«Когда же солнце трижды лик свой явит,
Они падут, а тем поможет встать
Рука того, кто в наши дни лукавит.»
Эстер разглядывала лицо Ричарда Блэкуотера, сидя напротив в дилижансе, изучала правильные черты, идеальное сечение и словно кем-то выверенные линии… Она находила его красивым. Безусловно. И даже то ожесточение, которое появилось в этих линиях из-за специфики работы, не делало его монстром, лишь придавало строгости. Но даже так это лицо было мягче, а взгляд теплее, чем у одного известного ей святого отца. Ричард смотрел на неё в ответ. Губы чуть дернулись в улыбке, несмело и скованно. Капли дождя падали на впалые щёки Эстер с вымокших волос и, если бы не его теплый плащ, её бы точно трясло от холода. Она сжимала этот плащ до боли в пальцах и всё смотрела-смотрела-смотрела, растворяясь в моменте. И с каждой секундой красивое лицо инквизитора становилось всё более искаженным. Что-то неуловимое проскальзывало и деформировало золото его идеальных пропорций в нечто животное. Зрачки стали совсем черными и пугающими, взгляд перестал быть мягким и только колол-колол-мучал и убивал. Инквизитор схватил её за руку, оставляя вмятины от пальцев на ладони и лаящим голосом начал повторять без остановки: — Мой плащ станет твоим саваном. Мой плащ станет твоим саваном. — Мой плащ — твой саван. — Саван! Саван! Саван! Эстер кричала, а Ричард смеялся-смеялся-смеялся, обнажая клыки в кровавой пасти на искаженном почти что волчьем лице. Хрипел словами и шептал их без остановки, всё сильнее впиваясь в её ладонь. — Мой плащ — твой саван! Громкий истеричный вдох разбил ночь в комнате, когда Эстер резко открыла глаза, сжимая подушку до боли в пальцах и пытаясь отдышаться. Сорочка пропиталась потом и прилипла к телу вместе с простыней. Звезды мистической дорожкой простирались за окном и она пыталась сфокусироваться на них, чтобы унять дрожь от очередного кошмара. Уродливое, нечеловеческое лицо Ричарда стояло перед глазами, а его слова продолжали звучать в голове. Ведьма всё смотрела в окно, чувствуя, как прохладой скатилась слеза по горячей коже, пытавшейся уничтожить все следы её пугливого существования. Эстер яростно смазала непрошеную гостью трясущейся ладонью, что всё ещё болела. Одинокая звезда, обернувшись кометой, прокатилась по черноте неба и единственной возникшей мыслью в разуме была идея о том, что звезды, кажется, точно также падают в пучину бездны и в одиночестве умирают в кромешной пустоте. — Оставь меня, Ричард, — Эстер смахнула второе напоминание о чувствах со щеки, — Молю тебя, оставь…***
Дверь тихо приоткрылась, впуская ведьму внутрь неказистого домика на заднем дворе собора. Он уже ждал. И нетерпение читалось в том, как методично он расставлял книги на тяжелой полке массивного шкафа. Бартоломью не обернулся на звук, лишь уголок губ дрогнул всего на четверть дюйма вверх, а пальцы на секунду замерли на корешке одной из книг. Эстер вобрала в грудь побольше воздуха, машинально расправила складки платья и сделала нерешительный шаг вперед. — Нечестивым даруй по деяниям их, увещевая, коли возможно, напоминай о страданиях за грехи их отцов и матерей… Голос святого отца легкой музыкой расстилался по комнате, приковывая всё внимание к себе. Ведьма несмело подняла взгляд, наблюдая за его действиями. Дарио неторопливо обернулся, продолжая: — Говорят, ваш отец скоропостижно оставил этот мир. Рябь боли прошлась по лицу Эстер, что не осталось им незамеченным. Дарио завел одну руку за спину, а другую протянул к ней. Эстер ухватилась за этот жест, как за соломинку и спешно подошла. Её жертвенный взгляд, полный боли и сожаления, разбивал дистанцию. Святой отец вглядывался в полупрозрачный мрамор лица, замечая более глубокие тени под глазами с привычно покрасневшими и чуть припухшими веками. Ведьма стыдливо отвела взгляд, когда ненавистная слеза полоснула щеку. Словно любящим жестом Дарио привлек её к себе, заключая в лишенные страсти объятия и она не сдержалась, прижалась сильнее, положив ладони на его грудь, сжимая идеально выглаженную одежду. Отец Бартоломью приподнял подбородок, смотря в просветы окна и поглаживая её по голове, всё ещё держа вторую руку за спиной. Не давая ей большего, держа на