Фея для Принца

Она поняла, кто перед нею, сразу. Северус Снейп преподавал им в резкой манере, был – явно одарен в своём профиле, не гнушался изучения запрещенных направлений. И вечно её осаживал. «Докучливая Всезнайка». Как и любой Мастер, имеющий истинное призвание, которым явно было не преподавание, учил он их отрывисто и неохотно. Очевидно по просьбе Дамблдора, но – подробно и действенно. На тумаках и подзатыльниках пояснял важные вещи, и – никогда не повторял дважды. Он умер в Визжащей Хижине на глазах у их неразлучной Троицы. За несколько месяцев до этого мальчишкам исполнилось по семнадцать. А профессору – не было тридцати девяти. Он ввязался в хитросплетения интриг между двумя противоположными лагерями, и слишком поздно понял свою ошибку. Которую – впоследствии до конца жизни пытался исправить. И – из-за этого и погиб, разменянный Темным Лордом во имя власти над Старшей Палочкой, словно более не нужная пешка. Его гибель, в последующее после Победы лето, не пересказывал и не обсуждал разве что глухонемой. Та же самая Рита Скитер, которая была слишком хороша в агрессивных заголовках, в тот же год очень быстро выпустила очередное жизнеописание. Нашумевшая, по обыкновению – мерзкая, книга «Северус Снейп – сволочь или святой?», с множеством огорчительных интервью сокурсников Гермионы. В целом, прежняя Грейнджер, упорно вместе с Поттером подававшая судебные иски в протест данного опуса, ставила на то, что, скорее, Святая Сволочь. А нынешняя... Если бы не он, они могли бы и не победить вовсе. Без него – судьбоносные ставки Альбуса Дамблдора, те самые, невероятные карты вероятностей, могли бы никогда и не сыграть, складываясь в окончательное уничтожение безумца. И у них, школьников, не было бы ни шанса. Победы Северус Снейп не увидел. Все, что они тогда могли – молодые люди, ввязавшиеся в то, что было им не по зубам – выпить за него и других мертвецов, возле свежего многомогильного некрополя. Гарри – горько кривился, Рон – глотал алкоголь, а Гермиона – была все же не уверена, что желание умыться слезами в данном случае корректно. Северус Снейп, каким она его помнила, походил повадками либо – на альфу, либо – на вредничавшую бету. В общем, ничем не напоминал омегу. Но у бет – нет запаха. Когда Невилл посоветовал Гермионе найти подходящего двуногого и – употребить в качестве лекарства от стервозности, она автоматически вообразила, каким может быть её омега. Совершенно точно – мужского пола. Эдакий изнеженный, манерный юноша, полностью отвечающий маркерам своего Вектора. Обязательно – с плаксивыми водянистыми, волоокими глазами. В тот день Рону, присутствовавшему при их беседе, пришёл в голову тот же образ. И он ещё долгое время при каждом посещении Мунго жестоко стебал Малфоя, который пошел в колдомедики, поскольку в Министерство отныне их семейке путь был заказан. Малфой – реагировал правильно. То есть, никак. А Гермиона – молчала. Несмотря на смазливость парня, она не раз видела, как трусоватый Драко при появлении нежной и робкой Астории становился жёстче. Ровно также, как решительная Джинни рядом с Гарри вдруг становилась нежной. «Беты подстраиваются под конечные значения векторов интуитивно». Но не это было важно. У бет – нет своего особенного, уникального запаха. И, Несмотря на внешний типаж, Драко Малфой ничем не пах. А она тогда, с подачи Рона, не могла отделаться от образа своей предположительной омеги еще несколько недель. Представляла раз за разом. И – внутренне содрогалась. Но Этот подобный типаж напоминал менее всего. «Альфы – так исторически сложилось, воинственнее омег и бет, и предпочтительно выступают в роли доминанты, защищая того, кого считают собственностью». Ее