Хуже некуда

Из автобуса выпрыгивает на родном районе. Обещания сдерживать привыкла, потому и возвращается обещано в вечер воскресенья, несмотря на полное отсутствие желания с кровати вставать. Ступает медленно, у неё и так последние дни в больно интенсивном режиме прошли. После того, как она с Вадимом в заведение вернулась, он на неё смотреть продолжал, что смущало весьма заметно. Внимание столь пристальное от таких людей пугает, и у него походу закидон какой-то, иначе его интерес странный не объяснить. Хотя, она тоже тот ещё фрукт, о котором и неизвестно толком ничего. Вполне возможно, что он зверушку диковинную хочет рассмотреть, и понять, что она в мире этом забыла. Даже если поверить словам Раджи про их мнимое родство, что на самом деле реалистичными не кажутся. Ибо похожи они как свинья на коня, ей богу. То все равно вопросы возникают. Обычно родственников, особенно женского пола в различные темы не подтягивают, и тем более оставляют дома сидеть, если вопрос столь грязным оказывается. В целом присутствие финансиста при растущих оборотах — решение понятное, и даже весьма здравое. Но все равно в голове устаканится не может то, что женщина хотя бы такую должность занимает. Ну, вот не место ей здесь совсем, несмотря на аргументы, что она во время дискурса приводила, естественно с очевидного позволения Галиакберова. Она то молчит совсем, то выдает что-то такое, от чего рот при всем желании закрыть сложновато становится. Непонятная особа, которая точно в этом месте и в это время находиться не должна. Только Тимофеева находится, и более того позволяет себе время от времени о своем присутствии заявлять. И легче ведь все на иллюзорные родственные связи свалить, но очевидно, что даже если бы они были родственниками, то явно не ближайшими. Странно это все, обоснованию нормальному и обыденному её наличие не подвергается, от того и пялит наверняка, словно на ней написано объяснение, причем судя по всему весьма длинное и подробное. Под конец вечера она уже выбрала тактику простого игнорирования, и давался ей этот вариант по правде легко. Вот, всегда же похуй было, и в этот раз ситуация не изменилась нисколько. Боятся нечего, когда сидишь в месте людном, рядом с человеком, который в случае чего. заступиться может. Но заступаться не приходиться, ведь поводов на это нет. Смотрит себе и смотрит, это явно не дотягивает до причины по которой стоит кипишь насаживать. Не орет же, когда на неё в автобусе бабка пялит, значит и тут не стоит. Паниковать слишком много тоже нельзя, и её это раздражает временами. Нескончаемое мнимое «нельзя» иногда давит столь сильно, что кричать хочется. Смирение держать в моментах подобных становится все сложнее, когда начинаешь ощущать, что значимость имеешь. При этом в голове все равно осознание происходящего сохраняется. Несмотря на то, что она занимает позицию выше привычной женской, все равно остаётся ниже обычного пацана. Границу иногда все же переходит, и злиться на себя безмерно, словно впервые язык за зубами в порыве не сдержала. Отвечать по правде обязана куда сдержаннее, даже если ей хамят откровенно, но нрав своеобразный правило это игнорирует яро. Кажись сегодня она отсутствие идеальной сдержанности продемонстрировала открыто, но благо и предъява серьезная была, от чего вопрос на тормоза спустили, несмотря на поведение нагловатое. Уйти оттуда хотелось сразу после решения всех задач деловых, но её мнение вновь особо не спрашивали, от того она и просидела в ресторане этом ещё добрые три часа. Наелась, выпила достаточно, и занятия интересные на этом закончились. Кутежом это не назовёшь, все равно формальность встречи сохраняется. В той же Москве она весьма довольна была после того как в «харчевне», как её прозвал Хасанов, просидела значительно дольше. Компания роль немаловажную играет, ибо здесь она после выпада своего сидела молча, лишь изредка кивая на высказывания приятелей собственных. Тогда же как в столице лепетала обо всем, после нескольких бокалов с тем же запалом вспоминая события дней минувших, где они заметно беззаботней были. Перед глазами мелькать лишний раз не стоит, а то ещё использование мурки припомнят, что совсем некстати в таких делах. Сидела и оставшееся время ложку салата с общего стола ковыряла, по тарелке размазывала, вид бурной деятельности имитируя. К девичьему счастью ничего не вечно, даже пожизненное заключение, а значит и этот вечер так тем более. Прощание прошло весьма сдержанно, и её по правде чужой прилив интеллигентности уже не удивил, она даже руку протянула иначе, не как на рукопожатие, словно понимая неизбежное. Ночевать в общаге подруги без самой подруги приходилось впервые, но не сказать, что её сей факт напрягал особо. Марина вернулась позже, она в это время уже сопела спокойно. День сегодняшний провела тоже