По стопам отца

Весна 1959 года была настолько незабываемой, что даже если бы Врунгель получил амнезию, то не сумел бы запамятовать о тех событиях, что произошли в то время. Ещё долго, очень долго он приходил в себя после страшного горя. Облик его дорогой, любимой жены, которой не стало так внезапно, то и дело возникал перед глазами, заставляя сердце мужчины сжиматься. Он понимал, что не думать о ней не сможет. Это было просто невозможно. Спустя несколько дней прошли похороны любимой. Христофор не стал брать на них маленькую дочку, ей там совершенно не нужно было находиться. Поэтому она осталась у пожилой соседки, которую Врунгель знал уже много лет. Родители жены еле держались, то и дело начиная плакать. Они стояли в обнимку, глядя на гроб. Нужно было быть слепым, чтобы не увидеть, как они постарели за столь короткое время. Христофор Бонифатьевич находился неподалёку от них, ближе всех к месту, где хоронили его покойную жену. Перед процессией он успел попрощаться с ней. В тот момент он изо всех сил сдерживал слёзы, чтобы те не помешали ему в последний раз увидеть её. Он помнил, как тряслись его руки. Лицо Врунгеля было мало эмоциональным. Казалось, он смотрел в никуда. Очень уж отстранённый взгляд у него был. Невозможно представить себе, какая сильная тоска и печаль разлились по его сердцу, которое было разбито. На множество осколков. После похорон, он долго стоял у могилы, глядя на фотографию любимой жены. Она отдала свою жизнь, чтобы спасти чужую. Чтобы дочка смогла жить... - Я позабочусь о ней. Не волнуйся... Она не пропадёт - медленно и тихо произнёс Врунгель, глядя на могилу. Лишь в тот момент он окончательно смог отпустить этот груз. Окончательно смирился с тем, что теперь её нет, что она умерла. Всё встало на свои места. Сил плакать уже не было. Он так много плакал за последние дни, что уже было просто нечем. Да и бессмысленно. Христофор понимал, что от этого лучше не станет, что ничего не изменится. Он не считал слёзы проявлением слабости, однако, в тот момент он пообещал идти дальше. Жить дальше для себя и для дочери. И пообещал он это, как показалось, не только себе... *** Христофор Врунгель вернулся домой. Перед этим он забрал дочку у соседки, которая за ней присматривала. Полина, находившаяся на руках у отца, беспокойно озиралась по сторонам. Врунгель тоже оглядел квартиру. Она выглядела мрачно. Может быть, из-за выключенного света, а может из-за недавнего горя. Каждая мелочь напоминала о жене: одежда на вешалках, личные вещи на тумбочке и комоде. Фотографии, висевшие на стенах. Всё это давило. Создавалось впечатление, что она жива, что всё хорошо. И что скоро она вернётся домой. Но это было не так. Она никогда не вернётся... Врунгель стиснул зубы. Дабы привести свои чувства хоть в какой-то порядок, Христофор Бонифатьевич затеял у себя в квартире масштабную чистку. Пока маленькая дочка спала, он, стараясь не шуметь, собрал всю одежду и личные вещи жены, всё, чем она пользовалась. Выкидывать всё это он не смог. Рука не поднялась. Да и не принято в то время было так делать. Что-то Врунгель продал, а что-то раздал задаром. Всё это отняло несколько дней. Теперь квартира не выглядела такой удручающей, по крайней мере с точки зрения Христофора Бонифатьевича. Совместные фотографии с женой, которые раньше висели на стенах, теперь находились в специальном фотоальбоме. Из спальни Врунгель переехал в гостиную, решив в будущем, когда дочка подрастёт, предоставить ей личную комнату. Врунгель рассуждал так: если есть возможность иметь свою комнатку, то зачем лишать человека этого? Она явно обрадуется такому подарку. А пока что малышка спала с ним в гостиной, в люльке, которую они с женой выбрали вместе. Естественно, Христофор Бонифатьевич не злился на свою дочь, не винил в смерти любимой жены. Он даже не допускал подобной мысли: как можно винить младенца, маленького ребёнка, который ничего не понимал? Это же просто маразм. Вот Христофор и не злился на неё. Наоборот. Всякий раз, когда он смотрел на маленькую