откинуло назад даже больше, чем на тридцать лет. И теперь перед нею – маленький мальчик, чьи глаза еще не приобрели бритвенной остроты. Именно на подобном контрасте, хлещущим по изнанке век нежеланным прозрением, Грейнджер в полной мере осознавала, насколько жизнь меняет людей. Этот ребенок ей, неведомой женщине, доверяет. Просто так. Не требуя иных доказательств, кроме магических светлячков на ладонях колдуньи. Так куда же скрылся через десяток-другой лет этот мальчишка с прозрачной, как бумага, кожей? Куда делся, с этим своим сияющим взором, от которого нет противоядия?.. Возможно, ответ настолько же прост, как и болезненнен. Он – слишком долго ждал. Слишком долго был один. В сердце вгрызлись адские псы, вливая в кровь безысходный яд. Его некому было защищать. В этом дело. Когда ему нужна была защита, она – ещё не родилась, и он – научился выживать сам. А потом… стало поздно. - Северус, верно? – утвердительный кивок – Я уверена, что вам, юноша, вовсе не нужны провожатые. Но, если вы позволите даме сопроводить себя до дома, этой даме будет спокойнее. Ему было на вид не больше пяти лет, и он искал подвох в её улыбке, словно намертво приклеившейся к губам, не дольше секунды. А затем – важно, утвердительно кивнул, принимая правила игры. - И, если вы позволите, молодой человек, взять вас на руки, мне будет несоизмеримо удобнее. Конечно, я и в мыслях не могу допустить, что столь солидный юноша не в состоянии идти самостоятельно, но наша прискорбная разница в росте очень затруднит путешествие. Итак? Никто еще не тянулся к ней, страшилке для злодеев нового века, с такой готовностью. Никого еще она не прижимала к себе столь бережно. И ни на кого – так ласково не смотрела. Когда в ней организовался этот смешливый тон и кто та сумасшедшая, радостно улыбавшаяся её губами, Грейнджер не понимала. То, что это – она сама, было за гранью реального. Сумерки плели вокруг их слитых воедино фигур сети, пытаясь поймать в капкан темноты чеканный шаг ведьмы. Ребёнок на руках тихо сопел ей в шею, и казался пугающе хрупким. Маленький, скромно мерцающий, Луноцвет. В будущем: безжалостно надломленный у корня и перемолотый. Превращенный в смертельный яд. Внутри Гермионы Грейнджер за считанные минуты зарождался совершенно новый, не желающий допускать подобного, человек. Или же – просыпался хорошо забытый старый. Девушка смотрела в агатовые глаза, жадно ждущие от неё очередного волшебства, и запускала в круговой полет вокруг них призрачных бабочек. А на дне разума, в самой его малодушной части, ведьме просто хотелось, чтобы происходящее было лишь навеянным бредом проклятого зеркала, а – не наяву. Трус внутри неё желал верить, что она сейчас лежит на полу лавки, а не идёт туда, куда указывает ребёнок. Ведь тогда нарушать закон – не придется. Но… Коукворт. Тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год, осень. И она – здесь. Тем временем у малыша, уже полностью оправившегося от произошедшего, прорезался голос: - А я знаю, кто ты. – Торжественно выдержав паузу, мальчик с придыханием сообщил ей свою неожиданную выдумку – Ты – фея. Ребенок заблуждался убеждённо, твердо и – очень по-мужски. - И почему именно фея? Он сочувствующе погладил её по щеке, будто жалея неразумную взрослую. И, полностью проглотив букву «р», пояснил: - Ты к`асивая. - Я? Тут же неизвестно, чего смутившись, ребенок досадливо спрятал лицо за завесой темных волос. С учетом того, что Гермиона все еще его несла, это было проблематично сделать, но у него – получилось. Однако, это не помогло. Расчувствовавшись с пустого места, волшебница умиленно прижалась горячими губами к детскому лбу. - Рада, что ты так думаешь. Он еще