Современный богатырь

      Прошло несколько дней с событий прошлой части. Нас наконец-то собрали в отдельную диверсионную роту и, посадив в грузовик, направили в город Тара. Там засели Сахаровский и Валухин. По словам командиров, они сидят в бункере где-то в центре Тары и окружены искупительными бригадами. Эти бригады созданы как штрафбаты в Великую Отечественную, только попасть туда мог любой человек. Естественно, выживали в таких условиях только сильнейшие. Из них же получились наилучшие военные. И теперь, когда они захотели свободы, там оказалась нужна регулярная армия.       То, что происходит в армии лиги, — это ужас. Пусть и кормят достойно, но вот условия тут… Тренировки лютые, выживают только те, кто способен терпеть боль. Дедовщина превысила все допустимые условия. Местные «деды» даже до меня осмелились добраться, пока не получили по лицу. Мне-то что? Я сам своего рода дед. Возможно, уже и во вполне биологическом смысле. И самое смешное, что те деды не успокоились и решили ночью мне отомстить, пока я их всё не успокоил. Только зря разбудили. Ох и не выспался в тот день.       Ехать пришлось относительно недолго, всего триста километров. Мы высадились и тут же начали обстрел. Из всех орудий обстрел города, не считаясь с возможными гражданскими. После этого мы надели противогазы и пошли пешком непосредственно в город. Оттуда побежали гражданские, которых садили на грузовики и увозили временно в посёлки неподалёку. Мы шли всё дальше и дальше, пока не дошли до входа в одну из подземок. Открыв дверь, она взорвалась, а бойцов, что открывали её, разметало по округе. Вот идиоты, нельзя же так делать. Ну ладно, пора идти дальше. Движение продолжилось, мы наткнулись на пулемёт, который я успешно ликвидировал. И чем дальше мы двигались, тем сильнее было сопротивление. Гражданские, кстати, тоже были, и мы вывозили оттуда столько, сколько можем. Честно, я тогда думал, что это ради жизней людей. Но чернолиговцы сказали, что это ради тыла. Всё оказалось куда прагматичнее.       Попытки прорыва были долгие и тяжёлые. Искупительные бригады были буквально везде. Выкурить отсюда их было практически невозможно. Пока невозможно. После очередного штурма я увидел зелёный газ под моими сапогами. Это был ядовитый газ. Химическое оружие. Чернолиговцы пойдут на всё ради победы. Им плевать на договоры и декларации. Их мечта — горящая Германия. Их девиз — убей немца. Даже в их гимне поётся: «Пусть злоба наша чёрная сожжёт врагов дотла». Мы же тем временем двигались куда быстрее. Вот только тоннели и бункеры обладали множественными комнатами и карманами. Там мы взяли нескольких людей из бригад. Контуженных, почти не понимающих происходящее. Мои сослуживцы из роты принялись издеваться над ними: выкалывать глаза, ломать кости, выжигать кожу. Я вышел из комнаты, ибо жестокость солдат поражала даже меня.       Спустя время подошли новые искупительные бригады. Эти буквально тушами своими прорывали баррикады старой гвардии. Но и те были не промах. Они всё ещё имели гражданских, которые делали им боеприпасы, а также людей пополнять бригады. Один раз они даже отодвинули нас. Воевать под землёй безумно неудобно. Наконец, год спустя мы смогли занять практически весь город, превратив его в пустыню. Мне осталось лишь убить двух из старой гвардии.       Место занял я неподалёку от того места, где они находились. Штурм должен был выкурить их наружу. Там-то я их и накрою. День, два — вот я их и дождался. Они прихватили с собой немного оружия, чемоданы и побежали по опустевшему городу. Итак, ветер поведёт пулю влево. Расстояние примерно 700 метров. Скорость пули примерно 870 метров в секунду, то есть брать надо среднее упреждение. Вот они остановились. Задержал дыхание: бах. Судя по всему, я ранил Валухина. Теперь второй выстрел. Пока тот тащит его быстрее подальше, я уже прицелился. Поймал в прицел и бах, выстрел. Сахаровский рухнул в тот же миг. Цели устранены. Настал черёд последнего. Абакумова сказали не убивать, ну и ладно. Если так хотят поймать, то не буду им мешать. А вот еле живого Валухина замучили на месте. Если новая гвардия не врёт, то я не буду его жалеть. Он сам виноват. Предательство — один из страшнейших грехов человечества.       Тара была взята, бункера расчищались, а город отстраивался заново. Были брошены на это буквально все местные силы. Отстроилось и здание директории, которые помогали нам всё это захватить. А нас тем временем повезли в город Исилькуль. Однако приехали мы не сразу. Пришлось вернуться в Омск за пополнением припасов и небольшим отдыхом. Там мы пробыли несколько дней. В один из таких на нас налетели самолеты люфтваффе, однако их бомбы не достали города. В тот момент, когда они уже почти достигли города, их сбили наши ЯКи. Я знал, кто это был. Вольные авиаторы из Ханты-Мансийска, то есть Сургута. Небольшое государство, которое периодически спасает города России от бомбежек, под руководством командира Дунькиного полка. Или, как их прозвали немцы, ночных ведьм. Справедливости ради, там не только авиаторы, но и такие известные люди, как Колобанов или Нажметдин Жумажанов.       