Полину, на это крошечное создание, его сердце наполнялось любовью и трепетом. Вот и сейчас он сидел рядом с люлькой, слегка покачивая её. Только что Врунгель кормил дочку специальной смесью для новорожденных, заменяющей грудное молоко, а сейчас укладывал спать. Стоял вечер. На улице уже темно, по оконному стеклу катились капли дождя. Ленинград никогда не мог похвастаться долгой хорошей погодой, тем более в марте месяце. По комнате разливался тёплый свет. Окно закрыто, чтобы холодный ветер не попадал в помещение. Лишь в тот момент капитан Врунгель ощутил комфорт и уют. Находясь с любимой дочкой, он словно возвращался к нормальной жизни. Малышка заворочилась. Христофор Бонифатьевич тихо, почти шёпотом запел: - Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are! Up above the world so high, Like a diamond in the sky. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are Как правило, колыбельные песни помогали ему убаюкать Полину. Он любил исполнять их на английском языке, которым владел в совершенстве. Врунгель пел тихо и медленно, осторожно. Малышка не понимала их смысла, однако, это всегда срабатывало. Как и в тот вечер. Вскоре Полина крепко уснула, а Христофор Бонифатьевич погасил свет и ушёл на кухню. Заварил себе чай, который любил пить по вечерам. Сидя за столом и держа в руке чашку, Врунгель размышлял. Он по натуре был человеком вдумчивым, а в последнее время он стал уходить в мысли с головой ещё чаще. Мужчина размышлял о своей дочери. Ещё когда они с женой ждали их дитя, Христофор хорошо понимал, какая это колоссальная ответственность, что это будет очень и очень сложно, ведь ты приводишь в этот мир полноценного человека. Твоя задача вырастить его, подготовить ко всем трудностям жизни, воспитать. На последнем он особенно заострил внимание. Правда, сейчас это не было самой актуальной проблемой, ведь Полине ещё нет и месяца от роду. Однако Врунгель привык планировать всё наперёд, узнавать обо всех загвоздках заранее, чтобы быть готовым. Вот и сейчас он задумался о воспитании дочери. Важно было учесть всё, чтобы она выросла хорошим человеком с правильными ценностями, но при этом необходимо было выстроить с дочкой доверительные отношения. Чтобы они были настоящими друзьями. "У меня много друзей и знакомых, у которых есть дети. Нужно узнать у них, как именно они воспитывают их, как выстраивают с ними отношения. Я обязательно должен узнать то, что нужно" - думал Врунгель. И он был прав, ведь на чужом примере можно наглядно увидеть, как поступать нужно, а как не стоит. Возможно, поучиться на чужих ошибках. За этими мыслями Христофор Бонифатьевич и не заметил, как наступил совсем поздний вечер и пора была ложиться спать. *** Шли дни. Полина росла. С каждым днём Христофор Бонифатьевич замечал, что дочь удивительно похожа на него: копна чёрных волос, большие карие глаза, громкий голос, такая же форма носа. Вот только по ночам она спала не очень хорошо. Периодически малютка не могла погрузиться в сон, из-за чего плакала и не давала спать отцу. Ему ничего не оставалось, кроме как убаюкивать дочку, лишаясь собственного сна. Однако Врунгель стойко проходил через эти испытания, проводя часы рядом с малышкой. Было сложно. Порой просто невыносимо. Христофор Бонифатьевич очень сильно уставал. Но не сдавался. Несмотря ни на что. Лишь в то время он сумел полностью понять матерей-одиночек, которые встречались достаточно часто. Когда ты один-одинёшенек с ребёнком, никто не придёт на помощь. Теперь капитан Врунгель считал женщин, воспитывающих детей в одиночку, настоящими героинями. И ведь все вокруг считали это чем-то само собой разумеющимся. Теперь Христофор Бонифатьевич был в корне не согласен с таким убеждением, проникнувшись глубоким уважением к матерям-одиночкам. Почти каждый день он гулял с Полиной. Не важно, какая погода стояла - дождливая или солнечная, Врунгель считал, что дочке, да и ему тоже, необходимо дышать свежим воздухом. Сам он, к слову, находился в декретном отпуске, что в то время практически