Полгода спустя
Чимин чувствует себя так, словно по нему проехал асфальтоукладчик. На самом деле, было бы гораздо приятнее, если бы он так себя ощущал после здоровской тусовки в компании любимых друзей. Но Хосок говорит, что сможет приехать только после окончания выставки в галерее его парня. За шесть месяцев отсутствия Чимина рядом с приятелем омега боялся, что Хо позабудет его и отдалится. Но не тут-то было: друг стал названивать интенсивнее. Чимин поделился с ним тем, что произошло за те четыреста часов их совместного быта с Юнги. О том, какие чувства Пак начал испытывать к альфе и какое тяжёлое решение принял во имя их общего блага. Дружба становилась всё крепче, возможность разговаривать часами обо всём на свете только способствовала этому. Хосок рассказывал о том, что познакомился с замечательным альфой, что тот цены не имеет, являясь человеком добросердечным: помогает приютам с животными, художник, рисующий прекрасные пейзажи. И за Хо ухаживал настойчиво и красиво. Чимин искренне радуется за него до сих пор, ведь друг достоин самого лучшего. Сам же он, вернувшись домой и поставив роковую подпись на бумагах по бракоразводному процессу, впал в апатию, из которой с трудом, с помощью родителей выбрался. Юнги даже звонил ему несколько раз, но все их разговоры оказывались настолько неловкими и смущающими, что зачастую ни тот, ни другой просто понятия не имели, а что, собственно, говорить. Изредка Чимин присылал бывшему супругу короткие смс, в которых интересовался о его здоровье и состоянии, на что тот отвечал так же коротко, словно нехотя. Чимин Юнги не нужен. И это становится яснее, потому что на последнее сообщение альфа так и не ответил. Оно было коротким, словно прощальным со стороны Чимина. Он пару дней назад прикончил бутылку вина и в лёгком опьянении написал с ошибками: «Жаль, что у нас не получилось». Сам омега вкладывал туда глубокий смысл, но не знает, как для себя интерпретировал эти слова Юнги. Может, вообще не понял или не захотел отвечать на такой бред. Потому входящие сообщения от контакта «Мин Юнги» были глухи и пусты. Сейчас, в десять утра, уставший омега после вчерашней тренировки хочет было выйти из дома, чтобы наведаться в одну булочную, где подают прекрасный облепиховый чай. Он решил не пробовать ещё раз поступить на актёрское. Внимание Чимина привлекло нечто другое, и родители, похмыкав, согласились ему помочь. Чимин хочет открыть студию тату и сейчас усердно проходит обучение на мастера. А ещё вплотную занялся танцами, но это лишь для того, чтобы забить своё расписание так сильно, чтобы времени на лишние мысли не осталось. Потому что как только омегу настигает тишина, к нему возвращаются образы, разговоры, отголоски уже понемногу ускользающего из разума тембра. Это была его первая влюблённость. Не любовь — слишком уж громкое слово для тех, кто провёл вместе так мало времени. Чимину очень нравится Юнги, но не настолько, чтобы впадать в депрессию. Он старается двигаться дальше, старается для себя, для родителей, которые после всей ситуацией с семьёй Мин стали к нему относиться гораздо мягче. Они много разговаривали с папой. Отец остаётся по-прежнему слишком молчаливым, но теперь Чимину достаточно того, что Ёнджун покупает ему любимые имбирные конфеты и старается помогать, о чём бы тот не попросил. Примирение с Чосолем словно принесло в душу покой. Папа говорил с ним откровенно, даже если всё равно пытался сдерживать эмоции, но было видно, как Пак старший старается сблизиться с сыном заново. Они поддержали его в решении стать специалистом по тату, хотя обоим не очень-то данная профессия нравится. И Чимин успешно должен скоро закончить обучение. Чимин трёт лицо, стараясь проснуться. Сегодня выходной, курсов нет. Он поедет смотреть студию только в понедельник, а пока может себе позволить полениться. Но просто весь день валяться в пижаме и пялиться в телевизор не хочет, как бы заманчиво всё это ни звучало. Вместо этого поднимается со стоном с постели, потому что ноги после танцев жутко болят, а поясницу немного тянет. Смартфон, кричащий на всю комнату в родительском доме какую-то попсовую мелодию, привлекает внимание омеги, вынуждая побежать обратно из ванной в спальню, удерживая зубную щётку во рту. Чимин не успевает принять звонок. Он мелькает на экране пропущенным, а взгляд Пака застывает на фотографии. Он так и не удалил её, даже если прошло чуть больше шести месяцев с того момента, как покинул дом альфы. Каждый раз смотреть на неё и больно, и тепло. Словно… между ними с Юнги действительно было нечто особенное. Но он вынуждает себя разблокировать гаджет, чтобы набрать трезвонящему так рано Хосоку — обычно этот жук просыпается не раньше обеда, а тут нет даже одиннадцати, а он уже названивает. — Скажи мне, что тебя не заставили участвовать в этом безобразии, — выговаривает смято Чимин, перекатывая щётку во рту и продолжая чистить зубы уже со смартфоном у уха. Он имеет в виду выставку парня Хо, посвящённую красоте человеческого тела. — Мой рейс только что приземлился. Я вообще хотел добраться до тебя сюрпризом. Но заблудился, — раздаётся звонкий голос