Хуже некуда

Он на лестничной клетке сидит девчушку выжидая, в дверь позвонить попросту не решается. Расскажи пацанам про ощущения собственные, то они бы при всем желании не поверили. Не хочется её отпускать тем более так глупо, она привычкой ебаной стать успела, словно сигарета с самого утра. Та и наверно не только в привычке дело, но об этом думать не хочет. Хотя, он сам толком не знает и не понимает совсем, почему здесь находится. На ступеньку облокотившись ожидает, пока она в это время лишь начинает в себя приходить. На часах уже пять вечера почти, но никто из них о времени пролетевшем не думает, в себе копаясь. Тот понятия не имеет даже о том выйдет ли она куда-то сегодня, но постучать все равно боится. Ему наверное впервые за последнее время страшно становится, от осознания, что она может не впустить впервые. Отшить как чушпана галимого, даже разобраться не попытавшись. До сих пор не может понять претензии конкретной, а особенно, почему она прилетела именно сейчас? Прекрасно знал, что Тимофеева ни с кем не коммуницировала, а потому в его голове ещё больше вопросов появляются ответы на которые тот даже при желании несусветном придумать не сможет. Никогда даже представить не мог, что возможно так быстро к человеку привязаться. Девчонка ему насколько близка стала, что аж тошно от самого себя было. Осознавать то что он как лох последний надеется, что она к нему выйдет еще более противно. Противней только то, что суть предъявы ему не понятна, потому он и объяснение придумать не может. Юноша круги наворачивает по помещению закрытому. У неё ещё и подъезд такой отталкивающий, словно его собственный. В целом, когда он схожести в их характерах замечал ему не по себе становилось. Не привык тот от слова совсем с подобным сталкиваться. Импульсивность и агрессия её неконтролируемая раздражала до ужаса. Сегодня ещё больше, ибо вместо посиделок в качалке с пацанами он в одиночестве битый час проводил, её слова прокручивая в попытке зацепку выискать. Девчонке до его проблем мнимых дела нет, она в попытке позу сменить понимает, что тело затекло совсем. Раздражает все окружающее, но она все же себя встать заставляет. О стену, что обоями дешевыми покрыта облокачивается и глаза раздраженные прикрывает. Размяться старается, получается на троечку. К сумке собственной тянется и клочок бумаги первым делом достает, тот на самом верху находится. Рыщет в вещах и упаковку курева импортного находит. Сейчас даже картон этот тяжелым кажется. Пачку приоткрывает и фильтр между губ просовывает, сжимая крепко. Зажигалкой чиркнуть пытается раз пять безуспешно. Все же папиросу прикуривая дым едкий вдыхает, ебано внутри, хочется с себя кожу стянуть, хочется кем-то другим стать, хочется не переживать подобное вновь, только теперь на себе чувства мерзостные испытывая. Нет, все же владельца финки она теперь понимает полностью, даже оправдывает, если такое конечно оправдать можно. Ибо советский суд, самый гуманный суд в мире не оправдал. Комната пеленой заполняется, а девчушка вновь словно ёжик в тумане сидит на кровати. О факте жизнедеятельности говорит лишь то, что она дышать продолжает, несмотря на то что внутри себя мертвой ощущает. Тошно, как же, блять, тошно. Вновь затягивается, удовольствия не получая никакого, ровно как и успокоения маломальского. Курит не потому что хочет, а потому что в голове установка, что это успокаивать должно. Жаль, что мысли подобные лишь стереотипом общепринятым являются. Нагая почти полностью сидит, на теле из одежды только трусы имеются, которые вообще и к тряпью не приписываются. Хорошо, что она на четвертом этаже живет и этого не видит никто. По груди обнаженной пальцами проводит, словно в трансе находясь, затягивается в очередной раз и бумажку разворачивает. Ухмыляется едва заметно, на хадишевской земле новая подруга живет. Оно и к лучшему наверное, не хотелось бы на незнакомый район в настроении подобном попасть. Такой беззащитной себя ощущала, что представить страшно. Казалось, что хоть одно неверное движение сделанное неосознанно сейчас добить может. В стену смотрит, не моргает почти, лишь выдыхает