Glow

      Чонгук видит перед собой ужасающую картину: целое поле похоже на перепаханное и перерытое. Оно усеяно телами бессмертных, а те, кто выжил, борются из последних сил. Множество, просто неисчислимое количество Теней надвигаются на гораздо меньшее число противостоящих им фэйри, а у тех почти не хватает мощи отбиваться. Тени нападают, они впиваются своими потусторонними чёрными когтями в плоть, разрывают её, усеивая и без того пыльную землю алыми брызгами крови. Чону страшно смотреть, однако он терпеливо не отводит взгляд. Это — та история, которую он так хотел узнать. Та правда, тот самый секрет Катаклизма, за которым гонится и желает раскрыть полностью.        — Тени — не созданы из пустоты или мрака, — теперь проводник не внутри него.        Как только отпала необходимость скрывать свою личину, точнее образ фэйри, который создал эту книгу, тот оказывается рядом с Чоном. Теперь он ведёт смертного через воспоминания, рассказывая, через что пришлось продираться бессмертному народу, когда Тёмный окончательно сошёл с ума и вознамерился размножить свою армию. Чонгук уже понял, что битва происходит на территории Меридиана.        Теперь это место не узнать: там растут многовековые деревья и мирно обитают разные твари и существа. То, что происходило две тысячи лет назад на просторе Меридиана, гораздо страшнее, чем Наги и Одержимые, властвующие во мраке сейчас.       Чонгук сглатывает. Он зажмуривается и почти вскрикивает, когда огромная Тень проносится мимо и впивается острыми клыками в плечо Крылатого фэйри. Они проходят сквозь металл доспехов, разрывают сухожилия. Крылатый кричит от боли, но недолго — достаточно одного укуса, чтобы сущность Тени заразила чистую душу фэйри.        Чонгук с болью наблюдает за тем, как ночные глаза подёргиваются полным мраком, как кожа сереет, а тело начинает деформироваться. Отвратительно. То, что делает Тёмный с живыми — ужасает. Потому что он превращает их в плотоядных и кровожадных монстров. Чимин же шагает по полю боя почти с нечитаемым выражением лица. Наверное, к тому моменту, когда он создавал Книгу Полумесяца, боль уже настолько притупилась, что кровавые картины прошлого не вызывали такого же ужаса и тошноты, как у Чонгука, только столкнувшегося с ним.        Лунный бредёт дальше, выходит за пределы сражения и манит Чона за собой. Тот же поверить не может, что его порой ленивый, расхлябанный наставник раньше выглядел так. В этом образе Пак действительно похож на правителя. Выражение его лица холодное, почти фарфоровое, глаза застывают в пространстве, а спина гордо выпрямлена. Быть может, играет роль то, что он здесь — ненастоящий. Этот Чимин — иллюзия, проводник, созданный лишь для того, чтобы вести пришедшего по пути войны, разразившейся между Тёмным и остальными фэйри.        Если бы этот Пак был реален, то он бы тут же узнал Чонгука, однако никакой теплоты и следа не видно. Чон послушно следует за наставником.        — Он знал, что ему нужно огромное количество душ, чтобы создать непобедимую армию, — тяжело вздыхает Чимин. — Души фэйри гораздо сильнее, однако на их перевоплощение Тёмный тратил больше сил, чем на незащищённые души смертных. Он хотел истребить их всех. Всегда твердил, что люди слабые и бесполезные. Но я никогда с ним не соглашался. И ничто не могло переубедить его, когда в руках оказалась такая мощь.        Чимин ведёт его по искорёженной сражениями земле, Чон старается переступать через вывернутые из земли корни, обходить поваленные стволы, пока его нога не проходит буквально сквозь кору, напоминая — он здесь нереален. Это просто реинкарнация событий, о которых уже никто не расскажет. Он вздыхает и идёт не так аккуратно, но не перестаёт восхищаться тем, как плавно перемещается по пространству проводник.        — Потому главной целью Тёмного, естественно, стали земли смертных, — на выдохе произносит он, останавливаясь на незримой границе.        Дальше мир мало чем отличается от территорий фэйри, только если тем, что туда ещё не добрались ужасы сражения. Чимин бросает взгляд на то, как к границе приближаются двое: в одном из них Чон узнаёт Каракала. На лице мужчины запеклась кровь, одно ухо оказывается порванным, а губы искривлены в злом и уставшем оскале. Рядом с ним тормозит, едва не загребая ботинками, испачканными в крови, комья земли ещё один боец. Этот фэйри поистине прекрасен. Он чем-то напоминает Сокджина — те же водянистые глаза, те же смоляные волосы и горделивый вид. Его кожа очень светлая, коса растрёпана, а на лице — непоколебимая решимость свершить задуманное.        — Начинай читать, Лариэль, — перекрикивает грохот приближающегося побоища Каракал, и Лариэль — он же, правитель Дома Соли — складывает руки в печати.        