относительно гладко. Утром, конечно, без похмелья не обошлось, но то совсем легким оказалось, из-за незначительного количества выпитого. Вопрос по домбытовским ещё несколько раз с пацанами подняли, и в целом к общему решению пришли, что стоит смотреть на то, как все развиваться станет. Ей перемены особо не нравились, ну вот нет тяги к тому, чтобы менять то, что и без того работает отменно. Велосипед придумывают, не иначе. Впрочем, о распространителях в Казани Радик задумывался давно, потому она понимала прекрасно, что рано или поздно он начнёт эту затею воплощать. Причину, по которой предпочтение он именно Жёлтому и его мотальщикам отдал, не знает. Интересоваться этим уже и смысла не было. Выбор его оспаривать и не думает, ибо предложений получше не имеет, та и впутывать ей больше некого. Универсам она даже не рассматривает. Осознает то, что наверняка именно с конторой Вадима у пацанов её терки наименьшие, если те не отсутствуют вовсе. Понятие союзничества ещё в обиход тогда не вошло, от того подобный вариант развития событий и не видела. Сейчас по правде вышагивает без переживаний совершенно, только в сумке роется, в попытке пачку сигарет выудить нервно, из-за того, что не может нащупать с минуту уже. Приходится под фонарем остановиться и там же сумку распахнуть, чтобы наконец содержимое увидеть и нужные элементы достать. Могла бы, конечно, все разложить нормально, и все бы по местам находилось, не заставляя её каждый раз копошиться долго. Наконец пачку заграничную замечает, что умело пряталась под косметичкой скудной, и слегка картон подорвав, вытаскивает ту резко. На этой земле только от спичек прикуривает, потому коробок пальцами придерживает, кончиком чиркая рвано. Параллельно из открытой пачки зубами папиросу достает, придерживая ту за фильтр. Губами сжимает и кончик подпаливает, затягиваясь сразу, чтобы порыв ветра холодного сигарету не затушил. Рукой со спичкой сжатой взмахивает, позже ту в снег белесый отправляя. Дым сизый выдыхает, наблюдая как тот исчезает мимолетно, рисунком по воздуху распространяясь. Из палочки никотиновой пар вылетает струйкой осторожной, пока она сугробы переступает в сапогах утепленных. Вокруг ни души, по обычаю уже. Нормальные люди, а девочки так тем более, после наступления темноты на улицы вечерней Казани выходить не рискуют. Навряд ли она под характеристику заданную подходит, от того и прется по району спокойно, даже неторопливо весьма. Хрущевки давно знакомые осматривает, в чужие окна заглядывает. Когда люди свет в помещении включают, и стекло открытым оставляют, то все просматривается прекрасно. Не сказать, что ей вообще есть дело до того, что за чужими закрытыми дверьми происходит. Проблемы чужие ей не нужны настолько, настолько же и радости. Пусть сами в этом всем разбираются, она пока в собственном болоте погрязнуть предпочтет, другим помыслы свои не вываливая. Вроде ж и молодцом держится, ничего лишнего из информации по-настоящему значимой не выдает, большую часть времени рот на замке держит. Проваливается в таких мелочах, что даже самой от этого смешно становиться. Может проглотить проблему или преступление веское, но при этом сорваться от предъявы банальной. Не дотягивает при всем старании до своего идеала иллюзорного, у которого главное качество — сдержанность. Слишком резкая бывает, от чего кожу на себе рвать хочет. Действительно стоит над импульсивностью, а моментами и инфантильностью тоже, поработать. Блядство какое-то сплошное, ибо времени у неё на это не находится. Будто и не делает ничего, но все равно в делах постоянно. Проклятие вечной занятости, что непонятно откуда взялось, ибо раньше она постоянно от безделья маялась. Женская натура все же верх берет, тогда одно не нравилось, сейчас второе, хотя какой-то из вариантов обязан был ей подойти, но он обязательства свои выполняет приблизительно так, как сама Ева соблюдает понятия. То есть сомнительно весьма. За правильность и кодекс она покричать, конечно, может, не без этого, но на деле же со своей стороны ему не следует нисколько. При этом от других повиновения полного ждёт. Не зря ведь, к ней так относятся, она сама на большинство мотальщиков нынешних походит тем, что ждёт правильной понятийности от других, в то время как сама не соблюдает и половины. Хотя, по правде её тюремные писания в этом плане больше привлекали, раньше. Сейчас же её не привлекает ничего из этого, они пали ниже зеков, и пацанов старой закалки. По тому как она шагает весело весьма, на встречу дому родному такого не скажешь, по ней в целом нельзя было бы сказать, что она в чем-то таком подвязана, если бы не шмотье выделяющееся. Впрочем на фоне улиц заснеженных она в любом случае выделялась, как минимум кончиком сигареты промеж губ тлеющей, что уже практически до фильтра скурена была. Последнюю затяжку