Пятый угол

— Сиканоин! Как неожиданно и приятно, — с явным скептицизмом встречает его охранник дома психологической помощи и моральной поддержки имени Буэр. Само здание оклеено брошюрками уже подпольных якобы больниц, помогающих избавиться от зависимостей, а ещё номерами шлюх и барыг. Железные ворота скрипят, каменная лестница покрыта коркой льда, фасад удручает. Внутренние стены отличаются особой энергетикой — безжизненной и болезненной. Хэйдзо игнорирует старика, обделенного радушием, и проходит сразу вглубь коридора, где лампочки горят через раз. Снимает с плеч куртку с заплатками и значками из популярных ТВ-шоу, после вешает её себе на запястье. Легко прячет деревянные чётки в карман, чтоб никому глаза не мозолили, и застёгивает тот аж на молнию. Дому имени Буэр не хватает бюджета или хотя бы адекватного дизайнера, потому что всё, на что способны работники, — вроде как воодушевляющие постеры с надписями из рубрики: «У тебя всё получится, главное верить в свои силы». Ещё по периметру есть полумёртвые растения, нуждающиеся в солнечном свете и регулярном поливе, но их притащила уборщица, откинувшаяся в местной подсобке, так что не считается. Сиканоин минует несколько лестничных пролётов, забирается сразу на последний этаж, где пахнет хлоркой, и линолеум вздулся, а стены настолько неприятно жёлтые, что лучше уж смотреть на постеры. Окна не мыли снаружи больше года, а пыль поросла толстым слоем на тумбочках и шкафах с поддерживающей литературой, созданной для того, чтобы её читали люди, которым пока не особо нужна помощь, но они хотят побыть в шкуре несчастного человека. — Давайте поприветствуем нашего нового участника! — аплодисментов не следует. — Дорогой, встань, пожалуйста, — знакомый голос заставляет Хэйдзо усомнится в том, что стоит сегодня заходить в комнату, на двери которой написано: «класс поддержки тех, кто подвергся сексуальному домогательству», но он перебарывает себя и своё отвращение, ведь не зря же столько по морозу пёрся. — Простить за опоздание, — вторгается прежде, чем новенький успевает представиться. Окидывает взглядом присутствующих — всего пятеро — остальные видимо заболели, а, может, отказались ходить, прикрылись неотложными делами или просто не взяли трубку, ведь мало кто любит доктора Фарузан, отличающуюся особо бестактным подходом. — Сиканоин, проходи-проходи, мы только начали, ты ничего не пропустил! — на ней серое облегающее платье, зелёные колготки. Волосы убраны в тяжелую причёску, а очки, суженные к концам, словно маска, заляпаны каплями кофе, который она, скорее всего, вылила на себя, либо на кого-то, кто просто мимо проходил. — Присаживайся скорее, нам нужно познакомиться с… — она жестом просит новенького продолжать. — Ещё раз всем добрый день, меня зовут Сяо, — парень не выглядит приветливым, но и жизнью обиженным его тоже назвать нельзя. Хэйдзо медлит с несколько секунд, затем облизывает губы и скептически хмыкает. Доходит до ближайшего стула из линейки садовой мебели, падает в него, оглушая комнату неприятным скрипом, и закидывает ногу на колено другой, складывает руки на груди. — Я рад, что наконец смог присоединиться к этой группе, потому что не так просто… — Сяо выдерживает паузу, а Сиканоин закатывает глаза, — не так просто рассказывать подобные вещи, делиться ими, тем более с незнакомцами, — делает акцент на последнем слове и бросает неоднозначный взгляд на Хэйдзо. Тот усмехается, не сдерживает улыбки, кашляет в кулак, оценивая заодно соседа с хмурыми глазами — нелепый кардиган в сочетании с серым цветом волос старит ещё молодого парня — если б зрение подводило, Сиканоин бы ненароком решил, что в группу записалась бабуля, которую деменция откатила лет так на тридцать назад. — Что ж, Сяо, мы все можем тебя понять и готовы поддержать, — режет правду-матку Фарузан дежурными фразами, попутно отмечая в журнале отсутствующих. Ей даже не кажется странным, что на предыдущей встрече были все двенадцать участников. — Если у тебя есть силы, можешь поделиться своей историей, если же нет, мы готовы дать тебе время, чтобы собраться с мыслями, — она отвлекается, ещё раз оглядывает присутствующих, — столько, сколько потребуется. Сяо кивает, показательно шмыгает носом и устремляет в сторону Сиканоина весь свой пассивный негатив, наработанный годами воздержания от эмоций. Тот, в свою очередь, уже сверлит новичка