некоторое время смущенно сопел, прижатый к её груди. Но затем, все же расслабившись, довольно зарылся носом куда-то в область шеи спутницы и оплел её плечи руками. Улыбаясь в ответ, колдунья прижала свою ношу крепче: - Если ты так говоришь, то – почему бы и нет. Буду твоя фея. - Моя?! - Неподдельное изумление мальчика затопило безлюдную улицу. - Твоя, милый. От пристального взора обсидиановых глаз внутри глухо щелкнуло. И эта странная, мгновенная и внезапная, любовь разворотила грудную клетку, устремляясь наружу, освобожденная. Гермиона сбилась с шага, с трудом восстанавливая дыхание. «Категория: эмпаты. Чувствительны к чужим эмоциям и перепадам настроения. Легко считывают истинные порывы объекта. Опасно проницательны. Выявить неопытного эмпата не трудно: вам будет казаться, что текущие эмоции кто-то пытается из вас извлечь». Не было никакого смысла ругать за подобное ребенка. Тем более, обещанного в книгах неудобства не было. Лишь – захлестывающая яркость эмоций. «Родственные души не могут навредить друг другу даже случайно (не путать с влиянием Векторов)». А он – лишь мучительно краснел в ответ на её невозмутимость, глубоко дышал и прятал глаза. Вероятно, то, что «фея», которую он видел впервые в жизни, испытывала к нему столь сильные чувства, для маленького волшебника было слишком шокирующим открытием. - Меня, кстати, Гермиона зовут. - Гер-ми-о-на. – Произнес он беззвучно одними губами. И девушка как-то сразу поняла, что у них намечается проблема с обращениями. - Друзья обычно моё имя сокращают, – ненавязчиво подсказала она ему. Ребенок очень долго молча хлопал ресницами. Когда мальчик заговорил, они успели пройти уже два дома. И все же, последующий вопрос прозвучал робко и неуверенно: - Миа? - Звучит чудесно. – Легко кивнула волшебница. Она не ожидала, что формулировка «друзья» так подействует на малыша. И – решила пока что урезать посылы до основного смысла. Про то, что таким образом её имя сокращали впервые, и вовсе речи не шло. - Ми-а. – тем временем проговорил он старательно, при этом счастливо жмурясь. *** Когда они дошли до серокаменного, перекошенного домишки, стали слышны крики, доносившиеся изнутри. И тут же прояснились причины побега ребенка из дома столь поздним, недружелюбным вечером. А Северус же, резко ожив, напрягся и очень по-деловому заключил: - Ну, я пошел. Пока теория Гермионы подтверждалась наглядно, мальчишка, ловко вывернувшись, лягушонком прыгнул во тьму. И, если бы не служебные навыки, и множество физических тренировок, которыми они развлекали себя с Гарри на пару, ухватить ловкача за ворот у девушки ни за что бы ни вышло. Последующие минут пятнадцать она потратила на то, чтобы прижать его шабутную задницу к крыльцу силой и навеять сон на всех в доме. Еще пять – на собственные горячие клятвы о том, что до утра никто из родителей – не проснется. Ребенок недоверчиво дулся. Не глядел в глаза, и, насупившись, судорожно теребил цепочку на шее. Наверное, именно она, такая блестящая, приглянулась до того хулиганам. В конце концов, Грейнджер оказалась достаточно убедительна и показательно честна. Северус – решился заговорить. И Гермиона узнала очень много… всякого. О смерти его бабушки, матери Тобиаса, которой магия была неведома. Добрая и приносившая вкусную выпечку маггла, она никак не ожидала от внука бесконтрольного выброса, перекрасившего шторы и посуду на кухне ровно в тот цвет, на котором старушка настаивала. И она – испугалась. До смерти. Об отце, который после похорон – запил, обвиняя в случившемся самого ребенка самыми нелестными, мерзкими словами. Речи о том, что именно долгом Эйлин было сообщить близкой родне о магии и её наличии в этом мире, не