делает, и хабарик в сторону откидывает, про экологию она все так же не думает. Зато раздражается, местности неосвещенной, которую проходить приходится, из-за того, что свою остановку пропустила, и на следующей встала. Бездумно плетётся не переживая абсолютно, к шагам чужим не прислушиваясь, что за спиной раздаются негромко, но содрогается, когда ладонь инородная по ягодице ударяет не сильно, но ощутимо весьма. Реакция защитная срабатывает не мгновенно, с задержкой в пару секунд, от шокового состояния. Она слегка корпус разворачивает на безликого противника через плечо взгляд кидая. С разворота резкого ногой с размаху по челюсти неизвестному заезжает, предварительно колено приподнимая, и что-то похожее на загребание выдает. Про себя жалеет миллион раз, что следующего автобуса не дождалась, и поперлась через темень эту, параллельно стараясь назад не завалиться. Понимает, что удар слабоват совсем по правде и, что стоило бы хоть каким-то спортом заниматься, в свободное время, но думать об этом уже поздно. Страшно до одури, и она с места срывается, как только на свои две ноги становится, мысленно с жизнью на всякий случай прощаясь, возможно и не со своей, ибо саксон в руках сжимает крепко. Правда остановиться вынуждена так же быстро, из-за вскрика громкого, обладателя которого она точно знает. — Ева, блять, — вопит практически. Та останавливается моментально, разворачиваясь резво на месте, а после пару шагов вперед делает. — Ты ебанутый? — орет ответно, ближе подходя. — Я? — фыркает. — Нахуя с ноги сразу? — А че мне делать? — вопрошает. — Ждать пока меня на удушающий и в кусты? — Какие кусты, бля? — прыскает невольно. — Я ж нормальный. — У меня че глаза на затылке? — очи на иной стороне лица закатывает. — Догадаться не могла? — челюсть растирая спрашивает. — Валер, ну, ты дебил? — хмыкает невольно. — Че я то опять? — недовольство высказывает. — Ты меня пизданула, а виноват, бля, я. — Не, а че ты делать предлагаешь, если меня хуй пойми кто сзади по жопе хуярит, а? — давит. — Стоять и не рыпаться? Отворачивается от него и вновь сигарету в рот тянет, только в сей раз куда более нервно. Должна же ещё глупость подобная в голову прийти, словно не понимает, как она отреагирует. — Сука, — проговаривает юноша. — А спросить не варик? — Спрашивают с лохов, — зоновское понятие выкидывает. — У тебя только поинтересоваться могут, — указывает. — Сват поработал видно, — усмехается слегка. — Он мне дед, а не батя ж, — задумывается. — И как я его звать должен? — Я ебу? Он тоже сам приходит, — плечами пожимает. Реплику давнишнюю вспоминает невольно, и бездумно курить начинает, в попытке успокоиться после происшествия сомнительного. Глядит на него недовольно, словно только глазами указывает на то, насколько тот проебался в своем приветствии незатейливом. Неужели сам не понимает, что идея изначально хуевой была, когда только в голове его родилась. Знает ведь, что у неё паранойя сумасшедшая, и более того ее заскок даже поощряет. Словно забыл совсем, что она помимо ебала симпатичного спортивную подготовку, и рефлексы защитные на пару с тревожностью заметной, имеет. Её только могила и исправит, с закидонами уличными, что она переняла невольно. Странно, что он данному элементу её характера внимания не уделил. Девчонка все-таки изначально с подобным, характерным набором шла, а он тому и рад был. Только по всей видимости он первую встречу, та и вторую тоже позабыть уже успел. Напомнить ему об этом было весьма легко, но благо, что тот механически ей в ответ не заехал. Махаться она бы и не полезла, все равно не вывезет его в жизни. В целом она физически значительно слабее любого представителя мужского пола. О Турбо и зарекаться не стоит, тут даже мечтать глупо. Рада была бы, конечно, если бы имела возможность за себя постоять полноценно, а не просто отвлекающим маневром ударять, и после по газам давать сразу, что её основной схемой в любой уличной разборке было. Замесы всякие редкостью раньше были, та и в последние пару лет она попадала в них исключительно из-за дурости. И то, даже при её импульсивности такое было случаем исключительным, если не единичным. Правда реакция отработанная от того не исчезла никуда, и проявилась в момент, когда она опасность почуяла. Впрочем, действительно чем-то пугающим здесь и не пахло, по крайней мере для неё. Просто ересь нелепая на деле, которая не удивила бы нисколько, если бы они заранее встретились. Но он просто из неоткуда появился, и также незаметно след на теле девичьем оставил. Ей в отличии от него хотя бы не больно. Сноровку она очевидно потерять успела за несколько месяцев проверенных совсем без спорта, правда даже при этом условии удар ноги с поглаживанием не сравнишь. Пар белый в его сторону выпускает, вперемешку с дымом, что аромат весьма зловонный