Хуже некуда

Помещение знакомое её раздражало, из-за воспоминаний весьма сомнительных. Единственный раз здесь все относительно спокойно прошло, когда он кольцо ей подогнал. Статистические данные в голове сохранившиеся невольно в памяти всплывают, ей ощущения эти не нравятся. Хотя, возможно совсем слегка. Мазохизм все же некий присутствует, иначе объяснить то, что она окончательно не сбежала невозможно. Нужно ей что-то такое было, но лишь временами. Спутник её истеричностью своей славился, а девчонка, которая долго переживания в себе держать не могла этим пользовалась весьма умело. Иногда хотелось просто покричать, но все же белой и пушистой в собственных глазах остаться, он всегда в этом помогал. Ему повод для ревности или скандала беспочвенного веский не нужен, достаточно лицо скривить не так, и он предъявлять без стеснения начнёт. Забавно иногда становилось от мелочности его обвинений. У неё заслуг на десять лет, которые максимальным сроком для женщин в СССР являлись, а он к сигаретке иностранной докапывался. Чувство, словно он на одном месте застрял, крутиться, но она его отгоняет рьяно. Может время не пришло ещё, та и конкурентов им не нужно. С теми, кто на нишу прибыльную посягнуть решит разговор коротким будет, его на судьбу такую она подписывать не решиться. Хоть, мысленно искушению подобному поддаться хочется. Вот он же ей без зазрения совести субботником угрожал, так чего бы и ей прогулкой по лесополосе не припугнуть? Ответ и так знает. Потому что тогда у него появятся все основания свою угрозу воплотить. Какая же комичная карикатура, он всю жизнь пекся о репутации своей и соблюдении кодекса пацанского, что перед носом своим его ярого нарушителя не заметил. Мало того, что девчонка в целом в грязь такую нырнула, она ещё параллельно роман закрутила с участником группировки другой, хоть, и не враждующей. Нарушила большинство его установок четких, даже об этом не задумываясь. Ей на детали такие все равно, он же особо о её мнении не печется, а значит и она не будет. Знать не знал он, что за оболочкой девичьей скрывалось, она хоть и вещала о чем-то, та и его слушала. Только все равно закрытой какой-то оставалась, отстраненной, что ли. Будь ему известна причина поведения подобного, то он бы изначально к ней и приближаться не стал. Слишком неправильной она показалась бы. Считай, что та и впрямь при делах находилась, очень закрыто и очень негласно, конечно, но суть от того мало менялась. Самую прибыльную и грязную деятельность именно она с приятелями оккупировала. Хуже наверное только бордели крышевать, коих в Казани пока немного, потому они в это и не ввязались. Сейчас на улицах подобное и не нужно, девчонок несчастных, которых в категорию общих записали предостаточно. Противно даже думать о таком, не говоря о визуальном представлении того в насколько изощренной форме над особями подобными измываются. Впрочем, именно поэтому она мысли данные в голову свою не пропускает, ровно как и все остальное о чем знать не жалеет. Допустим, о том, что в случае, если правда вскроется с ней произойдет. Ничего хорошего, почти стопроцентно, даже несмотря на то, что запрета прямого на отношения между людьми живущими на разной территории не было. Просто она девчонка не совсем простая, как на первый взгляд показаться могло, от чего проблемы и возникали. У него же диссонанс вызовет даже то, что её не трахали всей улицей, не говоря о том, что к движению подключили. Хади Такташ жесткие, об этом знали все, хотя, чего уж душой кривить, данное обозначение навряд ли точно описать их может. Ебанутые они в большинстве своем, причем на всю голову. И навряд ли девчушку исключением в их дружном коллективе называть можно, иначе бы не ввязалась в канитель подобную, а после ещё большему риску подвергаться не стала. Безопасность от отношений этих только мнимая, подводных камней больше, потому она особо в местах публичных с ним появляться не хочет. К ней не лезут, когда кольцо на пальце замечают, а большего ей и не нужно впрочем. Статус «баба Турбо» её не устраивает нисколько, она предпочтение «Тёме, Хади Такташ» отдает. Человек она отдельный, хоть, и не настолько известный как спутник её. У него ведь и недругов полным полно, с его то характером взрывным, а она подставляться из-за него не желает совершенно. Своих проблем ей достаточно и без