друга, вызывая сначала у Пака недоумение, а после — яркие и колкие мурашки радости. — Ты прилетел? — вскрикивает Чимин в трубку, вынуждая Хосока выругаться от повысившихся вмиг децибелов. — Да, я потерялся, — пыхтит тот. — Я возле какого-то кафе… То ли пекарни. Таксист привёз меня не по тому адресу, — почти хнычет Хоби, а Чимин, не вынимая изо рта щётку, тут же хватает спортивные штаны и влетает в них, словно ракета. — Скинь мне локацию. Я сейчас возьму у папы машину и приеду за тобой, — взволнованно просит омега, придерживая гаджет плечом у уха. — Сейчас вышлю сообщением, — облегчённо выдыхает тот и завершает вызов. Чимин не может поверить, что Хоби прилетел к нему так неожиданно, чтобы устроить сюрприз! Он так рад, ведь до одури соскучился по другу, потому, особо не заморачиваясь насчёт внешнего вида, он натягивает домашнюю флисовую кофту, прыгает в тёплые зимние ботинки и вылетает в сторону гаража. Чёрный «Ниссан» необходимо ещё прогреть, потому омега нетерпеливо почти подпрыгивает за рулём в ожидании, когда авто будет готово тронуться с места. От Хосока вскоре приходит сообщение с координатами, где он потерялся, и Чимин тут же вбивает данные в навигатор, чтобы найти бедолагу. Он так скучал и так сильно рад его приезду, кто бы знал. На секунду становится грустно, и Чимин замирает, глядя за пределы лобового стекла, где раскрываются, не торопясь, автоматические гаражные двери. Что сейчас делает Юнги? Так же работает без продыху? В его жизни что-то вообще изменилось? Качнув головой, омега отбрасывает эти мысли. Он просто поедет за Хосоком. Тот, наконец, погуляет с ним и с его родителями, и двое друзей проведут вместе весёлые дни, наслаждаясь давно отсутствующим обществом друг друга. Чимин взволнован. Он торопится, но едет осторожно, потому что на улице выпало довольно много снега. Когда достигает нужного места, видит и пекарню, и магазинчик с рождественскими товарами, который в смс описал Хосок. Где-то должен быть и сам друг. Даже не застёгивая куртку, он вылетает из салона и несётся в гущу снующих туда-сюда людей, спешащих купить всё самое необходимое перед Рождеством. Чимин ищет Хосока взглядом, вертит головой в толпе и строчит смс за смской, чтобы тот откликнулся, мол, омега ждёт его в бордовом пуховике. Пусть друг помашет рукой. Но проходит десять минут, а Хоби всё не видно. Чимин уже боится, что с тем могло что-то случиться. Мало ли — телефон сел, он совсем потерялся в чужом большом городе. Как же его теперь искать? Размышления прерывает звук дребезжания пришедшего сообщения, Чимин тут же открывает его, читая:От: Хоби
Прости, родной. Так было нужно (
Чимин уже начинает нервничать, сжимает покрепче зубы. Это что ещё за шутки такие? Он уже начинает замерзать, запахивает куртку и пишет несколько гневных матерных смс в ответ другу, но тот больше не откликается. Топчется с ноги на ногу в попытке согреться, но ничего не получается. И когда уже, отчаявшись, омега собирается идти обратно к машине, до его плеча кто-то дотрагивается. Когда Пак оборачивается, то сперва думает, что от холода и вечных мыслей об этом человеке у него заклинило мозг. Он даже не узнаёт с первого раза… Тёмные волосы отросли по шею, чёлка чуть прикрывает глаза. На нём красивое стильное пальто чёрного цвета. Горло прикрывает серый шарф. Ладони немного покраснели от декабрьского мороза, как и кончик кругловатого носа, а глаза расширены так, словно он испуган. — Какого… — выдыхает омега, чуть ли не роняя смартфон на мокрый от слякоти асфальт, когда понимает: это не его глюк, не мираж или галлюцинация. Перед ним стоит… — Здравствуй, Чимин, — выдыхает дрожаще Юнги, отрывая от его плеча свою ладонь.***
Юнги до сих пор помнит, как вздрогнул с последним хлопком входной двери, который услышал уже стоя у лестницы. Ну вот что он должен был делать? Как поступить? Догнать его, сказать о том, что не хочет, чтобы Чимин уезжал? Попросить остаться с ним? А зачем?.. Юнги скуп на слова, на эмоции. Он порой самому себе кажется трусом, каких свет не видел. Что он может предложить этому омеге? Печаль и тоску по человеку, которого уже нет в живых, вместо искренних светлых чувств, каких Пак заслуживает? Юнги пока ничего не может дать Чимину. По крайней мере, того, чего хотел бы действительно. Он только теперь понимает, какое накатывает на него одиночество. И тоска усиливается в сотни раз, заполняет разум целиком, не оставляя места ни для чего другого. Альфе было тяжело потерять Тэхёна. Безумно тяжело. Он по-прежнему не может до конца отпустить смерть мужа, отринуть боль и двигаться дальше. Не хотел этого делать долгие месяцы, все те, которые провёл в панике и истерике, не понимая, как должен жить дальше. Он не способен был справиться самостоятельно, оттого родители рискнули поступить с ним так. И сперва Мин плевался ядом, доказывая, что никакой муж ему не нужен, что он даже не подойдёт близко к совершенно чужому для него омеге. Он заглушал злость, чем только мог: работой, безразличием, наплевательским отношением. Он ругался с родителями из-за Чимина, ругался на проклятый брачный контракт, который подписал, лишь бы от него все отстали. Юнги