имеет, очевидно провоцируя того на действие весьма обыденное. Все же он весьма предсказуем, потому папиросу крепко промеж пальцев зажатую вырвать хочет, и она желанию этому потакает, мышцы расслабляя. — Ты вообще головой своей думаешь, а? — начинает вновь. — Иль она у тебя чисто для шапки? — рывком ту с головы чужой стягивает, в руках сжимая. — Харе, блять, угомонись уже, — прикрикивает. — «Угомонись», — кривляет яро. — Я б тя прирезать могла, если б ты за мной кинулся. — Не кинулся же, — хмыкает. — Так, что не борщи давай. — Мозги, хоть, иногда включай и все ровно будет, — голосит. — Завязывай, — тон повышает. — Все, уебала и уебала, забыли. Он куда-то в сторону плестись начинает, и она за ним бредет, с недовольством легко читаемым, ибо выражение лица женского транслирует все явно. Даже не пытается скрыть то, насколько она подобным выкидонам раздраженна. Нет, действительно придурок, по-другому не скажешь. Не первый же день живет, и мотается тоже, знает, что на улицах твориться и без тирад её громких. Неужели считает, что она наглухо отбитой стала, что даже рыпаться не будет. У неё ж вся жизнь одно сопротивление сплошное, в большинстве аспектов окружающих. И её злит безмерно то, что он понять этого не может. Подходить со спины к людям, если нихрена плохого им не желаешь — хуевая затея, причем с самого начала, ещё на этапе задумки. Окликнул бы, и не то, чтобы конфликта, но стычки и в его ситуации гематомы в районе челюсти можно было бы избежать. Может у неё удар и не самый сильный, а в сравнении с мужским и вовсе смешной, но ноги у женщин сильнее всегда, а у неё в дополнение к этому преимуществу физиологическому ещё и сапожки на платформе идут. Пара у них, что надо выходит, особенно когда она со злобой все ещё истончающейся глядит на него под светом фонаря, замечая след на лице значительный. Усмехается слегка, в то время как он на неё глядит непонятливо слегка, все ещё проделку собственную оправдать не может. — Смотришь на меня, как на врага народа, — фыркает девчонка. — Бля, ты поорать на ночь глядя хочешь? — в той же манере отвечает. — Нет, я хочу, чтобы ты понял, что проебался. Предпочитает первой напасть, несмотря на то, что он ей даже не предъявляет особо, ситуацию поняв приблизительно. Все равно не хочется крайней остаться в происшествии данном, но она зачем-то за ним идти продолжает в сторону от её дома противоположную. Опять сигарету промеж губ сует, и просто плетется молча, причем не понимая полностью, по какой причине это делает. Ступает бездумно все в округе рассматривая, и про себя усмехается вновь. Нашла кавалера на свою голову, который помимо срывов нервных, ещё и подобие передряги сомнительной не впервой дарит. Дурак, просто дурак. Снег кончиками сапог подкидывает, улицу все такую же пустую осматривая, где только вдалеке какой-то мужчина с авоськой виднелся. Смертник какой-то, раз рискует так. Понятиям ведь давно уже не следуют столь явно, и вероятность того, что этого гражданина по голове чем-то тяжелым огребут ради шапки меховой и пальтишка простенького, была совсем не малой. Ей беспредел подобный не нравился, но и остановить его громким вскриком «Хватит!» тоже не выйдет. От того лишь отворачивается в сторону, папиросой затягиваясь рвано. Вину небольшую чувствует, опять лицо ему подпортила значительно, но впрочем оно и хорошо, пусть другие не заглядываются. Хотя, ей травмы его не мешают. Побитый и побитый, ничего другого изначально не ожидалось. Не истерить же с переживаниями яркими, когда сразу знала, что с мотальщиком водится начинаешь. Конкретно этот экземпляр к тому же характер весьма скверный имеет, перемешанный с понятиями в голове устаканившимися. Он явно не оценит, если она попытается в его дела нос засунуть. Девчушка тому и благодарна, ибо ей дела нет совсем, по правде. Если рассказывает что-то, как в выходные после новогоднего вечера, то слушает, конечно. Только вникать все ещё не хочет. У него натура весьма болтливая, как оказалось, но исключительно в обстановке благоприятной, от того и молчит сейчас на протяжении времени продолжительного. Позиция слушателя её как раз таки устраивала, этот вариант она самым комфортным находила. Вроде и общаются, но ей ничего выдавать не приходится. Рассказчик из неё все равно весьма сомнительный бы вышел, с учетом того, что о имеющихся в реалии обстоятельствах она ему докладывать не намерена. Впрочем, он и не интересуется особо, удовлетворяется каким-то односложным ответом, если в поведении девичьем изменений не видит. Что там у баб интересного? Новая статья «Работницы», которую в общагу занесли? Ему подобная история не вкатит, а думать о том, что она чем-то другим занималась не хочет. Тимофеева глаза закатывает слегка, когда в очередной раз оглянувшись его подъезд на горизонте замечает. Шагать правда продолжает, и