***
Он снова здесь, в месте, где всё покрыто пеплом. Тот вспархивает от каждого движения. По-прежнему не существует ни единого звука, ни единого луча света. Он не понимает, почему тогда видит окружающее пространство, если здесь ужасающе темно. Холод обволакивает его тело постепенно, поднимается от кончиков пальцев на ногах и забирается дальше, кусаче прикасаясь к голеням и икрам. Чон ёжится, ощущая его поползновения, но ничего сделать с ледяными прикосновениями не в состоянии, потому идёт дальше. По тому пути, который уже исследовал, через те двери, что уже для него открыты. Он переступает порог помещения, где остановился в прошлый раз. Перед ним всё ещё запертая дверь. Она недвижима. Массив тёмного, покрытого копотью дерева нависает ужасающим многотонным изваянием. Из щели между преградой и усыпанным пеплом полом исходит ещё больше холода. Его щупальца, неуловимые для человеческого зрения, тянутся всё дальше и дотрагиваются до коленных чашек, колко обвивают, и Чонгук почти не чувствует ног. Но продолжает двигаться, словно марионетка, ведомая чужими умелыми движениями. Он подходит ближе к двери. Слышит неразборчивый шёпот за нею. Он знает — его туда зовут. Манят так сильно, что невозможно сопротивляться. Чон понимает — ему не устоять перед соблазном треклятого низкого шёпота, из которого не получается различить ни единого слова. Но уверен, что голос взывает именно к нему. Холодно. Кажется, изо рта вырывается облачко пара и устремляется к потолку. Но когда Чонгук поднимает голову, чтобы проследить то, как пар рассеется в окружающем пространстве, замечает — в этом месте нет никакого потолка. Вообще ничего. Крыши нет, нет чистого или пасмурного неба над головой. Только тьма. И тьма эта не застывшая и недвижимая, как пепел, усеивающий пол и все доступные поверхности. Она движется и делает это с такой скоростью, что глаза почти не улавливают, можно заметить только подрагивание, когда тьма неосторожно проникает за пределы ограниченного пространства крыши к помещению. Из неё вырываются иглы — острые и подрагивающие, — Чонгук может различить. Живой мрак. У него есть свои мысли, есть желания, одно из который — вырваться. Это совершенно не тот шёпот, который зовёт его двигаться дальше. Эти голоса — а их, несомненно, множество — имеют более дикий, почти животный разум. Они хотят выбраться, но не понимают зачем. У них нет цели и нет предназначения. Единственное, что царит помимо всепоглощающего гнева — жестокость. Они непримиримы и ужасающи, голоса требуют освободить их, позволить сеять хаос и разрушение, уничтожать. Они — разрушительны. В них нет и лучика света, который более или менее делал бы их похожими на людей, лишь тьма, ненависть и жажда разрушений. Чонгук чувствует, как у него от всех эмоций темноты начинает болеть голова. Она раскалывается, внутри черепа всё пульсирует, и смертный хватается за виски, сдавливает ладонями, лишь бы замолкли хоть на мгновение. Он приседает на корточки и едва не вдыхает противные, прогорклые хлопья пепла, закашливается, когда снова слышит шёпот. Тот призывно обращается к Чонгуку, просит приблизиться — для этого нет нужды разбирать звуки и буквы, чтобы понять. Он выпрямляется, бросает беглый взгляд на дверь, прежде чем зажмуриться. Его душит затхлость этого места. Быть может, открой он эту дверь, и станет легче дышать? Чонгук приближается к проёму. Он тянется от пола до самого потолка, теряется в темноте сгущающихся мрачных копошений. У двери нет ручки, только множество рун, которые подрагивают, стоит Чону приблизиться. Холод достигает бёдер, и он морщится от почти болезненных ощущений в мышцах. Передвигать ногами оказывается неимоверно тяжело, но он продолжает шагать. Как только Чонгук поднимает руку, чтобы дотронуться до покрытой сажей поверхности преграды, то замечает, что его кисти светятся. Серебристое, мерцающее сияние разливается от кончиков ногтей до самый косточек запястий, и он вздрагивает, задерживаясь взглядом на этом призрачном свете. Он не понимает, почему его руки светятся. Не знает причин и объяснений почему. Он просто человек. Но списывает всё на то, что это — лишь его сон, или же то призрачный шёпот в его разуме бьётся о виски настойчивым убеждением, что всё нормально. Чонгук совершает последний шаркающий шаг и оказывается вплотную к двери. Руны вдруг сияют красным, они кажутся Чону чем-то пугающим и отталкивающим. Он даже опускает ладонь, и тогда из-за двери раздаётся скрипучий крик. Преграда сотрясается, вынуждая испуганного Чонгука попятиться. Кто-то явно недоволен тем, что он