взглядом, возможно, с полминуты, если не больше. — Кто готов начать? — Фарузан захлопывает папку с документами, откладывает её на пол, рядом со своим стулом, у которого спинка протёрта чужими спинами. Пока все вокруг прикидываются мёртвыми, психологиня поправляет очки, распускает волосы лишь одним движением, хотя причёска смотрелась так, словно её часами ваяли, и завязывает низкий хвост, заправляя выбившиеся пряди за уши. Из кармана белого халата, что висит позади неё на спинке, достаёт заколку в форме икса — убирает чёлку назад, шумно выдыхает. — Коллеи? — начинает Фарузан. Девчушка с зелёными волосами, одетая в самый мешковатый свитер на свете, отрицательно качает головой. — Может, ты, Сэм? — парень, которого Хэйдзо видит впервые, открывает глаза, словно и не посапывал только что. — Как насчёт вас, Сиканоин? — и только его она называет по фамилии. — А почему сразу я? — вздёргивает брови Хэйдзо, меняет ноги местами, чешет рёбра сквозь толстовку и хмурится. — Ещё этот есть, ага? — показывает головой на соседа, — Как тебя? — Господин Махаматра здесь, чтобы проследить за течением сеанса и выявить недостатки нашей с вами работы, — так вот почему Сиканоину хмурый любитель кардиганов кажется знакомым. Они уже встречались на других группах — у алкоголиков, наркозависимых и у тех, кто не может справиться с расставанием. — То есть, чтобы наконец уволить вас? — не скупится на наглость Хэйдзо и пропускает мимо ушей не слишком оригинальный ответ Фарузан. Его вниманием владеет другой учатник тухлой тусовки — этот Сяо… Сиканоин и его видит не первый раз. С дед инсайдом удалось пересечься почти в каждой из групп — это раздражает. У него уши проколоты точно в тех местах, что и у Хэйдзо, глаза подведены обильно и грязно, чтобы отвести внимание от синяков под ними, а ещё в подобной тишине можно услышать, как он гоняет во рту штангу, протыкающую его мерзкий язык. Шарлатан, бессовестный — просто шарахается по кабинетам и слушает истории других людей, притворяясь, что понимает их. Сиканоин склоняет голову в сторону, затем упирается ладонями в подлокотники этого неудобного стула, что скрипит под ним при любой смене положения, а после встаёт рывком, словно первые ноты гимна заиграли, прячет руки за спину и перекатывается с пятки на носок. — Ну оке-е-е-ей… — тянет, засматриваясь на паутину в правом углу под потолком. — Меня зовут Сиканоин Хэйдзо, и я не раз подвергался сексуальному насилию, — по тону говорит не иначе, чем душный препод шараги, начинающий скучную лекцию, от которой всё равно не будет толку. Оттягивает вниз края толстовки, что облегает мышцы груди и спины — она явно ему мала — штаны же висят на коленях, а кеды выглядят так, словно в них марафон пробежали. — Не раз? — совершенно бестактно уточняет Фарузан, но её никто не заставляет осечься. Господин Махаматра не моргая наблюдает за выступающим, ничего не фиксирует, хотя ручку держит на готове. — Не раз, — подтверждает Сиканоин, разглядывая Коллеи, которая всё принимает слишком близко к сердцу — глаза уже на мокром месте, а рука почему-то тянется в задний карман огромных джинс, не спадающих с неё только из-за ремня. — Вы никогда не говорили об этом, — осаждает Фарузан фактами, хотя её «никогда» довольно сомнительно. Хэйдзо снова закатывает глаза, жалеет, что зашёл сегодня в этот класс, ведь было бы проще сидеть тут с Нахидой, которая и сама любит поболтать, причём про фильмцы интересные или эксперименты над лжецами, гуманные эксперименты... Она, может, и юна для профессионала, но при этом не встревает поперёк горла, не перебивает, не задаёт неудобные вопросы, от которых волосы дыбом на загривке. — Я пользовался временем, которое мне дали, — парирует Сиканоин. — Сами сказали: столько, сколько потребуется, — даже слегка огрызается, пока кусает щёки изнутри. — Махаматра, зафиксировал? — обращается шёпотом к соседу, у которого на губах мелькает смешок. — Эта полоумная сама себе противоречит. — Продолжайте, если готовы поделиться! — повышает голос Фарузан, хмыкает и устраивается поудобнее. Все взгляды теперь обращены только на Хэйдзо, как на стендап-комика в каком-нибудь подпольном баре, где все курят кальяны, жуют слишком солёный арахис и запивают его самым дешёвым пивом на свете — нефильтрованным. — Э-э-э-э, — тот косит под стеснительного, ищет во что бы уткнуться взглядом, дабы не терять концентрации, и