Пятый угол

— Может, останешься хотя бы до вечера? Ничего же не случится! — слышит Каэдэхара женский голос, но не спешит открывать глаза, потому что тот кажется знакомым и успокаивающим. Лежит на боку под одеялом, постель пахнет скошенными травами и свежестью, при этом мелкая пыль, витающая вокруг, щекочет нос. Голова раскалывается так, словно по ней с некоторой периодичностью долбят кувалдой, пульсирует кровь в висках, а в темноте под веками мир всё ещё кружится. — Я не могу, — этот голос Каэдэхара теперь узнает из тысячи: надменный, тяжелый, но при этом всё ещё с нотками детской игривости, в которую сложно поверить после той стычки в подворотне. — Ты знаешь, мне нужно вернуться как можно раньше, чтобы её не злить, ещё отчёт о потасовке в южных кварталах нужно сдать, — тяжёлый вздох, — просрал уже два дедлайна, — это точно Сиканоин Хэйдзо. — Ты можешь написать отчёт здесь, я приготовлю тебе вкусный чай, — парирует девушка, чьи очарование и беспокойство читаются в тоне. Каэдэхара открывает глаза и ищет, где верх, а где низ. Потолок и пол кажутся ему одинаковыми, но он всё же отличает их, потому что видит тени за приоткрытой межкомнатной дверью. — Хотелось бы уйти раньше, чем этот ниндзяго проснётся, — слышит голос Хэйдзо и громко вдыхает через нос. Адреналин в венах подскакивает мгновенно: Каэдэхара не может упустить Сиканоина только потому, что голова болит. Сваливается с кровати, выпутывается из объятий тёплого одеяла, но слишком тихо для того, кому ком в горле дыхание перекрывает. Глазами цепляется за вязаные полотна с цветами на стенах, за бесформенные горшки с плющом и другими разнообразными зелёными растениями. Морщится от неприятного вкуса во рту, держится за голову, дышит скорее рвано, чем ровно, но сохраняет спокойствие и встаёт на ноги, держа руки напряженными, а пальцы растопыренными, чтобы ловить самого себя, если падать начнёт. Дышит. Натыкается взглядом на садовые ножницы в банке с карандашами, обклеенной стикерами, тянется к ним, как ребёнок к соске или бутылочке с молоком, забирает осторожно, проходится большим пальцем по лезвию, проверяя остроту и перехватывает пальцами как нож. Собирается с мыслями, проверяет готовность тела к атаке, слегка разминаясь — гнёт голову в разные стороны, пружинит на носочках, тянет плечи слабыми ладонями — в глазах вот-вот потемнеет, поэтому он, не слушая продолжение диалога за дверью, врывается в комнату, залитую светом. — Ну вот, блять! Горо! — первым на вторжение реагирует именно Сиканоин, меняется в лице и в положении тела: выставляет руки перед собой, готовясь защищаться — всё эти действия на уровне инстинктов — закрывает спиной девушку, которую Каэдэхара определенно знает — смотрит словно сквозь Хэйдзо несколько секунд, а затем концентрируется только на нём. — Горо, фас! — не унимается Сиканоин. — Где Горо, черт возьми? — всего на секунду оборачивается. — Почему он не нападает по команде? Каэдэхара делает шаг навстречу, слегка склоняется, чтобы рывок получился мощнее, и направляет на Сиканоина ножницы, не замечая, что руки дрожат — вся ситуация кажется ему логичной, правильной, определенно выгодной для него, но если бы голова так сильно не болела, подобный абсурд точно бы не случился. Каэдэхара теряет равновесие раньше, чем добирается до Хэйдзо. Тот в свою очередь делает шаг в сторону, всё ещё закрывая девушку спиной, и перехватывает руку с ножницами, выбивает их из бледного запястья с вздувшимися от напряжения венами. Затем перекручивает Каэдэхаре руку и с лёгкостью укладывает на живот, заламывая запястье к лопаткам. Упирается коленом в позвоночник и выкручивает назад вторую руку, скрепляя ладони вместе друг на друге. Разбитая синяком щека, прижатая к деревянному полу, горит, а голова снова не просто пульсирует, чёлка окрашивается алым, по лбу стекает вниз что-то горячее и липкое. — О Господи, боже ты мой, Хэйдзо, ну что ты делаешь?! — восклицает девушка, огибая их и отпинывая ножницы в другую часть комнаты. — Псина твоя где? — не теряет нить допроса Сиканоин, склоняясь ближе к голове Каэдэхары, чтобы понять, разошлись ли швы под повязкой и в сознании вообще тот. — Какая псина, о чём ты? — наконец вливается в разговор девушка, садясь на колени перед пострадавшим и вытирая кровь с его лба. — Госпожа Кокоми…? — одними губами удивляется Каэдэхара, давясь собственными лёгкими. Дышать и так было не просто, а сейчас почти невозможно. Внутри всё