Вернёмся к самолётам. Один из них удачно приземлился на одной из улиц, несмотря на то, что при посадке у него отвалилось шасси, а также обломались крылья. Я был первым, кто подбежал к самолёту. Разбив и без того треснувшее стекло, я наконец увидел лицо виновника здешнего переполоха. Фриц — лётчик. Единственный живой, все бортовые стрелки погибли. А живой он ненадолго. У меня в тот миг как сознание помутилось. Схватив его за воротник, я вытащил фрица с места пилота и скинул на землю.       — Nein, bitte töten Sie nicht. — просил о пощаде меня сбитый лётчик.       — Oh, glaub mir. Du wirst mich noch betteln. — ответил я ему настолько злым голосом, какой только мог сделать.       Испуганный фриц принялся ползти от меня. Я же тем временем спустился, нагнал его и пнул носком туда, где, в теории, должна находиться печень. Парень загнулся, а я увидел, куда он полз. В нескольких метрах от нас лежал «Люгер».       — Haha, wolltest du eine Waffe nehmen? Komm schon, kriechen! — подразнивал я его.       — Bitte. Ich will nicht sterben.       — Wenn du nicht sterben willst, kriech dich. Hier in der schwarzen Liga überleben nur Stahlmenschen.       Отойдя от боли, фриц пополз дальше. Наконец, он дополз и до Люгера, однако я тут же наступил на его руку. Да с такой силой, что её можно было легко сломать. Он взвыл и отпустил пистолет, который я тут же пнул в сторону. Он не унимался и уже на коленях пополз к нему. По пути получил от меня прикладом моей «мосинки» по затылку, а также по боку ногой. И вот он снова добрался до Люгера, перевернулся на спину, почти уже прицелился, вот только выстрелить я ему не дал, а выбил пистолет из рук, после чего ударил прикладом своей винтовки по лбу. Он попытался встать, чего я ему также не дал, наступив на шею. Дождавшись, когда тот достаточно помучается без воздуха, я его отпустил, врезав ногой по лицу. Я оставил его на время, чтобы поднять улетевший пистолет. Вернулся к нему, смотревшему на меня жалостливыми глазами. Прицелился и сделал два выстрела.       Нет, я его не убил. Я прострелил ему его ноги чтобы тот по-мучался по-дольше. Тот к диким криком загнулся, однако я ещё не закончил. В моей голове были лишь лозунги чёрной лиги. «Убей немца», «Немец жизни не заслуживает», «Пусть полыхает нацистское нутро». Но я хочу убить его изнутри. Убить так, как что бы он желал смерти. Собственно, это случилось уже скоро.       — Bitte, hör auf. Töte mich schon.       — Oh, mein Freund. Ich will dich nicht töten. Du hast den ganzen Schmerz, den wir hier durchgemacht haben, noch nicht gespürt.       Тогда он попытался кинуть в меня камнем, только я перехватил эту попытку. Я сломал ему кисти рук, когда тот хватал камень. У него в кармане я видел торчащую пачку сигарет. Возникла одна идея. Я закурил одну такую. Небольшой вдох, и эта сигаретка была направлена по направлению к лицу фрица. Я выжег у него на щеках серпы и молоты, а носитель этих ожогов уже откровенно ревел. Дальше я несколькими сигарами прожёг ему глаз и нос. Люди, обступившие место падения самолёта, смотрели за этим, как за спектаклем, где великий суд наконец свершился. Наконец, когда у того уже не было сил реветь, а голос сорвался, я пробил его шею ножом. Одна из переломанных кистей была сжата, а когда он умер, из неё вырвался кулон в виде сердца. Открыв его, я увидел внутри фотку молодого военного, его жену и трёх детей. Фотка цветная, сразу видно, в какой стране сделана. На задней стороне написано «Ihrem geliebten Ehemann von einer liebevollen Familie». Я лишь ухмыльнулся, достал фотку из кулона, кулон раздавил, а фотку сжёг со словами: «Не волнуйтесь. Я и до вас доберусь, нацистские отродья».       Народ вокруг заликовал, а один из них кричал что-то наподобие: «Герой великой войны поддерживает нас, значит, наше дело правое, а главковерх ведёт нас по пути истинному». Я же уходил опустошённым и счастливым одновременно. Я и до этого изничтожал немцев, однако я только сейчас понял, как сильно их ненавижу.       Через несколько дней мы приехали под Исилькуль, где мы провернули ту же операцию, что и в Таре. Сравняв город с землёй и заняв большую часть бункеров штурмом, Абакумов и Хархардин обратились в бегство. Выйдя наружу и рассчитав их беспечную траекторию, я подстрелил Абакумова в ногу, перезарядил винтовку и убил Хархардина в лоб. Прошёл масштабный суд над виновниками бунта. Каждый человек скандировал: "Убей предателя как немца". Так суд и вынес решение. Им было "Убить предателя как немца". Абакумов после долгих пыток был расстрелян, а Язов, которого я увидел лишь сейчас, вышел к народу с речью, где помимо лозунгов и тезисов был приказ рассказывать директории о каждом предателе, что появится внутри лиги. "Убей предателя как немца" перестал быть просто лозунгом. Теперь это самое настоящее правило. Я бы даже сказал обязанность. Наступил 1966 год. Меня отпустили дальше, к железному Лазарю. Последователи героя гражданской войны Сталина.