720 hours

      — Юнги, он… — пытается объяснить Чимин, но альфа явно не намерен его сейчас слышать и слушать, он слишком сильно разозлился после разговора с родителями.        — Зачем ты это сделал? — снова повышает голос он, надвигаясь на омегу, отчего тот встаёт с кровати, оказываясь по другую сторону. — Зачем ты всё разрушил? Зачем полез не в своё дело?!        Чимину до одури обидно. Ему больно, что Юнги вдруг срывается на нём. Хвасан сам сказал, что догадался об их актёрской недоигре ещё с первого дня, как только они прилетели, а теперь, когда узнал о том, что сын не выполнил данное перед свадьбой обещание, разозлился. Чимин виноват лишь отчасти, в той же степени, что и смолчавший о многом Юнги.        — Если бы ты был честен со мной, ничего такого бы не произошло, — шипит в ответ, защищаясь, омега. Юнги мог и должен был ему рассказать о том, что уже состоял в браке, о настоящих причинах женитьбы, которую устроили их родители.        Почему он должен постоянно обо всём догадываться и узнавать только спустя какое-то время и лишь потому, что кто-то проболтался? Чимин не игрушка. Он живой человек. И зная, что родители женили альфу с определённым умыслом, Юнги мог бы и рассказать супругу хотя бы в общих чертах свою предысторию.        — Ты мог мне рассказать хотя бы о том, что уже был женат, — выдыхает Пак, не глядя на Юнги. — И я бы не выглядел придурком в глазах твоего папы, когда речь зашла об этом.        — Зачем ты вообще завёл такой разговор с ним? — всё ещё злится и напирает альфа, хмуря тёмные брови. — Зачем лезть туда, куда тебя не просили?        — Да что ты заладил «не просили, не просили»? — обидные горькие слёзы копятся под веками и грозят сорваться с ресниц, когда омега не выдержит напряжения и громких, злых выражений Мина. — Ты мог сказаться мне с самого начала, когда только женился на мне, поведать о причинах твоего поведения и отношения. Ты мог рассказать о прошлом браке, раз знал, что причиной приезда родителей является и он тоже. Я чувствую себя идиотом, Юнги! — вскидывает голову Чимин. — Я чувствую себя дураком, который ничего не знает. Вместо списка своих привычек ты мог бы посвятить меня в гораздо более важные вещи, в такие, как кто такой Тэхён.        Мин замирает, бледнеет и останавливается. Его губы сжимаются в тонкую полоску, а веки сощуриваются, делая взгляд донельзя агрессивным, словно Чимин собственными руками вспарывает грудную клетку, без спроса заглядывая в потаённые углы. Но Пак просто хочет не быть в темноте, не оставаться за бортом. Если бы Юнги рассказал ему правду, не возникло бы неловкости, и, быть может, его папа не догадался бы так быстро. Они действительно ощущают друг друга, да и выглядят со стороны абсолютно чужими. Между ними нет ничего, что говорило бы о связи, о привязанности, что тут говорить о влюблённости и семейных взаимоотношениях.        — Это не твоё дело, Чимин, — бросает грубо Юнги.        По всей видимости, одно имя бывшего мужа вызывает в нём шквал негативных эмоций. Оно — болезненная рана альфы, не заживающая, меняющая его и неприкосновенная. Но Чимин не был бы собой, если бы поступил иначе.        — Ты молчал о муже потому, что тот бросил тебя? И родители решили женить снова, чтобы вывести из депрессии? Что случилось, Юнги? Так больно, что говорить не в силах? — шипит на альфу Пак, обходя кровать и приближаясь к нему. — Хвасан сказал, что ты должен был мне о нём рассказать. Смелости не хватило? Ты глупый!        Юнги вспыхивает и подходит ещё на шаг, жёстко хватая омегу за запястье, но тот не обращает никакого внимания, продолжая говорить.        — Ты должен был меня ввести в курс дела. Так что не только я виноват в провале проклятого плана с притворством! — повышает ещё сильнее голос Чимин. — Может, Тэхён ушёл от тебя из-за твоей чёрствости? Так, как ты собирался притворяться любящим мужем, если неспособен на такое?        — Замолчи, — задушенно произносит альфа. — Не произноси его имени. Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о нём.        — А ты обо мне? — не выдерживает Пак, вынуждая того взглянуть прямо в глаза. — Что ты обо мне знаешь? Ты хоть что-то постарался узнать?..        