Отовсюду к ним приближается вода. Фэйри высасывает её из земли, собирает из луж. Мрачное небо становится ещё темнее, тучи сгущаются над их головами, а молнии принимаются сверкать, но дождь так и не обрушивается на землю. Он, выуженный магией Лариэля, собирается вокруг Правителя. Тот краснеет от усилий, его руки подрагивают, но губы, меж которых вырывается текст заклинания, ни на секунду не сбиваются с темпа. Вода кружится, создаёт водоворот из миллионов капель вокруг них, а Каракал выхватывает длинный, упругий лук из-за спины.        Он накладывает на тетиву стрелу и дует на неё, вынуждая загореться. Оказывается, Песчаные владеют огнём, а Чон и не знал… Каракал отправляет огненную стрелу прочь, прямо в гущу приближающихся теней, и те кричат, словно дикие, но совершенно точно потусторонние твари. Лариэль заканчивает печать, и из его ноздри срывается капелька алой крови, однако Правитель не обращает на неё никакого внимания. Позволяет густой, вязкой жидкости стечь по губам на подбородок и упасть на землю.        Каракал же, заметив готовность фэйри, оборачивается. Он припадает на одно колено и прикасается к земле всей ладонью. Смотрит перед собой пристально, а пятнистые уши дëргаются, словно от напряжения.        — Давай! — командует он, и Лариэль со всего размаху опускает до того возведённые к небу руки. Капли устремляются вслед за его движением, падают на землю, напитывают её.        Видно, что обоим фэйри безумно тяжело. Кровь от напряжения струится из носа Лариэля, Каракал же дёргается. Он почти стонет от боли. Но в конце вскрикивает, прикладывая последние сохранившиеся в нём усилия к тому, что оба задумали.        И всё венчается успехом — Чонгук понимает это в тот момент, когда из земли показывается первый росток. Он с невероятной скоростью под умелыми пальцами двоих фэйри продолжает пробиваться, расти и увеличиваться. И их множество. Ростки размножаются, ветвятся, сплетаются стеблями друг с другом, образуя плотную, тугую сеть. Они обрастают корой и тянутся к небу, закрывая массивом свет заходящего солнца.        Лариэль пошатывается, и Каракал успевает поймать едва дышащего Правителя у самой земли. Он бьёт фэйри по щекам, но тот не приходит в себя — видимо, израсходовал слишком много сил. А Тени всё приближаются. Они рычат, скалят тёмные провалы ртов, намереваясь превратить фэйри в подобных себе. Роют лапами землю, загребают её и разбрасывают в стороны.        И на этом моменте Чимин прерывает картинку, вынуждая Чонгука вздрогнуть. Пространство тает в воздухе, оставаясь лишь белым — здесь нет ни стен, ни потолка, ни пола. И Чону ничего не остаётся, кроме как последовать за Паком.        — Правители Домов создали лес Меридиана для того, чтобы уберечь смертных от Тёмного. Даже для Теней он оказался непреодолимой преградой. И много лет служит защитой ничего не подозревающих людей от ужасов и жестокости нашего мира, — выдыхает Чимин.        Белизна начинает скрываться с глаз, Чонгук может разглядеть поле боя, открывшееся с другой стороны. Он сразу же замечает Тёмного — Чона передёргивает от вида исказившего своё тело и душу фэйри. Чимин с болью во взгляде уставляется на разворачивающуюся сцену.        Чонгук может разглядеть и Чимина — того, который жил две тысячи лет назад и сражался с тем, что теперь называют Катаклизмом. Тёмный возвышается над всеми, кто собрался на битве, а облик наставника, ведущего его сквозь время и события, мерцает. Он бесстрастно наблюдает за разворачивающимися событиями.        — Ну же, Луна моя, — скалит белые зубы, так сильно выделяющиеся на тёмном сгустке, в который превратилось тело Юнги. Он действительно стал Тенью сам. — У тебя есть ещё возможность присоединиться к нам. Мы поглотим моря и океаны, земли и хребты. Всё, что существует, существовало и будет существовать, станет нашим. Тебе стоит только протянуть мне руку.        Чимин хмурится и покрепче стискивает меч. Он готов бороться до последнего вздоха.        — Моя сила действовала на Тёмного ровно с обратным эффектом, — поясняет безразличный проводник. — Каждый удар делал его только мощнее, напитывал. Я слишком поздно понял, что Тёмный использовал нашу связь, как источник для своей тёмной магии.        Чонгук слушает внимательно, но при этом пытается не отрывать взгляда от происходящего перед ними. Чимин бросается вперёд, а Тёмный только низким, чудовищным голосом хохочет. Он расставляет шире руки, словно хочет фэйри обнять как можно крепче. Рядом с Паком откуда ни возьмись появляется Намджун. Его белоснежные волосы перепачканы в кровавых разводах и пятнах от травы и земли, но Правитель продолжает двигаться вперёд.        Одна из Теней обхватывает Чимина за ноги и вынуждает болезненно упасть и прочесать землю подбородком, отчего тот стонет, но начинает вырываться из хватки. Чонгук прикрывается руками, когда резкий поток воздуха обрушивается на поле, вынуждая покачнуться, как тени, так и фэйри. У приземлившегося создания огромные, словно ночное небо крылья, взгляд настороженный, остервенело оскаленные клыки. Крылатый. Скорее всего, Правитель народа.        