ничего не нужно было, ни браки, ни отношения. Единственным, что позволяло очистить разум от переживаний, всегда оставалась работа. Он зарывался в расчёты, документы, отчёты и сметы, только чтобы ощутить, как часы и дни пролетают всё быстрее, как утекают месяцы и годы. Больше не было необходимости ни в чём. А потом этот проклятый приезд семей, уговоры Чимина, чтобы у них получилось обмануть родителей. Зачем вообще альфа всё это затеял? Гораздо проще было бы плюнуть на всё и рассказать семье правду: вот! Не люблю я вашего омегу, которого вы мне подсунули, чтобы облегчить горе. Не нашёл я в нём утешения! Зря вы всё это придумали. Быть может, признайся Юнги во всём сразу же, было бы легче, а не как… сейчас. Грохнувшись задницей на верхнюю ступеньку лестницы, Юнги сел и принялся ждать. Только вот чего — непонятно. Может, правда стоило остановить Чимина? Вернуть его? Потому что без присутствия омеги дом вдруг стал казаться ему огромным, наполненным эхом и пустым. Что он должен делать? Как дальше двигаться? И только теперь, когда со смерти мужа прошло больше трёх лет, альфа начинает задаваться вопросом: как ему жить. Как не сойти с ума в одиночестве громоздкого особняка? Как не утонуть в собственных страданиях? Как не свихнуться, не завалить себя работой снова? Чимин, согласившись участвовать в авантюре с семисот двадцатью часами семейной жизни, казалось, запустил какую-то неведомую машину, наполняющую Мин Юнги миллионом вопросов, на которые предстоит искать ответ. Вот только самостоятельно, без чьей-либо помощи и направления, без толчков и пинков. И Чимин подарил ему желание это сделать. Искать путь, который сможет дать ему шанс на то, чтобы не поехать крышей на фоне одиночества. Юнги соврал, когда сказал, что прекрасно бы справился без помощи. Раньше ему было спокойно, сколько бы тот не бухтел на бывшего мужа, когда, приходя домой, слышал шлейф его парфюма. Или когда тот невзначай сталкивался с ним в редкие моменты, когда они находились дома одновременно в первой половине дня. К примеру, ещё Юнги не ощущал пустоту дома, когда слышал громкие слова героев какого-нибудь фильма, который Чимин включал в гостиной по ночам, а Мину было слышно даже на второй этаж. Или же в те частые посиделки его и того друга, Юнги ведь даже не знает имени. Он слышал из комнаты омеги смех — громкий и чистый, — пьяные песни, а после утренний топот, когда эти двое рано прощаются, якобы думая, что Мин тех не слышит и не замечает. О последних неделях даже говорить нечего. Они, начавшись со ссоры между альфой и омегой, вдруг разожгли нечто в нём. Тот случай в ресторане, когда Чимин без страха просто вминал стейк в Мина, запомнился ему навсегда. Привыкнув к посту начальника, Юнги совершенно позабыл, что такое говорить с равным себе по положению. А Чимин, казалось, в принципе не воспринимает подчинения кому-либо. Они пакостили друг другу, как могли, делали подставы, тихо и злорадно, после веселясь. Где-то через неделю такой войны Юнги стал понимать, что ему впервые… не так тяжело жить. Что дурацкие завтраки с семьёй, где он настороженно сидел и ждал новой подлости, начали становиться желанными. Что вечерние прогулки по парку, кино и рестораны привлекали внимания всё больше и больше. И что спать не на привычной половине постели — не так уж и плохо. Чимин будил его, словно вытаскивал из проклятой спячки, длинною в долгие месяцы и дни. В годы. Юнги окостенел, замёрз и очерствел, а наглый омега принялся его тормошить, вынуждая проснуться и взглянуть на мир вокруг. Вспоминать о его выходке с портупеями без румянца вообще невозможно. Конечно, Юнги — здоровый физически альфа. Было бы странно, если бы он не отреагировал на такой откровенный наряд на стройном молодом теле. Да, именно так он оправдывал свою реакцию до этого момента. Просто физиология. И совсем не то, насколько красиво и гармонично на Паке смотрелись проклятые ремни, вынуждая жар прилить к щекам и остальным немаловажным частям тела. И как же оказалось трудно признать — его муж, пусть и фиктивный, действительно потрясающий своей красотой омега. У него шикарное тело, стройные ноги, пухлые губы и миловидное лицо. Он красивый, словно сахарная вата, от одного взгляда хочется пустить слюни. Просто Юнги старался оправдать себя любыми методами, любыми словами, лишь бы не признавать, что может хотеть кого-то ещё. Их игры окончились перемирием. Юнги просто вдруг захотелось понаблюдать за тем, как омега будет вести себя в более спокойной обстановке. Он объяснял это тем, что устал от издёвок и подначиваний, и вообще — они с Чимином взрослые люди. Но… то, как вёл себя Пак, когда не нужно было огрызаться, строить козни и подливать масла в огонь их взаимоотношений, поразило Юнги. Даже та прогулка по парку. Он был красивым, когда улыбался. Выглядел трогательно, танцуя с отцом, и Юнги понимал, что внутри становится немного теплее. Недостаточно, конечно, чтобы мигом растопить ледники, застоявшиеся в груди за столько лет после потери, но вполне хватит, чтобы запустить его персональное глобальное потепление. Юнги всё тяжелее становилось оторвать от омеги взгляд. Рассказывать