Glow

      Чонгук только диву даётся, насколько здесь всё красиво. Элегантность тёмных тонов, перемежающаяся с огромным количеством света создаёт удивительный контраст. И казалось бы, здесь должно быть неуютно и мрачно, однако вопреки представлению — прекрасно. Чонгук находит Эль с его тёмной, почти готической красотой волшебным, а по вечерам уж и говорить нечего — гора целиком почти светится, обуреваемая яркими фонариками и свечками, магическими шариками и всполохами чужой силы. Крылатые оправдывают свой цвет — они точные дети ночи. Их активная жизнь начинается после захода солнца, и Чонгук, спускаясь по ступеням в глубину горы-замка, который так же является и городом, не может поднять челюсть с пола. Здесь словно всё соткано из ночного неба, украшено звёздами и огоньками, повсюду снуют осторожно и не очень создания с прекрасными крыльями.        Чонгук во все глаза рассматривает жителей замка, пока Тэхён, отмахнувшись от стражников, ведёт их с Хоупом на нижний уровень. Он находится где-то в середине горы, и Хоуп предвкушающе сверкает глазами, понимая, кажется, куда направляется принц Крылатых. И уже судя по лицу фэйри, Чонгук настораживается, прислушивается к их разговору, стараясь не потеряться. Эль оживает с приходом ночи, витиеватые лестницы позволяют спуститься, а кто-то из обитателей города смело падает вниз, размахивая крыльями. Им нет необходимости ходить пешком, они обладают особенным даром, выражающимся тем, что у них есть способность быть похожими на птиц.        Чонгук по-белому завидует Крылатым, это ведь так волшебно даже в их странном и наполненным магией мире. А ему, к сожалению, приходится плестись ногами по каменным, украшенным витиеватыми узорами ступенькам, шагать следом за Хоупом и надеяться, что не наступит на его расслабленно висящий хвост. Тэхён идёт рядом с наследником Песчаных и что-то ему говорит. Судя по дёргающимся ушам, тому не нравится тема, развивающаяся между ними, потому Хоуп то и дело отмахивается от Крылатого. А Чонгук вдруг замечает в Тэ странность. Он знает, что глаза Кима — сами по себе необыкновенные. Абсолютно чёрные, без какого-либо проявления белка или зрачка, они, словно чугунная поверхность глубокого котла, усыпанная мириадами блестящих осколков. Глаза детей ночи похожи на украденные у небес кусочки звёздного полотна. И теперь Чон впервые замечает, что те… сияют. Они никогда не сверкали раньше: ни когда Чонгук и Тэхён повстречались, ни когда тот сражался. Только сейчас становится заметно: маленькие точечки звёзд его взора сверкают, словно чистое серебро, почти кажется, что из глаз Тэ появляется призрачное, едва различимое сияние.        Чонгук вздёргивает любопытно брови. Интересно, это из-за того, что Крылатый вернулся домой? Или что-то иное? Ещё в пути к горе и к Эль Чонгук заметил, что Тэхён как-то иначе относится к Хоупу. Ему казалось, будто между наследниками Домов фэйри вражда — нестерпимая, наполненная ненавистью и постоянным рычанием, но изредка проскальзывает такое ощущение, словно эти двое знают друг друга уже много столетий. Причём крайне близко. Даже сейчас Чону удаётся приметить, как Хосок фыркает на шуточку Тэхёна, пока тот звонко хохочет, пихая его в плечо. Ранее, быть может, несколько часов назад, Песчаный бы стал сразу рычать, но здесь, в Эль, он будто бы расслабляется. Он улыбается заметно только для Чонгука, который пристально их разглядывает, шагая позади. Они… привычны друг другу.        