Приземлившись рядом с Чимином, тот в одно движение рассекает спутавшие ноги того Тени и помогает подняться с земли.        — Вион! — вскрикивает Чимин, зовёт Правителя Крылатых. — Нужно его отвлечь! Я понял, как его разбить.        Тот хмурится, глаза, похожие на ночное небо, сощуриваются, но Вион всё же кивает. Они, словно заученными движениями, становятся напротив друг друга. Чимин протягивает ладонь к Виону и прикасается подушечками пальцев к иссиня-чёрным перьям. Те сразу же загораются, отчего Чонгук, испугавшись, вскрикивает. Но Крылатому, кажется, не больно и не страшно. Он вытаскивает большие острые перья, полыхающие алым пламенем, и взмахивает ими, вынуждая затвердеть и превратиться в настоящие огненные клинки.        Вион исчезает в гуще боя, и заметить его удаётся только по огненным всполохам. Чимин же останавливается ненадолго, а потом складывает пальцы. Чон видит, как ему трудно. По лбу и вискам катятся капельки пота, смазывают пыль и кровь, оставляя разводы. Чимин вздыхает и читает заклятие, необходимое для печати.        Намджун, увидев, что тот делает, вскрикивает:        — Что ты творишь?!        Чимин ничего не отвечает, пока не заканчивает печать.        — Другого выхода нет, — печально качает головой Пак и мельком приободряюще улыбается Правителю. — У вас будут секунды, пока он слаб. После Тени сами начнут его питать.        Намджун хмурится, но кивает, соглашаясь с неясным планом Чимина. Пак разводит сложенные до этого ладони в стороны, и печать увеличивается. Она растёт. А Чон впервые видит, насколько могущественным фэйри раньше был его наставник. Он взволнованно кусает губы, в глотке стоит комок переживаний, но сделать ничего не выйдет. Чонгук смотрит за тем, как Чимин направляет печать прямо в свою грудь.        Его отшвыривает, но фэйри удерживается на ногах, лишь прочесав две борозды, когда силой чар его пытается снести из вертикального положения. Чимин вскрикивает от боли и хватается за грудь. До этого его глаза сияли, словно драгоценные камни, но с каждой секундой становятся всё тусклее, волосы блекнут, а кожа бледнеет.        — Вион! — раздаётся громогласный крик Намджуна.        Они вдвоём несутся на Тёмного, который, словно испытывая ту же боль, что и Чимин, сгорбливается и хватается за место, где раньше была грудь. Мимо Чимина проносятся Каракал и Лариэль из последних сил, он едва поспевает и постоянно спотыкается. Правители фэйри окружают Тёмного, падающего на колени.        — Его сила напрямую зависела от моей, — печально вздыхает Пак, грустно улыбаясь. — Он питался мной, моей магией, моей жизнью, иссушал меня. Я увидел этот способ только в самый последний момент.        Чонгук не знает, что ему делать — слушать призрак наставника или смотреть за тем, как фэйри читают заклинания, а Тёмный трясётся и кричит не своим голосом.        — Дайте! Дайте хоть что-нибудь! — кричит Намджун, удерживая тварь, в которую превратился Юнги, на месте.        Чимин вдруг поднимает какой-то грязный камень с земли и изо всех сил швыряет Намджуну. Тело фэйри не выдерживает, и Пак валится на перетоптанную землю без сил. Он едва способен приподнять голову, чтобы наблюдать за крахом того, кого любил и кто стал монстром, уничтожающим души. Тёмный продолжает истерично вопить, а Джун подбрасывает камень, найденный Лунным, в воздух рядом с пленником. Обсидиан. Его острые грани сверкают в последних лучах заходящего солнца, а Тёмный падает на колени, хватаясь за голову.        Чонгук замечает, как блестящие мокрые капли срываются с ресниц уставшего, сильно измученного Чимина, падают и впитываются в комья земли.        Правители одновременно соединяют ладони с громким хлопком, и дрожащая, неестественная фигура Тёмного застывает. Нечто, схожее с головой, запрокидывается, зубастая пасть раскрывается невероятно широко, а изнутри выскальзывает тёмный сгусток. Душа. Точнее, как думает Чонгук, всё то, что осталось от изувеченной души Юнги. Оно тёмное, но обладает собственным мистическим светом. Переливаясь ярко-красным, клубок энергии скрывается в обсидиане. Камень покрывается трещинами, словно не выдерживает, но после Чон замечает, как Каракал управляет им, разделяя осколок на четыре части.        Камень с треском ломается, рассыпается и падает на землю. Чимин теряет сознание, а фэйри бросаются к осколкам, чтобы закончить запечатывать душу Тёмного. Посреди выжженного круга земли остаётся только изуродованное, покрытое рябью и рубцами тело, бывшее когда-то Правителем Лунных фэйри. Чонгук печально глядит на то, что осталось от партнера наставника, и брезгливо морщится. Картинка начинает рассыпаться вокруг, словно пепел.

