***
Новость о том, что Ёнджун всё же добился своего и с помощью команды юристов нашёл лазейку в деле о брачном контракте, а теперь собирается его расторгнуть, повергла всех, а особенно Минги, в большой шок. Стоило им спуститься с крыши в дом, как тот принялся развивать ссору с Чосолем дальше, постоянно повышая тон. Юнги и Чимин словно находятся в прострации: последний, насыпав в миску хлопьев с мёдом, просто флегматично размешивает налитое ранее холодное молоко. Пак сидит на стуле, упершись одной ногой в сидение, пока родители продолжают спорить. Юнги стоит позади него и копошится с кофемашиной, ожидая утреннюю порцию эспрессо. Альфа выглядит напряжённым и молчаливым, словно волшебство проведённой на крыше ночи растворилось без следа с ворвавшейся утром новостью. Он до сих пор не произнёс и слова. — Чосоль, я прошу вас, — снова повторяет на повышенный тонах Минги, пока Хвасан молчаливо стоит у кухонного окна и периодически старается незаметно вытереть влажные глаза. — Нет, — отрезает тот, скрестив руки на груди. — Наши юристы великолепно справились с задачей. Ваш сын не выполнил условие контракта, потому мы аннулируем его. Он не выполнил именно ваше условие. Так что вините себя. Мой сын вам ничего не должен, — Чосоль отворачивается как раз в тот момент, когда в кухню входит Ёнджун. — Билеты на завтрашний рейс забронированы, — холодно бросает альфа, глядя только на Минги, который смотрит в ответ почти с безысходностью. Чимин застывает. Родители снова приняли за него решение. Сначала они заставили его заключить этот брак. А стоило Юнги раскрыться и принять Чимина хотя бы как друга, начать знакомиться, как те снова принимают неверное решение и хотят их разлучить. Обернувшись, омега видит, насколько сильно напряжены плечи Мина, который довольно нервно размешивает кофе. Он снова утыкается в свою тарелку и беспомощно возит ложкой среди уже размякших хлопьев. Родители принимаются спорить на повышенных тонах, отчего у Пака начинает болеть голова. Он морщится и не сразу замечает, как вдруг оказавшийся у выхода из кухни альфа пристально на него смотрит. Юнги кивает в сторону коридора, намекая Чимину, чтобы тот попытался выскользнуть из помещения незаметно для старших. Омега оглядывает уже прилично злых родителей, которые кроме своей злости ничего не видят, и сползает со стула, оставляя кукурузные хлопья и дальше размякать в холодном молоке. Словно воришка, Пак лезет под столом мимо ног Минги и Чосоля, огибает металлическую ножку и тихонько, передвигаясь гуськом, ковыляет к выходу из кухни так, чтобы его не заметили. Ждущий за дверью Юнги тут же хватает омегу за руку и уволакивает в сторону входной двери, пока ссорящиеся старшие не заметили их пропажи. Единственное, что Чимин успевает, это впрыгнуть в кроксы, шлёпающие на каждом шагу. Торопящийся в шлёпках и домашней одежде альфа скорее ведёт его через двор к припаркованной у ворот машине, попутно снимая ту с сигнализации. Он всё ещё держит Чимина за руку, когда они оказываются возле авто и приходится расцепить хватку. Омега как можно быстрее заскакивает в машину, когда замечает, как двери особняка открываются и оттуда выскакивает разъярённый Чосоль, а следом за ним вылетает папа Юнги, сжимая в руках края халата. — Чимин! — кричит вдогонку родитель, несясь в сторону машины, а Юнги так резко заводит двигатель и трогается, что пыль вылетает из-под колёс. Чосоль продолжает пытаться догнать машину, но альфа выруливает и выскакивает в не до конца открывшиеся автоматические ворота, едва не задев боковое зеркало. Он выглядит нервным, взбудораженным. Они словно подростки, сбегающие на свидание через окно, пока не поймали родители. Чимин, взвизгнув на особо крутом повороте, хватается за