было. О том, что в доме всё с тех пор – кувырком. И постоянные скандалы в семье говорят лишь о том, что любви между супругами, если она и была, теперь – точно нет. О том, что мать Северуса не придумала ничего лучше, как утешить сына подарком. Вещью, что принадлежала его другой бабушке, волшебнице. - Я виноват. – Мальчик поджал губы и нахмурился, вертя в пальцах кулон. - Я так не думаю. - Он так сказал. – Твердо возразил юный рассказчик. Однако, Грейнджер не зря славилась упрямством и богатым словарным запасом. - Ты – прекрасный маленький человечек, и не можешь нести ответственности за поступки взрослых. Поверь мне. - Это от той, д`угой. – Сообщил он, помолчав. И снова насупился – Мама дала. Сказала, чтобы я, – Гермиона, вслушиваясь в тщательность речи и паузы между словами, начала подозревать, что ребёнок в принципе ранее никогда столь словоохотлив не был – Не рас-стра-и-вал-ся. Но её – нет! Нету... Горестно вскликнув, малыш затих, гневно глядя в пространство. И, кажется, уже позабыл, что стеснялся того, что не выговаривает некоторые буквы. Пожалуй, так искренне сетовать на судьбу могут только дети. Они пока ещё не знают, что жизнь бывает несправедлива не по каким-то причинам, а просто… потому что. А маленький кулон с белым камнем загадочно мерцал в темноте. Его собрат из будущего, но – уже неактивный и без магического заряда, находился в эту минуту в одном из бездонных карманов одежд Невыразимца Грейнджер. Вот он, ответ. Недостающая деталь паззла. Дублирующий самого себя, сданный неуказанной в отчете пожилой дамой на утилизацию, предмет, который и притянул её именно сюда. «Ой, мальчик, много ему годков, много. У сокурсницы еще в Школе выменяла. Я так с ней, безделушкой-то, замуж вышла. Счастливый он, камушек-то. Она-то сама, дамочка та, померла давненько, возвращать некому. А у меня годы уже не те, дай, думаю, принесу хлам вам, раз пишут в «Пророке», что надо сдавать испорченное». Грейнджер предположила, что безымянная сокурсница безымянной леди носила фамилию Принц. И Грейнджер готова была заложить голову, что, соизволь она не просто умыкнуть, а своевременно изучить эту вещицу из Хранилища Отдела Тайн, то обнаружила бы остаточный след Магии Душ. Рейд Авроров, строго говоря, застал пожилую миссис в ювелирном. И указать изготовителя вещи, от которой фонило темнотой, как и показать хоть каких-то документов на неё, она не смогла. Старушка, впрочем, переобулась быстро. И принялась утверждать, что принесла украшение не на продажу, а на оценку, и как раз после этого собиралась в Министерство, сдать кулон властям. Пожилая мадам клялась, что кулончик всего-то притягивал любимого в минуту опасности к тебе, и ничего больше. Положенные три заряда она истратила, и… Авроры не стали вникать, быстро написали краткий отчет и перенаправили вещь с сопроводительной бумагой начальству, отпустив женщину с миром. По записям заключения автора отчета, прилежно вписавшего в документ дословные цитаты, дама выглядела ровно так, как выглядел бы человек, который, поиздержавшись из-за смен режимов, пришел заложить сломанный артефакт, как серебряную безделушку, раз уж он не работает. От размышлений над предметом отвлекла очень странная картина. Ребенок перед ней обреченно смотрел на дом, тихо вздыхая, и жался к её боку. - Зайдем? - Зачем? – задав этот философский вопрос, в ответ на вопросительный взор собеседницы серьезный мальчик равнодушно пояснил – Мама не готовит. Совсем. Гермиона до боли закусила губу изнутри. Она истрактовала его взгляд неверно. Он – все еще не хочет домой. Он просто голоден. Порывшись в кармане, к своему великому сожалению, малоежка Гермиона Грейнджер смогла найти только