***

       Они бредут по абсолютной белизне, словно так и надо. Наставник молчит, сложив руки за спиной. Он снова куда-то ведёт Чонгука, а тот не сопротивляется. Они победили. Однако какой ценой…        — Я запер свои силы так глубоко и надёжно, как только смог, — вздыхает устало проводник, вынуждая Чонгука вздёрнуть на него голову. — В ином случае, у Тёмного бы получилось победить. Если бы не эта жертва, то он бы одержал верх — уничтожил бы мир фэйри и мир смертных тоже. Правители заключили его душу — точнее то, что от неё осталось — в обсидиан. Они сделали ожерелья, чтобы точно знать, если он пробудится.        Чимин взмахивает ладонью, и из пепла складывается картинка нового события вокруг них. Он уже точно был тут: те же покрытые слоем пыли и хлопьев пепла стены и пол, тёмные, чумазые двери. И тронный зал. Он видел его — это то, что осталось от замка Звездопада. На лице Чимина нет ни грусти, ни сожаления, там вообще нет ничего. Чонгук же морщится, понимая, что это место не просто знакомо.        — Они заперли его в осколках, разделили, лишили сил. Он бесплотен и слаб, — продолжает рассказ фэйри. — Но если пробудится хоть капля моих чар, то Тёмный ответит, — мрачно и грозно проговаривает он.        Тиара. Та самая, которую Чонгук нашёл, которой спровоцировал появление Теней. Тиара пробудилась, значит, просыпается сила Чимина и… Юнги.        — Что делать, если она уже проснулась? — опасливо спрашивает Чонгук, прикусывая нижнюю губу.        — Ничего. В этом случае мне нужно будет исчезнуть. Пока я жив, есть и шанс, что Тёмный снова сможет вырваться, — жмёт безразлично плечами проводник.        Чон вздрагивает, понимая, что единственным выходом будет только гибель Чимина. Смертный этого не хочет.        — И никак нельзя избежать этого? — хрипит он, не в силах поднять взгляд на даже отдалённо напоминающее Чимина лицо проводника.        — Никак. Мы связаны большим, нежели магией, — качает головой тот. — Он — часть меня. Я — часть его. Без тьмы не бывает света. И наоборот.        Чонгук понимает, что ему нужно как можно быстрее найти Чимина в реальном мире. Он не может бросить фэйри в беде, ведь когда тот узнает о том, что Тиара пробудилась, то скорее всего решит наложить на себя руки. Он пожертвует собственной жизнью, чтобы остальные избежали того же, что случилось две тысячи лет назад. Но Чонгук не может его отпустить. Не может! Он не позволит Паку умереть. К чертям самопожертвование! Магия — ветвистая и таинственная штука. Чон верит — они смогут найти выход, при котором Чимину не придётся умирать.        Проводник останавливается, взмахивая рукой. Картинка тронного зала сменяется на то, что Чонгук уже видел. Тронный зал Каракала. Только выглядит он более серым, нежели сейчас — стены не такие ярко-рыжие, некоторые проёмы разрушены, мебель покрыта пылью. За огромным каменным столом, которого ныне уже нет в том месте, сидят оставшиеся Правители. Во главе нет никого, ведь Чимин, лишившись сил, перестал быть Верховным среди них. Однако все присутствующие фэйри всё равно смотрят именно на него.        — Я запер свои силы, и пока они остаются непотревоженными, Тёмный не проснётся. Но, если его будут помнить, это будет придавать сил. Нужно сделать так, чтобы будущие поколения наших собратьев, да и нынешние тоже, не могли упоминать его имени, не могли о нём говорить, как и обо всём произошедшем, — проговаривает усталым голосом Пак, стоя спиной к собравшимся и сцепив за нею руки, покрытые царапинами и ранами после тяжёлых сражений.        — Я решу эту проблему. Но ты должен оставить след истории, — осторожно проговаривает Намджун.        Его волосы были тогда гораздо короче, а лицо ещё более холодным, чем сейчас. Светлячок кивает, не поворачиваясь.        — Я уйду, — выдыхает он, вынудив остальных Правителей почти вздрогнуть.        — Куда ты хочешь уйти, когда весь наш мир лежит в разрухе? — взвивается зло Лариэль, однако Вион, агрессивно тряхнув крыльями, строго на того глядит, и фэйри приходится замолкнуть.        — Я достаточно сделал, — убито проговаривает Чимин, и Чон видит на его лице столько боли, что сердце неосознанно отвечает на неё уколом. — Я бесполезен. Во мне остались искры от пламени. Я даже помочь вам в восстановлении Континента не смогу, — Чимин ненадолго умолкает и сглатывает. — Я уйду на покой. Туда, где никто меня не найдёт.        Намджун поднимается с места и вдруг подходит ближе к Чимину, протягивая блестящую вещицу. Пак страдальчески глядит на собственную Лунную тиару, а после — Джуну в тёмные глаза.        — Забери её с собой. Пусть хранится в твоих руках, — тихо молвит Правитель Снежных. — Ежели захочешь уничтожить — воля твоя. Но здесь — последние следы твоей прежней силы.        Чимин, судя по его виду, сначала хочет отказаться, однако, поджав пухлые и потрескавшиеся губы, всё же коротко кивает и осторожно забирает украшение из рук Намджуна.        Картинка расплывается и всё исчезает снова. Остаются лишь Чонгук и призрак давно несуществующего Чимина. Чон не в состоянии вымолвить ни слова от шока и всего, что навалилось на него.        — Что такое сосуд? — всё же выдавливает из себя смертный, не поднимая головы на проводника.        — Сила не может уйти в пустоту, — отвечает тот, смотря в сторону и сцепляя пальцы между собой. — Что-то должно хранить её. Что-то, — Чимин оборачивается, его холодный взгляд обжигает, — или кто-то. Её невозможно уничтожить. Она переродится снова, в случае гибели носителя. Так было со мной. Я отдал миру свою мощь, всё почти до последней капли. И только Тёмный не смог. Он настолько исказил саму суть сил Ночи, что она действительно изменилась и не существует больше в прежнем её понимании. Он поглотил её и извратил, как и собственную душу.        — Я — сосуд? — дрожащим голосом спрашивает Чонгук.        — Я не могу этого знать, — устало улыбается тот. — Я ведь не тот, кого ты во мне видишь. Лишь рассказчик, ведущий путников через историю давно минувших дней, сконцентрированные знания в облике существа, которое ты желаешь видеть, — Чон отчаянно смотрит на проекцию Чимина. Даже тут он не может получить ответы целиком.        — Но если ты им являешься, то в случае, когда кто-то захочет извлечь силу… — проводник замирает, серьёзно глядя на Чонгука.        — Я погибну, — заканчивает за него шёпотом тот.        Проводник кивает и отворачивается. Он, не обмолвившись больше с Чоном и словом, покидает его, а в глотке у того копится обида и невыплаканные слёзы. Он получил желаемые ответы, однако не испытал и грамма облегчения, точно так же, как и не понял, что ему делать дальше. Хочется биться головой о любую ближайшую плоскую поверхность.        Проводник тает в белоснежном свете, а позади на Чонгука надвигается скользкими, туманными щупальцами темнота.