ручку над головой и вжимается в сидение, пока Юнги не выдыхает и не выравнивает руль. Он смотрит только на дорогу, тогда как Пак — на него. Лицо у Мина серьёзное, словно он везёт омегу убивать. Кстати, об этом. — Куда мы едем? — осторожно спрашивает Чимин, отцепившись от ручки, когда альфа выруливает на трассу, ведущую с окраины в центр города. — Кофе пить, — выдыхает резко Юнги, останавливаясь при въезде. — Дома уже невозможно находиться. Чимин кивает и больше не расспрашивает мужа ни о чём. Судя по всему, ему тоже некомфортно от сложившейся между родителями ситуации. И омега рад, что Юнги не просто сорвался и сбежал, а ещё и его с собой захватил, спасая от конфликта двух семей. Он замирает и просто смотрит на дорогу, пока альфа едет куда-то в сторону центра. — У тебя есть любимое место? — тихо спрашивает Мин, привлекая его внимание. — Если ты о «выпить кофе», то это кафе в торговом центре, — тихо говорит Чимин. — Он тут недалеко. Нужно повернуть направо и скоро покажется. Юнги подчиняется командам Чимина, и оба благополучно останавливаются на парковке у торгового комплекса. Чимин неловко выходит из салона, кутается в светло-серый кардиган, наброшенный на плечи поверх белой майки и свободных пижамных штанов с изображением фламинго. Он никогда особо не выходил из дома, не собравшись и не выглядя прилично. А тут… Пижама и кроксы. Юнги выглядит не лучше: старый растянутый свитшот и свободные спортивные брюки. На ногах — босых — резиновые чёрные шлёпки. Но оба, стараясь не обращать ни на что внимания, просто направляются к большим стеклянным дверям, ведущим в здание. Чимин ведёт альфу к их с Хо любимому кафе — «Нефрит», — и тот начинает рассматривать интерьер внутри заведения, пока они продвигаются в сторону свободного углового столика. Чимин любуется привычными листьями папоротника повсюду: в живом виде, в виде рисунков и узоров на обивке. Он любит их. Оба бесшумно приземляются на диванчики напротив друг друга, и к ним тут же подскакивает официант. — Что будете пить сегодня? — спрашивает молодой омега, глядя на лохматого Чимина и задумчивого Юнги. — Эспрессо, — бросает безразлично Мин, и сотрудник тут же поворачивается к Чимину. — Мне, пожалуйста, латте без сиропа, немного корицы и смородиновый пончик, — улыбается омега, стараясь не волноваться, когда замечает взгляд Юнги на себе. Официант кивает и закрывает маленький блокнот, уже намереваясь уйти и передать заказ бару, когда Чимин зовёт его снова: — Простите! — омега оборачивается, да и Юнги ещё пристальнее смотрит на Чимина, отчего у того вдруг предательски краснеют уши. — Добавьте к заказу стакан апельсинового сока. Официант кивает и удаляется, а Пак скомканно прокашливается, не поднимая на Юнги глаза. Ему неловко — они впервые находятся наедине где-то помимо дома. До этого их общение сводилось к проказам, коротким репликам или ссорам, за исключением прошедшей ночи, когда у обоих появились силы и необходимость говорить. Альфа смотрит на него странно: пристально, чуть приподняв бровь, отчего Паку кажется, будто сделал что-то не так. Заправив лохматые и нечёсаные зелёные волосы за уши, Чимин прочищает горло и складывает руки перед собой. — Так почему тебе взбрело в голову отправиться пить кофе за пределы дома? — тихо спрашивает он у Мина, который повторяет его позу, только пальцы переплетает между собой. — Невыносимо, — морщится Юнги и упирается лбом в сложенные руки. — Я устал. Они то хотят, чтобы я женился, то теперь другие хотят, чтобы развёлся. Когда-нибудь у меня хватит сил и желания управлять своей жизнью самостоятельно. — Ты всегда можешь отказаться от их решений, — спокойно отвечает Чимин, глядя в стол. — А ты откажешься? — вдруг вздёргивает голову альфа. — Ты