мешкает. Голос, чей шёпот прочно селится теперь криком в голове смертного, нарастает, а дверь трясётся всё сильнее. Сияние подрагивает, когда Чонгук закрывает уши и старается выгнать нечто из своего разума. Он кричит, но изо рта не вылетает и звука. Чону хочется, чтобы это прекратилось. Оттого он вдруг размашистым движением бьёт по двери и красным рунам. Быть может, в таком случае пытка чужим остервенелым визгом окончится и принесёт облегчение. Виски и ушные раковины разрываются от потустороннего вопля, кажется, из ушей течёт от напряжения кровь, а Чонгук не прекращает лупить по дереву, беззвучно моля о прекращении ужасов в его черепе. Глаза слезятся, всё кружится и качается, и тогда Чонгуку, разгневанному от безысходности и боли, удаётся слабо вскрикнуть. И даже этот тихий крик отскакивает от стен: — Прекрати! — эхом разносится по глухим, усыпанным пеплом помещениям. Нечто смолкает и напряжённо вслушивается в приказно вымолвленную фразу. Чонгук же рвано дышит и старается прийти в себя. Красные руны мигают, словно вот-вот погаснут. Он протягивает руку к ним, ощущая, как нечто по ту сторону двери напрягается и любопытно вытягивается в струнку, как бы выглядывает и вынюхивает, что же там творит Чонгук. Дотронувшись до одной из рун сияющими пальцами, Чон вскрикивает. Горячие. И те начинают мигать всё сильнее, но пока не гаснут. И вдруг Чонгука прошибает неземным холодом, его подушечки пальцев покрываются корочкой льда, тело принимается трястись. И тогда он видит перед собой взгляд тёмных, будто сама ночь, радужек. Некто смотрит на него с укором и осуждением, словно знает — Чонгуку тут находиться не следует. У этого существа заострённые уши и абсолютно белые волосы, а ещё тяжёлый, почти придавливающий к земле взгляд. И аура такая… повелительная. Чон отдёргивает пальцы, но видение не пропадает. Существо что-то говорит, настойчиво и с предупреждением, но он не слышит, и упускает из виду момент, когда его отбрасывает прочь. Просыпается Чонгук в поту на своей кровати. Он тянет ладонь к потолку, словно вот он — стоит у чёрной, покрытой копотью двери с горящими алым рунами, и тут же его выбрасывает из сна прочь. Перед взором по-прежнему тяжёлый взгляд и белые волосы неизвестного, очень сердитого фэйри. И тот явно недоволен именно тем, что Чон прикоснулся к рунам. Он валится на взмокшие от пота подушки и старается успокоить бешено колотящееся сердце. Хочет снова уснуть, но вдруг грохот, раздающийся где-то за пределами выделенной ему Касс комнаты, вынуждает почти подпрыгнуть на постели. Снова что-то грохочет, раздаются толчки в дверь, и Чонгук, прихватив из ножен тонкий изящный клинок, бросается к проёму. Он с трудом распахивает дверь и понимает, что та почти погнута. Внутренности пронзает страхом — неужели Тени добрались и сюда? Неужто уже кто-то пострадал? Рыжие блики висящих на стене факелов отбрасывают на стены и пол чудаковатые тени. А ещё более странная картина разворачивается перед смертным, когда он приближается к двери комнаты, где поселили Тэхёна. Ну, как к двери — той попросту нет. Несчастные остатки деревянных щепок и обломков усеивают покои. Оставленные свечи освещают два силуэта, никто из которых явно тенью не является. Чон покрепче сжимает меч и бросается в комнату. Некто, напавший на Тэ, стискивает его плечи и рычит. Тэхён же уворачивается и скалится. Он ловко избегает ударов, кажется, металлических когтей, потому что острые кончики вдруг подозрительно блестят на вскинутой к потолку руке. — Эй! — выкрикивает Чонгук, выставляя лезвие вперёд, но нападающий не обращает никакого внимания. Он снова кидается на Тэхёна, и оба кубарем летят мимо кровати, пока не врезаются в стену. Они борются ещё несколько минут, а подоспевший Сокджин — заспанный и растрёпанный, — оттолкнув Чона, влетает в покои и хватается за плечо таинственного силуэта. — Хоуп! — выкрикивает фэйри, случайно сдёргивая капюшон с чужой головы. Один удар мощной руки — и Джин падает на задницу, а Хоуп, дёрнув агрессивно рысьими ушами на голове, скалит острые зубы. Его глаза сияют чистым янтарём в свете свечи, стоящей неподалёку, а щеку пересекает уродливый шрам в виде трёх полос. Будто от острых когтей. Хоуп замахивается на Тэхёна, валит на лопатки, вынуждая больно удариться крыльями. Он вот-вот может оборвать чужую жизнь. Крылатый, словно заворожённый, глядит на него, когда фэйри застывает с поднятой рукой. Их грудные клетки часто вздымаются, Хоуп сидит сверху на принце и рычит от досады, и только тогда, когда в комнату врывается лохматая после сна Кассандра, Чонгук понимает, что