ему о судьбе своих прошлых отношений было невыносимо, а особенно — видеть его слёзы. Словно Пак действительно оплакивал горе вместо Юнги. И плакал так сильно, как хотелось, наверное, ему рыдать самому. Все эти проклятые три года хотелось. И стало лучше, когда он рассказал кому-то обо всём, что травило его после похорон Тэ. Он глядел на распухшее, заплаканное лицо омеги и не знал, что должен сделать. Как должен был поступить в тот момент. Хотелось прижать его к себе и утешить, словно себя в лице Чимина. Сказать, что всё обязательно будет хорошо. Но будет ли? Юнги оттаивал. Он прикоснулся к музыкальному инструменту ради Чимина, хотя не играл с того момента, когда Тэхёна впервые положили в больницу. Он играл, словно в первый раз, и был смущён таким пристальным вниманием омеги, его восхищённым взглядом, его собственным стеснением. И когда напоследок Пак его обнял, почти не позволив прикоснуться к себе, Юнги понял, что тепло в сердце растёт, колет, позволяя начать ощущать. Альфа закрывает лицо руками, трёт щёки и глаза, пытаясь привести себя в порядок. Он не сможет забыть Тэхёна, не сможет выжечь его из души и из сердца. Он не способен быстро отказаться от бывшего мужа, но и продолжать так жить тоже нельзя. Чимин показал ему — в мире ещё много тепла, которое ему могут подарить. И ледники треснут не только стараниями омеги, которого Мин окажется в состоянии к себе подпустить. От них ему придётся избавляться самостоятельно. И как бы ни хотелось рвануть в сторону аэропорта, остановить Чимина и, затолкав в его машину, увезти домой, Юнги не имеет права с ним так поступать, покуда не разберётся в самом себе. Как только он справится с тем, что так долго его гнетёт и тревожит, тогда сможет сделать хоть какой-то шаг навстречу новому. Только теперь, лишившись общества омеги, он понимает, насколько ему хочется вдохнуть полной грудью. А пока нечего травить им обоим душу. Нужно для начала разобраться с проблемами.***
Первым, что сделал Юнги после осознания — он должен меняться, — это подошёл к папе, сидящему печально на кухне. Хвасан пронзительно смотрел на растерянного сына, методично помешивая ромашковый чай в чашке. — Ну, и? — вздёрнул недовольно омега бровь. — Чего так смотришь? Ты же добился, чего хотел. Я оставлю тебя в покое. Никто больше не станет мозолить тебе глаза, не будет влезать в твою жизнь. Юнги виновато суёт руки в карманы домашних брюк и прочищает горло, но слова всё равно вылетают между губ слишком нечёткими: — Я не хочу, чтобы он уезжал. — Что? — переспрашивает непонимающе папа, замирая. — Я не хочу… чтобы он уезжал, — проговаривает увереннее Юнги, — но ничего ему дать сейчас не смогу, кроме расстройства. Я не могу просто попросить Чимина остаться и окунуться в то болото с головой, в котором тону. Я не могу его на такое толкнуть. Он хороший, замечательный, пусть порой и противная каприза, но я… не могу ему позволить разбираться с моими проблемами. — Юнги… — Я, — перебивает родителя альфа, — хочу исправить всё. Жить дальше. Попробовать построить свою жизнь по-новому, с новыми людьми, научиться снова радоваться, как было при жизни Тэ. Я хочу дышать полной грудью, — Хвасан весь вытягивается в струнку, слушая впервые за три года такого разговорчивого сына. — Мне до сих пор больно, но когда я стал сближаться с Чимином, то понял, насколько мне было душно в собственном горе. Я устал. Он мне нравится, кажется. Но я не стану делать ему больно. Сначала разберусь в себе. Хвасан беззвучно всхлипывает и вытирает лицо руками. Слёзы всё рвутся и рвутся из омеги, который пытается их утереть, но не получается. Юнги знает, что это многое значит для папы, который уже три года бьётся, чтобы привести его в норму. И услышать долгожданное «Я хочу жить дальше», сравнимо с чудом. — Ты… — Юнги волнуется, ему безумно тяжело произносить подобное вслух. — Ты поможешь мне, пап? Я сам, кажется, не знаю, куда мне деть себя. Я хочу выдохнуть, но один не смогу. Помоги мне пережить, пожалуйста, а потом, я надеюсь, мне хватит сил и упорства, чтобы побороться за него. Хвасан, не прекращая плакать и тереть уже красное лицо, кивает часто, соглашаясь помочь своему ребёнку вернуться. Из места, куда так легко Юнги упал и с каким трудом ему предстоит выбираться. Папа вскакивает и сжимает тут же альфу в объятиях, подойдя ближе. Юнги чувствует, что первые трещины идут по глыбам льда, дано живущим в нём. Он сделал первый — самый тяжёлый — шаг. Остальные тоже ему подчинятся.***