откажешься уезжать? — Зачем, Юнги? — слабо улыбается Чимин. Он вдруг чувствует себя таким спокойным. — Мы оба не хотели этого брака. Разве не будет лучше, если он всё же развалится? Быть может, ты правда найдёшь кого-то, кто спасёт тебя из твоей скорби… но выберешь его сам. Ни твои родители, ни кто-то другой. Только ты. Я верю, что у тебя будет ещё шанс кого-то полюбить, даже если не так сильно, как Тэхёна, — голос на имени покойного омеги срывается. Чимин-то сам хоть верит в свои слова? Такие чувства не исчезают в пустоте. Ему кажется, что Юнги ещё недостаточно времени, которое прошло с болезненной потери, чтобы продолжить жить или начать заново. Их «отношения» начались сумбурно, оба ничего друг для друга не значили и не значат. Они просто… чужие. Чимину, наверное, со временем станет легче, но он не намерен отказываться от развода, который последует за расторжением брачного договора. Юнги на самом деле не такой, каким кажется. И даже сейчас, приглядевшись чуть более пристально, можно рассмотреть его реальную личность. Строгий и действительно настойчивый альфа, он умеет ценить и любить. Просто ситуация у них… трудная. Чимин привык к дому, к его, пусть незримому, но присутствию. За прошедшие почти четыреста часов Чимин привык к Юнги. Он успел начать влюбляться в него. Никогда бы не подумал, что первую влюблённость он испытает к человеку, за которого вышел замуж по контракту, которого поначалу возненавидел, пытался строить козни. Который заставил его подписать договор на проклятых семьсот двадцать часов. Даже половины срока не понадобилось, чтобы Чимин начал что-то испытывать. Оказалось достаточно лишь приоткрытой дверцы в мир хмурого трудоголика, который может улыбаться так, что хочется улыбнуться в ответ. Омега грустно тянет уголок губ вверх, а Юнги отводит взгляд, наблюдая за людьми в зале. Они справятся. Не всегда первая любовь правильная и удачная, Чимин переживёт. Быть может, если бы они встретились сами, случайно, из-за подставленных судьбой карт, тогда события сложились бы иначе. Тогда чувства могли не быть безответными, а пока омега намерен играть дальше роль того, кому Юнги не нужен, пусть и актёр из него поистине хреновый. Перед ними опускаются заказанные напитки. Альфа вдруг зависает на стакане прохладного сока, а потом переводит хмурый взгляд на вздрогнувшего от этого Чимина. Омега не чувствует дискомфорт, просто глаза альфы направлены в самую душу, и он боится, что они найдут там то, что Чимин показывать не хочет. Не теперь. Он настойчиво заталкивает в рот фиолетовый пончик, чтобы отмести возможность продолжения разговора, а Юнги просто молча отпивает крепкий кофе и блаженно морщится. Они проводят в тишине всё время в кафе, пока больше не зная, о чём говорить. А после, когда, расплатившись, покидают заведение, то медленно бредут по галерее торгового центра. Видимо, им обоим не хочется возвращаться домой. Дома склоки родителей, сборы на самолёт и близящийся развод. Чимину вдруг… становится тоскливо. Всё начиналось, как договор продержаться месяц, в итоге план развалился и полетел коту под хвост, не достигнув конечной временной точки. У них не получилось быть настоящей семьёй даже всего каких-то несчастных семьсот двадцать часов. Чимин уж было хочет вздохнуть, как замечает — Юнги застыл на месте. Альфа буравит взглядом фортепиано, установленный посреди просторного зала центра, не отводит взгляд, а потом кивает Чимину, обернувшись. — Что ты задумал? — тихо спрашивает омега, подойдя к нему. — Я ведь обещал вчера, что сыграю тебе, — глухо проговаривает Мин. — Завтра ты улетаешь, потом мы разведёмся и, скорее всего, больше никогда не увидимся. Чимин тоже это понимает. Он сглатывает, рассматривая коричневую