***

       Он чувствует это, чёрт бы всё сущее побрал. Ощущает свет даже на огромном расстоянии. Пришлось задействовать припрятанные артефакты, чтобы достигнуть цели и пробраться на Вайоль — таинственный крошечный остров за пределами Континента, где живут отщепенцы фэйри и некоторые особенные смертные. Искажённые полукровки, ненормальные в понимании остальных, но вполне живые и счастливые в собственной изоляции.        Артефакт создал пространственный коридор, чтобы он смог добраться до острова и найти ответы, как извлечь из Чонгука силу безболезненно. Умирающий лес говорит только о том, что Тёмный на грани. Что ловушка настолько истончилась за последние годы — вот-вот лопнет и рассыпется магическая защита могущественных повелителей.        Чимин понимает, что виноват сам. Он позволил себе очеловечить сосуд, привязался к нему, словно к живому. Да какая к чёрту магия! Чонгук — живой и настоящий. Он был таким с самого начала, сколько бы Пак не убеждал себя в обратном. Он последним всплеском своей силы создал живое существо и запер в нём Лунный свет, а тот ждал его и спал две тысячи лет, пока фэйри не хватило решимости явиться на кладбище прошлого и своего народа.        Чонгук ждал его там, он знал, что Чимин придёт. На пепелище, среди теней, где нет ничего живого, рос, будто солнечный цветок. И Чимин нашёл. Вот только он не предполагал, что ловушка не выдержит так скоро…        Тёмный силён, даже будучи разодранным на четыре части. Чары довели его до состояния чудовища и безумца, от него всякого можно ждать. Потому Чимин, увидев погибающие стволы, понял, что лес — отравленное проклятой кровью Тёмного — умирает, а это предвещает беду. Ему пришлось оставить Тэ разбираться с Нагом, ведь Крылатого непозволительно втягивать в передрягу прошлых лет, Вион ему не простит.        Он убежал. Надеясь, что Тэхён, верный их дружбе, даже не зная, что происходит, защитит Чонгука. Он верит ему до сих пор. Убежал Чимин не из страха за себя или будущее, он удрал, сверкая пятками, за ответами. Если Тёмный освободится, он, конечно же, сразу поймёт, что в Гуке сосредоточена сила Чимина, и захочет ту заполучить. Плевать Чимин хотел на Лунный свет, он два тысячелетия без него существовал, но Чонгук может погибнуть. И тогда фэйри понял, что нужно найти способ безопасно извлечь из мальчишки силу, запечатать её навечно, даже ценой собственной жизни. Ведь перерождаться той некуда.        Да, Чонгук бы не одобрил такое. Но он не поймёт, что случилось, лишь останется жить дальше, словно обычный смертный, пусть и живущий гораздо дольше, пока его сдерживают особенные, древние чары.        Оживлённые сосуды — то ли проклятие, то ли благословение. Жизнь данная по выбору из-за особенных чувств к тому, что было просто волшебным предметом, даже дыша и осознавая этот мир. Чонгук не предмет. Это его мальчишка, шкодливо ускользающий из дома, любопытно сующий нос в любое привлекательное дело. Умный, решительный Гук, он не создание, не существо. Он живой, тёплый, родной для него.        Потому Пак и отправился на остров. В поисках ответов для его спасения. Даже если не понадобится (в чём сильно сомневается, теперь, именно в данную секунду). И нашёл. Нашёл способ вытащить Лунный свет из Чонгука. Он достанет силу и запечатает в Тиаре, которую давно должен был уничтожить, потому что она тоже является ниткой, ведущей к Тёмному. В этом предмете заперто горе Чимина по фэйри, которого он любил всей душой и не смог уберечь от ошибки. Пак больше такого не допустит с тем, кого искренне любит, он из шкуры вон выберется, но сохранит Чона в целости, упрячет от трудностей мира и злой, нечестивой магии.        Вот только… Планы всегда кто-то или что-то хочет нарушить. Он не думал, что пробуждение Тёмного зашло так далеко, и теперь, убегая по незримому межпространственному коридору, пересекающему и время, от проклятых Теней, неведомо откуда взявшихся, Чимин понимает — ему будут чинить препятствия. Надеясь на благоразумность Тэ, который мог спрятать подопечного травника куда-то до его возвращения, Чимин несётся из последних сил. Он выуживает Солнечный клинок из ножен и, ловко вывернувшись, с криком отрубает призрачную конечность. Против этих тварей, сотканных из мрака, закономерным оружием является то, что пропитано или создано из света в любом проявлении. Меч, оставшийся у Чимина после разрушающей финальной битвы, служит тому напоминанием. Тварь рассыпается хлопьями пепла с пронзительным воем, однако позади — ещё три Тени.        Чимин почти достиг конца коридора, он задыхается от бега, продлившегося чёрт знает сколько, но продолжает нестись, при этом крепко стискивая в ладони рукоять клинка. Ещё немного, и фэйри окажется за пределами возможностей Созданий темноты, там — в мире Фэйри, где светит солнце, — у них нет столько власти. А здесь, где не существует времени и пространства, они властвуют за милую душу. Пробрались даже сюда после запечатывания создателя, словно паразиты, пожирающие всё, к чему прикоснутся.        