Когда они достигают нижнего уровная Эль — именно того, где живут обычные фэйри, не относящиеся к замку Правителя, Чонгук уже порядком устаёт. Мало же ему пути до самой горы, переживаний, раздумий, надо погонять несчастного Гука ещё и по ужасающе длинным и долгим лестницам! Тэхён выводит их в таверну, но той назвать это место трудно. Перед Чонгуком открытое пространство огромной площадки за пределами горы. Внутри неё расположены жилые дома и та самая винтовая лестница, которая служит многим фэйри вместо тропинки, чтобы добраться домой. Гора поистине огромна не только снаружи, но и внутри: там, кажется сперва, что мало места, однако, чем ниже спускаешься, тем больше усеяны стены домами Крылатых. Эль светится не только снаружи, но и в сердцевине, каждый дом залит оранжевым и тёплым жёлтым светом, привлекая внимание Гука.        Здесь же, на площадке, куда их вывел Тэ, множество ярусов: и тут и там расставлены столики, где сидят посетители. Чонгук никогда не думал, что увидит столько Крылатых разом. Их так много, что, кажется, будто от присутствия стольких потеряешься. Однако все представители Дома Заката и Высоты отличаются друг от друга: у кого-то крылья блестят, будто посыпанные алмазной крошкой, у кого-то перья в небольшие серые и белые пятнышки, а другие крылья отливают красноватыми оттенками. Они — будто стая волшебных птиц из сказок, снизошедших до жизни среди обычных существ. Помимо крылатых Чонгук замечает нескольких обычных фэйри и даже полукровок, подобных тем, кого они видели в Мэйве.        И это вызывает искреннее восхищение у Гука, потому что он никогда ещё не чувствовал себя так хорошо. У него в груди складывается ощущение, что он… дома. И становится даже грустно. У Чона нет дома. Нет родителей, к которым можно вернуться, есть только Чимин, пропавший несколько недель назад, и теперь он не знает, увидит ли наставника снова.        Тэхёна радушно приветствуют в заведении, сразу провожая их к столику с самым живописным видом. Отсюда открывается хороший обзор на одну из сторон горы. Прекрасно сидеть и наблюдать за тем, как светится в ночном воздухе абсолютно вся её поверхность, и Чонгук не может отвести взгляда, пока перед ними не оказывается довольно симпатичная девушка с яркими бордовыми крыльями, сложенными за спиной. Тэ благодарит её и протягивает серебряную монету, а Хоуп тут же хватает расставленные большие пинты с элем и выпивает почти половину.        — Что бы кто ни говорил, эль самый вкусный в Эль, — хрипит шутливо Хосок, и Чонгук впервые замечает на его лице довольно приятную, можно даже сказать, солнечную улыбку.        И снова фокусирует внимание на блеске в глазах Крылатого. Однако, когда Тэхён переводит взгляд на самого Гука, сияние звёзд пропадает, отчего брови того взлетают почти до волос. И рождается внутри несмелая, подозрительная догадка. Однако Чонгук молчит и только отпивает небольшой глоток напитка. Чимин не разрешал ему пить пряности в лесу, в городе тем более, да и сам не наливал ему фэйского вина, однако Чонгук жалеет, что не попробовал раньше. Пряный травяной запах окутывает его, хмельной, терпкий вкус раскрывается во рту от первого же глотка, и Гук блаженно мычит, тут же присасываясь к пинте сильнее, отчего за столом грохочет довольно низкий, но приятный хохот Хосока. Тот, глядя, как мальчишка неравнодушен к своему элю, смеётся и хватается за живот, потешаясь. Тэхён только сдержанно посмеивается, словно снова снимает привычную шутовскую маску, становясь собой — довольно умиротворённым фэйри, спокойным и сдержанным. Но отчего-то кажущимся тёплым и приятным, как летний воздух после дождя, когда влага испаряется с земли.        — Ты только глянь, — продолжает хохотать Хоуп, хлопая неожиданно Тэхёна по плечу, отчего его глаза снова вспыхивают, — надо было напоить его раньше! А то с самого дворца ходил мрачнее тучи.        — Это всё очарование Эль, просто у вас слишком сухо и тоскливо, — прыскает Тэ, вызывая у Хоупа новый приступ смеха.        — Ну, пустыня же! Как там ещё должно быть?        — Наглый кошак.        — Держи язык при себе, птаха, — указывает на Тэхёна Хоуп, явно расслабляясь после выпитой целой кружки.        