крышку музыкального инструмента, а после, когда альфа делает к нему шаг, то безропотно следует за ним. Они и правда не смогут больше увидеться. Просто не будет повода. Друг друга не знают, не являются друзьями или близкими. Чужие до мозга костей люди, два года прожившие под одной крышей. Юнги осторожно присаживается на скамейку перед инструментом и раскрывает крышку, тихо стукнувшую о стенку фортепиано. Тонкие, действительно музыкальные пальцы скользят по клавишам, несколько раз осторожно жмут, проверяя, достаточно ли настроен инструмент, а после Юнги отнимает ладони от них, настраиваясь, возможно, вспоминая то, что может сейчас — спустя столько лет после последнего раза — сыграть. Он вздыхает, когда Чимин присаживается на длинную скамью рядом с ним, омега почти не двигается, лишь бы не сбивать того с толку, а люди уже начинают с интересом заглядываться на них, словно ждут момента, когда альфа начнёт играть. Стоит раздаться первым аккордам, как внутри Чимина что-то вздрагивает. Нечто щекотное, взволнованное, разбуженное. Словно вместо желудка — мягкие, гладкие и большие листья папоротника, которые расцветают, распускаются и выпрямляются, тянутся навстречу музыке, всё разжигающейся, становящейся более звучной. Даже первые ноты так сильно волнуют Чимина, что тот почти не дышит, прислушиваясь. Он глядит перед собой довольно долго, пока мелодия не входит в силу, и только после переводит взгляд на Юнги. Тот выглядит поразительно расслабленным во время игры. Руки скользят над клавишами, и кажется, будто он почти их не касается своими волшебными пальцами. А музыка сама ему подчиняется, выпархивает из-под ладоней стайкой белоснежных птиц. Чимин не может оторвать от него взгляда, всё смотрит и смотрит на то, как, смежив веки, альфа продолжает играть. Мелодия омеге знакома, кажется, он уже точно где-то её слышал. Но она такая красивая и завораживающая в исполнении Юнги, что дыхания не хватает. Народ подходит ближе, кто-то даже включает смартфоны и направляет на них камеры, запечатлевая момент, когда Мин Юнги впервые играет для Чимина. В первый и в последний раз, как и обещал. Музыка продолжает литься, пальцы музыканта всё быстрее двигаются, ступни в смешных резиновых шлёпках касаются педалей, чтобы звук становился другим, изменялся, был глубже или звонче. Чимину приходится вдохнуть, потому что люди, к сожалению, без кислорода не могут. Зевак становится всё больше, кто-то, кажется, даже танцует, обнявшись, позади них, но Пак смотрит только на Юнги. Тот не отвлекается от игры, замедляя ритм перед концом. Чимину совсем не хочется, чтобы мелодия заканчивалась. Листья внутри щекочут за рёбрами, вынуждая в груди поселиться какой-то тёплый, мягкий ком. Он бьётся, словно второе сердце, волнует омегу, который, прищурившись, молится, чтобы это не заканчивалось. Для него никто не играл. Никто не вёз его в торговый центр в пижаме, чтобы просто выпить кофе. И пускай это было во спасение их нервной системы, не выдерживающей переругавшихся и спорящих родителей, но Чимину хочется вообразить, будто это — нечто особенное. Сделанное только для него, только ради него. Пусть так будет хотя бы на короткий миг и только в его фантазиях. Мелодия совсем замедляется. Юнги едва прикасается к клавишам, заканчивая играть. Он останавливается, убирает пальцы с фортепиано и выдыхает, тут же переводя взгляд на застывшего рядом Чимина. Омега моментально отводит глаза и отворачивается, нервно покашливая. Он слишком нагло смотрел на альфу, не стоило. Завершается прекрасный миг, отовсюду, от каждого слушателя доносятся аплодисменты, но Юнги, кажется, на них не обращает внимания. Он протягивает ладонь и осторожно касается сжатых в кулаки омежьих рук. Чимин выпрямляется, не