та остановила губительный удар. — Хосок! — вскрикивает она. — Ты что творишь? Я отправила послание не для того, чтобы ты пришёл его убить! — Ты просила явиться раньше, потому что эта дрянь пернатая здесь! — голос у Хоупа красивый: мелодичный, с небольшой хрипотцой и очень эмоциональный. Чонгук буквально может проследить все эмоции фэйри по его тембру. — Я просила прийти, потому что Тиара проснулась, и нам нужен доступ к Книге Полумесяца! — топает босой ногой по твёрдой поверхности пола она, старший брат — а это именно он — возводит глаза к небу и пытается дёрнуть рукой. Чонгук оказывается прав в своей догадке — пальцы Хоупа венчают острые металлические когти. Кассандра чарами удерживает его оттого, чтобы навредить Крылатому, а тот явно не доволен таким раскладом вещей. — Смерть для него — ещё лёгкая кара за то, что он сделал, — рявкает фэйри и снова дёргает рукой. Кто-то прикасается к плечу Чонгука, вынуждая его вздрогнуть, и тот оборачивается. Он сразу же замечает белоснежные волосы, но статный фэйри не глядит на него, лишь на развернувшуюся сцену и упавшего Джина. Он помогает тому подняться, а вот взгляд Сокджина застывает надолго на бледном, приближённом цветом к снегу, лице. Рядом со смертным становится некто крайне высокий. Он схож чертами лица с Касс, только ушки у него пятнистые и более острые, нежели у принцессы. Каракал — понимает Чонгук и тут же склоняет почтительно голову. Правитель Пустынных фэйри игнорирует его движение и приближается к своим детям. — Какого дьявола вы здесь устроили? — громогласно спрашивает Каракал, вынуждая как Кассандру, так и Хоупа с пригвождённым к полу Тэхёном вздрогнуть. Они выглядят сейчас, словно нашкодившие дети. — Касс, будь добра, объяснись. Принцесса заламывает руки и виновато смотрит на отца. Она бросает беглый взгляд на Тэхёна, с которого с рычанием слезает Хоуп, а после, когда оба оказываются на ногах, то скалятся друг на друга угрожающе. — Папа, Тэхён и его друзья прибыли к нам не просто так, — Кассандра машет рукой и зовёт к себе Чонгука. Смертный опасливо съёживается. Ему кажется, что концентрация магии и величественности в этом помещении чрезмерно высока. Он ощущает себя неуютно, когда шагает под всеобщие взгляды ближе к принцессе, словно подопытный кролик. Но всё равно старается выпрямиться, оказавшись по левую руку Кассандры. Позади его спину любопытным взглядом буравит Хоуп, так, что хочется вжать голову в плечи. — Это — Чонгук. Он смертный, от прикосновения которого пробудилась Тиара. Тени снова здесь, — более напряжённо и серьёзно говорит Касс, отчего лица всех присутствующих становятся крайне встревоженными, даже бледными от напряжения.***
Странно теперь сидеть в большом зале за столом в компании людей, ведь некоторые из них друг друга люто ненавидят. Хоупа и Тэ предусмотрительно посадили в разные концы стола, и теперь единственное, что они могут — гневно смотреть друг на друга. Хоуп сидит по правую руку Правителя Дома и буравит Крылатого взглядом, а тот больше смотреть не хочет и отворачивается, предпочитая наблюдать, как Сокджин латает его порезы на тыльной стороне ладони. — И вы хотите мне сказать, что смертный мальчишка, которого подобрал травник, нашёл Тиару и прикоснулся к ней. От этого Тени пробудились и напали на вас, потому вы решили идти к нам, чтобы ему всё объяснить? — вздёрнув бровь, спрашивает фэйри. Тэхён мрачно кивает, не глядя на Каракала. — Да, всё так и было. Мы с Чимином находились на границе с миром смертных, потому что оттуда веяло гнилью. Лес умирает. После этого на нас напал одержимый Наг, и пришлось разделиться. С тех пор я больше его не видел. Я прибыл в дом травника и наткнулся там на Чонгука. А ночью тот нашёл в комнате Тиару. Она реагирует на его приближение, — отвечает он. Тэ чуть откидывает голову, позволяя Джину торопливо обработать кровоточащий порез на шее. Каракал переводит тяжёлый взгляд на Чона, и тот вытягивается и непроизвольно выпрямляется. — Где Тиара сейчас? — спрашивает угрюмо Песчаный, а Тэхён, выпутавшись из заботливых рук друга, поднимается с места и приближается к Правителю. Он выуживает тонкий обруч из кармана и протягивает фэйри, а тот напряжённо смотрит на украшение. Каракал переводит взгляд на молчаливого спутника с белоснежными волосами. Теперь, когда Чонгук может его как следует разглядеть, он понимает — это тот самый из видения, которое увидел Чон во сне, прикоснувшись к рунам. — Я говорил тебе, что смертного мальчишку нельзя оставлять в живых. Ещё в тот момент, когда травник только нашёл его, — шипит он, а фэйри с белыми