Трофей

      До наступления рассвета оставалось ещё несколько часов. Тревожная пронзительная тишина окутала ледяные стены бледно-голубым полотном. Через дымчатые облака струился мягкий лунный свет, врываясь в комнату. Смерть не помнил ночи длиннее.       Мужчина бесчисленное количество раз суетливо перечитывал текст, обводя взглядом каждое слово. Вновь останавливался и заводил безмолвную беседу с самим собой. Разговор с подсознанием не складывался, неловко обрывался, а некоторые вопросы так и оставались без ответа. Смерть просил себя замолчать и прекратить пытку, но навязчивый внутренний голос упрямо говорил, не желая останавливаться.       К утру всадник был измотан и растерян. Прежде незнакомые чувства изводили, контролировать их становилось всё сложнее. О том, чтобы показаться перед Мальбонте прямо сейчас в таком состоянии не шло и речи. Чтобы отвлечься и вернуть внешнюю привычную невозмутимость, Смерть решил первым делом пообщаться с братом.       Искать Войну обычно не приходилось, всадник приходил сам. Если Голод частенько пропадал, уходил от прямых столкновений и не общался со Смертью чаще, чем было необходимо, то Война не игнорировал своих “обязательств перед семьёй” столь явно. Мужчина не имел привычки прятаться, не спорил по любому поводу, в высказываниях был осторожнее, никогда не оправдывался. В нужный момент умел подстраиваться и проявлять гибкость. Война исправно служил оруженосцем старшего брата всё это время, но не высказывал одобрения, редко делился своими мыслями, сохраняя видимость нейтралитета. Рядом с ним окружающие впадали во власть слепой агрессии, испытывали прилив небывалой ярости, но любое противостояние никогда не ограничивается состязанием исключительно в физической силе.       Война не мог похвастаться такой же прямотой и амбициозностью, какой обладал Смерть, таким же пленительным очарованием, как Голод, но в отличие от братьев обладал исключительной проницательностью. И хоть мужчина открыто не стремился к соперничеству со старшим братом, Смерть допускал мысль, что однажды всадник может составить ему серьёзную конкуренцию.       Как и рассчитывал Смерть, Война явился добровольно, без стука распахнув чужие двери.       — Ты уже говорил с ним?       Смерть не считал нужным отвечать на такие вопросы и не спешил подтверждать или опровергать наличие каких-либо особых договоренностей с Мальбонте.       — Затягивать не будем, сегодня нужно завершить начатое. Счет идёт на часы. Скоро отряд ангелов с севера явится домой. За свою преданность они попросят оплаты. Ждут почестей, рассчитывают, что их встретят, как героев…       Война бросил взгляд на письменный стол, замечая исчирканный пергамент, но тактично промолчал, понимая, что Смерть точно не признается, что всю ночь просидел над речью для парня. Всё было понятно и без лишних уточнений, а потому мужчина лишь наметил легкую, издевательскую улыбку.       — Я видел его сегодня. Горделивый и надменный, но музыку любит. Стоял в дверях, только слушал, входить и прерывать нас не стал. Веришь в его преданность? Зря.       Смерть не стал демонстрировать брату своих сомнений, но взгляд его заметно потемнел, в нём появилось нечто зловещее, предупреждающее.       — Тебе пора.       Говорить дальше Смерть не хотел, мысли спутались, все вопросы, которые еще недавно так отчаянно хотелось задать Войне, одномоментно показались незначительными и бессмысленными.       Всадник не стал задерживаться, шагнул вперед, чтобы уйти, но неожиданно развернулся и, прежде чем покинуть покои Смерти, добавил:       — Я своего мнения не изменил и всё ещё считаю, что ты прикрываешь политикой личные интересы, но теперь я понимаю твои мотивы. Понимаешь ли ты их сам?       Дожидаться ответа Война не стал, оставил брата, осознавая, что разлука с ним не продлится долго.        Как в тумане, Смерть смотрел на быстро удаляющийся силуэт Войны, ведь тот даже не потрудился закрыть за собой дверь.       Чтобы не тратить драгоценные минуты впустую, мужчина практически сразу вышел из покоев и направился к Мальбонте, прихватив с собой свернутый в трубку пергамент.       Смерть не знал наверняка, чем сейчас занят парень и где стоит его искать. Мальбонте больше не ютился в тесных комнатах для слуг и мог свободно разгуливать, где пожелает, отдавать приказы подневольным бессмертным и требовать к себе почтения. Любой на его месте первым делом бы занял самую роскошную комнату и принялся наслаждаться повышенным вниманием, но парень по-прежнему избегал лишнего общения и держался особняком.       Найти Мальбонте не удалось ни в главном зале, ни на общей кухне, ни в кузнице. Минуя винтовую лестницу, Смерть застал парня, сидящим на верхней площадке оборонительной башни, откуда открывался один из самых живописных видов на территорию цитадели.       Юноша проигнорировал звук приближающихся шагов и даже не обернулся, давая всаднику возможность начать разговор первым.       — Подготовил для тебя речь, с которой нужно будет сегодня выступить перед народом. Если захочешь что-то изменить, я не стану препятствовать. Посмотришь?       Мальбонте не поворачивался и только завел руку за спину, подразумевая, что согласен взглянуть на предложенный текст. Парень развернул пергамент и принялся читать, не нарушая тяжелой тишины. Ознакомившись с речью, немного погодя, приподнялся, позволив всаднику взглянуть на свое лицо.       — Ты искусный оратор, складно говоришь. Обещаниями не разбрасываешься, надежду вселяешь. Если добавлю что-то от себя, рискую навесить на нас обязательства, которые не будут выполнены. Незачем бессмертным испытывать ещё больше разочарования. Скажу, как написано.       Смерть от такого ответа испытал смесь горького смятения и ликования. Мальбонте одобрил речь, но при этом сумел задеть за живое. Не выдав своего волнения и замешательства, всадник кивнул.       — Наденешь доспехи? Стоит наглядно показать, на чьей ты стороне.       Мальбонте ухмыльнулся, язвительно выплюнув слова.       — Венец твой мне тоже надевать? Для большей убедительности.       Почувствовав, как в груди с новой силой закручивается клубок глухой тоски, всадник подавил эмоциональный порыв и зло поджал губы.       — В тебе жажда власти проснулась? Или проверяешь, как далеко я готов зайти, и границы дозволенного очерчиваешь? Оставь свои игры. Надевай, если хочешь.       Сняв с головы венец с остро заточенными зубцами, Смерть без колебаний протянул его Мальбонте.       Несколько мгновений союзники смотрели друг на друга с вызовом, никто не решался отвести глаз первым. Выдержав тяжелый и явно затянувшийся зрительный контакт, парень отмахнулся, отказавшись принять такой щедрый дар.       — Нет, не хочу.       Мужчина равнодушно вернул символ могущества на законное место и заговорил бесцветным тоном, утратив демонстративную благосклонность.       — Народ начинает собираться. Подготовься, как считаешь нужным, и приходи.       Всадник хотел сказать что-то еще, но запретил себе оборачиваться, поспешно двинулся прочь. Насыщенная палитра чувств была не лучшим советчиком, проявить излишнюю мягкость в такой момент было непозволительной роскошью. Решительно осадить парня также не представлялось возможным, хрупкое перемирие было достигнуто невероятными усилиями.       Теперь пора было найти братьев и проконтролировать, чтобы они явились и не вздумали уклониться от участия. И если в благоразумии Войны Смерть сомневался в меньшей степени, то Голоду точно стоило напомнить о важности встречи с бессмертными.