позволяя касанию длиться слишком долго. Так ощущается влюблённость? Что-то неземное, постоянно дрожащее внутри, то колючее от горечи, возникшей из-за невозможности, то мягкое и сладкое, растекающееся мёдом в груди. Это… приятно и больно одновременно. И Чимин рискует всем, когда они поднимаются со скамьи и покидают фортепиано. Он рискует быть раскрытым (ведь он ужасный актёришко), когда останавливается посреди снующей толпы. Протягивает руки и, не встретив сопротивления, обнимает Мина. Крепко, от всей души. Пусть Юнги думает, что это лишь благодарность за прелестную, волшебную игру, за его музыку. Пак прижимается к нему ещё короткое мгновение, прежде чем, только ощутив на своём поясе чужие пальцы, отстраняется. — Спасибо, — улыбается он и направляется к выходу из торгового центра.***
Дома их, естественно, ждут злые родители. Чимина ещё долго отчитывает папа за побег, потом всхлипывает и обнимает так горячо, что омега не сдерживается — стискивает родителя в ответ. — Ты собирай, пожалуйста, вещи, — гнусавит Чосоль, вытирая лицо. — Мы вылетаем рано утром. Чимин опускается на цветастое покрывало. Вспоминает, как чуть больше двух недель назад не хотел отсюда уходить. Он и сейчас не хочет, правда. Вот только комната Юнги стала теперь более желанной. Но он туда больше не войдёт — все свои вещи уже забрал под пристальным взглядом альфы. К омегам входит Ёнджун и оставляет на комоде стопку бумаг. — Мне жаль, — выдыхает альфа, — мы изначально не должны были этого делать. Не нужно было толкать тебя замуж, словно вещь. Прости, Минни, — бормочет скромно отец, а омега наблюдает за ним и улыбается. Он ничего не говорит, просто не хочет. — Что это? — кивает на документы Чосоль. — Юнги подписал бумаги на развод, — осторожно проговаривает Ёнджун, сразу замечая, как вздрагивают плечи сына. Но Чимин старается и держится молодцом, просто продолжает складывать вещи и отправляет очередную стопку в раскрытый, стоящий в ногах чемодан. Он не будет плакать сейчас, всё было понятно ещё утром. Юнги в любом случае рад их разводу, так ему станет проще жить. Они оказались честны друг с другом, даже если Чимин умолчал о своих чувствах. Просто потому, что те не нужны сейчас. Слишком опасно, слишком мало времени прошло, они — незнакомцы. Так к чему им сейчас оказываться в свете? Омега вздыхает и просто потрошит ещё один ящик, чтобы собрать свои вещи. Вдруг пальцы натыкаются на плотный лист бумаги. Он совсем позабыл о том, что спрятал перечень туда. Взглянув на помявшийся список, омега вздыхает. Девяносто семь пунктов, в которых описаны привычки Мин Юнги. О том, как он любит спать, что ест на ланч, какой кофе предпочитает. Там нет ни слова о малиновом йогурте, слабом здоровье, которое позволяет простудиться от простого дождя. Не написано о том, что Юнги свешивает ногу с края кровати во сне, что он умеет играть на различных инструментах так, что душа замирает. Там нет пунктов о том, что альфа глубоко и давно ранен, каждый день проносит свою печаль следом, оттого такой сноб. Даже не так. Мин Юнги не сноб. Не грубиян, только порой, обороняясь, использует грубость. В перечне нет пункта о том, что он тоже способен проказничать. Нет слов, описывающих его улыбку краем рта или ту, самую искреннюю, до того, что становится видно дёсны. Чимин достаёт из кармана телефон и замирает. Да, он поставил её на фон. Впервые использовал что-то, кроме стандартной заставки, и теперь может наблюдать за тем, как экран без уведомлений выглядит. Нечёткое, размытое фото, сделанное в попыхах в машине, когда Хвасан протянул ему карточку из полароида. На нём льёт дождь, а Чимин в серой огромной ветровке смотрит на Юнги круглыми глазами. Альфа лишь глядит в ответ. Он не улыбается, но