дым сигаретный томно. На улице уже темно совсем, посему она себя встать заставляет и на время смотрит. Осознает, что пролежала бездумно больше трех часов, от чего жутко становится. В зеркало, что на дверке шкафа находится смотрит и ужасается телу собственному, которое длинными царапинами покрыто. Благо, в основном ноги пострадали, которые окружающие не видят совсем. Руки осматривает и под ногтями кровь застывшую видит. Ладони сжимает и понимает, что в приступе истерическом себе ноготь подорвала. Больно. Она свитер на тело голое натягивает и к сборам приступает. Вещи берет с собой привычные, но все же выбирает варианты получше: майку поновее и штаны не столь застиранные. Запихивает все в сумку спортивную и на кухню идет, там по ящикам рыщет и находит пачку печенья, что купила недавно. Повезло, что никто из её семьи небольшой не решил себя подобным лакомством побаловать. Да, продукт не очень ценный, та и дефицитным его не назовёшь, но все же с совсем пустыми руками она идти бы не решилась. Возвращается в комнату и штаны на полу валяющиеся натягивает, невольно о Туркине вспоминая и даже на задворках сознания не предполагая, что тот её уже битый час выжидает. Мнется около двери её, как она сама возле кабинета медицинского. Различие только в том, что её за дверью ждала приятная беседа, его же напротив. Стоит и понимает, что навряд ли она его сейчас с распростертыми объятиями встретит. Та и в целом не уверен даже в том, что она причину своей выходки нормально объяснит. Вроде похожи они, только юноша навряд ли смог бы так трепать нервы в неизвестности оставляя. Женская сущность в ней все же присутствовала, жаль не в том проявлении, которого он ожидал. На отражение свое глядеть продолжает, одетая уже, но словно в пустоту смотрит. Пальцами волосы прочесывает и взъерошивает их возле корней. Ловит себя на мысли, что имей она возможность, то точно бы нанесла на себя несколько слоев макияжа, в попытке лицо собственное скрыть. Не учитывала только момента, что краситься не умеет совсем, ибо косметики в её доме не было отродясь. Хоть и хотелось как все девочки быть, но все опять в отсутствие средств упирается. Захлопывает дверцу шкафа, не желая себя видеть больше. Не нравится ей то что в зеркале находится. Лицо опухшее ладонями прикрывает и глаза протирает, словно это от красноты избавиться поможет. Вещи на тумбу ставит и к деду в комнату заглядывает. — Дедуль, я к Марине ночевать, — тот рукой от неё отмахивается, соглашаясь. Вновь безразличие режущее, словно лезвие ножа по самолюбию бьет, но признаться она такую черту и сама приобрести хотела, особенно в последнее время. Хватает сумку и по коридору идет, натягивает все быстро и замок прокручивает, даже не догадываясь о том кто за дверью квартирной скрывался. Тот дергается едва, когда в тишине нависающей звук проявляется. Видит как она под ноги себе смотря разворачивается, вновь замок прокручивая и его не замечая совсем. — Ева, — обращается, но она не реагирует вовсе, даже не вздрагивает привычно. — Ева, — повторяет куда громче прежнего. Демонстративно разворачиваясь она вниз спускается игнорировать его продолжая. Не хочет с ним говорить, хоть убей, и навряд ли кто-то сможет её переубедить. Разве только если он её на эмоции выведет, что не так и сложно было. Юноша её на следующем лестничном пролете хватает за куртку, к себе притягивая. После возле стенки ставит, словно девчонка высшую меру получила. Она взгляд не уводит, даже наоборот подбородок приподнимает, стараясь с высока смотреть. В глазах её презрение, ненависть, отвращение и совсем ничего светлого. — Ева, блять, поговори со мной, — прижимая ту к бетону холодному восклицал. — Зачем? — вопрос на который каждый из стоящих ответ знал, но она издеваться над ним продолжает. — У меня терпение не вечное, — сдерживаясь из последних сил выговаривал, но она его улыбкой своей вновь проявившейся добивала. — Предъявляй, — орет так, что кажется все соседи его возглас слышат. — Сука, — хмыкает нервно. — Я только одного не понимаю. Как у тебя вообще совести хватает подходить ко мне? — цедит усмехаясь. — Выруби хуйню эту загадочную, нормально