One Step At A Time

      Будь то уверенность, которую обрёл Кас, устроившись на работу, или же его решение позволить себе быть счастливым, однако что-то меняется между ними после праздничной ночи.       Это настолько незаметно, что Дин не может точно сказать, что это значит, но это определённо происходит.       Это проявляется в мелочах. Например, они всегда соприкасаются, когда сидят. Поначалу это незначительно — случайное столкновение локтей, стук коленей друг о друга, ноги, вытянутые на диване и ступни, сложенные на коленях. Всё это на грани дружелюбия, от которого у него сводит живот и потеют ладони, словно он снова в восьмом классе, а когда становится ясно, что Кас жаждет физического контакта не меньше, чем он сам… что ж, сдерживаться становится чертовски сложно. Даже если он не делает этого намеренно, прикосновения Дина начинают задерживаться чуть дольше, чем раньше, а затем и прикосновения самого Каса. Иногда это что-то невинное, как ладонь на спине Каса, когда он проходит мимо него на кухне, а иногда рука Каса остаётся на его колене в течение нескольких минут, прежде чем он (кажется) неохотно убирает её. От этого каждый раз у него внутри всё теплеет, но все эти прикосновения также невероятно возбуждают его.       Он начал дрочить почти каждую ночь, чего не делал с тех пор, как ему исполнилось двадцать, но этого всё равно недостаточно. Хуже всего то, что он даже не может заставить себя что-то с этим сделать, потому что даже простое пролистывание контактов в телефоне, чтобы посмотреть, с кем можно потрахаться, заставляет его чувствовать, что он изменяет. Конечно, это может быть связано с тем, как Кас застукал его за этим занятием.       Кас бесшумно подкрадывается к нему сзади на кухне (где он точно не прятался от соседа по дому), и он слышит его голос за долю секунды до того, как рука Каса ложится на его поясницу и тот заглядывает ему через плечо: — Что ты делаешь? Кетч, Лиза, Лидия… это твои друзья? — Типа того, — врёт он. — Просто, эм, думал куда-нибудь сходить. На несколько часов, знаешь ли. Не на ночь или что-то в этом роде. — О.       Рука Каса исчезает с его спины, и он, не говоря ни слова, возвращается в гостиную. Дин смотрит ему вслед, недоумевая, почему ему кажется, что он смотрит на побитого щенка, в то время как поза Каса совершенно нормальная. Кас садится на диван, подтягивает ноги к себе и берёт пульт. Он выглядит уютно, по-домашнему, как будто он действительно здесь обосновался. Как будто он принадлежит этому месту.       Дин чувствует боль в груди от одной мысли о том, что может сделать что-то, что заставит Каса хоть немного усомниться в этом, и этого достаточно, чтобы все мысли о сегодняшнем вечере улетучились из его мозга. Он переживал и более длительные периоды засухи, чем этот, за чертовски меньшую цену.       Ему просто придётся смириться.       Приняв решение, он бросает пакет с попкорном в микроволновку, после чего ставит миску между собой и Касом. — Закончил с этим? — спрашивает Кас, его рука уже копается в маслянистом угощении. — Даже не стал пытаться.       Рука Каса на секунду замирает, а потом он берёт горсть попкорна и прижимает её к груди. — Больше не в настроении? — Я одинок, Кас, у меня всегда есть настроение, — Кас кивает, словно точно знает, что он имеет в виду, и Дин пожимает плечами, прежде чем честно ответить: — Просто это показалось глупым, когда здесь у меня отличная компания.       И хотя Кас не поворачивается к нему, он видит, как одна сторона его рта приподнимается в улыбке, а румянец распространяется от уха к шее, и даже когда он засыпает после очередного неудовлетворительного сеанса дрочки, он всё ещё думает, что не ошибся с выбором.       