оттого момент не становится менее дорогим. Чимин вздыхает и блокирует дисплей. Он осторожно складывает перечень с привычками Мина и кладёт в чемодан. Сам потом допишет то, чего сейчас не хватает. — Милый, ты все вещи уже упаковал? — неожиданно спрашивает папа, глядя на то, как его ребёнок прячет какой-то помятый листик между джинсами и косметичкой. — Почти, — вяло откликается тот, захлопывая крышку чемодана. То, что не заберёт сейчас, Юнги потом отправит доставкой в родной город омеги. Грустно. В груди так давит, что хочется настойчиво почесать кожу у солнечного сплетения, но Пак держится. Родители просят его отдохнуть перед ранним вылетом, но Чимин, как назло, не может уснуть. Переваливает за полночь, когда омега всё-таки спускается на кухню в поисках покоя. Там нет никого. Ни Юнги, облизывающего ложку, испачканную в йогурте, ни Хвасана, заваривающего чай. Он здесь один. Тянется к чашке в навесном шкафчике, неосторожно задевает вазу с сухоцветами, отчего та падает в раковину. По белой керамике вьётся трещина, цветы помялись, и Чимин осторожно ставит их на место, предварительно поправив. Интересно, выкинет их альфа, как только омега уедет? Уберёт в неприметный угол салфетницу, избавится от ярких подушек в гостиной? Что он с этим всем сделает? Или просто оставит, не обращая внимания. Чимин давит в себе непрошенные слёзы и насыпает в чайник заварку, ждёт, пока вода закипит. И совсем не замечает, что в кухне не один. Хвасан тихо оказывается рядом и виновато глядит на Чимина, но пока ничего не говорит. Омега сам начинает разговор: — Вы не виноваты. И мои родители тоже, — спокойно, как ни странно, произносит Пак. — Вы хотели, как лучше для своего ребёнка. Я понимаю. — Но теперь тебе больно, — несчастно произносит Мин, глядя влажными глазами на Чимина. — Ничего, — улыбается тот, заливая кипяток в чайник. — Я справлюсь. Всё должно идти так, как идёт. Хвасан какое-то время молчит, прежде чем вздохнуть и, взглянув на вторую чашку в руках Чимина, сесть рядом с ним за обеденный стол. Темноту кухни разгоняет только подсветка над рабочей зоной кухни, так что сумрак всё равно поглощает большую часть пространства. Мин молчит, гладит тонкую керамическую ручку чашки, на Чимина не смотрит. — Я думал, что поступаю правильно, — выдыхает он. — Думал, что помогаю. Мне было больно смотреть на Юнги после потери мужа. Я не знал, как облегчить его горе и принести в душу покой. Когда он несколько месяцев сидел дома, запершись в кабинете, когда он не прекращал пить… Он ведь даже не плакал ни разу с момента смерти Тэ. Ни на похоронах, ни когда мы посещали кладбище. Это так ужасно. И я не придумал ничего лучше, кроме как попытаться насильно вытянуть его из болота. Хвасан ненадолго замолкает. Чимин внимательно его слушает, изредка дуя в чашку и отпивая глоток заваренного настоя. Он не перебивает. Просто слушает. Наверное, для свëкра это важно — рассказать о своих переживаниях кому-то. — Подумал, будто красивый молодой омега сможет скрасить жизнь сыну, поможет ему преодолеть горе. Но совсем забыл о том, каково это — ощущение невозврата. Юнги почти перешёл эту грань. Я так боялся, что могу потерять и его тоже. Это был отчаянный шаг. И я виноват перед вами двумя, — Хвасан отпивает глоток остывающего чая, чтобы собраться с мыслями. — Прости, что втянул тебя в это, Чимин. Я был глуп, отчаян, когда решался на подобную авантюру. И не хотел вас ранить. Чимин лишь кивает. У него, кажется, закончились всякие слова. Да и сил произносить их нет. Он может только думать о собранном чемодане, ждущем его наверху. — Я думаю, он встретит кого-то. А если нет, то рано или поздно оправится, — бормочет омега, отставляя опустевшую через несколько минут чашку. — Юнги сильный. У него получится. Хвасан коротко кивает. Свёкор — пока ещё — не останавливает Чимина, когда тот, вымыв чашку, покидает кухню.***