расстоянии, которое он умело сокращал, продолжая оставаться нерушимой стеной. — Я узнала об этом лишь спустя два дня после его похорон… Он… Он… — Эстер заставила себя перестать вдыхать запах масла с его одежды и оторваться от близости, устремляя свой взгляд к беспристрастной синеве, — За что же он так ненавидел меня, prete? Бартоломью оторвался от созерцания витража и обратил всё внимание на безжизненного призрака в своих руках. Словно агнец, она была готова к любой участи, любой судьбе и ждала, что он заполнит эту бесконечную пустоту всем собой или хоть чем-то, неважно, пусть даже верой в Первозданного. И святой отец не сдержался. Дал себе позволение разжать кулак за спиной и мягко коснуться холодной щеки, стирая след от печали и наблюдая, как она прикрыла глаза, получая столь необходимое участие. — Родители всегда ненавидят в детях лишь то, что напоминает им о собственной боли, — Дарио скользнул пальцами по её прикрытым векам, словно забирая непролитую горечь, — Вины твоей в этом нет. — Я не виновата в нелюбви отца ко мне, не виновата в смерти брата, — ведьма шептала, выдавливая слова, которые так не хотели облачаться в звук, — Но чувствую себя так, словно своими руками убила их обоих. И кто умрет следующим рядом со мной? Вы, prete? Оставите меня в этой бесконечной тьме, забрав с собой всё? Дарио сухо улыбнулся, отстраняясь, будто нарочно отбирая тепло, которое только что даровал. Наблюдая, как она содрогнулась от возникшей пустоты, стеклянной фигуркой пропуская свет словно сквозь себя. — Подобной власти вы надо мной не имеете, Эстер. Можете не беспокоиться за мою жизнь. Она чуть улыбнулась, думая о том, что никакой власти над ним не имела и иметь не могла, что это скорее она добровольно отдавала себя в его власть. И он это знал, она была безоговорочно уверена в этом предположении. — Посмотрите на эту безусловно болезненную ситуацию иначе. Скорбите. Но не погибайте вместе с ними. Теперь вы свободны от оков своей семьи, мисс Кроу, и вольны распоряжаться своей жизнью так, как угодно лишь вам. Так чего вы хотите, Эстер? Чего желаете? Ведьма на секунду представила объятия, что только что случились в этой келье, вспомнила об ощущении тепла и близости, защищенности. — Хочу не чувствовать это разъедающее одиночество. — Когда в душе живет вера, ты никогда не остаешься один. Святой отец направился к креслам, аккуратно увлекая её за собой и предлагая присесть. — Мне чужда ваша вера, но не чужды вы… — ведьма произнесла робко, опасаясь последствий этих слов, — И я пытаюсь понять то, во что вы верите… Хочу понять… Желаю… Дарио отошел на несколько минут, оставляя её сожалеть о сказанном, тревожиться о том, что произнесла лишнего и теперь потеряет его покровительство. И что ей делать, если это произойдет? Где искать утешения для своей неприкаянной души? Тревога унялась, когда она увидела, как святой отец неспешно прошел к креслам и поставил на небольшой столик перед ней тарелку с насыщенной, налитой вишней, а затем поставил рядом кубок с вином и положил небольшой сверток. — Желания… — он откинулся в своем кресле, тем не менее сохраняя всю строгость образа, — Всеми людьми движут желания. Но верно ли это? — Думаю, да… Бартоломью постучал пальцами по подлокотнику, вынуждая наблюдать за этим действием, поглощать каждую секунду. — Ваш отец желал вас не видеть на собственных похоронах. Верным ли было это желание, Эстер? Слова застряли в горле, не сумев воплотиться в реальность. Она заметно погрустнела и отрицательно покачала головой. Дарио тихо усмехнулся и едва касаясь поддел её подбородок, незаметным движением заставляя выпрямиться. — Но для него это желание было верным. А для вас было верным — желать себе смерти после потери брата. Для меня же это было недопустимым. И кто же из всех нас прав, мисс Кроу? Он всё ещё держал её лицо, разглядывая просвечивающую кожу и усталые глаза. Поняв, что продолжать и дальше касаться её было уже лишним, он провел пальцем по её шее едва дотрагиваясь, следя взглядом и убрал руку, словно и не было ничего. Эстер замерла, забыв и о вопросе и о том ответе, который хотела бы озвучить. Дарио прохладно улыбнулся. — Так чьи желания важнее? Ведьма растерялась окончательно и ничего