того, чтобы от недоброжелателей дополнительных отбиваться. Вариант при котором с ней сделать что-то могут из-за неприязни к её кавалеру, та не отметала. Наверняка он многим жизнь подпортил, не подумав, что теперь очередь из желающих поквитаться выстроиться. Впрочем возмездием за все его грехи скорее стала именно она, ибо девчонка даже не учитывая всех своих камней подводных, коих море, ведет себя нагловато. Допустим сейчас, вместо того, чтобы рядом с ним держаться, как положено, она по качалке проходится, к скорлупе протискиваясь. Первым на глаза Ералаш попадается, и она недолго думая за локоть его из толпы вытягивает, за собой в уголок затаскивая. — С наступающим, Миш! — проговаривает радостно, пока тот по сторонам косится. — И тебя, а чего мы тут? — не понимает смену обстановки столь резкую. — У меня для тебя подгон, в честь праздника, и подмог ты мне тогда, за это тоже благодарочка, — проговаривает спокойно. — Та не надо, — отмахивается сразу. — Ты не должна. — Не должна, — соглашается, начиная в сумке копошиться. — Но я хочу, — улыбается беззаботно совсем. — Мне неудобно как-то, бабушка говорила, что это я девчонкам подарки дарить должен, — будто отговаривает. — Ну, вот, когда найдешь себе девчонку свою, тогда и будешь, — плечами пожимает, коробочку доставая. — А пока держи, — втискивает в руки. — Откуда? — у того брови светлые подлетают. — Это же очень дорого, я не могу… — Можешь, — возражает моментально. — Дают — бери, не от всех, конечно, — в философию угодит. — Но от меня можно. — Та, я… — начинает вновь, а девчушка только взглядом строгим его смиряет. — Ладно, — сдается. — Спасибо огромное, — кивает ближе подходя. Тимофеева на настрое позитивном мальца обнимает, а тот колеблется в начале, но на жест подобный все же отвечает. — Бабушке скажешь, что в лотерею выиграл, — вкидывает. — Понял, — соглашается недолго думая. — Можешь к пацанам шуровать, — произносит, когда они друг от друга отдаляются. — Только, не знаешь где Лампа? — останавливает на пол-обороте. — Он ещё не пришел, вроде, — та головой взмахивает, словно принятие демонстрирует и того назад отпускает. На стену облокачивается, зал глазами окидывая. Спутник её с приятелями возле тренажеров трется, что-то обсуждая увлеченно. Ей до их разговоров дела нет, там обсуждения однотипные и надежды на что-то лучшее не вселяющие. Либо стычку как-то вспоминают, либо её же планируют, либо девочку какую-то с грязью мешают. Иногда казалось, что она подобные сплетни переросла давно. Ну, совершенно не интересно, кто кого-то там отпиздил, или поимел. От разговоров глупых разве изменится что-то? Привыкла уже думать только о том, на что повлиять может. А если она бессильна, то даже время на размышления глуповатые тратить не станет. Будто нет новостей интересных, кроме того, что кого-то третий раз за неделю расчихвостили. Сами праведники святые, но в Эрмитаже не единожды побывали, причем все, за исключением скорлупы. Наверное именно из-за человечности ещё не полностью потерянной ей дети больше нравились. Условно послужной список того же Туркина она представляет прекрасно. Для этого ей допросы и расспросы устраивать не приходится, все ясно как белый день. Тот и людей избивал, и шакалил, и на субботниках бывал. Тему эту не поднимает только по причине того, что слушать о подобном не желает. Если о таком не думать, то словно и все равно становится, но если услышать, то весьма не по себе будет. Любая особь женского пола, что в здравом уме находилась, невольно на себя рассказы пугающие переносила. Неприятно, конечно, но весьма вероятно. Ева тех, кто думал, что от риска подобного застрахованы считала попросту глупыми, если обсценную лексику не использовать. Несмотря на то, что она на действа подобные глаза закрывала всегда, все равно ужас происходящего осознавала. У неё в голове постулаты больше тюремные, нежели пацанские. Уличные понятия принять пришлось, а по зоновским её дед растил. И там изнасилование, особенно в сторону малолетних порицалось очень яро. Существо, что по статье подобной заехало, сразу у параши останавливалось. В её личной картине мира подобное — мерзко, и оправданию не подлежит. Но она через себя переступила легко, как минимум по причине того, что её в подробности не посвящают. Знать, что добрая половина окружающих когда-то над ей подобными измывалась — ужасно. Поэтому она мысли такие отгоняет сразу, словно не понимает, что от того сам факт действий этих не изменится. Тошно как-то, но она при этом и слова не скажет. Но также и подключаться к всеобщему обсуждению не хочет, ибо позиция её с общей не совпадает. Принять подобное сложно, потому она и не приняла по сей день. Обходила темы подобные любым доступным образом, чтобы мнение свое не высказать. Ведь, по правде просто проблем лишних не хочет, которые при такой позиции точно появятся. Мол, если ты вступаешься, то такая же. Не защищала никогда, по правде сейчас, даже начала на них часть вины перекладывать. Ну, дуры же, самые настоящие причем. Даже её Марина тому пример, все в жизни ровно идет, а она с Мотором связалась. Благо, что в случае расхода она на общак не отправиться, но и это лишь из-за требований Тимофеевой. Судьба приятельницы ей небезразлична, и при этом она понимает, что её бы поджидать могло в качестве сюрприза, по окончанию отношений. Ярмолова об этом и не узнает, но только потому что девчонка уже об этом позаботилась. Процедуру экзекуции групповой уже и не воспринимали как что-то из ряда вон, это стало чем-то обычным и в глазах окружающих нормальным. Только потому что никто о судьбе жертв субботников не думал, не думали и о том, что когда девчонки узнавали о той же беременности, то от безысходности выходили в окно. Они ведь даже не знали, кто из множества мучителей отцом являлся, а тем более не знали о том, как своим родителям о подобном позоре рассказать. Слабых не защищают даже дома, от чего противней вдвойне. Думы отгоняет, но все же лицо кривит невольно, на что никто внимания не обращает, к её огромной радости. От стены отталкивается только когда Салихова на входе замечает. Проходит по залу, незамеченной почти всеми оставаясь, но только обычно хмурый малец на неё взор бросает в улыбке расплываясь. Подходит к ней сам, когда ее ступающую навстречу видит, и с лицом до жути довольным тянет ей что-то завернутое в газету. — Я обещал, держи, — произносит пока она принимает подаренное улыбаясь. — Там с вишней, ты говорила твои любимые. — Спасибо, — обнимает того без стеснения. — У меня тоже для тебя кое-что есть, — проговаривает довольно. — Что? — немного хмурится тот. — Сейчас увидишь, — заявляет загадочно, свободной рукой в сумку залазя. — Это тебе на Новый год, — такую же картонную коробочку тянет. Он щурится, будто с недоверием упаковку открывая, а после глаза выпячивает, и обнимает девчонку сильнее. — Спасибо! — возглашает радостно. — Рада, что тебе нравится, — по волосам его треплет слегка. — Я пойду Турбо покажу, — полувопросительно уведомляет. — Беги, конечно, — даже не думает того задерживать. На душе тепло очень от эмоций настолько искренних. И она замечает невольно, что Валера толком по реакции от детей не отличался. За исключением того, что мальцы целоваться не лезли. Ровно так же как и она лезть в компанию мужскую не хотела. Потому на лавочку одиноко присаживалась, все глазами обводя. Девчонки универсамовские были, конечно, но она желанием с ними общаться не горела. Не сказать, что та с презрением каким-то к ним относилась, или ещё что-то, просто они совершенно не её формат. У неё гордости от принадлежности к кому-то из группировки нет, та и не строит она из себя больно правильную особь. Вон, со скорлупой обнимается спокойно, а спутник её и не реагирует уже. Остальные дамы вольности подобные себе не позволяли, старались в основном с себе подобными коммуницировать, чтобы реакцию ревностную не вызывать. Они действительно боялись. Страх же у неё самой, последнее время был напускной и скорее эмоциональный. Хотя, скорее это и вовсе не испуг уже был, просто обида, самая простая и человеческая. Его угрозы, были чем-то на уровне с приветствием, чем-то, что обыденностью стало, и она эту обыденность приняла спокойно. Им же по-настоящему пугливо услышать что-то подобное в свой адрес обращенное, но при этом, если так относятся к кому-то другому, то лишь поддерживают мысль о том, что та виновата сама. Не верит она, что та блондинка с брюнеткой на пару действительно дружат. Вот вроде и хорошо все, только есть ощущение, что при первой же трудности они возненавидят друг друга. Интересно даже стало, чтобы она сама делала в ситуации неблагоприятной? Допустим, если бы жертвой та же Марина стала. Понятия не