Сон так и не приходит, оставив Чимина смотреть в окно своей спальни до самого перезвона будильника. Шесть сорок пять. Как раз сейчас по расписанию Юнги должен проснуться. Альфа встанет, соберётся с мыслями. Умоется и почистит зубы, а после спустится на кухню, чтобы выпить привычную чашку кофе. Сегодня последний день, когда Пак будет пусть и косвенно, но присутствовать при чужом ежедневном ритуале. Он нехотя поднимается с постели и пинает злосчастный чемодан. Не слышит за дверью никаких звуков, а после выходит, полностью собравшись. Нет желания укладывать волосы или краситься, потому он просто приглаживает торчащие прядки расчёской и оставляет ту на раковине. Методично, почти механически одевается в удобную одежду — перелёт короткий, но хочется чувствовать себя комфортно. Он, прихватив чемодан и дорожные сумки, спускается. Оставляет ношу в коридоре, прежде чем заглянуть на кухню. Взгляд падает на настенные часы. Семь тридцать. А Юнги здесь нет. Он не выйдет даже попрощаться?.. Становится тоскливо от этой мысли, однако омега ничего не в праве требовать от Мина, если тот не хочет, то совсем не обязан. Чимин спокойно приканчивает свою последнюю чашку кофе в этом доме, ополаскивает её на автомате и проходится пальцами по влажной столешнице. Прощается. Обводит взглядом кухню, где уже светло от вставшего солнца, пока не слышит тихий разговор родителей, которые уже обсуждают, через какое время приедет такси, готовое унести их в сторону аэропорта. А Чимин борется с желанием броситься на второй этаж и тарабанить в дверь чужой спальни, где провёл больше двух недель, пока ему не откроют. Больно, больно уезжать, не простившись, но если такова воля Юнги, Чимин её принимает и понимает. Он вздыхает и покидает кухню. Обводит дом напоследок взглядом, прислушивается к царящей тишине, пока из-за входной двери не слышит сигнал прибывшего такси. Отец помогает ему с багажом, пока Чимин ищет в себе силы переступить ставший привычным порог. Напоследок омега снимает с безымянного пальца кольцо. Золото блестит в тусклом свете становящегося пасмурным неба, а он оставляет обруч на тумбе у выхода и закрывает за собой дверь. Чимин носил обручальное кольцо два года и не придавал этому большого значения, а теперь оказывается довольно трудно с ним расстаться.***
Аэропорт встречает их суматохой и толпой. Мимо Чимина, погрузившегося в мысли, пролетает время регистрации на рейс, посадки и проверок. Он просто бредёт на автомате, пока их не направляют к трапу, ведущему в салон самолёта. Уже почти ступив в коридор трапа, Чимин оборачивается с надеждой. Вспоминает миллион пересмотренных мелодрам, где героя останавливают в последний момент, и тешит себя надеждой, что вот-вот увидит растрёпанного, мчащегося к нему Юнги. И тот снимет его с рейса, увезёт на своём внедорожнике, украв у родителей, как утром прошлого дня умыкнул и отвёз в кафе. Но люди всё идут и идут, зона ожидания полна народу, да только там нет того, кого омега хочет увидеть. Нет тёмных волос и лисьих глаз. Юнги не придёт. И пора бы с этим смириться. В конце концов, Чимин не в мелодраме. Он вздыхает, отворачивается и следует за пристально наблюдающими за ним родителями. Иллюминатор кажется ему скучным и серым, потому омега сразу задёргивает шторку и приваливается к краю виском. Не хочется даже искать наушники, прислушиваться к тихому разговору обеспокоенно наблюдающих родителей нет желания. Он просто смыкает веки и мечтает уснуть на время полёта. Быть может, когда железная птица сядет в родном городе, а Чимин проснётся, хоть что-то станет понятнее и легче.