сжимается до онемения, словно даже кровь в венах больше не течёт, а лишь прилипает к стенкам. — О Горо я говорю! Где этот пёс, о котором ты столько раз рассказывала, где это свирепое чудовище? — Сиканоин же теряет хладнокровие от человеческой тупости, стискивает зубы и агрессивно давит на позвоночник Каэдэхары, отчего тот кашляет уже в голос, но не двигается. Пальцы на руках больше не чувствует, зато прекрасно ощущает, насколько же горячи шершавые ладони Хэйдзо. — Горо это мой телохранитель, — возникает Кокоми, и мечется от беспомощности до обиженности, ведь не в состоянии повлиять на ситуацию, но реагировать приходится. — Он рассаду внизу поливает! — О…. ну, я был не так далёк от истины… — соображает Сиканоин. В таком случае возникает только больше вопросов, потому что того парнишу в сто шестьдесят сантиметров ростом (в лучшем случае) он видел часто, и единственное, чем тот может обезоружить, — лучезарная улыбка и милые пухлые щёчки. — Отпусти его! — то ли просит, то ли приказывает Кокоми. — Чего? — восклицает Хэйдзо громче обычного. — Чтобы он мне кишки наружу вытащил? Я, чё, похож на самурая? — Ты похож на идиота, — ворчит Кокоми и толкает Хэйдзо в плечо даже недостаточно сильно, чтобы тот хотя бы хватку ослабил. Сиканоина шатает больше от дискомфорта, и он прижимает чужое тело к полу только сильнее. Каэдэхара даже голову не поднимает и вообще не предпринимает никаких попыток к бегству, ведь всё, на что хватает сил, это держать сознание хотя бы в глазах, пока конечности немеют, а грудь разрывается от удушья. — Это Кадзуха, я его знаю… — умоляет Кокоми, продолжая пихать Сиканоина в плечо, у неё даже получается повалить его, но чужие руки тот всё ещё сжимает до красноты, до вереницы синяков. — Я так счастлив, я так рад! — сопротивляется Хэйдзо, но уже не так активно, потому что Каэдэхара особо не рыпается. — Если этот Кадзуха ещё хоть выпад в мою сторону сделает, я его в койку минимум на три дня уложу. Будет у тебя тут на бабочек фантазировать и их крылышками низвергаться в ближайшие стеклотары! Кадзуха перестаёт дышать вовсе и Сиканоин-таки отпускает его, но тут же подпрыгивает на ноги и отходит подальше от греха — не в его компетенции рядом с убийцами околачиваться, даже если те встать самостоятельно не способны. Садовые ножницы забирает с собой — душу успокаивает, нервы восстанавливает, метафорически. — Госпожа Кокоми, — к Кадзухе возвращается дар шёпота, но вот слабость в мышцах не даёт подняться. — Как ты себя чувствуешь? — беспокойство на максимум. Она выглядит как ангел, спустившийся с небес, когда солнце за её спиной вот так обрамляет силуэт. На ней светло-голубое платье с пышными рукавами, а волосы заплетены в шикарные косы, чёлка лишь слегка прикрывает светлые брови, в глазах плещется море, полное золотых рыбок. — Что вы тут делаете? — хотя он и не знает, где это «тут». — Я пошёл отсюда! — напоминает о себе Сиканоин. Его шаги тяжёлые, а лицо надменно злое. Он стискивает зубы, бурчит маты себе под нос, ругаясь, что не ушёл раньше, а помогал Кокоми ухаживать за болезным. Сначала прыгает по лестнице, с одной ступеньки на другую, а затем скатывается по перилам, спрыгивает на ковёр и чудом не приземляется на пятую точку. Минует небольшой коридор, попутно надевая разрисованную чужой кровью толстовку, которую не позволил постирать (сам позаботится об этом, у себя дома), и выходит в центр цветочного магазина семьи Сангономия, где ароматов столько, что аллергиков можно пачками на кладбище вывозить. В его сети разумных (и не очень) вопросов попадает тот самый Горо, которому определённо не доплачивают за такие нервотрёпки. Каэдэхара подскакивает с пола, переворачивается и садится на корточки, но тут же падает обратно и облокачивается на Кокоми, которая старается удержать его в первую очередь от необдуманных поступков. — Мне нужно убить его! — возникает Кадзуха слабым голосом. — Сейчас явно не время, успокойся, сначала нужно прийти в себя, — Каэдэхара наконец сдаётся. — В таком состоянии ты даже догнать его не сможешь, — и это верно. — Давай ты ещё полежишь, покушаешь, мы поправим твою повязку на голове и позвоним твоим… — она не знает, какое слово лучше подобрать, — друзьям… чтобы они не волновались, хорошо? Кадзуха лишь кивает, легко так, словно только моргнул. Прикрывает глаза, теряясь в пространстве, и чувствует солнечный свет на веках, гуляют звёздочки внутри его сознания. Всё вокруг