Он три месяца ходил к психологу, чтобы восстановить своё моральное состояние. Ограничил количество рабочих обязанностей, чтобы больше отдыхать. Он с болью и слезами — впервые выступившими с момента смерти Тэхёна — избавлялся от его вещей, скромно сложенных в подвале. Оставил лишь фотографии — со свадьбы, прогулок, выпускного из университета. Хранил фото на телефоне, но понимал, что там тоже требуется чистка. Это было невыносимо тяжело, Юнги с трудом после восстанавливался, но знал, что таким образом попрощался с Тэ. С тем светлым человеком, которого до безумия любил, которого, казалось, никто не способен был заменить. Он отпустил образ мужа, принял факт, что Тэхёна больше нет. Его нет уже три года, и этот срок альфа просто потерял в горе. Но через боль и слёзы он смог преодолеть потерю, а после, с помощью господина Сон И проговорить и признать этот факт. Юнги отпускал. Больно, трудно. Не одна неделя ему потребовалась, чтобы хоть немного прийти в норму. И были мысли вернуть одежду, книги, старые конспекты покинувшего его омеги, разложить по местам, ведь так определённо станет спокойнее. И Юнги почти сделал это — он едва не рванул среди ночи искать вещи Тэ, но вдруг замер, когда из его ветровки выпала карточка. Пришлось включить свет, чтобы рассмотреть снимок: на нём оказался навечно запечатлён момент в парке развлечений, когда под стеной ливня Юнги натягивал на Чимина свою куртку, зная, что заболеет после. И альфа застыл истуканом, так и не дотронувшись до дверной ручки. Да, вещи давно покоились на свалке, но Юнги бы это не остановило. И ночь на дворе тоже. Зато это сделало фото давностью в несколько месяцев, на котором Чимин так на него смотрит, словно… Юнги встряхнул головой и сделал шаг назад. Он не пойдёт. Он вспоминает, почему не сделает больше и шага в сторону прошлого, почему не станет возвращаться в ужасную пучину печали, душераздирающей боли и гнёта. Он не будет держать образ Тэ рядом с собой, не будет хвататься за призрака, потому что есть реальный, живой, тёплый человек, которого он бы хотел попробовать удержать рядом с собой. Сжав посильнее карточку с фото в пальцах, альфа отвернулся от входной двери и погасил свет.***
После этого случая он впервые решился и позвонил Чимину. Разговор не клеился. Оказалось тяжело выдавливать из себя слова, потому что их было так много. Но Юнги не хотел пугать Чимина лавиной информации, скопившейся за всё время его отсутствия. Это было жутко неловко. Они пытались поговорить ещё раз, но после второго звонка эмоций внутри альфы было ещё больше. И грудная клетка неистово саднила, чесалась, голова разболелась, а раздражение накрыло с головой от нетерпения. Юнги хотел сорваться хоть куда-нибудь, лишь бы не оставаться в доме одному. И тогда он позвонил психологу. Впервые за весь срок их консультаций во вне рабочее время, вне приёмов и бесед, просто потому, что ему нужна была помощь. Тот подсказал, что Юнги делать. Он посоветовал ему погулять. Юнги сначала не понял. Но, последовав совету психолога, оделся и вышел на улицу. Осень уже вовсю вошла в свои права, вынужденно привлекая внимание альфы к тому, как красиво окрасились в разные тёплые оттенки листья. Юнги вышел из дома и просто побрёл. Его голову разрывало от мыслей, грудь — от чувств, но Мин продолжал идти до тех пор, пока не перестал ощущать свои ноги. Он устал смертельно, а в голове перемусолил всё, что только было возможно. И всё вдруг стало таким простым… Юнги и сам удивился этому. Всё просто. Стоило успокоиться, чтобы принять данный факт. Юнги казалось, что осталось совсем немного. Вместо льда внутри — стылая вода. Альфа вот-вот нагреет её до необходимой температуры. Крайней точкой в его решении стало появление Хосока. Бета просто заявился в дом Мина поздно вечером и попросил отдать вещи, который тут как-то забыл на ночёвке. Юнги нахмурился, но впустил его в особняк, позволяя дому ненадолго перестать быть похожим на тихий склеп — это по-прежнему угнетало Юнги. — Ну, как ты поживаешь с тех пор, как выселил его? — с язвой произнёс тогда бета, заставляя Юнги злиться. — Никого я не выселял, — рявкнул он в ответ, вынуждая Хосока засунуть руки в карманы брюк. — Он тебе дорог вообще был? Хоть капельку? — зашипел тот на Мина, надвигаясь. — Ты хоть знаешь, как тяжело Чимин всё это переживает? Это тебе он говорит, что у него всё нормально, а в итоге правда какая? — Не лезь не в своё дело, — отвечал не менее раздражённо ему Юнги. — Нет уж, это моё дело, раз касается моего лучшего друга, — фыркнул бета, нахмурившись сильнее. — Да? Хорошо, но дом мой. Выметайся, — совсем разозлился Юнги. Да откуда этот паршивец знает, сколько уже альфа сделал ради того, чтобы восстановиться и хотя бы попробовать приблизиться к Чимину? Хосок тогда вздёрнул голову и покинул особняк. И только через несколько дней Юнги заметил оставленную картонную карточку в комнате омеги. С тех пор как тот уехал, Юнги часто заходил в его спальню, словно там мог ощутить то же тепло, которое волнами солнечного света исходит от самого Пака. «Если ты действительно хочешь его вернуть не в качестве фиктивного супруга, а своего партнёра, ты позвонишь», — было написано на визитке. Юнги было хотел швырнуть её в мусорное ведро, но остановился. Он бы и сам справился, да только… Господин Сон твердит ему из раза в раз, что не нужно проживать всё в одиночку. И тогда Юнги остановился и убрал визитку в задний карман джинсов. На всякий случай. И она ему действительно пригодилась, когда перед Рождеством альфа понял, что не выдержит праздник в одиночку. Романтичное время признаний, горячего шоколада, ароматных еловых веток и подарков. Он больше не хочет ждать. Юнги показалось, что он готов снова открыться и попробовать завоевать доверие и внимание омеги, за полгода так и не покинувшего