Две недели между тем, как Каса приняли на работу, и днём его выхода на неё пролетают незаметно, во всяком случае, для него самого. По мере того как первый рабочий день Каса становится всё ближе и ближе, он, кажется, нервничает всё больше и больше. Он также ищет утешения в Дине, что, похоже, делает их ещё ближе, чем они уже были, но Кас так напуган тем, что снова начнёт работать, что Дин ничего не говорит ему об этом. У Каса и без того хватает забот: скоро первый рабочий день и всё эмоциональное дерьмо, которое с этим связано (по причинам, которые ему до сих пор неизвестны), так что вместо того, чтобы сосредоточиться на том, как переворачивается его сердце каждый раз, когда Кас сидит чуть ближе, он сосредотачивается на том, чтобы быть поддерживающим другом и соседом по дому.       Именно поэтому он потирает спину Каса, когда тот опирается локтями на колени в ночь перед своей первой сменой. — Что, если я просто не пойду? — спрашивает Кас.       Это уже четвёртый раз, когда он задаёт один и тот же вопрос. Дин уже перепробовал все возможные варианты ответа: «конечно, ты пойдёшь», «ты должен пойти» и «разве работа — это не то, что ты хотел получить?» — и пока без особого успеха, поэтому на этот раз он меняет тактику. — Тогда не иди.       Кас поднимает голову и смотрит на него с оскорблённым видом. — Я не могу так поступить с Норой. — Тогда, наверное, тебе всё-таки придётся пойти, — усмехается он. — Да ладно, Кас. Что самое худшее, что может случиться? — Я столкнусь с кем-то, кого знал раньше, и у меня начнётся такой приступ паники, что я буду сидеть на полу, плакать и трястись, а Норе придётся позвонить тебе, чтобы ты меня забрал. Потом, когда ты приедешь, она уволит меня, а ты так разочаруешься во мне из-за того, что я бесполезный мешок с кожей, что вышвырнешь из своего дома, и мне станет ещё хуже, чем было несколько месяцев назад.       Кас произносит всё это на одном дыхании, и неоспоримая нотка истерии в его голосе заставляет Дина замолчать на целых пять секунд. — Полагаю, ты основательно всё продумал, да? — Ты так думаешь? — саркастично отзывается Кас. — Ладно, давай разложим всё по полочкам, — говорит Дин, наблюдая, как тело Каса слегка расслабляется от одних только слов. — Я не собираюсь выгонять тебя, даже если тебя уволят в первый же день. — Я бы это заслужил. — Нет, не заслужил бы, — не соглашается Дин. — Я знаю, что тебе тяжело, парень. Неважно, как всё сложится, по крайней мере, ты сможешь сказать, что пытался, верно?       Кас внезапно откидывается назад, уронив голову на спинку дивана и подняв лицо к потолку. — Почему ты так добр ко мне? — Ты такая хорошая компания, — сухо говорит Дин. Кас усмехается, и Дин добавляет: — К тому же, я думаю, ты очень приятный для глаз. — И это мне говоришь ты.       Дин ухмыляется, забавляясь их перепалкой, но, похоже, Кас с ним не на одной волне, потому что он почти сразу же замирает.       Ох. Кас не хотел этого говорить. Кас действительно имел это в виду. И, чёрт возьми, как это могло стать таким невероятно неловким менее чем за пять секунд? — Прости. Я не хотел этого говорить.       Он бы рассмеялся, если бы его мозг не отключился. — Я не жалуюсь. Это, эм… — он останавливается, ожидая, когда Кас посмотрит на него, и использует страх, который он видит в глазах своего друга, как причину для того, чтобы сказать всё как есть. — Это хорошо.       Кас поднимает голову, выглядя шокированным, но заинтересованным таким ответом. — Правда?       Дин нервно сглатывает, но пытается скрыть это, пожав плечами. — По крайней мере, теперь это открыто. Для нас обоих, — брови Каса сходятся вместе. И этой очаровательной морщинки между ними достаточно, чтобы у него в груди что-то разжалось, а вместе с этим и его губы. — Это не обязательно должно что-то значить. Я не собираюсь прыгать на тебя или просить выйти за меня замуж. — Хорошо, — соглашается Кас, его голос тих. — Но ты… ты… смотришь на меня так? — Стараюсь не смотреть, — признаётся он. — Трудновато, когда ты такой замечательный и мы так много времени проводим вместе.       Кас усаживается поудобнее, наклоняясь ближе и стирая ещё больше свободного пространства между ними. — Мне нравится проводить с тобой время.       