Та же самая девушка подскакивает по взмаху руки Тэ и опускает на их стол ещё одну порцию выпивки. Чонгук чувствует себя отлично: эль согревает внутренности, огни кажутся ярче и привлекательнее, а смех Хоупа заразительнее. Здесь словно и правда всё ощущается иначе, нежели в Доме Яркого Света или даже в Мэйве. Чонгук смеётся над перепалкой Тэ и Хоупа, а потом снова замечает блеск в глазах Крылатого. Тот гаснет, стоит Хоупу отойти по нуждам. Когда они с Чонгуком пересекаются взглядами, то Крылатый выпрямляется от его хитрого прищура.        — Твои глаза, — тычет в Чона пальцем фэйри.        — Что с ними, — хлопает ресницами тот, не понимая. — Тут вопрос, скорее, о твоих!        — Чего?        — А с моими что?        — Они светятся, — в унисон отвечают друг другу фэйри и Чонгук, а потом замирают. Тэхён взмахивает пальцами, и прямо из воздуха материализуется маленькое походное зеркало.        Ким пристально рассматривает своё лицо и ничего не замечает, отчего грозно уставляется на Чонгука и поворачивает зеркало к нему. Гук вздрагивает и замирает. В его радужках пробуждается едва заметное жёлтое сияние, и это поистине пугает. Когда ты семнадцать лет живёшь уверенным в том, что являешься обычным смертным мальчишкой, очень трудно принимать себя каким-то другим существом. Чонгук моргает, но свечение не пропадает.        — Мне кажется, Книга что-то в тебе разбудила, — шепчет Тэхён, обеспокоенно глядя на Гука.        Они впервые затрагивают тему Книги Полумесяца и выясненной по поводу всего правды. Чонгук ранее просто был не готов это обсуждать, всё ещё находясь в глубоком шоке. Он вздыхает, опуская взгляд. Возможно, это так. А может, дело в чём-то другом. Он всё время ощущает, словно чего-то не хватает в его памяти, словно оттуда украли целый кусок, и тот является важной деталью для осознания происходящего. Чон снова тяжело вздыхает, пока Тэхён избавляется от зеркала так же, как и призвал его — щелчком пальцев.        — Я не знаю, Тэ. Я всё ещё ничего не понимаю. Ни того, кто я такой, ни что мне дальше делать. И никто не может ответить на мой вопрос, — поднимает взгляд на друга, с печалью глядящего на него.        — Эй, человечек, мы разберёмся. Отец не даст этому просто расти. Они все помнят о Катаклизме, о том, что может произойти. Не так же просто тебя решили спрятать здесь, в Эль. Это место — защищено даже от Него, никто не сможет пробраться в горы, пока существующая природная защита оберегает Эль.        — Откуда она, эта самая защита? — спрашивает Чон, когда Хоуп возращается на своё место и снова хватается за кружку.        — Никто не знает. Она просто здесь была, — жмёт плечами он, вклиниваясь в беседу. Хосок становится подозрительно разговорчивым под действием алкоголя.        — Ну, это не совсем правда, — чешет голову Тэхён. — Магия Эль и гор происходит оттуда же, откуда вся остальная.        — Ты сейчас скажешь, что не можешь рассказать, да? — устало проговаривает Чонгук, подпирая румяную от выпитого щёку рукой.        Тэхён звонко смеётся, обращая на себя не только внимания чуть желтеющих глаз Чонгука и янтарные с узкими зрачками Хосока, но даже остальных обитателей заведения. Ночное небо завораживает внимание, а Крылатый, смочив горло элем, усаживается удобнее. Он рисует узор в воздухе, образуя нечто, похожее на небольшой светящийся шар.        — Эту историю рассказывают маленьким фэйри, когда пытаются объяснить, откуда мы взялись, — глубоким голосом начинает Тэхён, Хоуп рядом усмехается и удобнее устраивается на стуле. По всей видимости, рассказ будет долгим.        