волосами только молчит. — Говорил, Намджун! Я чуял неладное в нём! Намджун. Тот самый Ким Намджун, который правит землями Снежных фэйри. Один из самых могущественных представителей расы, живущих сейчас на Континенте. Он не ведёт и бровью, когда Правитель Песчаных почти рычит на него. — Дай мне её, — даже голос Намджуна звучит повелительно. Тэхён безропотно протягивает драгоценную тиару, а тот подцепляет её пальцами и морщится, словно ему больно. Долго рассматривает украшение, а после резким движением сильной руки кидает обруч в сторону Чонгука. Тот пугается, но всё же ловит Тиару. Он тут же ощущает, как мир перед ним изменяется: цвета становятся приглушённее, будто на глаза набросили вуаль, всё превращающую в серость пепла. Чонгук вздрагивает, бросив мимолётный взгляд на присутствующих фэйри: Тэхён горит пламенем в видении, его крылья полыхают, а взгляд меняется. Он прекращает быть похожим на ночное небо и становится более обычным, однако во взоре этом столько силы, что хочется опустить голову. Каракал, Касс и Хоуп кажутся ему странными. Их лица похожи больше на кошачьи морды, вокруг силуэтов воздух рябит и подрагивает, а глаза становятся поистине хищными. Намджун выглядит так же, как и до этого, и лишь небольшой морозный узор на щеках выдаёт факт, что фэйри наполнен магией холода и властью над погодой. И единственным, из-за кого Чонгук слетает со стула, грузно падая на задницу, является Сокджин. Его фигура становится массивнее, она словно нависает над всеми, кто здесь присутствует. Чонгук не может ни осознать, что Это такое, ни воспринять. Голова раскалывается, когда Чон пересекается взглядом с сущностью Джина. Тот пытается приблизиться, но смертный вскрикивает и отползает назад. Он нечаянно роняет Тиару, и мир становится прежним. Перед ним — испуганный Джин, он прижимает руку к груди, словно Чонгук его оттолкнул, и непонимающе глядит на часто вздымающуюся грудную клетку. — Вот оно как, — хмыкает Намджун, разглядывает из-под полуприкрытых век Джина и Чонгука. — Даже интересно. Так ты — сосуд. Несколько голов сразу же оборачиваются к Намджуну, а Чонгуку кажется, что он скоро взорвётся. Оттого, насколько ему надоели загадки, уклончивые ответы и непонятные факты. Правитель Дома Морозов медленно оборачивается к побледневшему Каракалу, а тот только плотно сжимает челюсти. Так, что ходуном ходят желваки. — Ты должен дать ему доступ к Книге. Мальчишка имеет право знать, что он такое. Сперва я подумал, будто он обычный смертный, но Светлячок себе не изменяет — он хорошо замаскировал сосуд под мальчика. Чон хлопает глазами. Радует лишь то, что Джин и Тэ тоже не совсем понимают, о чём идёт речь. — В каком смысле «сосуд»? — обречённо спрашивает он. Смертного пугает это слово, внутри холодеет от взгляда Намджуна, да и в принципе мысли посещают недобрые. Каракал и Намджун молчат, все остальные попросту не могут или не знают, что сказать, но молчание это длится до тех пор, пока Правитель Песчаных не поднимается с места. Он, хмуро оглядев опешившего и бледного Чона, сильнее сводит брови на переносице и кивает головой в сторону выхода. — Следуй за мной, — приказывает он. — Я пойду с ним, — вдруг встаёт Тэхён, этим вызывая у Хоупа недовольный рык. Фэйри буравят друг друга злыми взглядами, но Каракал безразлично машет рукой, мол, иди, если хочешь. Чонгук сперва не понимает, что дрожит. Ровно до тех пор, пока Тэхён осторожно не обхватывает его за плечи. Видимо, он выглядит сейчас настолько жалко, что даже Крылатый сжаливается над ним и решает поддержать. Что происходит? Какой к чёрту сосуд? Никакой не сосуд Чонгук, он обычный смертный паренёк, не представляющий опасности. «А почему же тогда волшебная Тиара на тебя реагирует?» — подкидывает мысль мерзкий голосок внутри. Он словно Чонгуку не принадлежит, оттого желудок начинает трястись сильнее, а внизу живота всё пронзает холодными иглами ужаса. Чону страшно. Впервые по-настоящему страшно от того, что вокруг него происходит. И приближение к Книге Полумесяца, способной дать смертному ответы, только сильнее пугает. И в голове появляется снова этот мерзкий, склизкий тон ужаса: а точно ли Чонгук смертен?.. Доразмышлять над этой теорией Гуку не удаётся — Каракал ведёт их мимо залов, останавливаясь в тронном. Здесь, за двумя каменными тронами, находится тайник. Правитель создаёт печать, от силы которой всё во дворце вздрагивает, даже стены, кажется, идут рябью. Чонгук ёжится и опасливо жмётся ближе к Тэ, который потирает его плечо в знак поддержки. Ему становится всё тревожнее. Да, несомненно, Чон хотел узнать