мандаринку. Последнюю из недельной дюжины, отведенной ею самой себе на обеденное рабочее время. - Держи. Глаза черноволосого встрепанного мальчишки зажглись странным, волнительным огнем. Взяв фрукт обеими руками, он усердно потер пальцем кожуру, глубоко вдыхая запах сладкого солнечного цитруса. И – очень искренне удивился: - Сегодня не..! – Затих. Нахмурился. Перефразировал, но уже тише, тщательно проговаривая слово. – Сочельник? В попытках привести его шевелюру, выскальзывающую и непокорную, в порядок, Гермиона отвечала рассеянно: - Мы сами можем сделать себе праздник тогда, когда захотим. Ребенок тем временем незаметно перетек к ней на колени, спасаясь от холода отсыревших досок крыльца. И теперь влажно, взволнованно дышал куда-то в ворот её рубахи, аккуратно счищая с фрукта кожуру. Грейнджер предположила, что этот мандарин был для него чем-то большим, чем просто предложенный вариант перекуса. И она, уперевшись подбородком в его затылок, принялась рассказывать все, что знала увлекательного о рутовых* деревьях и южных странах, где они произрастали. Но её время здесь, Гермиона не могла этого не понимать, понемногу истекало. - Пойдем в дом. *** - Ты уйдёшь? - Да. Я во временной петле. Я не хочу, но… у меня нет выбора. - А... Можно с тобой? - А мама? Тяжёлый грустный вздох – и мальчик замолчал. Она победила в споре. Нашла нужный козырь. Но радости от этого – не испытала. Тем не менее, ребенок был упрям. И ни в какую не собирался залезать под старое одеяло, несмотря на сотворенную буквально из воздуха мягкую игрушку и мерцавший по стенам ведьмин огонь. Казалось, от навязчивой идеи отвлечь Северуса не могло ничто на свете. - Не уходи! Не хочу! Он, наверное, капризничал не часто. И пока не очень понимал, как это делается. - Я останусь, пока ты не уснёшь. - Я... – Судя по упрямому выражению мордашки, мальчик только что решил не спать никогда в жизни – Можно мне воды? И он – упрямо пил. Глотал мучительно медленно, хоть и – явно не хотел. А она – не могла сердиться. - Как назовешь медвежонка? Брюнет критично оглядел черное плюшевое нечто с белым воротничком. Гермиона была хороша в Трансфигурации, но, тем не менее, расцветка у нее, сосредоточенной на Северусе, вышла слишком уж узнаваемой для каждого, кто хоть раз посещал пары Зельеварения у Летучей Мыши Подземелий. А сам Северус – пожал плечами. - Не знаю. - Он – твой новый друг. – Спохватившись, Гермиона выкрутила на ноль привычные нотки категоричности в голосе. – А друзья не могут быть безымянными. Уж очень знакомо скривившись, мальчик заключил: - Он из ваты. Не живой. – Как и многие дети его возраста, букву «ж» он непроизвольно коверкал на «з». А оттого – злился, осознавая ошибку. И из тонких губ вырывались дополнительные шипящие. Гермиона хотела бы ощущать себя польщенной подобными стараниями во имя своё, но предполагаемая «воспитательная» подоплека подобной аккуратности не могла не тревожить. Однако, как и любое дитя, вопреки рассудительному, резкому утверждению, Северус с интересом вертел медвежонка в руках. Гермиона заговорщицки наклонилась вперед: - И, тем не менее, он – твой друг. И он здесь, чтобы тебя защищать. Если тебе будет страшно, или кто-то в этом доме захочет тебя обидеть – тебе просто надо крепко его обнять. И все станет хорошо. - Правда? – Восторг верившего ей на слово человечка был неприкрытым. - Правда. Я обещаю. - А… Ты еще п`идешь? - Северус, мы обязательно еще встретимся. Я не могу знать, как ты эту встречу воспримешь, но временные петли не могут не быть завершенными. Мало что поняв, он все равно кивнул, нежно пристроив рядом с собой черного медвежонка. И, кажется, даже не отдавая себе отчета в прилежности