останавливается глазами на тёмно-зелёных шнурках Сяо — они в полосочку, вперемешку с чёрным — больше похожи на змей. — Э-э-э-эм… — в голове вдруг так тихо и непривычно темно. Сиканоин слышит, как стучит сердце в висках, чувствует капли пота, стекающие от подмышек вниз по лесенке рёбер, покачивается на носках — чтобы такого придумать, чтоб убедительно звучало… — Так это, меня отец насиловал, — начинает он и слышит, как Махаматра рядом снисходительно фыркает. — А потом его дружки. Он продавал меня им по косарю за раз, — все вокруг расслабляются и отвлекаются, кто на пыль, кто друг на друга, кто на названия книжек, живущих в разукрашенном под радугу стеллаже за спиной у Фарузан. Сиканоин медлит: сложно почему-то сочинять на ходу подобное, хотя обычно он выкручивается из самых неловких и даже опасных ситуаций. Смотрит на Коллеи — та тайком переписывается с кем-то, даже слегка улыбается — человек хороший, смайлики шлёт. — А потом меня мать сдала в публичный дом, там меня тоже насиловали, — всё это звучит неубедительно, неправильно, неправдоподобно и до мерзкого банально. В бульварных романах, где главный герой теряет родителей, весь такой закрытый, таинственный и отстраненный, сюжет и то поинтереснее будет. — Да ну вас нахер, — Хэйдзо садится обратно на свой скрипучий стул, чешет руки под толстовкой и прирастает к спинке лопатками. — Что ж… — Фарузан только-только заканчивает писать сообщение, — спасибо вам, Сиканоин, есть ещё желающие? — но ответа не следует. Сяо сверлит взглядом Хэйдзо и мнёт губы, чтобы спрятать довольную ухмылку. Они сидят напротив и отражаются в глазах друг друга — оба ходят на подобные встречи не ради самопомощи и даже не ради поддержки нуждающихся — оба лишь потакают низменному желанию убедиться, что другие люди живут паршивее, чем они только могут себе представить, самоутверждаются за счёт чужих слёз, наслаждаются не своими страданиями — это единогласная правда, которой они поделились друг с другом, когда курили за соседними от дома имени Буэр гаражами после встречи тех, кто болен раком лёгких. — Тогда мы можем помолчать, это поможет нам немного расслабиться.

——— xxx ———

Сиканоин выходит на улицу, игнорируя рядовое прощание охранника. Только в лапах морозного вечера натягивает сверху на толстовку ту куртку с заплатками и значками, обнаруживает дыры подмышками. Мешкает, озирается, срывает со стены болтающийся на соплях номерок какой-то шлюшки и прикидывает, чей голос может услышать на том конце провода. Закуривает прямо на крыльце, поджигает рыжим пламенем бумажку и та сгорает прежде, чем долетает до ледяной каменной лестницы. Хэйдзо ещё раз осматривается — вокруг так тихо и безлюдно, что только перекати-поле не хватает. Уже темно, но фонари всё ещё в отключке, а машины проезжают мимо на такой скорости, что даже супервнимательный пассажир не сможет разглядеть табличку с гравировкой возле входа, которую Сиканоин зачем-то перечитывает каждый раз, как на неё натыкается. — Теперь ты у нас ещё и изнасилованный, — в спину прилетает то ли оскорбление, то ли соболезнование. У Сяо настолько безэмоциональный голос, что придать хоть какое-то значение словам кажется невозможным, но Хэйдзо не из трусливых. — Вот те на! Так ты тоже? — восторгается он и поворачивается лицом к любителю тёмно-зелёного цвета. Они тут же забирают друг у друга изо рта уже тлеющие сигареты и как по команде прячут их за спинами. — Какая это за сегодня? — говорят в унисон и разрываются скованным смехом, к которому привыкли в силу разных обстоятельств. К слову, вместе были на той встрече зависимых, где врач запретил курить больше пяти в день. — У меня третья, — отвечает Сяо, проверяя, пробиты ли кнопки на сигарете Сиканоина. — У меня четвёртая. Оба без задней мысли докуривают не свой косяк и наслаждаются непривычным вкусом чужой маленькой радости. Покидают территорию Буэр и пускаются в увлекательное путешествие вдоль дороги по тротуару. Со стороны сойдут за близнецов — на голове капюшоны, руки в карманах, спина сгорблена, взгляд опущен, чтобы отмечать гололёд на потрескавшемся асфальте. — Давно ты бросил наркозависимых? — разговор начинает Сяо, хотя получается у него это без особо энтузиазма — беспроводные наушники разрядились ещё в маршрутке, пока он ехал на встречу. — Неделю назад, когда они начали бросаться названиями химических веществ, о которых я ни разу не слышал, а