правду, но теперь, после брошенной Намджуном фразы про сосуд, ему вдруг становится настолько не по себе, что охота сбежать прочь из дворца, прочь из земель фэйри. Спрятаться глубоко в дебрях тернистого леса, лишь бы никто и никогда его не нашёл. Но отступать поздно — Каракал наблюдает вместе с ними за тем, как из подпольного тайника выезжает постамент с огромным фолиантом. Тому не исчислить страниц, он плотно замкнут на объёмный замок, обмотан золотыми цепями. От Книги исходит душащая, пугающая аура, и Чонгук морщится. Тэхён словно удерживает смертного на месте, не позволяя рвануть испуганно прочь, а тот лишь мелко трясётся. Когда Каракал оборачивается с крайне серьёзным видом и протягивает ладонь, Чонгук сперва не понимает зачем. Он зовёт смертного. Именно сюда Чон шёл, чтобы всё разузнать. Здесь его шанс понять, где сейчас находится Чимин. И что вообще происходит. На негнущихся ногах он приближается, а Каракал касается обложки Книги и что-то шепчет. Замок без скважины щёлкает, цепи опадают и приземляются на каменный пол с гулким грохотом. Тэхён остаётся где-то сзади, он серьёзно наблюдает за Чонгуком, когда тот оборачивается в последний раз перед тем, как Правитель Песчаных хватает Чона за запястье и опускает подрагивающую ладонь на первую страницу открытого магического тома. Чонгука словно рвёт на части. Он теряется в пространстве, и отчасти это ощущение похоже на то, что испытывает смертный в своих таинственных кошмарах. Его кружит в водовороте света и сияния так сильно, что Гук зажмуривается и отчаянно пытается вскрикнуть, однако не получается, будто в рот набралось воды. Снова накрывает ощущением, что он вот-вот захлебнётся. Круговерть света заканчивается, когда Чонгук больно падает на каменный пол. Голова кружится, его мутит, так что встать сразу не получается. Перед глазами всё дрожит и накреняется, так что Гук закрывает рот ладонью и не позволяет рвотному позыву сработать. Он кашляет, будто в его глотке и правда была вода, однако там ужасающе сухо. — Вставай, — раздаётся мелодичный голос, и, переведя взгляд чуть вбок, смертный замечает высокие кожаные сапоги и длинный серебристый плащ. Ему приходится задрать голову, чтобы оглядеть незнакомца, только его лицо не получается рассмотреть. Оно словно полностью состоит из света. Чонгук может различить заострённые уши, локоны светлых волос, ниспадающих почти до самой поясницы, однако лицо остаётся подёрнутым туманной дымкой. Незнакомый фэйри протягивает ему ладонь, чтобы помочь подняться, и соприкоснувшись с ним, Чонгук испытывает трепет. Словно они давно знакомы, будто тепло чужой кожи ему дорого. Ощущение это заволакивает сознание болью и горем, словно Чон… тоскует. — Иди за мной, — командует незнакомец и двигается вперёд, не оставляя ему выбора. Чонгук поспешно шагает за фэйри, попутно умудряясь рассмотреть место, куда попал по воле Книги. Он оглядывает высокие канделябры, серебристые порхающие шторы на окнах, устремляющихся от пола до самого сводчатого потолка. Стены отделаны серебрением, красные портьеры в нишах выглядят благородно. Судя по обстановке, это — дворец. И непростой. Он завораживающе красив. Выглянув в окно, Чонгук замечает, что за пределами замка сейчас ночь. Чистое тёмное небо сияет множеством звёзд, а луна кажется такой огромной, что протяни руку — и сможешь прикоснуться к ней. — Где я? — чуть хрипло спрашивает Гук, а незнакомец оборачивается через плечо, но идти продолжает так же быстро, как и до этого. — В прошлом, — уклончиво отвечает тот. — В замке Звездопада. — Что? — хлопает глазами Чонгук, не понимая. — Где это? — В землях, принадлежащих Лунным фэйри. Дом Звезды и Полумесяца, — он вдруг останавливается и оборачивается к Чону, когда они оказываются в тронном зале. Здесь установлены два трона — чёрный и серебристый, они так сильно притягивают взгляд, что кажется невозможным прекратить на них смотреть. А ещё в груди становится так больно и тоскливо. Незнакомец движется прямиком на Чонгука. Он так напорист, что хочется отскочить или попятиться, однако ноги Гука словно приросли к полу — он не может сделать и шага. Фэйри оказывается непозволительно близко. Его тело и волосы тускло мерцают, он становится полупрозрачным и похожим на призрака. Чон вздрагивает, ожидая их столкновения, однако тот лишь… вторгается в него. Входит внутрь, будто бестелесная субстанция, и Чонгук ощущает это всем телом: от кончиков пальцев до ушей проходит электрический разряд. Гук вздрагивает, а комната начинает неистово кружиться, накреняться. Темнота подбирается от краёв зрения. И голос — звучащий до этого от незнакомого фэйри — раздаётся прямо внутри Чонгука. Отовсюду, из каждой клеточки тела. — Сейчас ты узнаешь правду. Правду о том, что произошло с Домом Звезды и Полумесяца, Чонгук. И почему он стал Пропастью. Чону не хватает воздуха, а темнота всё сильнее поглощает сознание. Он вдыхает последнюю крошечную порцию кислорода, прежде чем мрак смыкается внутри и снаружи, сдавливая рёбра.***