не встречалось. С детьми сидели женщины, однако, в случае капитана Врунгеля всё было иначе. Гуляя с Полиной, Врунгель часто погружался в мысли о будущем, о своей судьбе и о дочери. Однако Христофор Бонифатьевич не давал себе сильно задумываться. Врунгель отчётливо запомнил один маленький эпизод на одной из таких прогулок. Стоял апрельский день. Погода была пасмурная, однако, тепло в воздухе ощущалось с каждым вздохом. Христофор Бонифатьевич стоял в небольшом скверике думая, куда пойти. В тот момент их взгляды с Полиной пересеклись. Он несколько секунд смотрел на дочку. Тут малышка улыбнулась беззубым ртом и потянула к папе свои маленькие ручки. Христофор Бонифатьевич не сдержал улыбки. - Я тут. Папа рядом, моя маленькая - негромко сказал он, протянув малышке свою руку. Он сам не знал почему, но этот маленький эпизод так поднял настроение Христофору, так обрадовал, что он на всю жизнь запомнил его. Во время прогулок капитан Врунгель не терял время зря. Часто сидя на скамейке недалеко от детской площадки или гуляя по парку, он одним глазом приглядывал за дочкой в коляске, а другим, так сказать, наблюдал за другими. Он знал, что в таких местах много семей с детьми. А будучи человеком наблюдательным и внимательным, он улавливал то, что было необходимо. А именно взаимоотношения родителей и детей. Один раз он увидел громкую сцену, как какой-то ребёнок по несколько раз выпрашивал у родителей мороженое, а день стоял холодный, легко и заболеть. Ребёнок кричал, выклянчивал желаемое у родителей, которым явно было очень неловко. И казалось, малец прекрасно догадывался о том, что родителям как будто стыдно за него и пользовался этим, крича: - Если вы сейчас же не дадите мне двадцать копеек на мороженое, я устрою такую истерику, что весь город услышит!** Врунгель, глядя на него, размышлял: "Сейчас родители пойдут у него на поводу. А кто же из него вырастет? Избалованный и наглый парень, который не умеет принимать отказы и идёт на поводу у своих желаний. Наверняка и родители у него имеют к этому склонность". В другой раз он увидел другую картину, которая тоже наглядно показывала неправильный подход к построению отношений родителей с ребёнком. На детской площадке мама отчитывала своего сына, который, в общем-то и не баловался, а просто активно бегал и играл. Ничего плохого. Но злилась она на него очень сильно: - Я сейчас же отдам тебя злому дяде, вон тому! Откажусь от тебя, больно нужен ты мне, такой неугомонный! Врунгель сглотнул. "Это же как мальчику страшно станет от таких слов. Если бы мне в детстве мама сказала, что откажется от меня, отдаст кому-то, то... я бы так перепугался, что умер бы" - думал Христофор Бонифатьевич. И таких эпизодов ему удалось увидеть немало. Он пообщался со многими своими знакомыми, у которых были дети. И у некоторых наслышался такого, чего точно не желал своей дочери. "Не понимает слов? Треснуть разок, в угол поставить, точно поймёт" "Пусть делает, что велят. Я был отличником, и он пусть только попробует принести домой четвёрку" "Он у меня маленький, всего одиннадцать лет. Мне легче самой всё сделать по дому, нечего ему напрягаться" "Мне всё равно, пусть занимается чем хочет. Дети на то и дети, сами всё получают, чего хотят" И это далеко не все примеры. Христофору Бонифатьевичу в какой-то момент всё стало понятно - нельзя впадать в крайности. Во всём, буквально во всём должна быть золотая середина. Дочку нельзя "душить" опекой, контролировать каждое действие, но при этом не следует отстраняться, пускать всё на самотёк. Нужно быть авторитетом для неё, но при этом заслуженным. Чтобы она не боялась отца, была с ним честна, как с лучшим другом. Необходимо дать ей достойное будущее и образование, но при этом не решить всё за неё, а дать Полине самой понять, чем она хочет заниматься, куда зовёт её сердце. Но всё это потом, точно не сейчас. В тот момент Христофор Бонифатьевич даже не подозревал, какая же интересная, насыщенная жизнь, полная событий ждёт Полину, его маленькую и горячо любимую дочку.