своего действия. Она любила этого ребёнка. Просто так, без причин. И во стократ больше любила бы и взрослого. Он был тем, чью кровь Грейнджер, чуравшаяся прежде подобных связей, желала смешать со своей. И получить такого же малыша, результат закономерного слияния двух человек. Впервые в жизни Гермиона чувствовала подобное. И больше ни в чем не была уверена, кроме того, что эти чувства – настоящие. А вредничавший мальчишка, вдруг вспомнив, что собрался мотать ей нервы, требовательно протянул девушке пустой стакан. - Ещё. Гермиона отставила емкость в сторону, усаживаясь поудобнее рядом с маленьким упрямцем. - Давай я лучше расскажу тебе сказку. Тихое вышептывание слов заполнило комнату, и хмурые бровки ребёнка – тут же разгладились. А Грейнджер исподволь наложила на ютившегося под тонким одеялом слушателя слабый Сомнус. - Эта сказка очень старая, и эта история может уже случиться, а может – не случиться вовсе. В этой сказке Принц – полукровка. Маленький потерянный мальчик, который вырос. Он может хлопнуть в ладоши и – и фея будет спасена. «Путешествия во времени – опасны тем, что несогласованное вмешательство может сказаться на путешественнике негативно, вплоть до смертельного исхода». - А может – этого не делать, потому что фее спасение не нужно. И, если ему зададут вопрос, верит ли он в фей, он – промолчит и не вспомнит*... Заклинание работало исправно. Мальчишка прижал сотворенного волшбой медвежонка крепче и, ещё немного повозившись, умиротворенно засопел. Наведенный сон забрал в свои сети детёныша. Он спал, а она перебирала его волосы, не в силах уйти так просто. Она не могла остаться навсегда. Но она должна была сделать хоть что-то. Гермиона сотворила Патронус. Её юркая выдра во все времена была той, кто своим жизнерадостным блеском мог наставить хозяйку на путь истинный. Однако… Выдра – не появилась. Вместо нее на темном полу маленькой комнаты робко танцевала Лань, выпрашивая у владелицы ласкающие касания. Мягкое мерцание заполняло помещение. - К`асивая… Повернувшись к сонному ребенку, каким-то чудом все еще сопротивлявшемуся Заклинанию, и наблюдавшему за Патронусом из-под полуприкрытых длинных ресниц, Гермиона невербально повторила Сомнус. И, выжидая, пока результат можно будет счесть за стабильный, искоса изучала свою новую подругу. Что же. Круг – замкнулся. Как к этому относиться, она пока не знала. Профессор Северус Снейп в глазах гриффиндорки Гермионы Грейнджер был хорош тем, что был логичен, последователен, умен и в целом – мыслил схоже с нею самой. Осознание этого печалило, поскольку за этим следовало разумное допущение, что, как и она, он мог и не верить в теорию Векторов. И, вероятно, имел, в отличие от неё, достаточную силу воли, чтобы решать самому, кого любить. А – не идти на поводу у каких-то там тестов. Гермионе, впрочем, даже не было нужно взаимности. Ей было достаточно обрести смысл. А нынешний смысл её существования – его существование. Это казалось одновременно и простым, и невыполнимым. Но – очевидным и единственно верным. Тем не менее – девушка ревниво, раздосадованно устремила взор в окно. Туда, где за туманной рекой, незримый, цвел тёплым огоньком дом семьи Эванс. Взмах палочкой. Прекрасная Лань умчалась, растворившись в заоконной темноте. Изгнанная вникуда. Он хотел для себя рыжую девочку. И это было очевидным выводом из тех воспоминаний, что она стрясла когда-то с Гарри Поттера. Как исполнить это появившееся в будущем желание пока даже незнакомого с Лили Эванс волшебника, Гермиона не имела ни малейшего понятия. Особенно с учетом того, что при успехе – не станет Гарри Поттера. Гарри, её милого храброго братишки. О, Грейнджер верила в вечную