От искренности в голосе Каса его дыхание застревает где-то в горле, но оно вырывается вместе с ответом: — Хорошо, — это единственное слово срывается с его губ почти беззвучным вздохом. Он высовывает язык, чтобы увлажнить их, и глаза Каса опускаются, чтобы проследить за этим движением. Кас смотрит на его губы. От этого осознания его сердце замирает в груди, и, когда Кас снова поднимает взгляд, их глаза встречаются. Воздух между ними мгновенно наполняется сексуальной химией, и он буквально видит, как темнеют глаза Каса, когда это поражает и его самого. — Дин, — мурашки поднимаются по его рукам и распространяются вниз по позвоночнику. Чёрт бы побрал Каса и то, как он произносит его имя, так низко и грубо, этим своим сексуальным голосом, который каждый раз бьёт Дина ниже пояса. — Есть… есть кое-что… обо мне… чего ты не знаешь.       Но Дин уже потерялся в синем море глаз Кастиэля, погружаясь, как камень без всякой надежды, всё глубже и глубже с каждым ударом сердца. — Мне всё равно, — заявляет Дин. Он не удивляется, услышав грубость собственного голоса, потому что кажется, будто его горло натёрто наждачной бумагой. — Я знаю тебя, Кас.       Кас испускает слабый сдавленный вздох, его глаза становятся мягкими, и между этой секундой и следующей Кас сокращает оставшееся между ними расстояние и прижимается губами к губам Дина. Это нежно и нерешительно, но как только Дин целует его в ответ, решительность Кастиэля возрастает, а напор усиливается. Его губы мягкие и уверенные, а его постоянная пятичасовая щетина колючая в самом лучшем смысле этого слова, и Дин не может удержаться от того, чтобы не поднести руку к его шее, чтобы притянуть его ещё ближе.       Кас раздвигает его губы с низким стоном, и Дин чувствует, как в его паху разливается жар от этого звука и ощущения, как язык Каса проникает в его рот. Их губы и языки скользят навстречу друг другу в осторожном, но удивительно хорошем первом поцелуе. По мере того как он разгорается, они по очереди перехватывают инициативу, но Кас целуется так жадно, что Дин решает, что с радостью отдаст бразды правления и позволит ему поглотить себя этой ночью, в то время как Кас внезапно отрывается от его губ.       Дин смутился бы от того, как тяжело он дышит, если бы вид покрасневших, искусанных губ Каса не подействовал на него, как удар похоти в самое нутро. Он наклоняется к нему, чтобы добиться большего, вцепляется пальцами в рубашку Каса и дёргает, пока их губы снова не соприкасаются.       В этот раз всё иначе, с самого начала. Голоднее. Губы Каса становятся ещё настойчивее, чем раньше, а особенно смелое движение его языка заставляет Дина стонать прямо ему в рот. Урчание на его губах говорит ему о том, что чувствует Кас по этому поводу, а затем руки Каса ложатся ему на плечи, спина Дина оказывается прижатой к дивану под ним, и твёрдое тело Кастиэля ложится на него сверху. На задворках сознания мелькает мысль о том, что всё происходит действительно очень быстро, но тут Кас сдвигается в сторону, и Дин впервые за долгое время ощущает жёсткое давление чужого члена на свой собственный, и он едва не кончает в штаны.       После этого его тело движется на автопилоте, и вот уже его обе руки заняты задницей Каса, и они в считанные секунды оказываются трущимися друг о друга. Кас издаёт низкий сексуальный горловой звук, продолжая впиваться в его губы, одновременно с этим умудряясь уничтожать целые участки мозговых клеток Дина развратными вращениями своих бёдер. Они движутся вместе так же легко, как дышат, и через несколько минут начинают возиться со штанами, стремясь спустить их настолько, чтобы почувствовать друг друга кожей к коже.       