кружится в неком танце, который ему недоступен, непонятен, в котором он никогда не участвовал. — Мог убить меня, — шепчет Каэдэхара, продолжая машинально держаться за руку Кокоми, которой та его обнимает. — Почему не стал? — Кто знает, — вслушивается она в беседу Горо и Хэйдзо этажом ниже. Сиканоин донимает её телохранителя россказнями о том, что всё время считал его псиной, рекомендовал купить намордник, а лучше усыпить от греха подальше, а затем переключается на неприятные вопросы. — У этого парня в голове творится чертовщина, о которой даже догадываться сложно, — она садится поудобнее, выпрямляет ноги по обе стороны от чужого тела, чтобы не упираться Кадзухе в спину коленями, и устраивает его голову у себя на бедре. Тот отпускает её руки, держит их на груди, словно покойник, и смотрит перед собой, высчитывая вдохи и выдохи. Кокоми легко так и аккуратно развязывает повязку у Каэдэхары на голове, чтобы понять насколько сильно разошлись швы, которые наложила ещё в машине, пока они ехали до цветочного магазина. — Все хотят его убить, а он так просто оставляет меня в живых, — шепчет Кадзуха, хотя сознание уже постепенно теряет связь с реальностью. — Почему все хотят его убить? — Я не знаю ответа на этот вопрос, — Кокоми снимает бинты полностью и сглатывает, рассматривая травму между слипшимися прядями волос, которые она так и не решилась отстричь ночью. Поддерживает разговор из вежливости, чтобы держать Кадзуху в сознании, хотя сама думает о других вещах, об их серьёзности. Следит, чтобы не закрывал глаза раньше времени, подозревает, что звонок в похоронное бюро ВанШэн будет не из приятных, а причина такого бардака даже не моргает, пялится в стену, украшенную фотографиями семьи Сангономия, и вслушивается в шипение увлажнителя воздуха. — Что он такого сделал? — не унимается, словно ответ на этот вопрос откроет ему тайну смысла жизни. — Родился, — пожимает плечами Кокоми, уверенная в том, что Кадзуха чутка бредит в своём нестабильном состоянии. — Быть не может… он сказал тоже самое, — не верит. По лестнице тем временем поднимается обеспокоенный Горо — он сделал бы это раньше, но сложно уйти от Сиканоина просто так, особенно, когда тот слишком уж тобой заинтересован. В его сознании надолго закрепится картинка тех пытливых глаз, зелёных, как затягивающее болото в самом цвету. Не покидает чувство навязанной опасности, и волоски на руках стоят дыбом от пронзающей и истощающей мысли, что Хэйдзо не просто так задавал все эти вопросы о компетентности в стрельбе, рукопашном бою и свирепости в ситуации повышенной тревожности. — Всё, что я знаю, — Кокоми говорит, а сама жестами просит Горо, появившегося в дверях, помочь ей с переносом бренного тела, бледного такого, — его мать была проституткой, а он нежеланным ребёнком. Кадзуха в ответ на такую информацию отрывается от безнадёги и смотрит вверх на подбородок Кокоми, но морщится от боли, пронизывающей насквозь каждый сантиметр его тела, ноет, напрягается, хотя следует расслабиться и дышать — но не получается. Кокоми мнёт губы друг о друга, сожалеюще просит прощения глазами, но при этом мысленно хоронит своё платье, испачканное в крови. — Куда отправила его мать? — уточняет Кадзуха, связывая диалоги друг с другом, думает об этом так вкрадчиво, словно ситуация не ориентирует на другие беспокойства. Закатывает и закрывает глаза, утопая в мерцающих песчинках, которыми наполняет комнату его уставшее сознание. Кокоми тут же реагирует и массирует впалые щёки, тормоша Каэдэхару — тот всё ещё отвечает положительно, стискивает зубы и сжимает кулаки. Горо аккуратно подбирает его с пола как облезлого котёнка, подхватывает на руки, хотя не похож на того, кто способен поднимать что-то тяжелее крафтового пакета из продуктового. — Птичка на хвосте … что этот буйно-помешанный… — сознание теряет слова. — На самом деле … поддержки в … Буэр, — Горо укладывает Кадзуху обратно на постель, пахнущую травами. — Зачем ты это говоришь ему? — шепчет Кокоми. — Потому что он спрашивает, — так же тихо отвечает ей телохранитель. Горо шумно выдыхает, надувая щёки — это врезается в память. Затем тот оборачивается к Кокоми, которая недовольно держит руки на груди и шевелит губами, но Кадзуха её не слышит. В ушах звенят колокола над церковью святого Барбатоса, а перед глазами медленно, но верно разливается темнота, затягивает обратно в сон, где нет ничего, кроме ускользающей фигуры Сиканоина.