Они буравят друг друга взглядами, даже не замечая, как в спальню врываются Минги и Чосоль. Чимин больше не в состоянии сдерживать слёз, ему до боли обидно. Да, он оказался в луже из-за своего языка и любопытства. Но не один омега виноват в сложившейся ситуации. Их притворство оказалось проигрышным планом с самой первой секунды. Они не смогли притворяться так долго, учитывая, насколько их характеры разные.        — Ты даже не попытался довериться! — срывается на крик Чимин и старается вырвать руку из захвата альфы. — Ты не посчитал нужным, чтобы я знал о тебе нечто настолько личное! — лицо быстро становится мокрым от стекающих по щекам солёных капель.        Чимин зажмуривается и внезапно оказывается на свободе: Минги, подойдя сзади, хватает сына за руку, вынуждая отпустить омегу. Чосоль подлетает к паре, словно фурия, Чимин никогда не видел его таким разгневанным. Пак старший резко отталкивает Юнги от сына и загораживает того собой, зло разглядывая альф.        — Не тронь моего ребёнка, — шипит омега, хватая Чимина за плечи и тут же крепко обнимая.        Чимину сейчас не до того, как трясётся от злости папа, как гневно прожигает Минов строгим взглядом. Он просто утыкается в родительское плечо и ощущает, как эмоции доходят до самых краёв. Чимин не питал ложных надежд, ни на что и не рассчитывал. Всё пришло к нему неожиданно и нежеланно. Он не хотел изучать Юнги, запоминать его привычки. И совсем не желал, чтобы было так больно от чужого недоверия. Так неправильно. Эти двое были должны разбежаться после истечения семисот двадцати часов, проводить родителей и забыть друг о друге. Но вот истекает только половина данного на план срока, а между ними — пропасть из мешанины общих чувств.        — Чосоль, — пытается что-то сказать Мин старший, но омега резко взмахивает рукой, он в ярости и никого к сыну не подпускает.        — Вы сделали достаточно. Я всегда считал ошибкой, что решил выдать Чимина замуж. Пусть бы лучше он гулял и развлекался, чем был несчастен в союзе с альфой, который его не любит и не уважает, — выплёвывает Соль. — Я ошибся, когда решил, будто ваш сын подойдёт Чимину, поможет повзрослеть и остепениться. Я зря доверился тебе, Минги.        Альфы напряжённо глядят на плачущего в руках папы омегу и самого яростно дышащего Чосоля. Чимин не понимает ничего, он просто оглушён свалившимся на его плечи и голову осознанием.        — Да к чёрту всё, — бросает Мин, прежде чем вылететь из спальни. Минги лишь раздражённо смотрит ему вслед.        — Мы не можем разорвать брачный контракт, — выдыхает он, когда топот сына исчезает и рассеивается в коридоре. — Ни мы, ни вы не потянем неустойку.        Чосоль поджимает губы, пока Чимин медленно успокаивается и вытирает начинающее опухать лицо.        — Я продам бизнес. Этого должно хватить, — выдыхает Соль.        — Папа, нет! — хрипло выдыхает Чимин, хватаясь за руку родителя. — Не нужно так… Мы найдём способ дожить до истечения срока договора. Не нужно…        — Чимин, — грозно глядит на него Чосоль. — Я не позволю жить тебе с ним, ты будешь страдать.        — Я и без того буду, — снова наворачиваются на глаза Пака слёзы.        Осознание явилось не в самый подходящий момент, обрушилось на разум, а произнести это вслух — значит признать реальным. Но не сделай Чимин этого, то страдать будет раза в три больше, ведь чувство будет сжирать его изнутри. Он глупый омега. Настолько же, насколько и Юнги — глупый альфа. За две несчастные недели препирательств, войны и пакостей умудрился так вляпаться.        Чосоль смотрит сначала раздражённо, потом непонимающе. Чимин слова эти озвучивать не хочет, лишь виновато поджимает губы. Папа повторяет его движение, и вдруг выглядит так несчастно, словно вот-вот сам заплачет, чего Пак Чосоль никогда прилюдно не делал.        — Чимин, не говори мне... — выдыхает он. — Не говори мне, что что-то к нему испытываешь…        Омега просто молча опускает голову и не может смотреть в глаза родителю и отцу Юнги, напряжённо сжавшему переносицу.        — Он не должен знать, — произносит Чимин тихую просьбу напоследок.