в падик за ним проходит. Ступеньки переступает, от него отставая немного, но и не спешит совсем, руки в карманы засунув. Костяшки в сей раз все же целыми остались. Тот квартиру открывает, и она вновь следом идет, сапоги стягивает о стену оперившись, и пальто на крючке оставляет. — И зачем мы сюда? — вопрошает спокойно. — Можешь на морозе постоять, если те делать нехуй, — прыскает слегка. — Не рассчитала, — хмыкает едва слышимо. — Нужно было чуть выше хуйнуть, — усмехается. — Заебала, честно слово, сука, — тембр голоса меняет. — Ты, хоть, иногда нормальной бабой побыть можешь? — То есть я ненормальная? — голосит. — Нет, — кричит. — Нет, блять. — С хуя ли? — вопит в манере той же. — У всех пацанов бабы с ума, блять, сходят, когда те побитые приходят, а тебе поебать, — слово каждое выделяет, на обращении пальцем ей в грудь тыкая. — А не, ты меня, сука, ещё сверху добиваешь. — Так может они сзади их по жопе не хуярят, как шлюх каких-то? — кричит руками размахивая. — Та они их и в хвост и в гриву, блять, — парирует громко. — Один я долбоеб ждущий. — Ебать, как запел, — фыркает ярко. — Не ты ли ссал, что меня в подворотне выебут, — вспоминает ситуацию старую. — Даже кента своего подослал, чтоб он меня зажал, — давит сильнее. — И че? Радовался когда вырвалась, а теперь все пизда, не нравится, — рассуждает. — Ты определись, сука, а потом мне предъявы кидай. — Это я был, а не хуй пойми кто, — вопит практически. — Мне со спины ж видно, да? — вопрошает в его сторону дергаясь. — А если бы это был не ты? — прикрикивает, ещё ближе оказываясь. Он её за плечи хватает встряхивая резко, но потом хват тяжелый ослабляет, к себе прижимает, сильно, словно вдавливая девчонку. Пока она руки прямо держит спутник её в мнимых объятиях сжимает, что у неё реакцию своеобразную провоцирует при которой та голову вверх вскидывает. Тянется к нему слегка самостоятельно, только он вновь быстрее оказывается, когда к губам девичьим прикасается. В движении рваном всю злобу за вечер накопившуюся выместить пытается, прикусывая уста девичьи, что слова нелестные совсем выбрасывали. Сама она эмоции схожие испытывает, ибо буквально впивается в него, совсем не так, как стоило бы в человека, который минутами двадцатью ранее страх внушал. Хочется все накопившееся выбросить, в движениях мозгом неконтролируемых совсем. Ибо ещё минуту назад она его в проебы старые тыкала. Нынче же, будто ни в чем не бывало пятерню в волосы чужие запускает, сжимая пряди промеж пальцами, и к себе того притягивая. Ведь, даже после того, что он в её сторону выбросил, она продолжает защищенность чувствовать, в каждом из соприкосновений, что с её стороны достаточно неумелыми оказываются. Тянется к нему, несмотря на раздражение все ещё в груди горящее. Это что-то на привязанность и больную зависимость походящее. Юноша её сжимать продолжает, руками ниже опускаясь, пока та губы чужие прикусывает, эмоции деструктивные в порыве выместить пытаясь. Романтичности в этом нет никакой совершенно, скорее всплеск какой-то нездоровый, который они вновь тактильностью заглушить стараются. Ева на него вешается практически в волосы чужие на затылке впиваясь, а в перерывах редких, на палец кудряшку инородную накручивает, играясь. По сей день задается вопросом, как он в группировке на протяжении такого времени с подобной шевелюрой находится. Но она нагло соврет, если скажет, что ей его кудри не нравится. Удовольствие особое предоставляет это прохождение кончиками ногтей по вихрам его, а тот и не возражает впрочем, только поцелуй углубляет, забывая в моменте о недоразумении произошедшем. Насколько же ситуация комичная, особенно если со стороны глядеть. Они отношения выясняли, перед этим девчонка ему по челюсти с ноги засадила рефлекторно, а сейчас они к телам друг друга прижимаются почти бездумно. У неё правда в перерыве коротком, для которого голову чужую оттягивать едва приходиться, вырывается: — Блять, а если бы правда не ты? Произносит заговорщически, словно теорию заговора на ходу выстраивает, а после вновь к устам инородным пристраивается, не давая тому возможности ответить нормально. Действие данное не обдумывает нисколько, ровно так же, как и не понимает то, что ответ слышать попросту не хочет. Несмотря на эмоциональность и очевидную импульсивность в происходящем нынче, все равно желания узнать о том, что её бы в подворотне отымели не возрастает нисколько. Проще вновь к человеку, который приближенным является прилипнуть, тепло его на себе ощущая, нежели в реалии весьма безнадежные окунуться. И без того все плохо и бесперспективно до такой степени, что ей волосы вырвать хочется, причем любые, причем даже те в которые не так давно пятерню погрузила. Правда он сильнее оказывается вновь, когда отрывается от неё ненадолго, лицо девице принадлежащее рассматривая, а