До светлого прямоугольника выхода остаётся совсем немного, и Чимин поднажимает. Он стонет от усталости, по лбу и вискам струится пот, вынуждая слипнуться светлые волосы, но он продолжает бороться и бежать. Ещё немного. Однако, когда он с криком облегчения почти выкатывается из коридора кубарем, его ожидает неприятный сюрприз.        Он может их ощущать, но не способен видеть в виду отсутствия силы в этом мире. Здесь Чимин слаб. А, судя по осязанию и связи с такими тварями благодаря Тёмному, он знает, что их много. Неужели уже столько мрака вырвалось на свободу, пока он был на острове?..        Сил защищаться почти нет. Чимин устал за много дней на Вайоль, ослаб в коридоре, высасывающем энергию. В нём больше нет того почти бездонного колодца возможностей, что раньше. Но он будет бороться до конца.        Потусторонним, магическим восприятием фэйри может ощутить, как Тени рычат, приближаясь. Покрепче сжимает клинок, собираясь защищаться. Он смыкает веки, потому что зрение бывает обманчивым, а вот связь с Тёмным обеспечит ему хоть какое-то подобие ориентирования в битве с тварями. Чимин рычит, когда одна из них приближается, взмахивает клинком и безошибочно попадает Тени в голову, вынуждая рассыпаться прахом.        Несчастные, изувеченные души. Вечно голодные и жестокие, умеющие только разрушать. Тёмный нарушил особый баланс, когда создал их. Чимин отбивается столько, сколько в нём хватает крохи оставшихся сил. Но Теней в этот раз много, а он — один и без прежних способностей. Раньше бы он, скорее всего, справился, но нечего рассчитывать на несуществующий шанс.        Чимина ранит острым когтем, однако сейчас Тени не настолько могущественны, чтобы поглотить его душу. Тот, кому уходит духовная сила существ, превращаемых в тварей, заперт и сожрать его не сможет. Потому рана просто кровоточит и саднит, а Пак продолжает отчаянно отбиваться.        Тени замирают, словно впадают в транс, что даёт ему краткий миг передышки. Чимин уж было радуется, что может появиться проблеск надежды выбраться, но делает это слишком рано: твари нападают ещё отчаяннее, однако больше не пытаются его убить. Они будто стараются фэйри схватить. И это плохо, значит, кто-то ими управляет.        Чимин, отчаявшись почти до безумия, разворачивает клинок к себе остриём и хочет было пронзить живот, как вдруг Тени блокируют его руки, выдёргивают меч из ладоней под вымученный вскрик. Чимин падает, пригвождённый тварями к земле, а к нему приближается некто, сокрытый плащом. Он грациозно вышагивает, словно обходит каждую тварь и хочет погладить по голове за услужливость. Пак брыкается и рычит, но он настолько обессилел, что не выходит вырваться.        Таинственный силуэт подходит ближе, и Чимин может разглядеть его лицо, отчего поражённо вздыхает:        — Ты…        — Здравствуй, Светлячок, — отвечают ему мягким голосом. — Пора вернуть тебя домой, не думаешь?

***

       Чонгук думал, что его выбросит обратно в реальный мир, но каким-то образом он оказывается снова в проклятом мрачном сне. Снова те же слои пепла повсюду, вновь перед ним дверь с горящими алыми рунами. Он стоит, словно совершенно себе не принадлежит, перед нею, смотрит на покрытое копотью дерево и вдруг поднимает руку. Она снова сияет, вот только теперь Чонгук понимает почему. Он — сосуд, в его душе сокрыта сила Чимина.        Сияющие Лунным светом кончики пальцев дотрагиваются до преграды, но Чонгук ничего не ощущает. В нём нет эмоций, нет переживаний. Он абсолютно пуст, словно марионетка. Позволив ладони коснуться двери полностью, Чон выдыхает и зажмуривается. Ощущает, как по венам струится чистый огонь, ощущает громаду находящегося внутри, словно способен управлять ею — так смело размышляет.        Сила, перетекая из его вен и кожи в сторону тёмной двери, вынуждает руны сильнее алеть в прорезях. Агрессивно, необходимо для защиты. Никто не может к нему сейчас приблизиться, а сам Чонгук не понимает, что делает. Он просто ведом чем-то, бессилен и отчуждён, проклят и закован в цепи, но вместе с тем волен делать, что его душе угодно.        Нет даже облика Намджуна, охраняющего руны до этого момента. Одно усилие Чона — и те гаснут.        Раздаётся долгожданный щелчок. Нечто внутри Чонгука ликует, но он ощущает это так, будто чувство это ему инородно и не принадлежит. Двери распахиваются, за ними ещё, ещё и ещё — их сотни, возможно, тысячи. Они все с хлопками и грохотом открываются, вынуждая Чона смежить веки и безразлично вздохнуть. Не только эти двери он раскрыл. Кажется, будто внутри него что-то отперли, разрушили цепи, выпуская в мир. И не просто выпуская, а ещё и впуская в него.        Последняя створка с шумным звоном отлетает прочь, и Чонгук видит его. Оно блестит и переливается, хотя в этом месте не существует света. Гладкая поверхность зовёт его гипнотическим голосом, принуждает приблизиться. Чонгук делает шаг.