***

       Три дня проходят в напряжённом молчании. Чимин проводит ночь в спальне без Юнги, который словно исчез из дома и не появляется, как бы ни пытались его отыскать. Рядом с ним Чосоль. Он лежит на кровати с сыном и просто позволяет тому выплакаться, а потом бесцельно пролежать половину ночи без сна в руках папы. И тот кажется сейчас роднее, чем много лет до этого. Чосоль ничего не говорит, старается просто быть рядом, хотя по лицу старшего омеги видна вся злость на чету Мин и их решение.        Чимин приходит в себя понемногу на следующий день и хочет даже поговорить с Юнги, только не знает, как к нему подступиться. Они оба оплошали. И нужно выяснить отношения раз и навсегда. Из-за ошибки их родителей и собственных опрометчивых шагов две семьи сейчас страдают и не знают, как выбраться из сложившейся ситуации.        Хвасан несколько раз пытается поговорить с Чимином, но Чосоль почти срывается на него, и тот обещает подождать, пока зять не окажется сам готов к разговору. Несколько ночей Юнги проводит, запершись в своём кабинете и ни с кем не разговаривая, а Чимин почему-то не уходит из его спальни. Он не хочет обратно в свою комнату.        Просто лежит на постели альфы и стискивает ворох мягких игрушек, не зная, как быть дальше и исправить всё, что они одной большой семьёй натворили.        При составлении брачного контракта Юнги и Чимина обе стороны, заключающие его, установили настолько высокую неустойку, чтобы ни у кого не было желания пойти на попятную. Сумма слишком велика даже для таких состоятельных семей. И теперь разозлённый Ёнджун, которого Паку непривычно видеть таким эмоциональным и уязвлённым, ищет юристов, способных найти лазейку в договоре. Чимин же просит родителей успокоиться и не торопиться. Вначале им с Юнги нужно поговорить.        Омега долго решается, чтобы просто подойти к кабинету альфы, из которого тот почти не выходит, за исключением посещения ванной комнаты. Ситуация настолько подкосила и его тоже, что это заметно невооружённым взглядом. Чимин хочет поговорить и оставить их совместное существование формальным, без белых пятен и недосказанности.        И теперь, когда стоит перед деревянной дверью, за которой нет и звука чужого присутствия, невыносимо долго решается, чтобы постучать. Он ждёт, пока дверь раскроется или же его с руганью погонят прочь, но преграда вдруг исчезает. На пороге Юнги. Он выглядит уставшим и расстроенным, даже извечное каменное выражение лица не помогает скрыть эмоции. Он глядит на Чимина почти безразлично. Хотя бы без злости, и на том, как говорится, спасибо.        Альфа поджимает губы и, оставив дверь открытой, возвращается к кожаному дивану, чтобы рухнуть перед журнальным столиком, где стоит начатая бутылка виски и одинокий стакан. Чимин нервно мнётся на пороге, не зная, что теперь ему делать. Он рассчитывал, что Мин начнёт новый скандал, однако тот предельно молчалив. Омега входит и прикрывает за собой дверь, неуверенно топчется возле выхода, на альфу не смотрит.        — Юнги, — выдыхает Пак, вынуждая того всё же взглянуть. — Прости меня, пожалуйста. Я действительно подвёл тебя. Но… Мне жаль, что так получилось. Мы много лишнего сказали друг другу. Теперь я бы хотел поговорить, как взрослые люди.        Альфа выпрямляется, когда Чимин поднимает голову и прикусывает от волнения нижнюю губу. Он пристально разглядывает Пака, а после хлопает по дивану, таким образом приглашая присесть. Тянется к дверцам журнального столика и достаёт второй стакан.        — Я был слишком груб с тобой и не контролировал свои эмоции. Прости и ты меня, — хрипло проговаривает Юнги, наполняя второй стакан виски и толкая его пальцем ближе к осторожно присевшему рядом омеге. — Нам правда стоило сначала научиться друг с другом общаться, а потому уже такое затевать.        Несколько минут оба молчат. Юнги залпом выпивает алкоголь и слегка морщится, Чимин к своему стакану не прикасается, только взволнованно зажимает сложенные ладони между колен. Молчание затягивается слишком долго, и Пак, не выдерживая, хочет уже было открыть рот. Его прерывает пришедшая на телефон альфы смс. Экран загорается, но сообщение не привлекает внимание омеги так, как всё то же фото на заставке. Глаз из-за уведомления на экране не видно, зато отчётливо можно рассмотреть две счастливые улыбки: очаровательную квадратную и дёсенную Юнги.        