после произнося: — Не рискнули бы. Её этот ответ, что неправдоподобный по правде совсем, устраивает. Действительности в глаза смотреть все так же не хочет, лучше в серо-голубую бездну заглянет, что затягивает все глубже, нежели очевидное признает. Виноватой в любом случае осталась бы только она, так уж мир в Казани нынешней устроен, и она хоть головой об стену биться может, но навряд ли и это поможет. Потому наверняка об этом и не думает, когда язык инородный в собственную ротовую полость пропускает вновь, почти не отвечая на действия эти, из-за того, что попросту не умеет. Смущение все же перебивает раздражение сопровождающее её минуты последние, особенно, когда тот к действиям куда более раскованным переходит. На всплеске эмоциональном она и не против вовсе, точнее двумя руками за, по всей видимости, иначе бы сама к нему на встречу не поддавалась. Даже не замечает толком, как из коридора узкого в комнату перемещается плавно, с женихом своеобразным на пару. Туркин её буквально с ног валит, а та сопротивляться и не думает, когда ладони по телу блуждают с подтекстом очевидным, наоборот не останавливает процесс данный. Джинсы расстегивает, когда та на локти опирается на него смотря, и приподнимается слегка, задачу облегчая, не вопит, не кричит, не голосит, лишь вопрошает: — Точно? Подтверждения звукового словам в коридоре произнесенным требует, словно они влияют на что-то и гарантом безопасности выступают. — Это все, что ты хочешь спросить, когда с тебя штаны стаскивают? — усмешку все же демонстрирует. — Когда ты? — бровь вскидывает. — Да. — Точно, — все-таки кивает, ей в успокоение. Врут вдвоем, и если задумаются то поймут данную истину сразу, но пока она лишь руки собственные распускает, впервые столь открыто, и не губительно совсем. Он с неё низ стягивать продолжает, но она узла того о котором заявляют все, не чувствует в той мере, в кой об этом заявляют остальные. Что-то тянущее присутствует очевидно, иначе она бы страху все ещё имеющемуся поддалась. Боязливо на деле, как бы она это за усмешкой, едва читаемой скрыть не пыталась. Ибо укрытие опять в устах чужих ищет, чем неизбежное оттягивает. С него одежду стягивать не решается, попросту стесняется действий подобных, хотя, чего врать уже. Все происходящее в краску вгоняет знатно. Только смущение не состыковывается совсем с действиями девичьими, что об обратном кричат яро. Глаза спрятать хочет, но при этом на него глядит, в момент, когда от губ чужих отрывается, и тот нависает над ней натурально. Взор вниз не опускает, прямо глядит, не в потолок, а на лицо давно изученное, и по правде испариться в моменте хочет, когда происходящее осознает. Отступать поздно уже, это понимает каждый из пары, что сейчас на диване старом, в хрущевке однокомнатной, находятся. Особенно, если под нажатием чужим ноги раздвигаешь осторожно, что даже в голове собственной подобием карикатуры звучит. — Если совсем пиздец — кричи, — указание дает. Успокоением здесь и не пахнет теперь, девчонка в ожидании жмурится сразу, когда толчок резкий ощущает, от которого вздрагивает невольно. Нежностью у них и не пахнет, раздается только скрип пружин виды видавших, и её шипение тихое, от боли неизведанной. Сравнить ощущения данные с тем, что чувствуешь, в случае, если по ебалу прилетает с размаха не выйдет. Произошедшее значительно отчетливее внутри чуется. Словно ранение колюще-режущее, только между ног нанесенное с размаху, впрочем он осторожностью и не отличился. Хотя, она и не ждала резкой смены характера своего спутника, от того фрикции рваные, что с частотой определенной происходят не удивляют нисколько. У неё понимания, та и по правде желания уже, поддаваться вперед нет. Ибо промеж ног, словно не только девственная плева разорвалась, а все от начала и до конца. Смазки натуральной хватает едва ли, но вина чья-либо в этом навряд ли присутствует. Возможно ей попросту прелюдий для первого опыта недостаточно оказалось. Руки чужие по телу блуждать продолжают, в то время как она изгибается слегка, сквозь стиснутые зубы в потолок очи собственные направляет. Боль не утихает совсем, в кто время как он согласием этим безмолвным пользуясь, руки на бедра девичьи опускает, к себе её притягивая легко. Вбивается резко, темп наращивая, от чего та кривится ещё сильнее, и почти что слезу пускает, но сдерживает, и голову чутка приподнимает, вскрикивая: — Сука, Турбо, — на него смотря выбрасывает. — Бля, здесь меня так не называй, — произносит, от процесса не отрываясь. — Хорошо, Валер… — начинает, но на вскрик неожиданный переходит, так и не произнеся насмешливое «Валерочка». — Ебать, больно, — выдает все же. — Понял, не тупой, — в манере собственной произносит. Ладони, что бедра до покраснения сжимали с силой в подобных делах не свойственной на месте оставляет, но