничего не сказала. Это к лучшему. Сейчас Никита был не готов слышать её голос с неправильными холодными нотами, смотреть в знакомое, но такое чужое лицо. Видеть не вечную расцветающую весну во взгляде, а замершую мёртвую зиму.       Таня — не Ксю. Она совсем другая, более сдержанная и серьёзная. Ручку держит в руках иначе, одевается по-другому, как-то слишком официально и офисно, кофе пьёт без сливок и сахара. Смотрит иначе. Без восхищения и нежности.       Они были сёстрами, но оказались такими разными. Даже голос разума не мог заглушить давящее чувство в лёгких — оно возникало периодически возле Татьяны. Сколько бы ни пытался Легостаев объяснить мозгу, что пора принять случившееся, разум соглашаться с действительностью не хотел.       Никита покинул офис и наконец-то набрал номер Катерины.       Домой из Иллюзиона Никита завалился только в четыре часа утра: пришлось развозить друзей по домам, так как Катерину, как сопровождающую, вместе с Матвеем загрузили в машину скорой помощи и отпустили из больницы только через добрых тридцать минут, а Игорь правами к двадцатому году жизни так и не обзавёлся.       После работы таксистом, Легостаев с трудом помылся, залипая на потоки грязной воды, стекающей с плеч, а затем без сил рухнул на кровать. Но уснуть не смог — как предполагал, стоило голове коснуться подушки, налетели мысли.       Много мыслей.       Слишком много мыслей.       Их нескончаемые вопли оглушали, били по стенкам головы изнутри до звона, будто кто-то лупил огромным молотом по колоколу. Размышления несли с собой слишком много чувств, начиная от теплоты, вызванной встречей со старыми друзьями, и заканчивая искренней ненавистью к себе и своему нежеланию помогать другим из-за принципов.       Под утро, за час до будильника, пришёл образ Ксении, такой, каким он запомнил свою юную любовь: мягкую, но при этом же боевую девчонку со складным ножиком в пенале, способную избить своих обидчиков до потери пульса, а затем мило поинтересоваться, не хотел бы кто-то сходить с ней в кино на выходных.       Он вспомнил их первую встречу и очаровательную кличку «Бродяга», подаренную девушкой. Пробежали перед глазами побеги по архивам и кладбищу, свидания и учёба в одной школе, расследования волнующих историй.       Они слишком много пережили вместе, чтобы так просто расстаться, даже не попрощавшись.       Ксения слишком мало прожила, чтобы умереть.       — Никит! — Катерина ответила спустя пару гудков, — ты получил сообщения? Мы тебя ждём.       — Да, видел. Лечу к вам.       Вся «зазеркальная» компания в полном составе сидела дома у Державиных и проводила совещание — Алекс вернулся с новостями. Грело душу, что ребята доверяли ему свою тайну и посвящали в свои дела. Он нужен им.       Настроение значительно улучшилось.       Никита сел в машину и выехал в сторону знакомого особняка, дорогу к которому напомнили ночью. Вокруг расступались старые и новые дома, вырастали повороты и перекрёстки. Проезжая часть шла неспешно, но без пробок — можно было спокойно двигаться в пределах разрешённых шестидесяти километров в час.       Менялись одинаковые улицы за окном. Тихо щёлкали поворотники. Что-то напевало радио, но Никита не слушал.       Шум колёс по песку, принесенному ливнями, принес новые неприятные воспоминания, заглушившие песню. Это тихий, ни с чем не сравнимый шорох льда под шинами, шелест скорой смерти — не его смерти. Призрачный вой ветра, обдувающего машину, несуществующие сугробы вдоль дороги, уже не светлое, но ещё не ночное небо холодного синего цвета со стальными вкраплениями вместо ослепительно-голубого летнего горизонта. Всё слишком знакомое, всё уже происходило.       Единственная мысль, стучащая в висках.       Лишь бы успеть.       Воспоминание о стойком, неприятном запахе пионов — ароматизатор, кажется, в виде ёлочки, висящий на зеркале. У него в машине таких висюлек никогда не было.       