Бедренные кости Каса удерживают его на месте, когда их члены сталкиваются, скользя между животами и толкаясь друг о друга, пока их яйца соприкасаются. Руки Дина лежат на голой заднице Каса, ощупывая и сжимая его упругую плоть, побуждая его к быстрому и грязному ритму, а ладони Каса придерживают его голову, пока язык погружается в его рот. Их тела раскачиваются и трутся, и это невероятное ощущение, каждая секунда тяжёлая и горячая, и это настолько чертовски хорошо, что возбуждение нарастает, увеличиваясь вдвое и вчетверо, кажется, за считанные секунды. — Кас, — задыхается он. — Кас, я…       Кас смыкает губы под его челюстью, втягивая кожу вместе с прерывистым звуком, когда Дин с головой погружается в свой оргазм. Его сердцебиение грохочет в ушах, сердце гулко колотится в груди, и он застывает на две электризующие секунды, прежде чем кончить, изливаясь между ними несколькими мощными рывками, от которых у него перехватывает дыхание. — Блять, блять, Дин. Дин.       Кас толкается, повторяя его имя, и на последнем, хриплом «Дин» его бёдра сбиваются с ритма, и Дин чувствует, как между ними разливается дополнительное тепло. Зубы впиваются туда, где его плечо встречается с шеей, и сжимаются, пока движения бёдер Каса не прекращаются, и он не рушится на Дина сверху.       Дин испускает удивлённый вздох, но достаточно легко принимает его вес, широко и собственнически раскидывая руки, пока они не оказываются на выступах позвоночника Кастиэля.       «Всё ещё слишком худой», — думает он про себя. Он размышляет над тем, что бы приготовить Касу на ночь, чтобы перекусить и получить ещё сотню дополнительных калорий, когда в тишине раздаётся его голос: — Я женат.       Так вот каково это — когда земля уходит у тебя из-под ног. Он услышал слова, сказанные Касом, но в данном контексте они не имеют никакого смысла. Кас женат? Кас жил на грёбанной улице. Где, чёрт возьми, была его супруга, и какого хрена Кас набрасывается на него, если она у него есть? — Что? — единственное, что может выдать его мозг. Это на секунду повисает между ними, после чего Дин отталкивает Каса от себя, чтобы он мог хотя бы натянуть свои чёртовы штаны. «Я женат», — снова звучит в его голове, и он повторяет: — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что женат?       Кас садится, откидывается на спинку дивана и зажмуривает глаза, запустив обе руки в волосы. — Я не видел её больше двух лет. Мы не были… в браке ни в каком смысле этого слова, только юридически, по крайней мере, три года.       Дин может только поднять руки в неопределённом жесте «какого хрена?», но, видимо, этого достаточно, чтобы получить извинения. — Мне жаль, — хрипло шепчет Кас. — Она значит для меня… меньше, чем ничего, уверяю тебя. А ты — Дин, ты должен верить, что значишь для меня совсем противоположное. Ты для меня — всё. Ты — всё, что у меня есть, и я никогда не сделаю ничего, чтобы причинить тебе боль.       Дин горько усмехается, удивляясь, как, чёрт возьми, у Каса хватает смелости говорить такое после того, что он только что сделал. — Мне так жаль, Дин. Я не знал, что так получится. Мне нравится быть рядом с тобой, и я могу сказать, что тебе тоже нравится быть рядом со мной, но, наверное, я думал, что тебе просто… одиноко или что-то в этом роде… и я был более чем готов быть рядом с тобой после всего, что ты для меня сделал…       Дин поворачивает голову в сторону и смотрит на Каса расширенными глазами. — Ты просто втрахал меня в диван, потому что считал себя обязанным мне после всего, что я для тебя сделал?       Глаза Кастиэля становятся вдвое шире. — Нет! Боже, нет, я не это имел в виду. Блять, — Кас проводит рукой по волосам, затем переключается, снова поворачиваясь к нему. — Даже до этого я не думал, что смогу тебе понравиться после того, как… ты видел меня таким потрёпанным, грязным и недоедающим, что я едва мог держаться на ногах. После того, как ты увидел, какой я беспорядок. Но ты… — он останавливается и качает головой с ласковой улыбкой на лице. — Ты самый лучший человек, которого я когда-либо знал. У тебя такое большое сердце, и ты такой добрый, такой заботливый, такой тёплый. Я понял, что мне всё равно, нравлюсь ли я тебе, лишь бы быть так близко к тебе. Я хотел… всего, что только мог получить, — его голос становится тихим, когда он продолжает: — Я не думал, что нечто подобное тому, что только что произошло, когда-нибудь случится. Если бы я думал, что есть хоть малейший шанс, что ты захочешь того, чего я старался не хотеть с того момента, как увидел тебя, я бы попытался сказать тебе, что я женат, намного раньше. Прости меня.       