не смогла сказать, кроме как: — Я не знаю. Но хочу узнать о том, как считаете вы… Дарио словно нарочно улыбнулся ещё сильнее и отвернулся, лишая её своего внимания, уделяя всё его свету из небольшого окна. Словно там было куда больше интереса, чем в ней. Он молчал, созерцая, но скорее испытывая её выдержку, разбивая момент в прах. Эстер чувствовала себя неуютно. Лишней. Выброшенной за ненадобностью. Хотелось, чтобы собственное бледное лицо въелось в его память и не давало спать также, как ей каждую ночь мешал спать образ Ричарда Блэкуотера. Она почти незаметно поднесла подрагивающие пальцы к его руке, не решаясь коснуться, но жаждая этого. Было бы наивно и глупо полагать, что он не заметил и не ощутил этого порыва. Его острый взгляд рассек воздух за долю секунды до касания, задерживаясь на её явно холодных пальцах, парализуя это возникшее стремление. — Действительно ли, Эстер… — святой отец говорил дробно и размеренно, слишком резко возвращая ей своё внимание, — Вы хотите знать, как считаю я? Она замерла, не рискуя ни коснуться, ни убрать руку, пока его взгляд терпким ядом расползался все дальше по телу. И, когда эта жестокая отрава достигла её глаз, проницательно вторгаясь и завладевая всем вниманием, словно было куда ещё больше, ей хватило духу лишь несмело кивнуть. Не отрываясь от её потерянного лица, святой отец обхватил тонкое запястье и убрал её руку от себя. — Желания, Эстер, — Бартоломью поднял пальцами спелую вишню с блюда и повертел перед глазами, недолго размышляя, — Порождают грех. А грех порождает ещё больше желаний… Ведьма переводила взгляд с его глаз на вишню и обратно, наблюдая, как пальцы вдруг впились в бордовое тело, пуская сок течь по рукам точно кровь, пачкая перстень и белые манжеты. Это простое действие пугало до побледневших губ и вместе с тем завораживало. То, как капли этого сока стекали и пачкали его идеальную одежду — гипнотизировало. Как и то, что он равнодушно позволял этому происходить, словно не было в этом ничего постыдного. — Ешь, — Бартоломью протянул ей вишню, смотря жестко и неотрывно. — Я не хо… Эстер замолчала на полуслове, стушевавшись от непреклонности. Она видела, как уголок его тонких губ дернулся вниз, уловила паучий взгляд, что заставлял цепенеть тело, запуская отраву молчаливого приказа. Захотелось встать и уйти, стало вдруг так неуютно и страшно, тело пробрало переживанием и опасением. И одновременно она жаждала задержаться здесь, чтобы ощутить ещё это чувство — что она вновь жива и даже хочет жить. После смерти Тадди этого не хватало настолько, что Эстер была готова склонять голову перед живой угрозой, что под видом святого являла миру своё истинное лицо наедине с ней. Она смотрела в эту обманчивую синеву, горевшую холодным огнём, чувствуя, как одним лишь этим он подчинял её волю себе. Бартоломью усмехнулся, видя в её жестах то, как с каждой новой встречей в выдержке Эстер происходил надлом — трещина за трещиной. Он умел выжидать, хотя терпение и не было его сильной стороной. И он смиренно ждал, мысленно прописывая наперед расчет точных действий. Ждал, когда раболепие в ней пересилит Хаос. Когда она начнёт молиться, но не своим богам, а ему. Тогда он надломит её окончательно. До хруста в костях и до навеки потухшего взгляда. И будет смаковать это подчинение на грани смерти и остатков бессмысленной жизни. — Ешь. Приказ звучал эхом мягкого металла в ушах и Эстер приоткрыла губы, поддаваясь. Дарио улыбнулся, смотря внимательно на то, как она забирала вишню из его рук, но не отдавая сразу, заставив Эстер поднять ресницы и подарить ему молящий взгляд. Он удовлетворенно хмыкнул и разомкнул пальцы, проведя по её губам, пачкая их соком-кровью. — Желания, Эстер, — святой отец, обтер руку о маленькое белое полотенце, убивая его белизну нещадно и методично, — Как огонь… Эстер прожевала мякоть вишни и Бартоломью протянул ей полотенце в ладони, взглядом указывая на него и наблюдая, как она опустила голову, аккуратно погружая косточку на некогда идеально белую ткань, что прямо сейчас её разум невольно сравнивал с брачными простынями — слишком интимным было то, что здесь происходило. — Они дают силы и поддерживают стремление жить, — Бартоломью отложил