его головы. Именно Хосок, нагло отчитав альфу за нерасторопность, помог ему придумать этот план. Якобы Хо приедет к Чимину в гости, но вместо беты Пака там будет ждать Мин. Как в сопливых фильмах, которые альфа не любит. Но всё получилось не так — Мин попросту заблудился от волнения в чужом городе, когда такси привезло его не в то место, в которого должно было. И тогда Хосок нашёл выход. И теперь сердце Юнги колотится так, словно хочет выскочить из груди, упасть на грязный асфальт и треснуть там от одного вида Чимина. Он вертит головой, ищет друга и всё время взволнованно смотрит в экран телефона. Юнги готов. Он хочет этого. Мин не понимал, как волнительно и радостно будет себя чувствовать, когда снова его увидит. Но теперь, глядя на растрёпанные светлые волосы, на огромную — словно не по размеру — куртку омеги, на его курносый нос и пухлые губы, Юнги знает: всё, что он преодолел, было не зря. В груди становится легче. Он боится, что Пак прогонит его, но больше не в состоянии молчать. Преодолевая дрожь в конечностях, альфа подходит ближе и касается чужого плеча. Так хочется судорожно вздохнуть, когда Пак всё же оборачивается и ошарашенно глядит на него. Лицо горит, во рту пересохло, и единственное, что Мин способен из себя выдавить, это: — Здравствуй, Чимин.***
— Что ты здесь делаешь? — единственное, что может выдавить из себя ошеломлённый Чимин. Юнги словно застывает, он прикусывает покрасневшие на морозе губы и поднимает голову, но уверенность вдруг пропадает. — Я… просто это должен был быть сюрприз, но я заблудился. И если бы не Хосок, ничего бы не получилось. Я приехал, чтобы… чёрт! — ругается Мин, и становится видно, насколько он взволнован. А внутри Чимина снова всё начинает приятно щекотать листьями папоротника, как только отходит в сторону первый шок. Он хочет было улыбнуться, глядя на потерянного, будто мальчишку, альфу, который треплет свои отросшие волосы и мнётся, не в состоянии подобрать слов. Но Юнги собирается с мыслями, делает глубокий вдох и снова смотрит на Чимина. — Знаешь, я хотел сделать с порога тебе предложение, но мой психолог сказал, что ты скорее пошлёшь меня, чем согласишься. И я с ним согласен, ведь такое в твоём стиле. Я совсем тебя не знаю, не знаком с твоими друзьями, кроме Хосока. Не знаю, какой у тебя любимый фильм и цвет, не знаю, нравятся ли тебе цветы и вообще, хочешь ли ты меня видеть. Может, у тебя уже есть человек, которого ты никогда не отпустишь. Но если я даже не попытаюсь, то никогда не прощу себя, — Юнги ненадолго замолкает, чтобы перевести дыхание. — Я знаю, что когда ты просыпаешься, то смешно морщишь нос. Что у тебя аллергия на рыбу и ты любишь дурацкие плюшевые подушки. Что любишь кофе с молоком. А ещё — у тебя чуткая к холоду кожа, и ты никогда не ходишь по дому в открытой одежде, потому что мёрзнешь. Но при этом ты всегда босой. Ты обычно спишь до обеда и становишься раздражительным, если тебя насильно поднимают. Ты любишь аляпистые вещи в интерьере, сухоцветы и странные салфетницы. Юнги сглатывает, а Чимин уже не может сдержать слабой улыбки от его слов. Он и не думал, что тот вообще рискнёт продолжить с ним общение, а тут… заявился и столько приятного о нём произносит. Да, это всего лишь факты, которые говорят об омеге. Но то, что их запомнил Юнги, что он считает эту информацию ценной, — греет сердце. Чимин продолжает слушать сбивчивую речь и даже забывает ненадолго о холоде. — Это — лишь крохи из того, что тебя составляет. Я не знаю почти ничего, как мне кажется, — смотрит упрямо Паку в глаза альфа. — И ты можешь меня прогнать, потому что мне потребовалось мучить тебя полгода, прежде чем я смог разобрать бардак внутри себя, прежде чем снова попробовал к тебе приблизиться. Но я бы хотел, — он снова замолкает, словно собирается с мыслями, чтобы сказать нечто важное, и Чимин взволнованно подбирается. — Чимин, дай мне семьсот двадцать часов, — выпаливает Юнги. — Четыре недели. Тридцать дней. Один месяц. Дай мне этот срок, и я обещаю, что мы познакомимся ближе, что я узнаю тебя, запомню наизусть. Я составлю список того, чего ещё не успел выяснить. Даже самую маленькую мелочь. Дай мне… шанс, — почти на грани шёпота просит альфа, делая шаг навстречу. — «Ангелы Чарли», — выдыхает Пак, стискивая края пуховика. Он встречается с ошарашенным и непонимающим взглядом Мина. — Мой любимый фильм — «Ангелы Чарли». Мне нравится зелёный цвет. Я люблю папоротник. И я дам тебе эти семьсот двадцать часов, Мин Юнги. Так что постарайся выполнить все условия нашей новой сделки. Мин застывает и хлопает глазами, прежде чем спросить: — Каковы условия? — Люби меня, корми и не работай по выходным и праздникам, — растягивает Чимин губы в улыбке. Ему пришлось довольно тяжело за эти полгода. Он уже смирился с мыслью, что его первая влюблённость закончится неудачей. Но вот она — стоит перед ним потерянно, за секунду до того, как губы альфы растягиваются в широкой улыбке. Так, что видно белые зубы и дёсны. Юнги улыбается ему. Он счастлив, что Чимин позволяет ему попробовать ещё раз. И теперь отсчёт пошёл.***
Семьсот двадцать часов, помноженные трижды, спустя.