Чонгук словно резко выныривает из воды. Он судорожно хватает воздух ртом, но вдруг ощущение — странное и потустороннее — охватывает его с головы до ног. Чон будто находится не в своём теле. Вокруг всё те же виды комнат дворца, он стоит напротив тронов и бросает на них беглый взгляд. Те по-прежнему пусты. — Это началось чуть больше двух тысяч лет назад, — раздаётся тот самый голос изнутри. — Тогда существовало не четыре народа фэйри, а пять. Дом Соли и Волн. Дом Яркого Света и Песка. Дом Заката и Высоты. Дом Мороза и Льда. И Дом Звезды и Полумесяца. Чонгук пытается оглянуться, но голова его, словно чем-то зафиксированная, остаётся в прежнем положении. Он рассматривает мерцающие в свете свечей троны с высокими спинками, а те зачаровывают одним своим видом. — Лунный народ отличался тем, что у него было два правителя, а не один, — продолжает вещать голос, а Чонгук, будто движимый чьей-то волей, шагает к тронам. — И оба они были бесконечно сильны. Один управлял светом луны и звёзд, а второй — самой ночью. Один без другого не существовал, силы Правителей зависели друг от друга. Только вдвоём они были так могущественны, что являлись Верховными над остальными народами Континента. Чонгук видит, как из боковой двери выходит высокий фэйри. Его смоляные волосы касаются шеи, ниспадают длинной чёлкой на глаза. Плечи — волевые и широкие — горделиво расправлены, а подбородок вздёрнут, будто ему нет нигде равных. — К тому же, оба Правителя… — голос вдруг вздрагивает. — Любили друг друга. Они были рождены практически одновременно, как и многие до них, предназначены судьбой править Лунным народом. И связаны душами посредством тесной, драгоценной связи. Любви. Фэйри садится на чёрный трон, откинув полы длинной накидки. Она выглядит так, словно само ночное полотно неба содрали с высоты и соткали из него одежду для Правителя. Что же с ним случилось? Что произошло со всем Лунным народом?.. — Однако старшему из них — управляющему ночью — всегда казалось, что это не вся доступная ему мощь. Что он может быть ещё могущественнее. И даже статус Верховного Правителя его не удовлетворял. Он хотел обладать всем миром целиком — Континентом и тем, что располагалось по ту сторону большого бурного моря. Становился всё жаднее, желал больше власти, и жадность эта сжирала его изнутри. Картинка вздрагивает, расплывается, и вдруг перед Чонгуком предстаёт тот же тронный зал, вот только Правитель ночи теперь не сидит на троне, а стоит лицом к Гуку. Так, что тот может разглядеть острые черты лица и немилосердный, ледяной взгляд. Даже тёмные глаза Намджуна не сравнятся с этими радужками в холодности. — Ты не можешь так поступить! — раздаётся голос. Мимо застывшего изваянием Чонгука проходит фэйри. Тот самый, что встретил его при попадании в этот чудной мир, который показывает Книга Полумесяца. Но и в этот раз не удаётся разглядеть лица — Лунный проходит так быстро и оказывается перед Правителем. Они оба напряжены. — Это тёмная магия, Юнги! — вырывается изо рта светловолосого фэйри, вынуждая второго закатить глаза. — Она очерняет душу, извращает суть. Не просто так её запретили использовать. — Да, наши предки, которые боялись всего на свете, даже смертных, — фыркает тот, кого назвали «Юнги». — Но теперь времена другие. И эта магия не пугает меня, как устрашала тех, кто был до этого на моём месте. Плечи второй фигуры ссутуливаются, светлые волосы падают с плеч и свешиваются вперёд. — Ты не можешь! Перестань даже думать об этом. Я прошу тебя! — кажется, что он плачет. Так отчаянно и просяще, что у Чонгука щемит в сердце. Взгляд Юнги смягчается, словно тот приходит в себя от чар, когда слышит мольбы в знакомом и любимом голосе. Он вдруг подходит ближе, обхватывает фэйри руками и крепко обнимает. После, когда тот немного успокаивается, Юнги поднимает голову за подбородок и пристально глядит в глаза. — Это — пропасть. Ты можешь не вернуться, если зайдёшь слишком далеко, — шепчет светловолосый, но Чон его удивительно чётко слышит. — Хорошо. Ладно, Луна моя, я не стану больше интересоваться Теневой магией, — вздыхает печально Юнги, глядя фэйри в глаза. — Обещаю. Картинка