Крепко сжатые зубы, привкус крови на губах и боль от своих же клыков, вцепившихся в щеки. Фантомное напоминание о старых ранах — на спине и боках не осталось даже шрамов, но они болели, несуществующие царапины и синяки ныли беспощадно.       Задние фары грузовика впереди и вспыхнувшая надежда.       Он успеет её вытащить. Успеет.       Сверкнувшие противотуманки впереди. Нет. Фары не задние. Передние!       Оглушительный гудок.       Никита резко крутанул руль до того, как очнулся от странного транса — преимущество звериных рефлексов. Провизжали тормоза с колодками, водитель машины, мчащийся по встречке, ещё раз просигналил и успел что-то крикнуть в открытую форточку — точно ругательство. Легостаев не услышал. Он на автомате, даже не поняв, что случилось, вырулил к обочине, дождался полной остановки автомобиля и наконец-то позволил рукам задрожать, а пульсу истерично подскочить до нечеловеческих значений.       Его напугало произошедшее. Не из-за чудом остановленной аварии, которую сам парень чуть не устроил, а из-за состояния полного опустошения и странной дымки в мыслях.       Он ведь даже не понял, что натворил и почему.       А перед глазами всё ещё стояли горы и одинокая не чищенная дорога всего с двумя полосами.       Бледная безжизненная рука на снегу.       — Хватит, — Легостаев ударил себя по щеке, приводя в чувства, — хватит...       За последние три-четыре года он видел этот кошмар несколько десятков раз. Чаще всего сон приходил сразу после случившегося: преследовал каждую ночь, и парень постоянно просыпался с высохшими слезами на глазах и застывшим где-то в глотке криком.       Затем стало легче. Разрез на сердце, разрубивший орган на несколько кусочков, едва сдерживаемых вместе, начал зарастать, а кошмары окрасились новыми картинами, никак не связанными со страшными событиями в Клыково. Когда оборотня медленно, но верно убивал Илларион на протяжении нескольких месяцев, стало не до старых воспоминаний. А затем проблема с надоевшим родственником решилась, и подсознание Легостаево начало восставать против своего хозяина.       Никита видел сон с Ксю совсем недавно, за пару недель до посещения Иллюзиона. Пытался не заострять внимание на случившемся — заткнул горький вой внутреннего зверя и начал пропадать на работе куда больше, несмотря на свою ненависть к офисам и бумажной работе.       Но сейчас что-то изменилось. Что-то снова сломалось там, внутри, как разбивается фарфоровая чашка на сотни осколков, если её неловким движением лапы уронить со стола. Старая рана снова воспалилась, и противный гной растекся по сердцу.       Что-то пошло не так после встречи с гостями из Зерцалии. Может всё из-за Алекса, с показной беззаботностью, возвращающей к давно прошедшим годам, когда всё и случилось? Может всё из-за Калеба и его загадочного порошка, перемешавшего что-то там, в черепной коробке?       А может все из-за Ренаты, тоже потерявшей дорогого человека. Всего лишь человека — без клыков, шерсти и внутренней ярости. Слабого существа.       Но Рената всеми силами старалась спасти оставшихся близких сейчас: почти умоляла Легостаева, Альфу, помочь её клану. Он единственный в силах исправить несправедливость судьбы и природы. Чувство вины беспощадно хлестало внутри — он обязан помочь, обязан спасти хоть кого-то, с такой-то силой и возможностью в когтях.       Ведь дорогих сердцу людей Никита спасти не смог, как бы ни пытался. Не помогла внутренняя пантера и монстр, грызущий кости изнутри.       Плевать на принципы, когда речь идёт о жизнях. О чьих-то родителях или любимых, о детях, лишённых мощи их предков. Никита сможет их спасти, даже если придётся взять на себя ответственность за новообращённых.       Самое время стать Альфой, которого так ждал мир. И совсем немного — Варгамором. Ради оборотней и их семей. Ради Ксю и старого обещания самому себе.       Парень еще раз судорожно выдохнул, проверил по зеркалам обстановку на дороге и вырулил обратно в полосу.       Лишь бы доехать до дома Катерины без новых происшествий и потери контакта с реальностью...