***

       Всё начало выходить из-под контроля. Чонгук стонал от боли, из его глаз катились слёзы, но Каракал запрещал приближаться к нему, пока Книга не отпустит человечка. Тэхён с горечью наблюдал за тем, как тот мучается, всё время сдерживая порывы броситься ему на помощь и вызволить. Он теперь понимает желание Чимина спрятать его вдалеке от всех — сейчас Чон особенно выглядит беспомощным и уязвимым, но так только для Тэ. Каракал же в ужасе — его лицо бледное, губы испуганно искривлены, а брови приподняты.        — Нужно заканчивать, — безысходно шепчет Тэхён, однако Правитель отрицательно качает головой, отказываясь. Рано. Ещё рано возвращаться Чонгуку.        Когда сияние достигает своего апогея, и приходится щуриться, дабы не ослепнуть. Крылатый подходит ближе. Он хочет вытащить Чонгука из плена Книги Полумесяца. Знал бы, что она способна такое сотворить с ним, в жизни бы не подпустил. Потому что это ненормально: до того смертный Чон будет каким-то сосудом, а из него станет литься неясный серебристый свет, пылая, словно настоящая звезда. Он бы лучше поберёг его и сразу же увёл в Эль.        Теперь неизвестно, что с ним захотят сделать. Судя по тому, как смотрит на Чонгука Каракал, ему-то всё совершенно точно понятно, а вот у Крылатого предчувствие, будто грядёт нечто плохое, и именно на Чона направлена стена темноты. Он должен выполнить долг, возложенный на него безмолвно и незримо Чимином: он обязан защитить человечка, кем бы на самом деле тот не являлся.        Ему вдруг вспоминается миг, когда Чонгук признал его. Признал, что не верит в слова, будто Тэ плохой, будто он шут. Чонгук отнёсся к нему так, как никто до него не обращался. Как бы они с Джином ни дружили, он всё равно не слышал от Водного таких слов. Да и внутри Крылатого полыхает желание защищать Чона. Оно неясное, необъяснимое, но такое гнетущее и сильное, словно Тэхён был рождён именно для этого дела. Защищать, оберегать, жертвовать ради него. Он выполнит всё это, чего бы ни стоило.        Тэхён касается кончиками пальцев плеча Чона, и тот вскрикивает. Отпрянув от книги, тот падает фэйри в руки, но в себя не приходит. Тэ трясёт человечка, зовёт отчаянно, но Чонгук не откликается. Кажется, словно тот впал в глубокую спячку, словно принцессы в сказках смертных, и теперь только волшебная сила любви окажется способна разбудить. Чонгук не реагирует ни на пощёчины, ни на магию — та по-прежнему не имеет для него никакого эффекта. Тэ зовёт ласково, истерично, на грани паники, но ничто не будит Чона.        Свет, концентрирующийся до того во всём слабом и уязвимом теле Чонгука, гаснет, кожа остывает, но глаза по-прежнему остаются закрытыми. Он не просыпается.        Тэхён упускает момент, когда в тронный зал вваливаются остальные фэйри, как подлетает к ним Сокджин, но стоит только ему протянуть к Чону руку, как рядом разлетается ваза. Джина отбрасывает в сторону, и он кубарем летит почти в противоположный конец зала. Разбивает колонны и мебель, а Снежный Правитель в последний момент ловит фэйри, не позволяя встретиться его хребту и каменной стене.        — Что это такое? — отчаянно спрашивает Касс, ошарашенно глядя на Чонгука и впиваясь в руку старшего брата, словно ищет в нём защиту. Хоуп приобнимает её, агрессивно прижимая острые уши к голове.        — Он защищается, не троньте! — выкрикивает Намджун, помогая Джину подняться. По кистям того стекает алая кровь — фэйри порезался об осколки, когда летел через весь тронный зал.        — Почему этот тогда может прикоснуться к сосуду? — кивает Каракал на Тэхёна, хмуря густые тёмные брови.        — Он же сын Виона, — усмехается Намджун, но это остаётся понятным только им двоим. Остальные слишком обеспокоены тем, что начинает происходить.        — И что теперь с ним делать? — хрипло спрашивает Сокджин, пока Джун предлагает ему залечить раны. Фэйри на предложение помощи лишь мотает отрицательно головой.        — Ничего, — выдыхает Намджун. — Ничего, пока он сам не проснётся. Для него это оказалось стрессом. Душа, обретённая из-за чувств создателя, не выдерживает всего этого. Ему должны были рассказывать постепенно, а не вот так вываливать всё на голову, но уже ничего не поделаешь. Чонгук в курсе того, что случилось ранее. Ему осталось только смириться и переварить всё.        Вдруг Чон вздрагивает и рвано выдыхает, а оба Правителя, которые в этот миг находятся в зале, повторяют за ним. Только вот они хватаются за ожерелья, висящие на шеях, и переглядываются с таким ужасом, что остальные, будто чувствуя атмосферу, застывают и настораживаются.