Многовато информации для того, чтобы разобраться со всем этим сразу, особенно когда в голове всё ещё дымка после оргазма. Это просто пиздец. Кас в браке. С женщиной. Которую, очевидно, не волнует, что её муж живёт на улице. От одной этой мысли ярость разливается по его жилам, но сейчас у него нет времени разбираться с этим, потому что Кас женат и у них только что был секс. Он нравится Касу? Но Кас также сказал, что Дин — это всё, что у него есть, и последнее, что ему нужно, — это чтобы Кас перепутал благодарность с другими чувствами и ввёл себя в заблуждение, думая, что он испытывает к нему романтические чувства, хотя на самом деле это не так.       Это похоже на рецепт катастрофы и верный способ разбить ему сердце. — Ты можешь что-нибудь сказать? — спрашивает Кас, звуча испуганно.       Поскольку он чувствует, что должен хотя бы озвучить всё в открытую, первое, что он говорит: — Ты мне нравишься, Кас, — он не осмеливается посмотреть на Каса, боясь, что увидит там надежду, радость или что-нибудь ещё, что заставит его сделать глупость. — Но это очень сложно из-за нашего положения и того, что ты так зависишь от меня, а теперь ты бросаешь в это дело бомбу в виде того, что ты женат, а я не… — блять, больно даже думать о том, что он собирается сказать, и как бы глупо это ни было, он знает, что уже слишком поздно, чтобы защитить своё сердце от разрыва. — Мне жаль, но я не думаю, что между нами может что-нибудь быть.       Он слышит, как Кас сглатывает. — Я понимаю это, и я не пытаюсь переубедить тебя, но могу я хотя бы… попытаться всё объяснить?       Дин почти чувствует, как вокруг его сердца поднимаются стены, чтобы оградить его от боли ещё до того, как она начнётся. Он не хочет делать это прямо сейчас. Чёрт, он не хочет делать этого никогда, но он может начать с того, чтобы не делать этого прямо сейчас. — Уже поздно, а у тебя завтра важный день, — пытается он. — Пожалуйста, Дин, — умоляет его Кас. — Я не могу… не могу смириться с мыслью, что ты думаешь обо мне хуже. Только не из-за этого.       Он звучит так разбито, так отчаянно хочет всё исправить, что Дин не может заставить себя сказать «нет». Он также не может заставить себя посмотреть Касу в лицо и увидеть его большие голубые глаза, грустные и несчастные, поэтому он смотрит на телевизор перед собой, кивая в знак согласия, совсем не видя его, но всё равно зная, что он там есть. — Её зовут Дафна. Мы встречались время от времени, пока учились в колледже — иногда только вдвоём, иногда с кем-то ещё, и это было весело, она мне нравилась и всё такое, но я никогда не думал о чём-то серьёзном. Но когда мы закончили колледж и её родители начали намекать на то, что нам пора пожениться, и она заволновалась, я просто… согласился с этим. Не то чтобы она была мне безразлична, но даже стоя у алтаря, я понимал, что это не та любовь, которую я должен был испытывать.       Итак, Кас не был влюблён в женщину, на которой женился. Но это не отменяет того факта, что он женат. — Почему вы не развелись? — Это… Я даже не могу объяснить тебе, насколько тяжело об этом говорить, — начинает Кас, его голос становится низким и дрожащим. — Но… она… она забеременела. И я решил, что даже если мы не любили друг друга так, как положено, я должен остаться, потому что у нас будет ребёнок. Я собирался стать папой… — его голос срывается, и он прячет лицо в ладонях, делая длинные, дрожащие вдохи между остальными словами. — И я не хотел ничего упустить.       У Дина очень плохое предчувствие по этому поводу. По поводу всего этого. Того, почему Касу так трудно говорить об этом, того затравленного взгляда, который напоминает Дину о том, что он видит в зеркале каждый раз, когда думает о смерти матери, того, как Кас вообще оказался на улице и почему его жене всё равно.       