Чимин потягивается всем телом, ощущая, как его тут же обхватывают сильные руки сзади. Юнги прижимается губами к его обнажённому плечу, обжигает прикосновениями разнеженное тело омеги, вынуждая выгнуться и прижаться к нему всей фигурой, пока тот ведёт ладонями по изгибу бëдер ближе к талии. Пора просыпаться, иначе они проведут в постели до обеда. Он и подумать не мог, что Мин подойдёт к их новой сделке со всей серьёзностью. Взяв дополнительный отпуск на неопределённый срок, альфа остался в родном городе Чимина, даже вытерпел крики папы и тихий допрос с пристрастием от отца Пак. Он стоически держался, доказывая, что не отступится, чем всё же подкупил доверие родителей, пусть сомневаться в решении сына те перестали только пару недель назад. Чимин был рад тому, сколько Юнги прикладывает усилий, чтобы завоевать его, и выглядит да ведёт себя альфа так, как никогда раньше. Это… приятно. За Чимином много кто ухаживал: просто альфы и беты, бывшие партнёры. Но Юнги это делает с особым изяществом. Он добивается омегу настойчиво, но мягко. Узнавал его с каждым днём всё больше и открывается постепенно сам, всё сильнее, позволяя Чимину выведать как можно больше о нём. Юнги заставляет его задыхаться от впечатлений, когда соглашается стать моделью для его первой в жизни татуировки. И было так странно смотреть в процессе, как Мин морщится от боли, но сидит смирно, в то время как Пак иглами и чернилами раскрашивает его кожу. Теперь на его предплечье красуются три листика папоротника — альфа сам выбирал эскиз, — а Чимин чувствует невыносимую гордость за свою первую работу. Он смеётся, когда альфа покрывает заднюю сторону его шеи поцелуями, чуть прикусывая. Он оказался до ужаса тактильным — не проходит и мгновения, чтобы Юнги не прикоснулся к нему. Будь то простое поглаживание по руке, мимолётное касание во время разговора с подчинёнными по телефону или же долгожданные объятия и поцелуи. Чимин задыхается, стоит ему стать настойчивее. Губы альфы проходятся по венке под кожей на шее, руки смыкаются над пупком, притягивая Чимина ближе. Но ласка резко заканчивается, когда Мин ныряет рукой под подушку и шарит там в поисках чего-то. Чимин досадливо шлёпает его по запястьям, вынуждая снова вернуться к более интересным делам. — Подожди, — хрипло произносит Мин, стискивая рукой с рисунком папоротника на коже талию омеги. Он, наконец, выуживает из-под подушки нечто. Маленькое, сверкнувшее в свете весеннего тёплого солнца. Юнги крепко обнимает Чимина и прижимается губами к его ушной раковине, чтобы прошептать, оставив золотое кольцо перед его лицом. — Я хотел сделать это ещё вчера, но мы слишком увлеклись, — хрипит в ухо Паку он, вызывая стадо мурашек от мочки до самых пяток. — Выходи за меня, Чимин. — Опять? — притворно строго спрашивает тот, оборачиваясь к альфе. — Снова, — кивает серьёзно Юнги, глядя ему в глаза. Три месяца знакомства друг с другом, осторожных первых недель, жарких объятий и растущего с каждым днём доверия пролетают в его зрачках. — На этот раз по-настоящему. У нас будет тихая церемония на каком-нибудь морском береге. Ты ведь хотел на море, верно? — Чимин сглатывает тяжёлый ком в горле и кротко кивает. — Ну, вот. Поедем на Гавайи. И медовый месяц, и свадьба. Возьмём родителей. Можно и Хосока с Чонгуком. Проведём красивую церемонию на пляже, и ты станцуешь с отцом, как тот и хотел. Выходи за меня снова, Пак Чимин. Нам нужно больше семисот двадцати часов, — выдыхает взволнованно Юнги, прижимаясь носом к скуле омеги. У того же слёзы стоят комом в горле. За все свои взрослые годы он не представлял, что будет ждать слов о каких-то там часах. И ему Гавайи не то чтобы сильно нужны. Ему нужен Юнги. Первая влюблённость бывает трагичной, первая любовь бывает болезненной. И может случиться что угодно. Но это не повод бояться. Юнги вот не боится больше, значит, и Чимину незачем. За три месяца он понял, что с ним будет не то что за каменной стеной — за железобетонной. Юнги не оставит, не предаст. Он сделает для него всё. И омега готов ответить тем же. И всё же родители сделали не только ошибку, решив поженить впервые этих двоих. Чимин стал тем, из-за кого Юнги захотел спастись. Юнги заставил Чимина впервые осознать, что чувства — не игрушка и не бунт, вынудил серьёзно относиться к себе и к окружающим. — И на Гавайях ты будешь ходить в венке из цветов, — строго говорит он, глядя в глаза альфе, на что тот только смеётся и кивает. Чимин позволяет ему надеть кольцо на безымянный палец и тут же затягивает в горячий, желанный поцелуй. Им мало прикосновений постоянно. Пусть пройдено так много и прожито часов достаточно, они всё ещё знакомятся друг с другом. С телами и душами. Чимин не жалеет, что подписал два договора длинною в семьсот двадцать часов. Он выгибается дугой, стоит Юнги прикоснуться губами к его груди. Ощущает ладони на своей талии и плавится маслом на солнце, позволяет альфе всё. И тот отпускает внутренний поводок, принимаясь