полотенце и поднял перед ней кубок, наполненный багряным кагором, — Но также могут и отнять эту жизнь. Эстер почти не дышала, слушая его и наблюдая, не в силах ни ответить, ни уйти. Жестким до абсолюта взглядом он указал ей на кубок и ведьма прикоснулась губами к теплому металлу, чувствуя терпкость вина, которым он поил её. Вновь наблюдая за этой покорностью. Усмехаясь над тем, как прямо сейчас она нарушала порядок и правила причастия, потакая его воле и его желаниям. — И потому лишь вера способна стать преградой между огнём греха и человеком. Лишь вера способна защитить от необдуманных поступков, — мягкость обманчивой змеей заползла на его светлое лицо, — Открой рот. Она приоткрыла губы в момент, когда в двери постучали и Эстер дернулась в попытке отстраниться, но холод беспристрастных зрачков напротив ясно дал понять, что делать этого не стоило. — Входите, — размеренно ответил святой отец, вкладывая просфору ей на язык и задерживая палец в этом жесте нарочито долго. — Вы звали, prete? Ричард шагнул в залитую алеющим светом комнату, наблюдая, как отец Бартоломью улыбался, откровенно прикасаясь к Эстер. Страх и злость — смесь чувств, что не должны были принадлежать инквизитору, всё же были его и скручивали воздух в груди, превращая в тяжелое облако ненависти, которая росла в нём слишком давно. Дарио провел по губам ведьмы большим пальцем и поддел подбородок, заставляя сомкнуть рот. Эстер опустила голову, прикрывая глаза, чувствуя неловкость и стыд. Она не могла поднять взгляда, не решалась, страшась увидеть в так давно знакомом лице неприязнь. Хотелось скрыться, уползти, лечь в горячую воду и тереть себя щеткой до красноты кожи, чтобы отмыться от каждого порочного жеста, которым она не могла насытиться. — Мисс Кроу сегодня задержалась до заката, будь добр, проводи её до Академии. Ричард видел в этом лице, слышал в каждом слове, в интонации ощущал, что святой отец издевался. Вёл свою игру, унижая, дергая за нити и наслаждаясь театром, которым руководил. Зная наверняка, что о ней Ричард исповедовался, что из-за интереса к ней получал все эти наказания. Инквизитор лишь кивнул, опасаясь, что голос выдаст злость и даст ещё больше поводов использовать его или её. Эстер подняла провинившийся взгляд, понимая, что инквизитор даже не смотрел на неё. Испытав облегчение вместе с сожалением. Отец Бартоломью поднялся, вскинув подбородок, буквально осязая свою серую власть. Ричард подошел, намереваясь подать ведьме руку и, опередив его на одну лишь хлёсткую секунду, святой отец протянул ей ладонь, нарочно выждав этот момент и упиваясь реакцией обоих. Он словно насыщался смесью страха и нужды чувствовать хоть что-то от Эстер, и злостью Блэкуотера, о которой тот благоразумно молчал. И Дарио было любопытно, до какой черты он будет терпеть. В каком из моментов затрещит и рухнет маска. Как далеко он сможет зайти в этой партии. Ведьма смотрела на них обоих попеременно, понимая, что не могла принять помощь Ричарда в присутствии Бартоломью. Она вложила в ладонь святого отца продрогшие пальцы и поднялась, оказавшись слишком близко, чувствуя запах смеси благовоний и масел, среди которых настойчиво пробивался елей, вцепляясь в её легкие. Дарио провел по её щеке, смахивая несуществующую слезу. Медленно, интимно. Видя, как едва уловимо дрогнуло мнимое равнодушие на лице инквизитора. Почти незаметно усмехнувшись, святой отец наклонился к Эстер, прошептав ей на ухо так, чтобы слышала только она: — Желания, Эстер, порождают грех. И я грешен. И я желаю. Ведьма смотрела на Ричарда, слушая эти слова. Щеки алели, как стремящийся по небу закат, пылали стыдом, расползавшимся внутри. Цепкие пальцы сдавили её ладонь до боли прежде, чем отпустить и слегка подтолкнуть в сторону инквизитора, словно отдавая псу объедки. Ричард смотрел, не моргая, сгорая нетленным пеплом, понимая, что мудрее было бы отвернуться, чтобы не давать поводов острой синеве насытиться. Но вспыхнувшие огнем щеки на побледневшем лице вынудили замереть и более не шевелиться. Болезненное лицо наполнилось жизнью, пусть и не так, как он бы ей того пожелал. Эстер попрощалась со святым отцом и быстрым шагом подошла к инквизитору, он указал ей вперед и прошел следом, желая поскорее покинуть это место. Бартоломью остановил его уже в дверях одной лишь фразой, желая продлить миг своего властвования. — Не забудь зайти к Роберто. Ричард сжал зубы, останавливаясь на короткий миг и мрачно смотря перед собой.***