темп действительно замедляет. Старается двигаться осторожнее, не зря же он её столько месяцев терпел, и даже как-то по-своему обхаживал, в перерывах между скандалами повторяющимися. Впрочем, и тут не как у людей нормальных получилось. Но он все так же не хотел ей делать больно, от чего в лоно проникал куда аккуратней, нежели минутой ранее. Действия происходящие, все равно напоминания возбуждения нервного провоцировали, несмотря на то, что нынешние рывки для него удовлетворяющими назвать сложно. Он правда под неё подстроиться пытается, когда внутрь проникает, словно трепетнее изначального. В его представлении там ничего столь страшного не было, только лицо женское, что несмотря на все его старания напряженным оставалось об обратном твердило. Попытку очередную войти мягче сопровождает желание очевидно читаемое, в привычную стезю вернуться. Только по задумке изначальной, ей все же должно понравиться. Действительно не тупой ведь, понимает прекрасно, что перебрал с напором наверняка, как для первого опыта в жизни особы юной, но и проконтролировать это попросту забыл. Внутри у неё, хоть, и не особо влажно, но горячо и узко до одури, от чего в темпе больно мягком и ему совсем не характерном оставаться, получается все сложнее. Девчушке несмотря на старания чужие больновато весьма, но все же куда легче, чем в начале, при движениях резких. Кажись, он сейчас старался не просто потрахаться животно, а по-настоящему любовь заняться, что выходило на твердую тройку. Ибо для занятия любовью нужна сама любовь. Назвать их взаимоотношения столь теплым словом язык все ещё не поворачивался, но тот все же начинал в стезю вышеназванную уходить понемногу. Пока девчонка в этот момент лишь глаза уводила вновь, ковер на стене висящий рассматривая опять, словно впервые в жилище его оказалась. Секс всегда чем-то грязным и постыдным считался, и это убеждение мимо неё тоже пройти не смогло, сейчас уже проще относятся, конечно. Только все ещё не слишком приветливо по правде. У неё эмоциональное состояние с физической болью и страхом осуждения общественного граничит, последнее и вовсе основное. Из-за перспективы какой-то неправильной показаться, она глядит то в потолок, то в окно, то на ковер этот, некогда дефицитный, а нынче весьма привычный. Ей боязно в глаза ему смотреть в процессе, словно она осуждение и порицание лицезрит обязательно. Понятия навязанные давили даже здесь за дверьми закрытыми, буквально крича о черноте и позорности всего происходящего, от чего хотелось спрятаться, прикрыться и просто исчезнуть. Стыдно признавать, что ей контакт тактильный, даже в столь развратном проявлении от него приятен. Будто она действительно грязной в моменте стала, от чего руки чужие, что тельце девичье продолжали изучать во всю, какими-то неестественными казались. Лицо в подушку бы уткнула стопроцентно, имей нынче возможность таковую, только ради того, чтобы боковым зрением не видеть того, как он на неё глядит пристально. Ведь, ему не противно совсем, у него даже близко эмоций подобных не возникает. Его дама, с ней ночь сию и коротает. В его представлении происходящее — правильно. Она с ним, и сейчас тоже. Такое он на публику выносить не станет, во время отношений точно. Бедра, что сжимал недавно, поглаживает мягко, словно её успокоить пытается, прекрасно подмечая ощущения, которые она больше оглашать не решалась. Ему с ней хорошо, по правде хорошо, даже несмотря на то, что ещё не столь давно она же ему по челюсти ногой в сей момент раздвинутой заехала. Место удара ныло заметно, но он больно увлечен, чтобы внимание на это тратить. Проникать глубже начинает постепенно, дрожь по телу собственному проходящую замечает. Она вся мурашками покрывается, когда тот по ребрам проходится начинает, после сжимая её слегка, словно приподнять пытается. Толчки внутри со временем настойчивее становятся, но все равно слегка мягче, чем в начале. Легче эмоционально делается, после того как боль физическая потухает, хоть, и не полностью, но остаётся скорее фоном, с которым она вновь свыкнуться смогла. В процессе этом неизведанном что-то новое появилось, неизученное совсем, что-то приятное, от чего ноги вздрогнули слегка, после фрикции очередной. — Потерпи, — просит предупреждающе. Подхватывает её под бедра, постепенно ускоряясь, отчего она губу закусывает до крови, от ощущений неизвестных, что под конец не столь страшными казались. Или она вновь смирилась с деталью отталкивающей? Стон едва слышимый из уст девичьих вырвался, когда он почувствовал, как мышцы её и без того узкого лона сжимаются постепенно, но при этом весьма быстро кругом его члена. Девчонка дрожать начала, словно листва в середине осени, и кажись на лице, что она не так давно спрятать хотела, испарина легкая появилась. Та вновь замялась от того, что ей испытать