Но теперь он ближе всего к тому, чтобы понять это, и если Кас не расскажет ему об этом сейчас, он не знает, расскажет ли вообще.       Он старается, чтобы его голос был мягким и не обвиняющим, когда спрашивает: — Что случилось с ребёнком, Кас?       Прежде чем Кас успевает произнести хоть слово в ответ, из его уст вырывается ужасный, раздирающий душу всхлип. — СВСМ.       Дин не слишком разбирается в детях, но даже он знает, что означает это слово. Синдром внезапной смерти младенцев. Чаще всего малыши умирают от этого синдрома без каких-либо других объяснений. Здоровые и дышащие в одну секунду, а в следующую их уже нет, и всё это в то время, когда их родители спят в одной с ними комнате или находятся где-нибудь в коридоре. Дин потерял только маму, поэтому не может понять, как больно терять кого-то, кого создал ты сам, но это не значит, что его сердце не разрывается от сочувствия и не отдаётся болью в груди. — Чёрт. Мне… мне так чертовски жаль.       Кас просто продолжает качать головой, делая резкие, хриплые вдохи. — Я знаю, что никто не виноват, но мы всё равно обвиняли друг друга. Я, потому что Дафна спала рядом с ней и не слышала её. Дафна меня — за то, что я спал в отдельной комнате, а не с женой и ребёнком, а позже — за то, что я вовремя не вписал нашу дочь в страховой полис. Мы не могли перестать ссориться из-за этого, и мне было больно находиться в доме, где это произошло, поэтому я съехал. У меня было несколько оплачиваемых недель отпуска, и я использовала это время, чтобы снять квартиру. Но когда время вышло, мне было трудно ходить на работу. Все смотрели на меня так, будто ждали, что я вот-вот сорвусь, и самое ужасное, что я знал, что так и будет. Каждую секунду каждого дня я чувствовал только боль. Как кто-то может так жить?       Он садится, а затем опускается обратно на диван, и его голос становится странно пустым, когда он продолжает говорить: — Я перестал ходить на работу. Я использовал весь свой отпуск, а потом не смог заставить себя вернуться, когда он закончился. Я потерял работу. Я потратил все свои сбережения, просрочил аренду, меня выгнали из дома, я потерял машину и не успел оглянуться, как оказался бездомным, — он горько вздыхает. — Поначалу мне было плевать. Я был настолько мёртв внутри, что бродить по улицам целыми днями, пока не отключусь, было почти облегчением по сравнению с бесконечными кошмарами и сокрушительной депрессией, которые я испытывал, находясь дома. Выживание — это то, чем можно было заняться вместо того, чтобы погрязать в страданиях. Но когда в прошлом году начало холодать, я попытался вернуться к Дафне, чтобы найти убежище, и обнаружил, что мой дом продан. Я даже не знаю, где она.       Кас невесело усмехается, а затем заканчивает: — Вот почему я не развёлся. Я не знаю, где она, а после того, как всё закончилось… мне это и не интересно. Если быть до конца честным с тобой, я не думал, что мне когда-нибудь снова будет дело до кого-то или чего-то, — его голос становится невыносимо мягким, когда он добавляет: — До тех пор, пока не появился ты. — Кас.       Это глупо, особенно учитывая всё, о чём рассказал ему Кас, и то, как мало он сказал в ответ, но что он вообще может сказать? — А теперь я взял и всё испортил, — продолжает Кас. — Так что, думаю, если разобраться, я изменился не так сильно, как мне казалось. — Ты можешь прекратить это дерьмо прямо сейчас, — говорит ему Дин. — Да, тебе следовало сказать мне, что ты женат, прежде чем поцеловать меня, и это отстойно — узнать об этом постфактум, но я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как ты несёшь всякую чушь обо всём остальном. Ты изменился. Ты выздоровел и, как только смог, пошёл и устроился на работу, что, должно быть, было чертовски труднее, чем всё, что я когда-либо делал. Чёрт, Кас, — вздыхает он. — Я даже не могу представить, сколько сил нужно, чтобы просыпаться и вставать с постели каждое утро после того дерьма, через которое ты прошёл. Ты должен отдать себе должное.       