***

       Сокджин испуган. Он не ожидал, что защита Чонгука окажется такой мощной, что она отшвырнёт его настолько далеко. Порезы на ладонях саднит: некоторые получились глубокими, в других застряли мелкие осколки. Он не нуждается в помощи Правителя снегов, потому, когда Каракал велит унести Чонгука в его покои и разойтись до вечера, фэйри выскальзывает из зала и тайком перебегает по коридору.        Его особенность поражает даже народ Соли, что говорить о тех, кто может оказаться неподготовленным к такому зрелищу. Джин прижимает кровоточащие ладони к груди, пачкает рубашку и жилет, однако не останавливается. Он видел во внутреннем дворике фонтан. Сейчас все будут слишком заняты, обсуждая произошедшее или отдыхая после дороги, так что никто не должен заметить пропажи одного маленького книжного червя.        Издалека завидев фонтан, Сокджин несётся к нему. Капли крови тянутся за ним следом, но тот не обращает на них внимания. Он подскакивает к хранилищу воды на всех порах и едва не падает в него целиком. Вовремя останавливается, присаживается на борт и старается перевести дыхание. Сейчас, сейчас всё исчезнет. Алая капелька срывается с косточки его запястья и летит в сверкающую из-за поднимающегося всё выше солнца воду. Она опускается в бассейн фонтана, и по всем логическим законам должна расплыться туманным пятном, но, сверкнув, становится водой.        Ладони горят огнём, и Джин спешит окунуть их в фонтан. Прохладно, хорошо. Сознание сразу же оказывается умиротворённым, словно в воде Сокджину гораздо лучше и привычнее, нежели на суше и воздухе. Он блаженно выдыхает, прикрывает глаза, не замечая внимательного тёмного взгляда позади — чуть поодаль от фонтана.        Кровь, которая по идее должна испачкать воду и окрасить в розовый, растворяясь постепенно, вдруг становится новыми потоками воды. Она обласкивает кожу Сокджина, целует его порезы, и от этих касаний те стягиваются. Мелкие осколки, попавшие в раны, выскакивают чудесным образом и становятся частью бассейна. Джин глядит за тем, как привычно (по крайней мере, для него) исчезают раны. Вода уносит боль переживания. Убаюкивает, успокаивает, шепчет ему, словно желает придать больше сил.        Когда фэйри вынимает прежде повреждённые руки, то на них — не следа.        Он вскрикивает, как только некто хватает его за запястья и поворачивает к себе. Это Ким Намджун. Правитель севера, могущественное, древнее существо. Говорят, он сам — божество, тысячелетиями живущее на этом свете. Оно было с момента сотворения мира, будет и после его падения. Глаза у Намджуна тёмные, чёрные радужки сливаются со зрачком, и создаётся странное впечатление, стоит создать зрительный контакт.        Джина бросает в дрожь от его взгляда, он мелко трясётся, пока тот разглядывает абсолютно ровную, целую кожу ладоней.        — Как ты это сделал? — голос кажется безразличным, скрипучим, словно кто-то идёт по только выпавшему снегу.        — Я… я всегда так мог, — лепечет потерявшийся Джин, хлопая глазами. Рядом с этим фэйри у него почему-то заканчиваются слова, не хватает дыхания, да ещё и сердце заходится в ужасающем темпе. — Сколько себя помню.        И почему это он так откровенно выкладывает Намджуну о своей способности? Вечно скрывающий её от остальных, если дело не жизненно важное, а тут преподнёс Правителю информацию на блюдечке с золотой каймой. Сердце тарабанит в грудной клетке, грозится переломать рёбра и выскочить прочь, когда мужчина поднимает на него глаза снова, оторвавшись от ладоней, испещрённых линиями различного значения.        — Как тебя зовут? — спрашивает Намджун, склонив голову.        — Джин… Ким Сокджин из Мэйва, — мямлит он, не в силах сопротивляться власти, заключённой в чужих глазах.        Он всегда думал, что Снежные холодны, как и их магия, однако руки у Правителя ненормально горячие. Когда он отпускает Джина и отходит на полшага назад, воздух в этом месте, кажется, обжигает.        — Ну, что же, Ким Сокджин из Мэйва, — усмехается Намджун. — А ты полон загадок. Даже интересно раскрыть их все.        — О чём вы… говорите? — в глотке пересыхает так резко, что он закашливается.        — Разве народ Соли, даже при всём своём умении к целительству, способен таким способом заживлять раны? — закидывает удочку Намджун.        Джин потерянно вертит головой. Он не сводит с Правителя взгляда, когда тот обходит его кругом.        — Знаешь, кто может такое творить? — осторожно, словно с опаской, произносит Намджун, остановившись за спиной Сокджина. Того прошибает мурашками, когда его низкий голос оказывается так близко к уху.        — Не знаю, — отчаянно шепчет Джин, мотая головой. Он словно теряется, забывает собственное имя из-за чарующего присутствия.        — А вот я знаю, — хмыкает тот. — Те, кто выходил из океанов. Те, кто повелевал ураганами и бурями. Те, кого предали и заперли в пучине морской, не позволяя быть разумными. Они не канули в лету, как все думают, я видел их падение.        Джин вздрагивает. Из-за сумасшедшего ритма сердца едва получается разобрать то, что говорит Правитель. Тот снова обходит фэйри, подцепляя смоляную прядь, выбившуюся из косы. Тёмный взор Джуна гипнотизирует. Во рту пересыхает, глотка слипается, когда Джин, дрожа, смотрит на него. Это нечто глубинное, реакция такая странная и непредсказуемая, что хочется скрести собственную кожу в желании содрать.        — Будь осторожен, маленькая Нимфа, — приближается непозволительно Правитель и шепчет в самое ухо.        Сокджин столбенеет, когда фэйри перед ним распадается тысячами крохотных снежинок. Он заворожённо глядит на бушующую мини-метель во внутреннем дворике замка Каракала. Как такое возможно под палящим солнцем-то? Какая ещё…        «Что?» — только и проносится в разуме Сокджина, перед тем, как до мозга доходит услышанное. Как Намджун его назвал?..