растворяется, когда они едва различимо соприкасаются губами, вынуждая Чонгука вздрогнуть. — Но он не исполнил своего обещания, — раздаётся неожиданно голос внутри него. Отчаянный, наполненный болью тон провоцирует очередное вздрагивание. Помещение изменяется, становится темнее. — И я не смог его остановить, — добавляет он, а Чонгук понимает — это Правитель Луны и Звёзд. Именно он ведёт Гука через воспоминания, показывает тайну прошедших дней, рассказывая, как и почему Юнги стал таким. Они оказываются в тёмном помещении, где только тусклый свет единственной почти растаявшей свечи разгоняет густой мрак. Юнги стоит у стола, заваленного всякой всячиной: острые кинжалы, полупустые флаконы и хрустальные чаши. Он гневно что-то шепчет, но Чонгуку не удаётся различить, что именно. Правитель вдруг закатывает рукав тёмной рубашки и оголяет белое предплечье — его кожа бледна, словно лунный свет. Он хватается за тонкий кинжал, и, не дрогнув, фэйри вспарывает плоть от запястья до локтя. Алая кровь струится по его руке, и Юнги подставляет хрустальную чашу, чтобы жидкость капала прямо туда. Он поспешно читает заклинание, и рана быстро перестаёт кровоточить, но не заживает. Юнги пристально смотрит, почти прожигает взглядом собственную кровь, собранную в чашу, а после складывает ладони, чтобы создать печать. Пол дрожит под ногами, слабое пламя свечи трясётся, оно почти гаснет, пока Правитель читает текст чар, и мощь его тона всё нарастает. Чонгуку больно. Он хочет закрыть уши руками. Звук голоса фэйри пугает его, слова, произнесённые на древнем языке пронзают душу острыми иглами и мешают нормально дышать. Глотка Чона пересыхает, он чувствует, что единственное удерживающее его в пространстве и сознании — сила второго Правителя, находящаяся сейчас внутри. Юнги же продолжает создавать всё новые и новые печати. Они сияют под его руками, а кровь в чаше темнеет. Она собирается сгустками, а потом рассыпается, становясь похожей на чёрный туман. Юнги едва не падает от бессилия, его лицо выглядит истощённым. Он протягивает подрагивающие руки к чаше и обхватывает хрустальные бока. Туман в ней клубится и старается вырваться наружу, но Правитель подносит ёмкость ко рту раньше, чем это случается. По нему видно, что глотает с трудом, но продолжает вталкивать в себя странную субстанцию. Чонгука отчего-то тошнит, голова кружится, а фэйри проглатывает последний виток тумана и утирает запястьем губы. Его пошатывает. Юнги падает, схватившись за край стола, и больно приземляется на колени. Тело трясëтся, его почти выворачивает наизнанку, но он закрывает рот рукой, не позволяя жидкости вырваться из тела. Что-то снова содрогает комнату, а Правитель валится на пол и недвижимо лежит там несколько секунд. Пока мрак вокруг него не становится гуще. Юнги поднимается другим. Это ощущает даже смертный Чонгук. Его и без того чёрные глаза становятся ещё темнее, лицо словно застывает фарфоровой маской, скулы выглядят острее, а волосы торчат в разные стороны. Он, окинув взглядом помещение, протягивает ладонь к самому тёмному углу. Что-то вздрагивает и отзывается на его зов. Темнота, будто живая, двигается. Она обращается в щупальца, ползёт по полу к Юнги. Она становится всё гуще. Тонкое пламя свечи дрожит, а тени обволакивают его, пока огонь не гаснет и в комнате не становится темно, будто глаза выкололи. Чонгуку ужасающе страшно, но ещё больше ужас заволакивает нутро в тот момент, когда раздаётся почти потусторонний голос Юнги: — Я сделал это, — хрипит фэйри, и Чон трясётся от холода, проникающего в каждую клеточку его тела, как только следом Правитель начинает смеяться. Диким, безудержным смехом заполняет всё помещение. Он перетекает в хохот, полный отчаянного, ликующего безумия. — Он сделал это с собой, — раздаётся в голове голос второго Правителя, вынуждая Чонгука начать судорожно вертеть ею. — Он создал темноту. Впустил её в свою душу. Он сам стал Мраком. Оттого его и прозвали так — Тёмным. Место снова меняется, и на этот раз они находятся за пределами дворца. Сейчас день, и солнце неистово печёт так, что приходится жмуриться. Чонгук рассматривает то, что перед ним предстаёт: луг, примятая ветром высокая трава, массивы многолетних деревьев. На лугу двое — Тёмный, как теперь знает Чонгук, и второй Правитель. — Ну, что же ты, Светлячок? — едко произносит Тёмный, глядя на светловолосого фэйри со злобой. — Твоя любовь прошла, когда я стал таким? — Я ведь молил тебя не прикасаться к темноте, — болезненно выдыхает тот, крепко сжимает руки в кулаки, а после эти двое сталкиваются клинками — острая сталь звенит, как только лезвия касаются друг друга. — Я просил тебя остаться со мной! Ещё не поздно, Юнги. Откажись от этой силы. — Я не хочу, — хохочет тот. — Я искал её столетиями, а ты просишь отказаться. Ради тебя? Да ни за что. Тёмный отталкивает второго Правителя, и тот кубарем катится в противоположный от Чона конец поляны. Больно, почти с хрустом бьётся спиной о массивный ствол дерева и застывает. Светлые волосы закрывают его голову и лицо, когда фэйри слабо пытается приподняться на дрожащих руках. — Ты слабый и мягкотелый. Тебе никогда не доставало решимости обрести настоящую силу, Луна моя, — ядовито проговаривает Юнги, приближаясь к пытающемуся отдышаться противнику. — Ты трус! Нас не зря зовут Верховными Правителями, в нас сосредоточен чёртов баланс этого дрянного мира. Свет и Тьма, как прозаично, правда? Тёмный обхватывает испещрённой чёрными прожилками вен рукой фэйри за горло и приподнимает безжалостно над землёй. Он загораживает Чонгуку обзор, и тот, неспособный сдвинуться с места, не может разглядеть второго присутствующего. — Присоединись ко мне. Наши силы связаны, вместе мы поставим на колени весь мир, любовь моя. Он будет у наших ног, а мои Тени будут держать в страхе не то что города — материки! — Нет! — вскрикивает Правитель Звёзд, отчаянно брыкаясь. — Ты не понимаешь, что творишь! Ты губишь собратьев, поглощаешь их души только ради роста твоей проклятой армии! Тебе нужно остановиться… Он не успевает договорить. Тёмный швыряет ослабшее, скорее всего, раненое тело прочь, и фэйри летит над травой, а светлые волосы укутывают его коконом, не позволяя упасть и удариться слишком сильно. Он снова старается подняться, что-то шепчет и бормочет, а Тёмный приближается. Надвигается на него всем своим мрачным могуществом. У Чонгука самого подгибаются от ужаса колени. Юнги взмахивает руками, призывая тьму со всех углов. Она щупальцами тянется к его ладоням, сгущается, а Лунный Правитель отчаянно вскидывает голову. Чонгук поражённо замирает. Нет. Не может этого быть. Он не верит! Такое невозможно! Но… он определённо знает эти черты, он видел их изо дня в день: тонкие, изящные брови, вздёрнутый нос и глубокие янтарные глаза. Из уголка пухлых губ стекает по подбородку струйка крови. Чонгук не может осознать, кого на самом деле столько лет звали Светлячком. Его колени всё же подгибаются. Он с грохотом падает на землю и впивается пальцами в траву. Ворошит сырую землю и вскрикивает, продолжая глядеть. Хочет приблизиться, помочь, но не может. Потому что у него нет никаких сил, да и события эти произошли две тысячи лет назад. — Он почти убил меня в тот день. Если бы не Намджун, — картинка смазывается, расплывается, оба фэйри начинают исчезать, — у Тёмного бы получилось. И тогда бы он завладел моей силой целиком. Теперь Чонгук узнаёт голос, живущий внутри него. Узнаёт и всхлипывает, когда образы рассыпаются, а события начинают меняться. — Нет, — одними губами шепчет смертный. — Нет, Чимин!***
Тэхён видит, что что-то идёт не так. Тело Чонгука начинает светиться. Он дрожит, словно в припадке, но продолжает стоять, положив руку на книгу. Тэ бросается к человечку, заглядывает в словно ставшее каменной маской лицо и не узнаёт черты. Они становятся жёстче, Чонгук выглядит старше — гораздо старше, его радужки из привычного тёплого карего приобретают яркий, словно солнце, жёлтый оттенок. — Это нужно остановить! — вскрикивает Крылатый приблизившемуся Каракалу. — Нет, — строго отвечает тот. Они оба вздрагивают и пятятся, когда от кончиков пальцев Чона начинает исходить серебристое сияние. Оно охватывает всего человека, а после тот болезненно вскрикивает, запрокинув голову. Больно это слышать. За последнюю неделю он привязался к смертному (или всё же нет?..) существу, не хочется, чтобы Чон страдал. Тэ протягивает руку, хочет отдёрнуть того от Книги, но Каракал перехватывает запястье и отшвыривает Тэхёна прочь. — Он — сосуд, — грозно и громко произносит Правитель. — И должен узнать всё. Потому что если пробудилась Тиара, значит, пробудился и Он. — Тэхён испуганно глядит на Каракала, у него от страха зуб на зуб не попадает. Он знает о Тёмном. Знает, помнит все ужасающие рассказы и картинки, которые ему показали, чтобы фэйри знал о Катаклизме. Тёмный — предвестник смертей, беды и потерь. Он может только разрушать. — И теперь наш исход зависит только от решений Чонгука, от его судьбы и предназначения, — хмурится Каракал, а свет, исходящий от Гука, становится только ярче. И Тэхён понимает, что Правитель прав. Это всё плохо. Очень-очень плохо.