Кас качает головой. — Если бы не ты, у меня не было бы ни возможности вылечиться, ни одежды, ни средств передвижения, чтобы хотя бы попытаться устроиться на работу, и тем не менее я скрывал от тебя то, что, как я осознавал, ты имел право знать, и всё потому, что мне было проще проживать каждый день без необходимости объяснять, каким неудачником я был как мужчина, как муж, и как отец. — Кас, — снова говорит Дин, на этот раз уже тише. — Ты знаешь, что это была не твоя вина. — Тогда почему каждое утро я просыпаюсь с ощущением, что это так? — Потому что твой ребёнок мёртв, чувак, — говорит Дин. Кас поднимает голову и впервые за долгое время смотрит ему прямо в лицо, и он надеется, что не сказал того, что никогда не сможет взять назад. — Это должно быть дерьмовое ощущение. Я бы больше волновался, если бы это было не так. Чёрт, моя мама умерла почти тридцать лет назад, а мне до сих пор иногда так больно, что я не могу дышать. То, что ты так относишься к собственному ребёнку, не делает тебя неудачником, Кас. Это делает тебя человеком.       К его полному и окончательному ужасу, Кас начинает плакать.       Дин на мгновение замолкает, не зная, стоит ли ему извиниться и взять сказанное обратно или попытаться утешить его, но прежде чем он успевает вымолвить хотя бы подобие слов, Кас отмахивается от него. — Извини. Извини, я в порядке.       Слёзы всё ещё текут по его лицу, и легко заметить, что он не в порядке, поэтому Дин делает то, что считает естественным, и заключает его в объятия. Кас не сопротивляется, и в тот момент, когда он гладит Каса по спине, в его объятиях оказывается более шести футов рыдающего человека. Он не мог бы оказаться ещё больше вне зоны своего комфорта, даже если бы активно стремился к этому, но он остаётся на месте и обнимает Каса, поглаживая его по спине и успокаивая, как только может, пока слёзы наконец не останавливаются.       Но даже тогда Кас не пытается вырваться из его объятий, и в итоге Дин обхватывает Каса одной рукой за плечи, а другой прислоняет к себе. Его волосы щекочут ему лицо, но он не хочет пытаться сдвинуть Каса с места, на случай если это снова расстроит его. — Я знаю, ты думаешь, что мои чувства к тебе вызваны каким-то комплексом героя или чем-то в этом роде, но это не так. Это из-за таких вещей, как эта, потому что ты из тех, кто достаточно прямолинеен, чтобы сказать, что думает, но и достаточно добр, чтобы приютить бездомного и слушать, как он плачет, не говоря ни слова, бог знает сколько времени. — Только потому, что я заставил тебя плакать, — замечает Дин. — Я плакал, потому что ты прав. Я ни с кем не говорил об этом, и я так зациклился на этом, что так и не дал себе возможности понять, что чувствовать такую боль — это по-человечески. Даже нормально. — Я не эксперт и всё такое, но думаю, что да. По-моему, это нормально — испытывать боль каждый день, как бы дерьмово это ни было, до тех пор, пока ты можешь встать и делать хоть что-то. Когда ты не можешь встать с кровати и не можешь пойти на работу, это становится проблемой, и даже это не означает, что ты неудачник, это просто означает, что тебе нужна дополнительная помощь, — у Каса не было такой помощи, когда он в ней нуждался, но она есть сейчас, и Дин хочет, чтобы он знал об этом. — Мне жаль, что у тебя не было никого рядом, кто мог бы помочь тебе, когда ты в этом нуждался, но ты надрал этому дерьму задницу. Да, это по-прежнему больно и, наверное, всегда будет больно, но сейчас ты вытаскиваешь себя из постели, а завтра утром отправишься на работу и справишься со всем этим тоже. А в те дни, когда тебе будет казаться, что ты больше не можешь, я буду здесь, чтобы напомнить тебе, что это не так. Тебе больше не нужно справляться со всем этим дерьмом в одиночку. Мы можем сделать это вместе. — Как друзья, — комментирует Кас.       