Чимин переводит взгляд на альфу и сглатывает, видя, с каким несчастным видом тот разглядывает фото. Слова сразу же пропадают из горла и головы. Он съёживается на соседнем месте, не зная, что дальше делать.        — Я правда должен был тебе рассказать, просто смелости не хватило, чтобы с кем-то таким делиться. Даже родители не знают всего, что я чувствовал тогда. Они всё пытались отдать меня в руки специалисту, но я был так поглощён эмоциями, что сопротивлялся. Я должен был прожить всё сам, — Юнги впервые кажется Чимину откровенным и разговорчивым, потому он застывает и внимательно прислушивается.        Экран гаснет, но альфа продолжает буравить взглядом чёрный прямоугольник смартфона. Он залпом опрокидывает в себя виски и с грохотом ставит стакан на столик, прежде чем, после выдоха, не начинает тихо, почти неразличимо говорить снова.        — Мы с Тэхёном познакомились ещё в университете. Он учился на педиатрии, а я был на три курса старше и изучал экономику. Мы не сразу начали встречаться, почти перед самым моим выпуском только. Но я потерял от него голову с момента, когда он впервые появился на нашей тусовке с моим лучшим другом в качестве его парня. Они довольно долго встречались, пока не поняли, что не подходят друг другу. Намджун — мой лучший друг — через полгода женился. А я понял, что если не попробую сейчас, то упущу его, — Юнги ненадолго замолкает, наливает себе ещё алкоголя, но пока не пьёт. Чимин слушает внимательно и не перебивает. — Он был самым лучшим. Я всегда думал, что мне нужны другие партнёры: похожие на меня характером, тоже требовательные к себе и окружающим. До того мига, пока не узнал Тэхёна. Он был мягким, добрым и ярким, словно солнце. Я не думал, что мы сойдёмся характерами, однако как только позвал его на первое свидание, понял, что пропал.        Чимин чувствует, как у него что-то сжимается в груди, но настойчиво давит это чувство обратно, внимательно слушая неторопливый рассказ альфы, который решился поведать омеге обо всём. О том, что испытывал, подробно, чтобы понял его.        — Нам было непросто. Я отказывался от помощи родителей, работал сам, а Тэ учился. Мы поженились сразу после моего повышения в отцовской компании. Я сделал ему предложение, как он и мечтал — когда мы улетели в Прагу, на поездку туда откладывали оба несколько лет. И там возле Ротонда святого Вита я попросил его стать моим мужем. Наша жизнь складывалась хорошо, родители одобряли мой выбор, а карьера росла, — Мин снова делает паузу, а Чимин впервые пригубливает виски, чувствуя давящее нечто в груди. — Всё было хорошо. Тэ стал отличным специалистом, он лечил детей. Вот только своих у нас так и не было.        Юнги замолкает на несколько минут и закрывает лицо руками, отчего у Чимина вдруг ёкает в груди. Хочется хоть как-то поддержать альфу, дотронуться до его спины или плеча, но Пак не решается, дав ему некоторые мгновения передышки. Что же случилось с Тэхёном, если между ним и Мином всё было хорошо? Думать о чём-то страшном не хочется, кожа на руках сразу же покрывается мурашками.        — Мы много раз пытались, — вздыхает Юнги, его глаза кажутся Чимину покрасневшими. И омега понимает, насколько ему тяжело всё это вспоминать и рассказывать. — И через почти семь лет отношений, он, наконец, забеременел. Мы были очень рады, — печально улыбается Мин, — но только до того момента, пока врач не сказал о том, что у него конфликт резус-фактора. Ребёнок взял мою положительного резуса кровь, и организм Тэ просто отторгал плод. Шесть месяцев мучений, капельниц, больниц. Четыре угрозы выкидыша. Я столько раз просил его остановиться. Это оказалось опасным для его здоровья. Беременность истощала и мучила Тэхёна, и даже мои слова его не убедили. Он твёрдо стоял на своём в желании родить. Я предлагал ему поберечь свою жизнь и здоровье, даже просил взять ребёнка из учреждения, но он… не мог отказаться от сына.        Предчувствие прошибает Чимина ударом тока по всем нервным окончаниям, и он ощущает, как в горле застревает противный колючий комок от догадки. Отгоняет от себя все ужасные мысли, пусть волосы на затылке уже встают дыбом от всё более тихого и с трудом различимого голоса альфы.        — Шесть месяцев в больнице, но Тэ упрямо ждал появления сына на свет. Его организм ослабевал с каждым днём, он исхудал, словно скелет. Наши родители тоже убеждали его, что важнее собственная жизнь, но Тэ никого не слушал. Он очень хотел и ждал его, — Юнги сглатывает, и тогда Пак впервые замечает, что у него дрожат кончики пальцев. — Не доносив ребёнка до седьмого месяца, у него случились преждевременные роды. Малыш родился недоношенным и больным. Он не прожил и нескольких минут на этом свете. Тэхён умер через несколько часов после случившегося из-за кровотечения, — глухо заканчивает и замолкает ещё раз.        У Чимина что-то обрывается внутри. В голове, словно колоколом бьёт: «умер». И ком в горле разрастается, мешает полноценно дышать. Он не понимает, в какой момент прорываются слёзы. Утирает их рукавом домашнего джемпера, пока не видит Юнги, ведь тому и без того плохо вспоминать настолько травмирующие события. Чимину становится ужасно стыдно за брошенные в спальне в пылу ссоры слова. Он ведь не знал. Он не думал, насколько больно будет Юнги…        — Я словно остался один, ослепший в темноте, — хрипит Мин, продолжая рассказ. — Родители переживали, что я могу что-то с собой сделать. Мы были очень близки с Тэ, никогда не разлучались слишком надолго. Они забили тревогу, когда я четыре месяца, не просыхая, пил после похорон, — голос альфы становится глухим и почти безэмоциональным, его лицо бледным, а веки и белки сильно краснеют от сдерживаемых чувств. — А потом ударился в работу. Терял сознание от переутомления, срывался на подчинённых, на всех, кто оказывался рядом.        Чимин больше не может сдерживаться, его накрывает чужим горем, которое по-прежнему горит внутри альфы — непрожитое, неоплаканное до конца.        — И тогда они приняли решение женить меня снова. Отец пригрозил, что лишит меня работы — единственного якоря, удерживающего в здравом рассудке. Вынудили подписать составленный брачный договор. Я не хотел, мне не было нужно. Я не желал знать тебя. Мне было всё равно, как тебя зовут и что ты из себя представляешь. Я просто решил, что пойду на поводу семьи, лишь бы они оставили меня в покое.        Чимин переводит заплаканные глаза на альфу. Если бы он только знал о том, что случилось в жизни Юнги и как сильно тот сдерживает себя от бушующих внутри эмоций… Если бы только знал, сколько тому пришлось и приходится пережить. Рыдания накрывают его, и омега беззвучно плачет, лишь изредка хлюпает носом едва заметно, пока Мин собирается с силами.        — Я думал, мы выдержим. Мне было нормально убиваться работой, пока ты формально мой муж. Мне не нужно было ничего, кроме моего якоря, заставляющего забывать о том, что я утратил. Я рассчитывал, что мы справимся и убедим родителей, а там продолжим жить, как жили. Но не получается. Я не могу притворяться, врать искусно. Мы слишком разные… — Юнги трёт лицо руками. — У меня не выходит игнорировать тебя больше, — приглушённо произносит альфа.        Чимин неосознанно громко всхлипывает и пытается утереть рукавом уже совсем мокрое лицо, чем привлекает внимание Юнги. Тот убито глядит на его наверняка припухший нос, на красные мокрые щёки и слипшиеся от слёз ресницы.        — Ну чего ты плачешь, глупый, — шепчет альфа, вдруг притягивая омегу к себе и позволяя положить голову на плечо.        — Ты ведь не плачешь, — сипло говорит Чимин. — Вот — реву за двоих, будь благодарен.        Юнги горько усмехается и трёт плечо Пака, пока тот продолжает реветь почти без звуков в его домашнюю лёгкую кофту.        — Прости меня за то, что я ляпнул о нём, — дрожащим голосом произносит Чимин.        — Ты не знал ничего, не проси прощения, — устало произносит альфа.        Чимину нужно минут десять, чтобы истерика сошла на нет. А пока успокаивается, сидит к Юнги совсем близко, прижимается бедром к чужой ноге и щекой к промокшей от его слёз одежде, натянувшейся на плече. Нос распух и забился, веки отяжелели и слиплись, так что с трудом раскрываются от плача. Альфа молчит, лишь тихонько поглаживает Чимина по голове, пока тот не прекращает судорожно всхлипывать.        — Мы не можем расторгнуть договор, — слабо говорит омега, поднимая голову и чувствуя, как соль неприятно стягивает кожу на лице.        — Не можем. И родители тоже не смогут. Отец так переживал, что сделал расторжение договора невозможным. Они всё ещё надеятся, что я снова влюблюсь и смогу жить дальше, — хмыкает Юнги, отчего Чимину вдруг становится так горько.        — Может, у тебя и правда получится жить дальше. Ты ведь…        — Да, знаю, что убиваться по умершему мужу всю жизнь нельзя, — вздыхает Мин, наблюдая, как Чимин натягивает рукава джемпера по самые кончики коротких пухлых пальцев. — Просто… Не могу никого к себе подпустить. Не получается.        Чимин внимательно смотрит на альфу, но ничего так и не говорит. Не хватает смелости и решительности в этот раз. Да и кому нужна его слабая, едва забрезжившая симпатия к собственному мужу, когда у того в сердце — настоящая дыра.        Омега долго буравит взглядом бутылку с виски, а потом обхватывает так и нетронутый ранее стакан, залпом опрокидывая в себя и скривившись.        — Давай напьёмся, — гнусавит из-за заложенного носа Пак, когда оборачивается к Юнги, наблюдающему за ним. — У нас же перемирие. Давай напьёмся, наговоримся. И будем жить дальше, все оставшиеся восемь лет. Мы… нормально существовали все эти два года. К тому же, когда я знаю теперь правду, то мы… — омега запинается, чувствуя, как жжёт пищевод от алкоголя, — можем стать друзьями. Так что давай напьёмся, как два поросёнка, и познакомимся заново.        Юнги вдруг усмехается, беззлобно и совсем по-доброму, тянется за бумажными салфетками, стоящими у дивана, и протягивает картонную упаковку шмыгающему носом Чимину. Тот бесстыдно и шумно сморкается в платки, пока снова не оказывается в состоянии дышать покрасневшим носом. А альфа всё это время за ним наблюдает.        — Хорошо, Чимин, — вздыхает он. — Давай напьёмся. Только не здесь, мне уже осточертело тут сидеть.        — Даже странно, — усмехается омега, когда Юнги прихватывает открытую бутылку, ещё пару из мини-бара, сгромождает всё это в какую-то коробку из-под бумаг и направляется к выходу из кабинета.        Альфа ничего не отвечает, только тихо идёт в самый конец коридора, пока не останавливается у стены тупика. Он вдруг тянет руку к потолку и цепляется за край рычага, который Чимин прежде не замечал. Юнги тянет его вниз, и открывается дверца, ведущая на чердак, а вместе с ней опускается и лестница. Отойдя на несколько шагов, он пропускает Чимина, который осторожно взбирается по шаткой лесенке, вдруг оказываясь совсем не на чердаке, а прямо на плоской крыше их дома.        Уже сумрак опускается на мир, оттого на крыше ужасно темно, и омега опасается, как бы Юнги не споткнулся и не упал с коробкой и бутылками в ней, но альфа уверенно, словно знает наизусть планировку крыши, шагает дальше босыми ногами. Раздаётся щелчок, и тут же загораются маленькие огоньки лампочек, освещая небольшой уголок закрытого навесом из прозрачного поликарбоната пространства. Чимин, словно заворожённый мотылёк, бредёт к свету, пока Юнги расставляет на перевёрнутом ящике бутылки и стаканы.        Здесь безумно красиво: в горшках стоят мирно кустистые растения. Их так много, что кажется, будто они в лесу. Пахнет разнообразной пыльцой, а под крышей навеса сверкает множество жёлтых тёплых лампочек. В углу — большое кресло-мешок, на ящичке из-под удобрения, перевёрнутом вверх дном, покоится книга и забытая маленькая чашка с недопитым кофе. На самом кресле — коричневый плотный плед.        Юнги, шлёпая босыми ногами, переносит выпивку ближе к огромному креслу и останавливается, глядя на замершего и любующегося видом уютного уголка и ночного города Чимина.        — Это его цветы. Тэ очень любил их, но в доме не хочется оставлять горшки, — поясняет альфа скромно, опустив голову и расправляя плед. — А тут они хорошо живут.        Чимин сглатывает и, мельком касаясь крупных листьев папоротника — ему всегда нравилось это растение, — подходит ближе к Мину. Тот стоит нерешительно, а потом наполняет бокалы виски и протягивает один Чимину. Омега осторожно присаживается на кресло, чуть не проваливаясь в мягкое нечто и не проливая алкоголь. Юнги тихо посмеивается и отворачивается, пока Пак не хлопает по свободному пространству рядом с собой.        — Давай, садись. У нас тут намечаются душевные разговоры. Не рушь атмосферу, — тянет он, а Юнги, прочистив горло, всё же усаживается рядом.        Он прикрывает босые ноги омеги пледом, укрывается сам и неловко отпивает глоток обжигающего из стакана. Чимин понимает, что Мин впустил его непомерно глубоко: в место, которое долгое время было сокрыто от остальных, его личный уголок, персональную ракушку. Туда, где Юнги и больно, и хорошо одновременно. И омега благодарен ему за такой шаг.        Алкоголь льётся легко. Чимин, обычно предпочитающий более лёгкие и приятные на вкус напитки, не замечает, как две из трёх бутылок оказываются пустыми. Он расслабляется и расплывается в мягком кресле, натягивает одеяло по самый подбородок, пока разговор с Юнги понемногу набирает обороты. Омега узнал за это время, что у Юнги есть талант к музыке, с которой в итоге пришлось попрощаться из-за основного образования, и взял с альфы обещание, что тот когда-нибудь сыграет для него что-нибудь. Сам он скромно рассказал Мину о своём детстве и юношеском бунте, многочисленных похождениях. Рассказ о противостоянии Чимина и строгих, но, как оказалось, безумно любящих родителях повеселил Юнги, и тот впервые на памяти Пака улыбался и даже тихо, но довольно приятно смеялся.        — Так ты не знаешь, по какой причине тебя выдали за меня? — спокойно спрашивает Мин, словно немного отвлёкся от тяжёлой до этого темы с помощью остроумных высказываний и подачи историй Чимином.        — Они говорили мне, что нужно остепениться, что для своих лет я слишком развязен и несерьёзен, — вздыхает омега. — Что мне необходимо, чтобы кто-то всегда присматривал за мной. Но всё это кажется мне бредом по сей день. Я так и не решился спросить у папы о настоящих причинах напрямую, пусть и догадался.        Юнги умещает свою голову рядом с Чимином, отставив стакан на время. Он смотрит за пределы навеса, и омега неосознанно повторяет за мужем, разглядывая летнее ночное небо.        — А может, нам и правда нужно было это? — тихо произносит Юнги, его язык немного плохо ворочается, и голос становится совсем тихим от опьянения. — Что-то, что помогло бы выбраться из ситуаций, так повлиявших на нас? Что случилось перед свадьбой? Что стало последней каплей для твоих родителей, чтобы выдать тебя замуж?        Чимин бы не хотел этого говорить, особенно после того, как узнал правду о Тэхёне. Вдруг Юнги из-за его неблагоразумного прежде поведения возненавидит омегу?.. Но он был так откровенен с Паком, что совесть не позволяет смолчать и уйти от темы.        — Они до сих пор жутко злы на меня. Пункт о детях в договор ведь включили именно мои родители, — ёжится от воспоминаний и всё больше холодеющего воздуха Чимин. Юнги не напирает. Он просто лежит рядом и наблюдает за небом, слушая голос омеги.        А тот пока молчит, собирается с мыслями, ведь воспоминания душат до сих пор. Его история не так трагична, но жутко показательна — Пак действительно инфантилен, несерьёзен, дурашлив.        — Я встречался с парнями, их было не так много, но с чистой совестью могу сказать, что никого из них не любил. Была, естественно, симпатия, присутствовала страсть и похоть, но любви… я не испытывал ни к одному из них, — Чимин замолкает и переводит взгляд на альфу, вдруг сталкиваясь с его глубокими, кажущимися сейчас почти чёрными глазами. — И последний парень был настойчив. Мы долго встречались.        Чимину нужно глотнуть ещё виски, и он тянется за стаканом, осушая оставшуюся там жидкость. Собирает себя в кулак, ведь ему даже немного стыдно рассказывать.        — Он даже настоял, чтобы я познакомил его с родителями. Наверное, он любил меня. Сейчас уже поздно об этом думать, но я не считал наши отношения чем-то серьёзным. Он, скорее, был… очередным протестом. Младше меня на несколько лет, ещё студент. Но он был хорошим, — Чимин прочищает горло и не смотрит на Юнги. — Я… забеременел от него. Это была моя ошибка. Я понимал, что не очень хочу детей. Наверное, потому, что не встретил того, от кого бы захотелось. Но твёрдо осознавал, что в двадцать три не готов становиться родителем.        