Раньше не было ничего. И единственное, что появилось первое в темноте Ночи, является Искрой. Это — небольшой, но крайне сильный сгусток энергии, животворящей силы, способной рождать. Искра была одинока, настолько, что ей стало тоскливо. И тогда к ней впервые, сжалившись, обратилась Темнота. Она беседовала с Искрой, им становилось друг с другом всё интереснее. Искра от любопытства и присутствия Темноты росла, пока не стала такой огромной, не принялась источать столько света и тепла, что Темноте стало страшно — вдруг ей придётся исчезнуть.        Тэхён показывает всё происходящее в картинке, пока в круглом шаре увеличивается маленькая светящаяся точка, заполняя серебристым светом всё пространство круга. Чонгук смотрит, словно заворожённый, не отрываясь.        Искра росла и росла, а Темноты становилось всё меньше. Они перестали говорить, и Искру это очень удручало, ведь они так сильно привязались друг к другу, так любили друг друга. Но чем больше света — тем меньше Темноты. И тогда Искра приняла решение: она не позволит Тьме исчезнуть окончательно. И одним днём рассыпалась на миллионы светящихся осколков. И каждый осколок прочно врезался в Темноту, оставаясь с ней навечно.        Тэ взмахивает пальцами, и шар растёт, вспыхивает, рассыпаясь и ослепляя Чонгука. Тот зажмуривается, а когда открывает глаза, то видит перед собой уменьшенную версию того же неба, которое сияет над них головами. Его рот приоткрывается от удивления, а глаза округляются.        Так появилась сила двух Правителей, двух самых первых и самых древних фэйри. Одна была — Искрой, источающей самый чистый и тёплый свет. Второй — сама Тьма, балансирующая силу первой. Они всегда были и будут дополнением один другой.        Чонгук вздрагивает. Это не просто сказка. Это история появления фэйри, рождения тех, кем являлись Чимин и Юнги. Тэхён, видя понимание в его взгляде, грустно улыбается.        — Именно от Искры и Темноты родились остальные фэйри, — продолжает рассказ Тэ. — Первый их ребёнок, мог управлять водами в созданном мире, — тихо продолжает Крылатый.        — Второй — землёй, — заканчивает за него Хоуп, внимательно глядя в глаза Чону.        — Третий — воздухом, — догадывается Чонгук, смотря на свои пальцы, — или же… морозом.        — И последний, самый младший, — вздыхает Тэ, переведя взгляд на сияющий Эль, — мог летать. В нём не было ничего особенного, пока единожды, родители не заметили, что тот способен создавать чары, неподвластные другим.        — Каждый из народов — это ребёнок Искры и Тьмы? — хлопает глазами Чонгук, понимая теперь, как всё объяснимо. — Выходит, они были…        — Богами, — кивает Тэхён. — Самыми первыми Правителями. Верховными и единственными.        — Но разве боги смертны? — скептично проговаривает Чон, глядя на фэйри.        — А кто говорил, что они мертвы? — усмехается Хо.        Чонгук насупливается и принимается ждать продолжения истории.        — На самом деле всё это, естественно, легенды, — поясняет Тэхён. — Но тем не менее, они — единственное объяснение для появления фэйри на континенте. По легендам, Искра и Тьма устали от жизни среди детей своих и просто ушли на покой, слившись с ночным небом, звёздами и полумесяцем. А силу свою оставили в потомках. Когда рождается достойный, она сама переходит к нему.        — И выходит, что Светлячок… — сглатывает Чонгук.        — Да, — кивает Хоуп. — Выходит, что сейчас ты — хранитель Искры, которую он в тебе заключил.        Чон задумывается и прикусывает губу. Лёгкость, подаренная элем, упархивает прочь и вынуждает его снова погрузиться в тяжёлые думы. И что ему, собственно, делать? Куда податься?        — И что мы будем делать дальше? — тихо спрашивает он у двоих фэйри, но те только отводят глаза.        — Пока непонятно. Первостепенно нужно отыскать причину гнили леса Меридиана, — отвечает Тэ, отпивая ещё глоток.        Румяный Хоуп за ними просто наблюдает, потягивая свой напиток. Вокруг бушует приятная весёлая музыка, но Чонгуку снова невесело.        — То есть, Эль — лишь моё временное пристанище. По сути, решение обо мне так и не было принято, — заключает Гук, потирая лоб.        — Всё слишком запутанно, пойми. История двухтысячелетней давности не может повториться, потому что тогда Катаклизм был жесток и непримирим, — осторожно, подбирая слова проговаривает Тэхён. — Сейчас у нас есть только возможность выяснить причину гибели леса и узнать, куда направился Чимин.        — А что если он мёртв? — вздыхает Чонгук, он говорит почти шёпотом, но острым слухом оба улавливают его слова.        — Ты ведь связан с ним, — машет рукой Хоуп, привлекая внимание Чонгука. — Я кое-что читал о сосудах. Они с создателем очень сильно связаны. Никакие чары, кроме смерти, неспособны разорвать эту связь. Ты можешь попробовать по «канату» ощутить его. Если Чимин жив — ты его найдёшь.        Тэхён задумчиво глядит Чонгуку между бровей и жуёт нижнюю губу.        — Может не получиться, — мотает головой он.        — Чары гор? — изгибает бровь Хо, на что Ким часто кивает.        — И вывести его отсюда, значит, подвергнуть опасности, — вздыхает он.        — Связь сосуда и создателя — необъяснима. Она может быть сильнее чар горы, — снова пробует Хосок. — По крайней мере, он может попробовать.        Тэхён кивает, бросая на Хосока взгляд, а Чонгук настораживается.        — И как я это должен сделать?        — Поговорим об этом на трезвую и отдохнувшую голову. Это требует немалой концентрации, как и любое магическое действие. А учитывая то, что ты очень долго считал себя смертным и не знал, какая сила в тебе таится и можешь ли ты ею пользоваться, будет трудно, — поясняет Хоуп. — Мы учимся этому почти с пелёнок, а для тебя этот путь окажется тернистее.        Чонгук послушно кивает и впивается пальцами в деревянную ручку кружки, когда Хосок поднимает свою.        — А пока, да будет пьянка и отдых! — янтарные глаза фэйри вспыхивают, когда он чокается с ними и залпом выпивает всё, что находится у него в пинте.

***

       Сокджину жутко холодно. Нет, он знает, что зима довольно суровое время года, но здесь — в Доме Морозов — это кажется неприятным фактом. Он ёжится и трёт плечи ладонями, как только они с Правителем оказываются выброшенными из снежного портала, и Джин едва ли не падает. Он бы с грохотом шлёпнулся на голубой мрамор пола, если бы не сильные и очень горячие руки Намджуна. Теперь Джин понимает, почему у него такая высокая температура тела. Это чтобы не помереть случайно от холода.        — Сейчас, — твердит фэйри, обхватывая Сокджина тёплыми руками и приобнимая, помогает добраться до дворца. Они оказались выброшенными на одном из балконов. — Во дворец не так просто попасть. Защитные чары не пропускают порталы для безопасности здесь живущих, — поясняет Правитель, впуская Джина, выдыхающего облачка белого пара от мороза, кусающего за щёки.        Внутри гораздо теплее. Джин всю жизнь думал, что снежные фэйри живут в глыбах льда, едят снег и вообще безумно любят холод, однако в первом же помещении замка Намджуна жарко натоплено, и от контраста температур в носу Джина жутко щиплет. Он оглядывается, рассматривает шкуры, устилающие каменный пол. Жарко полыхающий камин, картины на стенах. Изнутри дворец показался ему белым, но внутри всё более чем похоже на обычное жилище.        — Я думал вы во льду спите, — вырывается у фэйри, на что Намджун за его спиной, стряхивая с волос снег, который от тех особо не отличается по цвету, прыскает.        — Нет, — качает головой Правитель. — Мой народ, несмотря на магию, которой владеет, очень теплолюбивые создания. Просто мы способны выжить в подобном холоде, подчинить его себе, управлять им. А в жизни мы любим солнце и тепло.        Сокджин оборачивается, глядит на Намджуна пристально, пока тот вдруг подходит к шкафу и роется в нём.        — Это ваши покои? — вдруг слишком высоко проговаривает Ким, обращая внимание на себя.        — Да, — спокойно отвечает, вдруг доставая тёплую тунику голубого цвета с меховыми рукавами и подолом, а после протягивает Сокджину. — Твои вещи, как я понимаю, в основном летние.        — Ну, я не собирался изначально к вам в гости, — фыркает Джин, а лицо Правителя сияет лёгкой улыбкой. — Спасибо.        — Я выделил тебе комнату, — проговаривает он, отвернувшись, пока Джин натягивает тунику, избавившись от лёгкой и промокшей от снега рубашки — он успел попасть на ткань, пока они ковыляли с балкона к комнатам. — Можешь посещать библиотеки, залы, смотреть дворец. Ходить где угодно твоей душе.        Глаза Сокджина загораются при слове «библиотеки». Его лохматые тёмные волосы торчат во все стороны, и Намджун задерживает взгляд на лице чуть дольше положенного правилами приличия.        — А когда вы начнёте обучать меня и рассказывать о Нимфах? — спрашивает он, разглядывая почти безразличное выражение лица.        — Для начала отдохни и освойся, — кивает он, остужая пыл Сокджина. — А после, когда окажешься готов, мы начнём.        — Я уже готов, — выпаливает Джин.        Намджун хмурится и вздыхает.        — Ты немного не понимаешь, в чём будет состоять процесс, — Правитель обходит кровать и приближается к нему. У фэйри снова начинают дрожать коленки и все внутренности, когда Намджун оказывается в опасной близости. Словно… каметон, по которому ударили — он всё вибрирует, неспособный остановиться. И Сокджин не может притормозить, всё глядит в тёмные, как сама чернь земли, глаза Ким Намджуна.        — Я не буду обучать тебя, — произносит своим дико низким голосом он, вынуждая Джина бесстыдно пялиться на его белоснежные волосы, острые скулы и бледную кожу, почти не воспринимая слов, вылетающих из его рта. — Я заставлю тебя вспомнить.        — Что значит, вспомнить? — нахмуривается фэйри.        — Ты — Нимфа. Бессмертное, божественное создание. Твоя природа необъяснима, твоя жизнь никогда не окончится. Ты лишь перерождаешься в другом облике вновь и вновь, ища конец проклятию, которое наложили на тебя и твоих собратьев, — поясняет Намджун. — Ты не можешь научиться быть собой. Только вспомнить. Все свои прошлые воплощения и жизни, все знания, все трудности и всю боль.        Джин вздрагивает, продолжая удерживать зрительный контакт.        — Это… изменит меня? — выдыхает он.        Джину действительно страшно от того, что случившееся может изменить его личность. Он не может воспринимать себя, как нечто иное, не Ким Сокджина — книжного червяка и любопытного фэйри, готового на многое ради знаний и новизны. Опасается, что его чувства изменятся, что он не сможет любить друзей и дорожить ими… Потому что божественное «Нимфа» звучит крайне пугающе. Божество в понимании Джина — нечто высокомерное, холодное, лишённое чувств и привязанностей. Он не может представить себя таким.        — Это зависит только от тебя, — медленно моргает Намджун, отходя на шаг. — Нам обоим нужно отдохнуть и приготовиться к тому, как раскрыть тебя, маленькая Нимфа.        Сокджин весь покрывается пунцовыми пятнами от привязавшегося прозвища, стискивает опушку края туники и возмущённо выдыхает, потому что от первой подаренной Правителем улыбки — белозубой и с чуть виднеющимися ямочками на щеках, его уши слишком сильно горят. Сердце заходится в ужасающем темпе, а душа, кажется, уходит куда-то в пятки.        — Я провожу тебя до комнаты, — добавляет Намджун, явно подразумевая, что им двоим следует передохнуть после перемещения, а Джину обосноваться в новом месте.        