Дилижанс ехал медленно, давая время рассмотреть его отстраненный профиль. Ричард ощутил её интерес и повернулся, и этот угрюмый взгляд тяжелой ношей коснулся её лица. Хотелось сказать хоть что-то в свою защиту или же оправдание, но слова совсем не шли. Чувствовать себя грязной она не переставала ни на минуту, даже покинув обитель с удушливыми благовониями. — Я не для того забрал вас с могилы брата, чтобы вы столь беспечно отдали себя мучительной смерти. Слова кололи и ведьма задержала дыхание, борясь с беспокойством. Слишком радикальные выводы пугали. Не думал же он, что святой отец вот так легко и просто уничтожит её без повода, без причин и следствия. В голову закралась предательская ядовитая мысль: «когда им это мешало?» — Я не в опасности. — Сейчас, — слишком строго отрезал инквизитор, — Здесь. И со мной. Но не там. Не с ним. — Мне кажется, вы преувеличиваете, — она ответила робко, но попыталась вложить в голос уверенность. — А мне кажется, вы ищите свою смерть. Ричард резко отвернулся, выдыхая скопившееся напряжение, наблюдая, как медленно догорал закат. Он постучал по стенке дилижанса, давая понять, что им была нужна остановка. Ведьма следила за его действиями, думая о том, что сейчас он просто выкинет её на улицу, оставляя одну. Но вместо этого Ричард вышел сам и подал ей руку. Перчатка заскрипела, когда он аккуратно сжал её ладонь, быстро уводя за собой. Они стояли посреди пологого моста, видя, как тёмные воды медленно съедали солнце. Эстер не заметила, как он оказался за её спиной, обхватив хрустальные плечи. Она вздрогнула и чуть обернулась. — Смотрите. Жесткий тон задевал, но даже так был мягче приказного голоса святого отца. Ведьма посмотрела на гладь воды, куда указал инквизитор. — Что вы видите, мисс Кроу? — Что? — Смотрите, — Ричард сильнее сжал её плечи, — Что вы там видите? — Воду… — А я вижу темноволосую девушку младше вас возрастом, которая уже два года лежит на дне этого канала, обмотанная цепью. Эстер резко повернулась на инквизитора, который всё так же мрачно смотрел на мирную гладь воды. Она стояла вплотную к нему, чувствуя запах свежей одежды и мыла. — Это сделали вы? Ричард перевел на неё взгляд, ощущая, что она держалась за его рукав, опасаясь упасть в эти страшные воды. Он молча покачал головой, наблюдая медленно расцветающий страх. — Разве ты не наслышана о его жестокости и радикальности? Его голос был тихим, из него сочилось переживание, которое инквизитор пытался скрыть, но взгляд выдавал. Эстер тяжело сглотнула, вновь поворачиваясь к воде, чувствуя тепло за спиной. Она едва заметно кивнула. — Ей он тоже оказывал… Предпочтение. Голос Ричарда прозвучал холодным ветром прямо над ухом, вызывая дрожь страха из-за сказанного. Очередные слова инквизитора с тенью его мрачного имени вцепились в и без того выпотрошенную душу, вселяя в неё неприятные чувства, — до липких мурашек, до ночных кошмаров. — Меня может не быть рядом. Его близость заставляла дрожать, а теперь совсем путала. Поднимала в памяти каждый из мучивших её снов. Особенно тот, что она видела этой ночью. Вынуждая вспоминать собственную мольбу, чтобы он оставил её. — Возможно этого я и хочу? Чтобы вы оставили меня. Мысли сами вырвались, облачаясь в слова. Ричард окаменел, угрюмой тенью замерев за её спиной. Ладони скользнули вниз с приоткрытых хрустальных плеч и безнадежно упали вниз, отнимая тепло и покровительство. Ветер поглотил последний луч света, когда солнце утонуло в канале, и такой же мрак опутал его душу. Как оставаться с ней рядом, как оберегать её от ошибки и от опасности, когда она желает, чтобы он исчез из её жизни? — Тогда я более не посмею вам мешать, но продолжу надеяться на ваше благоразумие. — Ричард, я… — Эстер резко обернулась, осознавая свои слова и наблюдая, как потух и опустел его взгляд, — Я не это имела ввиду… — Не оправдывайтесь, леди Кроу, — инквизитор сделал короткий шаг назад, указывая ей в сторону дилижанса, — Нам пора.