имеет, если честно, ей раньше в голову мысли подобные и не лезли из-за отсутствия подруг как таковых. Сложно, здесь по правде сложно найти ответ. Блять, это уже самобичевание какое-то выходит. Как она от мыслей, о том, что не хочет с этими девочками общаться, сумела перейти к выдуманному изнасилованию подруги? Думать о таком гадко, та и мысли часто материальны бывают, потому она взгляд в другую сторону переводит, от вопроса незакрытого уходя. Салихов действительно стоит и показывает суженому её обновку, а тот улыбается едва заметно, что-то кивая. Обстановка вокруг и вправду такая праздничная, что её аж тошнит. Словно не здесь она должна отмечать, тем более с учетом, что по итогу одна сидит. Причем вины чужой в этом нет, она сама предпочла удалиться. Женская компания её мало привлекала, из-за расспросов, которые точно начнутся, к тому же те будут далеко не самые корректные и деликатные. Мужская же точно не знает чем, но не хочется прилипалой показаться и услышать какое-то унизительное «Иди к другим девкам сходи». Посему и сидит на лавочке этой, словно бедный родственник. Только по всей видимости, одного из присутствующих это все же смутило. — Че киснешь? — падая рядом вопрошал. — О, Маратка, и тебе привет, — хмыкает невольно. — А тебе чего с пацанами не сидится? — Того же чего и тебе, — фыркает незамысловато. — Пойдем покурим, а? — бровь приподнимает. — А если спалят? — вопрошает. — Я скажу, что тебя заставила, — усмехается слегка. — Только не на входе, зашкеремся где-то, — и та кивает соглашаясь. Проскальзывают сквозь толпу основную довольно легко, и признаться честно ей весьма весело в компании Суворова. Даже сейчас, просто по коридору брести. Он какой-то другой, от основной массы отличающийся. Вон все собрались, и трещат о том, что расчихвостили кого-то, а он наоборот от темы подобной убегает. Видно сразу, что он позицию большинства не разделяет, а когда единомышленницу находит, то признается ей в этом, хоть и весьма завуалированно. Заметно, что он действительно не такой как все, в нем человечность какая-то осталась, несмотря на то, как он это скрывает яро. Будто ему просто стыдно признать, что он ребенка пятнадцатилетнего виноватым не считает. Хотя, он наверное в этом с Тимофеевой очень похож, ибо понимает, что выкриком громким не изменит ничего, а только себя на посмешище выставит. Все вокруг в атмосфере столь радостной и беззаботной действительно не стыдятся темы такие поднимать. От этого мерзко, и от этого он сейчас бредет с девчонкой по коридору тихому. — Хорошо, что ты подсел, а то я уже с ума сходила, — глаза закатывает, что в темноте окружающей незаметно совсем. — Хорошо, что ты там сидела, — жест её повторяет. — Тоже не оценил сплетни новые? — хмыкает беззлобно. — Та куда уж нам, — посмеивается слегка. Та настроение его поддерживает, за пареньком на воздух морозный выходя, и невольно на дверь придержанную внимание обращает кивая благодарно. Ветер кожу обдает, обжигая практически и та хмурится едва, от снежинок в глаза летящих. Он на это лишь посмеивается вновь, когда она на жест подобный руки на груди складывает. — Веди, Сусанин, — кидает тому. Сама девчонка не шкерилась давно, несмотря на то, что женское курение в любом возрасте порицалось. Ей правды ради, до этого дела нет, как и до большинства установок подобных. Слишком уж много от женщин требуют и слишком мало в сравнении с этим дают. Не по душе ей это совершенно, но и идти против системы слишком явно она не станет. Ступает за Суворовым по темноте кромешной, снова в окна чужие глядит, с такого расстояния не замечая ничего. На метров двести отходят за стенкой какой-то становясь, девчонка на неё опирается, из сумки выуживая пачку, на пару с коробком спичечным. — На, забугорные, — протягивает, угощая. — Нихуйствено, — присвистывает тот, две сигареты вытаскивая. Одну закуривает, а вторую прячет куда-то, она и не возражает особо, пусть берет. Сама к кончику палочки никотиновой огонек подносит и первую за несколько часов затяжку делает. Дым едкий в легкие впускает, в небо беззвездное смотря, все в округе радуются празднику скорому, а она лишь клуб пара белесого выпускает в никуда. Здесь даже фонарей нет, не говоря о людях каких-то, от чего так спокойно и умиротворенно становится. Тот на неё смотрит, выдыхая в сторону противоположную, и будто ему тоже в её