Чимин ненадолго замолкает, чувствуя, как Юнги приподнимается на локте и внимательно его слушает.        — Он узнал о беременности, но я сказал, что оставлять её не намерен. Мы разругались до такой степени, что он пошёл к моим родителям, чтобы те убедили меня в обратном, — Пак вздыхает и прикрывает пристыженно глаза. — Но было поздно. К моменту, как они узнали обо всём, я сделал аборт.        Юнги вздрагивает, и Чимин чувствует, что сейчас не в состоянии повернуться к альфе из-за стыда. Юнги такое пережил, а Пак так раскидывается такими решениями. Омега поджимает губы и ссутуливает плечи.        — Уж лучше так, чем ты бы родил его и не любил, — шепчет Юнги, снова укладывая голову на согнутую в локте руку. Он внимательно наблюдает за Чимином. И когда тот оборачивается, на лице Мина нет ни презрения, ни брезгливости. Понимание, скорее.        Чимин поджимает губы и ложится рядом, оказываясь с альфой нос к носу. Тот не отодвигается, смотрит расфокусировано в глаза мужу, а его тело кажется размякшим и расслабленным.        — Спасибо, что не осуждаешь меня, — шёпотом произносит Пак, а потом вполголоса продолжает: — Это и стало последней каплей для папы. Он — глава семьи, даже несмотря на то, что у них более традиционный склад брака, но многие важные решения папа принимает помимо воли отца. Он решил, что мне нужно образумиться, выйти за более взрослого мужчину и понять ценность семьи.        Юнги долго молчит, прежде чем спрашивает:        — И как? — спокойно, без тени негатива.        — Не знаю, — жмёт плечами омега, отводя взгляд. Не может же он сказать, хочет или нет от Юнги ребёнка. Он только начал осознавать свою симпатию к нему, при том настойчиво ту давит в себе, не желая стать бременем для альфы. Тот явно не готов к такому.        — Нам придётся завести детей по контракту, — шепчет Мин, продолжая смотреть на омегу.        — Я вообще планировал предложить тебе ЭКО и нанять потом няньку, — морщится скромно Чимин, виновато глядя на альфу.        — Идея хорошая, но тоже словно на зло Чосолю.        — Так и есть, — вздыхает Пак, ёжась оттого, что становится всё холоднее. Юнги протягивает руку и сильнее укрывает Чимина пледом.        Разговаривать с ним оказывается легко. Чимин даже не думал, что альфа, до того казавшийся ему безэмоциональным и вечно хмурым, окажется просто спокойным человеком. И эмоций в Мине много, просто так ярко не проявляются, если не происходит внутри мини-взрыв.        — Я рад, что мы поговорили, — тихо произносит Юнги. — Наверное, мне этого не хватало. Кого-то, кому можно излить душу.        Чимин тяжело сглатывает и заглядывает в хмельные глаза альфы. Тот почти дремлет, едва держит веки раскрытыми.        — Спасибо, что доверился мне, Юнги, — смущённый донельзя бормочет Пак, а тот лишь улыбается уголком губ, заставляя желудок омеги сделать очередной кульбит. Чёрт бы побрал эту невидимую с первого взгляда чужую красоту: холодную немного, строгую и колкую. Но теперь оказывается так тяжело оторвать взгляд.        От глаз, медленно закрывающихся из-за сонливости, от чуть кругловатого носа и расслабленных, розоватых губ. Чимин сглатывает, видя, как всё размереннее дышит альфа. Он старается побороть чёртовы внутренние органы, которые, кажется, с ума сходят от такого близкого присутствия альфы. И как он умудрился начать влюбляться? Почему сейчас, а не два года назад? Может, Чимин смог бы вытащить Юнги из горя и болота безрассудства после потери мужа. Очень хочется верить, но видя, с какими лицом альфа говорит о Тэхёне, Чимин откровенно сомневается в этом.        Он не уверен, что Юнги сможет когда-либо забыть погибшую первую и пока единственную любовь. И чувства свои, только просыпающиеся, нежеланные и неожиданные, снова давит в груди, прогоняет. Им нужно просто стать друзьями. У Чимина из близких друзей только Хосок, стоит приоткрыть эту дверцу и для Юнги. Тогда им проще будет жить. А свою кроткую, наверное, первую в жизни влюблённость, омега оставит не озвученной. Так будет лучше для него самого.        Он только осторожно кутается в плед и от холода жмётся ближе к альфе, засыпая за ним следом.