покрывать кожу поцелуями. Прикусывает соски на обнажённом теле — ничего, кроме одеяла, и то альфа сбрасывает прочь, чтобы видеть фигуру омеги как следует. Прикасается к его вздрогнувшему животу пальцами, тут же продолжает дорожку языком, обведя впадинку пупка. Чимин тает и покрывается мурашками от ласки, когда Юнги возвращается к его губам. Он тоже без дела не лежит: оглаживает грудь и плечи, медленно скользит подушечками по животу, чтобы без особого стеснения обхватить у основания уже твердеющий член. И стонет от одного ощущения, как тот лежит в его руке. — Кто там говорил, что мне не достанется его кочерыжка? — улыбается лукаво омега, проводя от лобка по всей длине плоти, дразнит головку нежным поглаживанием большого пальца. — Я вроде вчера показал тебе, что эта кочерыжка может с тобой сделать, — фыркает Мин, весело глядя Чимину в глаза. А тот только хихикает. — Я плохо запомнил. — Придётся повторить, — лукаво улыбается Юнги, обхватывая с силой бёдра омеги и притягивая ближе. Он разводит колени пошире, ловко избавляется от ласкающей его ладони и вжимается пахом в ягодицы Чимина. Трётся, проезжая плотью между половинок и раззадоривая этим Пака. Тот выгибается, когда широкая ладонь с длинными пальцами находит сначала его чувствительный сосок, пощипывает, а после вторая принимается ласкать член, заманчиво дёрнувшийся только от первого лёгкого движения. Чимин растворяется в рваных поцелуях и укусах, откидывает голову, позволяя Юнги оставлять на светлой коже следы своих чувств, зияющих после пятнами. Он теряется, не понимая, что чувствует острее: язык на своей груди, ладонь, всё интенсивнее двигающуюся по всей длине возбуждения, или его плоть, задевающую головкой становящийся влажным анус. Он всё ещё мягкий внизу после их ночного яркого секса, случившегося, когда Юнги вернулся из аэропорта — он ездил на несколько дней, чтобы отдать документы по работе, и договаривался с риелтором о покупке студии тату для Чимина в городе, где они будут жить. Альфа набросился на него, шепча, как скучал эти дни. Он взял его без промедления прямо в коридоре, и Чимин такого никогда не забудет. Того, как стонал, стоило Юнги входить жёстче и под другим углом. Того, как цеплялся за шатающуюся обувницу в съёмной квартире альфы, которую тот арендовал на то время, пока находится здесь. Или же моментов, как Мин, опустившись на колени перед ягодицами омеги, буквально поимел его языком. Чимин тогда едва не потерял ориентацию в пространстве. И теперь снова. Возбуждение разгорается по щелчку пальцев, и Пак уже нетерпеливо сам двигает бёдрами навстречу. Поскуливает от ласк, цепляется за плечи Мина, прося едва различимым шёпотом не тянуть. Тому не нужно повторять дважды: он приставляет головку к анусу Чимина и входит — медленно и плавно. Омега ещё растянут достаточно с ночи, потому не испытывает и толики неприятных ощущений, лишь громче стонет, выгибаясь всем телом. Юнги двигается размеренно, глядит Паку прямо в глаза и снова целует. Он, обхватив упругие бёдра, закидывает те себе ноги на плечи, чтобы чуть ускориться. Тот же закатывает глаза и вскрикивает, когда меняется угол проникновения, хватается пальцами за простыню и теряется в ощущениях. От каждого толчка тело прошибает током, пальцы непроизвольно подгибаются, а из горла вырываются просящие стоны. Юнги входит жёстче, несдержанее. Он целует сначала ступню омеги, косточку на щиколотке, прежде чем спуститься к голени и с особо резким проникновением члена в расслабленное и влажное от естественной смазки нутро Чимина, прикусывает кожу. Вжимается в ногу носом, чувствуя, как к расслабленным телам приближается разрядка. Чимин уже срывает голос, ощущая, как головка внутри него всё чаще попадает по простате, вынуждая тело содрогаться от удовольствия и покрываться мурашками. Выгнувшись и высвободив ноги, омега обхватывает ими Юнги за пояс, чтобы притянуть как можно плотнее. Его скручивает оргазмом, вынуждая тихонько скулить и пачкать их животы семенем, пока Мин, простонав, заполняет его своим. Прижавшись лбами друг к другу, оба переводят дыхание. Чимин открывает глаза первым, наблюдает за подрагивающими ресницами альфы. Он никогда бы не подумал, что сумбурное решение родителей скорее выпихнуть сына замуж, чтобы повзрослел, приведёт к тому, что Чимин по-настоящему влюбится. В до этого хмурого, грубого альфу, который, преодолев собственное горе и собравшись с силами, чтобы двигаться дальше, позвал омегу за собой в новую жизнь. Он делал это, конечно, ради себя и своей души, но Чимину хочется верить, что и он приложил немало усилий для того, чтобы сдвинуть Юнги с мёртвой точки. Что ради него тоже Мин старался. И это доказывает тихое, почти неслышное «люблю» из чужих уст. Первое в их паре. Первое в жизни Пака, на которое тот отвечает тем же. Тихо, чтобы слышали только они, скромно и счастливо. Они потратили много часов, чтобы прийти к этой точке, считать уже устали. Да и не нужно. Впереди у них — целые миллиарды.