удалось, в то время как спутник её ещё глубже проникал быстро, боль режущую возвращая, но при этом ощущение странное даря. Несколько рывков резких, что в завершение последовали, перед тем как он вышел из неё так же рвано, её вскрикнуть заставили, от удовольствия, что с болью граничило. Потеряв чувство близости, к которому она за это время привыкнуть успела, она снова спрятаться захотела, только белье собственное найти глазами не смогла. Выбрала способ годами проверенный и под одеялом, которое расстелить никто не удосужился скрылась, после себя небольшое кровавое пятно на внешней стороне укрытия оставив. Он её эмоций стеснительных не разделяющий совершенно, только рядом лег, ещё больше желание исчезнуть в ней пробуждая. Какой же позор, какая же дура. Общество буквально вопило ей о недопустимости отношений подобных, а она все равно поддалась. И главная проблема не в оценке чьей-то, а в ней. Тимофеева попросту потерялась, ибо понятия не имеет, что должна чувствовать. Об этом моменте голоса громкие почему-то умолчали. Не объяснили, как себе принимать тем, кто добровольно полностью на контакт подобный подписался. Ведь, она с самого начала хотела, несмотря на страх и предрассудки, иначе бы случившегося не было. Она грязной себя не считает, это что-то другое. Непринятие того, что подобное случается, а тем более того, что это нормально и вовсе не стыдно, просто здесь и сейчас об этом лучше помалкивать себе же во благо. Суженый ей руку на плечо закидывает, вновь к себе прижимая, и она молча сигнал этот игнорирует, в той же позе находиться продолжая. — Не, можешь хуярить, — проговаривает в попытке ситуацию сгладить. — Если так, заканчиваться будет, — ухмыляется слегка. — Ну, хоть, не в кустах, бля, — фыркает тихо, чем смешок у него вызывает. — Лучше бы молчала, — прыскает невольно. Она и молчит, не отвечая ничего, просто лежит рядом неподвижно, когда он её в себя вжимает практически, отсутствием недовольства привычного пользуясь. Тактильность такая ещё больше в краску вгоняет, она бы предпочла просто к стенке отвернуться, после произошедшего. Непонятно все как-то, несмотря на то, что он отвращения пугающего к ней не чувствует, что по действиям очевидно читается. — Ты чего? — на локтях привставая интересуется, отстраненность подзабытую замечая. Ладонью по волосам девичьим проводит, прядь на палец накручивая, а после за ухо ту заправляет. К макушке её губами едва ощутимо прикасаясь в успокоение. — Бля, та не знаю, странно как-то, — признается. — Не заебывайся, — отмахивается сразу. — А тя реально напрягает, что я нихуя не узнаю? — выкидывает, в попытке тему перевести. — Ну, после махачей. — Та не, пацаны наоборот говорят, что повело, — плечами пожимает. — Не заебываешь типа. — Могу заебать, если хочешь, — хмыкает слегка. — Я маякну, если жить скучно станет, — усмехается едва заметно. — Значит нормально все? — бровь вскидывает. — Ахуенно у нас все, — сжимая её сильнее произносит. Не сказать, что ей намного легче становится, но она отвлекается, в диалоге обыденном. Ей просто акцент с события данного сместить хочется. Это же вроде нормально, все трахаются, и ничего настолько страшного в этом нет, раз люди этим продолжают заниматься, причем не для первичной цели совсем. Успокаивается как-то, и даже сама ему на плечо укладывается, руку на торс мужской закидывая. Пододвигается осторожно, прислоняясь самостоятельно. Глаза прикрывает, перед этим на него взгляд кинув аккуратно. Умоститься пытается, конечности собственные передвигая, в попытке позу комфортную принять. — Дрыхнешь уже? — вопрошает тот. — Собираюсь, — кивает едва ощутимо. — У меня на девять сборы завтра, — уведомляет. — И? — тянет непонимающе. — Ну, блять, чтобы ты с утра не подумала, что я по съебам дал, — объясняет спокойно. — Не подумала б, — улыбаться слегка. Закрывает очи окончательно, в сон проваливаясь быстро. От предупреждения этого на душе куда спокойней стало, словно слова эти беспокойство чужое демонстрировали. Значит, ему не все равно на то, что она подумать может, растерявшись, если проснется позже назначенного. Мысль эта мимолетная что-то внутри греет. Тепло чужое инородным не кажется, она бессознательно к нему прислоняется, во сне. Спокойствие какое-то странное наблюдается, в перерыве между тревожностью привычной. Они даже в таком моменте поссориться успели, будто в их отношениях весьма болезненных иначе произойти и не могло. Навряд в канители этой нескончаемой было место чему-то запланированному и исконно верному, по мнению общества вездесущего. Здесь места ничему светлому нет, они на свет этот иллюзорный не заслуживают нисколько. Слишком много черни во всем окружающем, и в этой паре в том числе. В их истории правильно — именно так. Быстро, сумбурно, резко, моментами злобно и больно, но по родному понятно и безопасно.