Ему больно это говорить, но он соглашается. — Пока да. Я думаю… думаю, мы должны оставаться только друзьями до тех пор, пока ты не встанешь на ноги. Дай себе пару недель, чтобы начать приносить домой зарплату, начать вносить финансовый вклад в хозяйство и начать откладывать деньги, чтобы мы оба знали, что ты остаешься со мной не только потому, что ты вынужден. — Я уже знаю это, — говорит Кас.       Это заставляет его слегка улыбнуться, но он остаётся при своём мнении. — Не то чтобы я тебе не верил, но я просто… Я должен знать наверняка, прежде чем открываться ещё сильнее, чем я уже это сделал. — Я понимаю, — Кас садится, оставляя между ними пространство впервые за долгое время, и Дин не может не думать о том, насколько неправильным это кажется. — Если бы ты постарался не выглядеть таким раздражающе красивым в спортивных штанах и футболке, это могло бы немного облегчить ситуацию.       Дин чувствует, как жар поднимается по его щекам, но одаривает его дерзкой улыбкой, которая, как он надеется, способна перекрыть это. — Не хочу тебя расстраивать, Кас, но если ты считаешь, что я хорошо выгляжу в трениках и футболке, то я без понятия, как мне снизить своё влияние. — Полагаю, мне придётся продолжать страдать молча, — говорит Кас, делая полусерьёзную попытку пошутить. — Я знаю, что уже попросил у тебя больше, чем когда-либо смогу отплатить, но могу я попросить тебя ещё об одной вещи? — Конечно. — Когда у меня накопится достаточно денег, ты поможешь мне найти Дафну, чтобы я мог получить развод? — от этого его улыбка только усиливается, и, поскольку улыбаться по такому поводу как-то неправильно, он старается подавить её. Он знает, что это ему не совсем удаётся, потому что губы Каса слегка изгибаются в одну сторону. — Если когда-нибудь мы доберёмся до того места, когда действительно сможем быть вместе, я хочу, чтобы это были только я и ты.       Ему физически больно сохранять пространство между ними, но он поддаётся порыву и накрывает руку Каса своей. Он слегка сжимает её, убеждая себя, что друзья тоже иногда держатся за руки, а затем говорит: — Я тоже этого хочу, — несколько секунд они смотрят друг на друга, позволяя себе осознать реальность следующего этапа их дружбы, затем Дин убирает руку и проводит обеими ладонями по своим бёдрам. — Ну что, теперь ты чувствуешь себя лучше по поводу завтрашней работы? — спрашивает он, в основном шутя.       К счастью, Кас смеётся. — Уверен, всё будет не так плохо, как этот разговор. — Аминь, — отвечает Дин. — Ты выходишь в десять, верно? — Да. Завтра с десяти до трёх. — Я подумал, что тебе может быть нелегко, поэтому взял выходной, чтобы отвезти тебя. Если ты больше не хочешь этого из-за сегодняшней ночи… — Я хочу, чтобы ты был там, — заявляет Кас, прерывая его. — Ты даже не представляешь, насколько это успокаивает мою нервозность, Дин. Спасибо. — Договорились, — отвечает Дин. — Я, хм, пожалуй, пойду в постель. И душ, — говорит он, опустив взгляд на свою рубашку и промежность, давая Касу понять, что это из-за того, что он до сих пор весь в сперме. — Завтра утром я приготовлю большой завтрак, чтобы твой день начался хорошо, так что не ешь без меня, ладно? — Ты ведь знаешь, что тебе не нужно этого делать.       Дин кивает и, поймав взгляд Каса, говорит: — Я знаю, — он подходит к передней и задней дверям, чтобы проверить замки, а затем, проходя через гостиную, говорит: — Если ты снова разволнуешься и захочешь поговорить…       Кас краснеет и опускает голову, заставляя его задуматься о том, как часто Кас прятал лицо, пытаясь скрыть свой румянец до этого. — У нас всё в порядке? — спрашивает он.       Дин честно отвечает. — Возможно, поначалу будет немного странно, теперь я знаю, как выглядит твоё лицо, когда ты кончаешь, — и теперь, когда я знаю, что одним только сексом ты способен потрясти весь мой мир. — Но это пройдёт. Я не собираюсь никуда уходить.       Кас одаривает его за это небольшой улыбкой. — Спокойной ночи, Дин. — Ночи, Кас.