любовь, конечно, верила. Но – не считала её чем-то хорошим. Гермионе всегда казалось, что решать надо разумом. Порывы сердца несут лишь беду и горе. И сейчас у неё было лишь несколько минут на то, чтобы все обдумать и рассудить, что делать. И когда цепочка рассуждений завершилась, Гермиона была бесповоротно уверена в каждом своём действии. Как и в том, что её, выбравшую сердце в ущерб разуму, неминуемо ждет беда. И это – было совершенно несущественно. Первым делом на голову плюшевого медвежонка решительно полилась кровь. Зловещий речитатив впаивал в черную шерсть игрушки багровое золото магии. «Самые сильные Чары создаются на крови». Это она узнала, изучая конфискат в Отделе Тайн. И теперь Маглоотталкивающие, наложенные на данную вещь, продержатся десятки лет. Не говоря уже о самой Трансфигурации. Она действительно очень хотела бы, чтобы эта вещь прожила подольше. Хотя бы потому, что, с грустью обозревая тесную комнатушку, волшебница не увидела никакого намека на другие вещи, с которыми мог бы играть пятилетка. Дальше – настал черед Рун на потолочных балках и дверных косяках, что тут же исчезали после нанесения, впитываясь. Возможно, Гермионе стоило бы выпить Кроветворное, но без крайней нужды Зелий девушка не принимала. А потому, справившись с головокружением при помощи дыхательной техники, волшебница продолжила своё занятие. Любой ребенок должен расти в тепле. Уж не говоря о том, что человеку, которого много лет, в противовес её состоянию, будет бить озноб, предпочтительней согреваться Чарами на её же крови. По крайней мере, она питала слабую надежду на то, что повзрослевший Северус Снейп, никогда не выглядевший, как человек, повернутый на комфорте, место дислокации не сменит. И – последнее. Но – самое сложное. Она плела над спящим ребёнком темнейшие чары из всех, что когда-либо блокировал и запрещал её Отдел. Они – могли не сработать, могли изжить себя с годами. Они могли не спасти его от насильственной смерти, а лишь – позволить до неё дожить. Но ведьма – упрямо впечатывала в маленького волшебника звенящие охранные плети. Возможно, её путешествие было запланировано. И вся магия мира не поможет Северусу пережить его ядовитый, пламенеющий Адским Пламенем, смертный час. И все её усилия, вся её горячая кровь, что сейчас впитывалась в бледную кожу ребенка, лишь дадут ему шанс сделать то, что на её памяти он – уже сделал. Но – был и другой шанс. *** Тихо проскальзывая мимо храпящего прямо на полу маггла, волшебница испытывала выкручивающее желудок искушение разбудить и запугать того до полусмерти. Нацепить, к примеру, на лицо безумную ухмылку Беллатрикс Лестрейндж и пообещать, что, если он тронет сына хоть пальцем, она вернется и превратит его жизнь в азкабанский ад. Но Гермиона прекрасно понимала, что слова – не сдержит. И, если Тобиас поймет, что угрозы неведомой ведьмы – пустое, для его сына может случиться нечто очень неприятное. А потому Сеть Магглоотталкивающих, увы, была единственным на данный момент доступным решением во имя безопасности хрупкого мальчика на втором этаже неприятного дома. Можно было еще, конечно, убить мужчину. Даже и очень хотелось. Даром, что Грейнджер была противницей убийств. Но вину за смерть мужа, очевидно, возложат на жену. Если не полиция, так Аврорат. А попадать в приют Северусу, с точки зрения Гермионы, было нежелательно. Выбравшись наружу и глубоко вдыхая стылый воздух, девушка подняла голову, безошибочно определяя окно, за которым была детская спальня. И – улыбнулась. - Фея. А почему бы и нет? У неё, если верить словам неизвестной старухи и на их основе высчитывать цикл переносов, было еще две попытки. Взмахнув палочкой, волшебница аппарировала.