компании, куда приятней, нежели в суете общей. — Пацаны подгоны твои показывали, — бросает бездумно. — И как тебе? — вопрошает в той же манере. — Пиздато, особенно кастет, — словно мечтательно произносит. — Днюха у тебя когда? — спрашивает затягиваясь. — Девятнадцатого июня, — отвечает быстро. — Не скоро, конечно, — фыркает слегка. — Но зато с подарком определилась уже, — усмехается едва ли, а тот в ответ присвистывает. Девчонка никотин вдыхает из папирос импортных довольно. Марат и вправду молодец, что вытащил её из этого торжества своеобразного. Совершенно не её атмосфера там была, вроде и радостные все, но при этом какие-то гнилые. Словно даже в праздник нечего больше делать, кроме как слухи распускать. Рядом стоящий от них точно отличался, как минимум тем, что не боялся с ней вот так вот просто выбежать в небытие. — Кстати, ты был, когда Ералаш розочку притащил? — интересуется вдруг. — Был, — кивает. — От тебя? — От кого же ещё? — ухмыляется едва. — Зима до сих пор Турбо подъебывает, только я тебе не говорил, — хмыкает тот. — Я могила, — улыбается лишь кончиками губ. — Хочешь прикол один дам? — Давай, — поворачивается, на неё прямо смотря. — Только тоже никому не говори, — нагнетает. — Слово пацана даю, — произносит он. — Не, Маратка, так не пойдет, — улыбается открыто. — Бля, да, — восклицает. — Тогда просто отвечаю, что не скажу никому, — вкидывает с надеждой. Она в сумке на ощупь журнал находит, с содержанием далеко не самым приличным. Все равно планировала от него избавиться, а так пусть он порадуется. — Ты ж постарше Ералаша и Лампы, — продолжает интригу нагадать. — На, короче, — протягивает. Наблюдает за глазами расширяющимися и щеками от смущения розовеющими с забавой. Не эксперт она, конечно, но он явно доволен, хоть, и скрыть это пытается. — Не смотри на меня так, — посмеивается слегка. — Я видела как недавно за порно-карточку пиздились, и не ври, что неинтересно тебе такое. — Спасибо, — лишь кивает тот, пряча подгон своеобразный. — Блять, хорошо, что не при всех, — лыбиться чутка. — Не кастет, но тоже ничего, — усмехаться продолжает. — Да ты прям щедрая душа, — хмыкает он. — Я могу забрать и на приставку поменять, если хочешь, — насмешливый тембр слыша предлагает. — Меня и это устраивает, — глаза уводя проговаривает, пока она смехом заливается. Было забавно такого нарочито уверенного пацаненка смущать, но в любом случае приятно новогоднее чудо нести, даже такое похабное. Вообще рядом с ним и отдельной себя не чувствовала, словно действительно на своем месте находилась, от него какая-то необъяснимая энергетика исходила. Ребячество, которое в моменте с серьезностью уверенной гармонировало. Так, будто он весь был правильным, без перебора. В меру воспитанный, чтобы страх не вызывать и при этом достаточно простой, чтобы своим среди пацанов оставаться. Правда ей все равно кажется, что он здесь лишь из-за подорожания брату старшему, который пришился скорее из-за потрясения психологического. Затягивается в последний раз, прямо до фильтра докуривая, только их обстановку приятную две фигуры нарушают. — Шкеритесь, скорлупа? — кидает кучерявый, даму какую-то приобнимая. Суворов сразу папиросу откидывает, а девчонка наоборот её между губ зажимает, рукой взмахивая. — А не, не скорлупа, — её осматривая проговаривает. — Салам, бессмертный, — вскрикивает спокойно. — Че, приучаешь звиздюков к куреву? — хмыкает на неё смотря. — Он просто рядом стоял, — усмехается слегка. — В честь праздника сделаю вид, что поверил, — подмигивает той. — Слямзили от коллектива, смотрю, — произносит заговорщически. — Не дело это, — цокает. — Та мы уже возвращаться собирались, — вкидывает Суворов. — Не лезь, Маратка, не к тебе обращаюсь, — кидает ему автор. — Истину глаголет, — плечами пожимает девчонка. — Раз истину, то че стоим? — брови вскидывает. — Пойдем, с Людкой моей потрещишь, — кивает на спутницу свою. У них то и выбора особо нет, впрочем, все равно бы долго задерживаться не смогли. Тимофеева бычок откидывает, кончиком сапога тот в снег вдавливая. Осматривается по округе ещё раз, несмотря на настроение праздничное сама Казань не поменялась нисколько. Все окружающее такое же серое, блеклое, безнадежное и криминальное. И в последнем факторе она влияние какое-то имеет, от чего не по себе слегка. Хотя, ей это даже вкатывать начинает.