трава для них не наркотик, а так, то же, что и сигареты, только повеселее, — отвечает Хэйдзо с кислой миной и отпинывает сосульку под проезжающий мимо уазик. — Если так подумать, любая наркота это как сигареты, только повеселее, — Сяо засматривается на вывеску алкомаркета, но всё же проходит мимо. — Вот поэтому я и перешёл на изнасилованных, — они встречаются взглядами, сдерживая рвущиеся наружу приступы истерических смешков. Один прикусывает нижнюю губу, второй запрыгивает на поребрик, расставляет руки в стороны и шагает по наледи, как ребёнок, держит равновесие, как истинный канатоходец, и приземляется на задницу, отбивая копчик, как натуральный лошара. Сяо ржёт в себя, зажимает сигарету между зубами и протягивает потерпевшему руку. У него куртка тоже тёмно-зелёная, как и волосы, пальцы избиты чёрными рунами, а на шее висят декоративные черепа летучей мыши и вороны. — Я хочу на сексоголиков переключиться, — мямлит, чтобы окурок не выпал, пока поднимает Хэйдзо на ноги. С несвойственной ему заботой отряхивает чужой зад и ноги от прилипшего снега. Сиканоин трёт ушиб и матерится себе под нос. — Думаю, там повеселее будет, — вытаскивает сигарету изо рта и протягивает её Хэйдзо — он то свою потерял в сугробе, в который грохнулся. — Ага, — благодарит Сиканоин. — Посмотрим, может я тоже туда загляну, — они стоят на обочине как проститутки и пялятся на мускулистые торсы древнегреческих мужиков, которых ваяли по образу и подобию идеальных богов. — Подцеплю кого, — хихикает. — Где ж ещё искать себе потрахушки, как не среди тех, кто хочет от них отказаться, да ты гений, — Сяо затягивается фильтром вместо табака и тушит окурок о подошву, для равновесия держится за плечо Хэйдзо, ведь не хочет повторять его ошибок. — А то, — лыбится Сиканоин, перекручивает чужую руку и укладывает дед инсайда лицом в снег, хорошенько прижимает, а после за капюшон поднимает, слегка придушивая, чтобы посмотреть на отпечаток. — Гляди, какой ты секс! — ржёт и ожидаемо получает кулаком по щеке, приземляется на колени, затем мешком падает рядом с Сяо и пихает его в бочину, пока тот отплёвывается. — Гандон… Они толкаются, пинаются и запихивают друг другу снег за шиворот, выдыхаются и замирают, тяжело дыша. Держатся за руки, пялятся в тёмное небо, на котором звёзд меньше, чем неработающих фонарей в округе, и сглатывают неприятные на вкус слюни, потому что подобное скорее приводит к тошноте, чем к моральному удовлетворению. Но Сяо нравится кусаться, а Хэйдзо по душе царапаться. — Ещё сигарету? — предлагают снова в один голос. — Го, — продолжают читать мысли друг друга и подбирают себя с дороги. Почти на четвереньках заползают в ближайшую подворотню, потому что безбожно скользят в своих летних кедах. Садятся к стене так, что их не видно за сугробами, над которыми корпеет снегоуборочная машина, и закуривают одну на двоих. — Как работа? — Сяо помогает Хэйдзо поджечь табак, смотрит, как тот вдыхает никотин в лёгкие, ловит губами дым и забирает сигарету из чужих покрасневших рук. — Паршиво, — делится Сиканоин, кутается в капюшон, под которым тает снег, и растирает дрожащие от мороза пальцы. — А твоя? — Так же. Их общение сводится к минимуму, взгляды блуждают по темноте улицы, по высоким заборам с витиеватыми узорами, что стерегут выходы из арок между домами на той стороне дороги. Они пытливо изучают окна квартир, где горит свет, жёлтый, белый или фиолетовый, отслеживают тени жильцов и одновременно тыкают пальцами в кошку, выбравшуюся на обледенелый карниз. — ВанШэн всё ещё хочет тебя грохнуть? — спрашивает вдруг Сяо, протяжно выдыхая дым, и поворачивается лицом к Сиканоину, у которого в глазах стынет сожаление. — Ты мне скажи, — слишком тихо и безмерно грустно отвечает тот, закусывает губу и убирает чёлку с чужого лба. — Ты же на них работаешь. Тишина поглощает их вакуумом, не слышно машин, разговоров мамочек с колясками, проходящих мимо той подворотни, и даже жалобное мяуканье кошки, застрявшей на карнизе, не нарушает напряжение между ними. Сяо сглатывает, смотрит в зелёные глаза напротив не отрываясь и не может найти подходящих слов, сжимает пальцы в кулаки, мнёт губы, отводит взгляд. — Думал, я настолько тупой? — добивает Хэйдзо и оставляет горящий след от щелбана на лбу Сяо. Оставляет его одного в той подворотне, идёт, куда глаза глядят, перебирая пальцами бусины деревянных чёток.