отвечай, — крик пронзительный на весь подъезд раздается. — Пусть тебе твоя подруга нормально отвечает, — яд на него выплескивает. — Какая нахуй подруга? — тот не сдерживаясь её за плечи хватает, а у неё слезы проступать начинают. — Она у тебя не одна оказывается? — бровь изгибает истерически улыбаясь вырваться пытается. — Отпусти меня, — кричит его манеру повторяя. Туркин её из хватки выпускает и та отбегает резко по ступеням вниз. За ней следует безмолвно, немного времени и себе и ей дает. Девчушка злая и возмущенная до ужаса. Может ему нравится на её слезы и истерики смотреть? Иначе она совсем не понимает, зачем он пришел. Другого сценария быть при их встрече не могло, это знал каждый из их пары своеобразной. Но он все равно явился, явился и явкой этой добивал её в очередной раз. По щекам вновь ручей воды соленой стекает и глаза новой пеленой наполняются. Лицо красное не от мороза совсем, нос подпухший и щеки корочкой ледяной покрывшиеся. Идет не оборачиваясь, но чувствует подсознательно, что он за ней следует. Словно понимает, что он сейчас не может и представить, что отпустит её без объяснений. В голове юноша пытался речь убедительную сконструировать, получалось весьма паршиво, ибо опыта подобного он не имел от слова совсем. Не может сдерживаться уже, потому её нагоняет быстрым шагом и зная её любовь к бегству сразу за руку хватает. Она на него смотрит с ненавистью откровенной, от чего внутри тошно становится. — Не знаю что тебе там наговорили, но нет у меня никого, — проговаривает быстро. — Честно, — для убедительности добавляет. — Если я тебе нахрен не уперлась так и скажи, зачем мне мозги пудрить? — слезы не стирая буквально вопила девчонка, которая за минуты молчания накрутила себя ещё больше. — Уперлась, блять, уперлась, если б не уперлась я б как лох какой-то не выжидал бы тебя, — орет на неё вновь от чего в глазах новая порция жидкости появляется. — Ты б лучше не меня выжидал, а Машку свою на которую ночью бросаешься, — выплевывает и вырывается резко, когда на его лице ступор видит. История повторяется вновь, она от него убегает, что есть мочи в автобус запрыгивая. Чувство ебаного дежавю разливается, мерзко становится. Лучше бы он после встречи предыдущей с ней не виделся вовсе. Дура, нет, не просто дура, а импульсивная настолько, что в моменте он сам позавидовать может её эмоциональности излишней. Даже не удосужилась его выслушать, умотала хер пойми куда. Может ей и не нужно туда было и она вновь от него сбежать решила способом незамысловатым? Самое обидное, что он оправдание имел, по-своему мнению железобетонное. Жаль только, что она бы навряд ли его восприняла бы так же. Но не считала бы мудаком или хотя бы не настолько сильно в этом себя убеждала. В автобус запрыгивает и три копейки в автомат сует, она его заметила ещё когда тираду гневную выдавала. Благо он к её перепадам не настолько привык ещё, чтоб затею примитивного побега уловить. Возле окошка садится и в бездонную, серую пустоту однотипных многоэтажек всматривается. Из глаз водопад не прекращает литься, только теперь она себе позволяет слезы смахнуть. Вранье, она ненавидела вранье, хуже этого только измена. И Турбо в её голове выбил комбо. Ладно бы просто забил на неё, перестал появляться. Так нет, он лезет и лезет с напором небывалым. Ждал говорит, ей интересно как ему от самого себя тошно не становится. Мерзость, отвращение и обида единственное, что тот сейчас в ней пробуждал. У неё единожды жизнь из-за измены разрушилась. Правда тогда она была маленькой четырехлетней девочкой, которая лишь с прошествием времени смогла понять произошедшее и самостоятельно огласить виновного. Сейчас, конечно, все не так плачевно, как почти тринадцать лет назад, ибо у них ничего и не было толком. Правильно девки в туалете трепались, что он её даже не познакомил ни с кем. Зачем тогда с ней водиться продолжал и даже сегодня прибежал? Она не знает, знать впрочем и не хочет, до познаний этих жилось куда приятней. Наверное именно поэтому она сейчас предпочитает вглядываться в пейзажи грустные бездумно, а не по задворкам души собственной рыскать.