Правитель ведёт его по коридорам дворца, а фэйри вертит головой, рассматривая убранство помещений и большие, в пол, окна. Он не может оторвать взгляда от красот, расстилающихся за пределами тёплых стен: снежинки то и дело кружат в воздухе, покрывая землю, и без того устланную белоснежным ковром, всё новыми слоями. Ветер бросает их из стороны в сторону, мешая опуститься ниц, укрывая пространство пушистым покрывалом. Намджун смотрится тут закономерно, правильно. Его холодная, почти непроницаемая красота граничит с восхищением и трепетом. Джин ощущает себя так, как застывшая мышь перед большим удавом, в последний раз глядя смерти в лицо.        Сокджин встречается с его тёмными глазами и тут же жалеет о том: взгляд Намджуна пронизывающий насквозь, он будто глядит в самую душу, проникая туда, где не помеха ему твёрдые двери и массивные засовы. Фэйри смущённо отворачивается, пока они не останавливаются возле больших двустворчатых дверей, расписанных белоснежной краской в виде морозных узоров. Красота росписи завораживает, и у Джина появляется желание прикоснуться к завиткам и острым концам снежных рисунков кончиками пальцев.        — Отдохни сегодня, встретимся за завтраком, — проговаривает Правитель, вынуждая Сокджина обернуться.        Он застывает, снова попав в тёмный омут глаз. И тот глядит в ответ не менее пристально, почти не моргая, словно силится что-то уловить на дне водянисто-голубых глаз.        — Я… Правитель, — прочищает горло фэйри, не зная, что вообще ему взбрело в голову. Как только он пытается обратиться к мужчине, не выходит сформулировать мысли чётко, словно нечто снежным вихрем метели сносит всякие формулировки и выражения.        — Просто Намджун, — смеживает на мгновение веки тот, складывая руки за спиной. — Отдохни, маленькая Нимфа. Тебе требуется прийти в себя, а мы скоро займёмся твоими силами и памятью.        Он уходит, оставляя Сокджина наедине с собой. Тот всё же толкает дверь, мимолётно столкнувшись кожей ладони с узорчатыми створками, но больше оказывается взволнован расположением Правителя, нежели красотой его дворца. И чего это он так теряется в присутствии Намджуна? Что же в нём такого, раз одним своим видом он умудряется выбить Джина из колеи и заставить потерять дар речи?

***

       Будни в Эль текут мирно. Тэхён надолго пропадает из виду: в отсутствие Виона он берёт главенство управления Домом на себя. Будучи наследником данного поста Тэхён оказывается завален работой отца и почти не появляется на глазах Чонгука.        А вот Хоуп становится его постоянным спутником: Песчаный незримо сторожит сосуд, не позволяя влипнуть в неприятности, а ещё хочет всё же исполнить своё обещание попробовать прощупать их с Чимином связь. Они шагают по открытой площадке, где изредка проскальзывают порывы беспощадного ветра, которые вздымают полы одежды и даже в тёплом летнем воздухе кажутся пронизывающими и колкими. Хосок ведёт Чонгука ближе к краю, словно там «сигнал» должен быть лучше, а сам Чон не представляет даже, каким это таким образом он должен попробовать настроить контакт.        Хоуп останавливается у ограждения и замирает, пока не оборачиваясь на Гука.        — Я читал о связи носителя и сосуда, — начинает без промедления фэйри, а хвост его дёргается, словно тот волнуется. — Сосуд — это создание, несомненно, волшебное, очень мощное. Создатель вкладывает много сил в то, чтобы сотворить нечто подобное тебе. И учитывая, что живые существа в качестве хранителей появляются крайне медленно и редко, отчаяние твоего наставника было ужасающе велико. Он желал сохранить Искру в надёжном месте, но переборщил.        — Переборщил? — спрашивает тихо Гук, обхватывая себя руками, потому что так проще, и ветер не кажется таким обжигающим.        — Он одухотворил тебя, — поясняет, обернувшись, Песчаный. Небольшие рысьи ушки дёргаются в такт его словам, когда Хосок внимательно оглядывает Чонгука. — Ты и без того был живым. Ты мог мыслить, ходить, нуждаться в еде и воде. Однако у сосуда нет очень важной вещи — души. Потому и название символичное. Сосуды изначально пусты. Они создаются, чтобы их наполнить. Магией, чарами, проклятиями, кровью, вещами. Неважно, чем. Но сосуд — есть сосуд. И от всплеска силы и отчаяния Светлячка вырвалось слишком много энергии, что создало тебя. Ты был просто сосудом, пока Светлячок не влил в тебя душу, — Гук сглатывает, слушая Хоупа. — Он привязался к тебе, относился как к реальному существу, и это сделало тебя таковым, каким считал он сам.        — То есть, ты хочешь сказать, что я всё же не просто вещь? — слабо спрашивает он, глядя грустно на Хоупа. Эти мысли, что Чонгук просто создание, никакое не живое, а необходимое для хранения силы, не давали ему покоя и сна.        — Нет, — качает тот головой. — Теперь, когда Светлячок сделал тебя одухотворённым, ты не вещь. Однако, ты остаёшься сосудом. Ты не был рождён от связи душ и тел, ты был создан. Ты живешь, пока того желает твой создатель, ты зависишь от него, — медленно моргает Хоуп, приближаясь к Чонгуку и обходя его кругом.        Ладони — горячие — касаются его плеч, металлические когти уже не пугают, ведь Хо использует их только в случае крайней необходимости.        — Ваша связь с ним очень сильна, потому что его душа — это твоя душа. Значит, ты можешь попытаться его отыскать, — на грани шёпота проговаривает Хосок, вынуждая Чонгука закрыть глаза, когда закрывает их ладонью. — Но увидеть её ты можешь только в том случае, если взглянешь в свои глубины. Попробуй отыскать то, что составляет твоего наставника. Это глубоко, очень глубоко в тебе, оно может прятаться, так что постарайся.        — И что мне делать дальше? — спрашивает взволнованно Чонгук, позволяя Хоупу стоять позади и закрывать ему глаза.        — Сначала найди это и ухватись покрепче.        Чонгук сглатывает и старается к себе прислушаться. Всё это кажется глупостью, в нём нет и не было ничего особенного, а тут он должен отыскать нечто, составляющее часть души Чимина. Он стоит минуту, две, на третью затея кажется ему абсурдной, и Чон уже хочет выпутаться раздражённо из чужих рук, но Хоуп не позволяет. Он удерживает Гука на месте и вдруг горячо шепчет.        — Он ведь тебе нравится, правда? — спрашивает фэйри, а Чонгук весь покрывается смущёнными пятнами. — Уцепись за это. Ищи его, Чонгук. Ищи то, что горит внутри тебя. Это и есть ваша связь.        Чон мелко передёргивает плечами и снова, выдохнув, старается сосредоточиться. Думает о Чимине. О его золотых волосах, чей запах он уже начинает забывать, о лукавой улыбкой, редко расцветающей на пухлых губах. О светлой коже, мелодичном, словно апрельская капель, голосе. О том, как любил его в детстве, как получал от него в прямом смысле свет. Чонгук старается искать внутри себя хоть что-то, но не ощущает ничего.        А после, вместо воспоминаний о прожитых с Чимином годах, видит хлопья пепла. Они — чёрные, огромные сыплются на Гука сверху, застилают обзор и мешают дышать. Чон хочет вырваться, но Хоуп не отпускает, командует продолжать. Пепел в темноте засыпает его всё сильнее, Чонгуку уже совершенно нечем дышать и он хватает воздух ртом, но тот будто бы не проникает дальше в лёгкие.        Хоуп держит крепко, а Чонгук оказывается в кромешной темноте. Нет ничего. И после, когда отчаяние и жуткая тоска захлёстывают его с головой, Гук замечает всполох света. Это глаза — красивые, янтарные глаза, в зрачках которых сверкает кроха серебристого света. Чонгук протягивает руку, словно хочет попытаться схватить огонёк, но у него ничего не выходит: пепел плотно придавливает его к земле, к воздуху, не позволяя пошевелиться. «Давай, Чонгук!» — командует Хосок, вынуждая его погружаться в себя всё глубже, задыхаться от затхлости пепла.        Голос его ненадолго пропадает, не слышно абсолютно ничего. Чонгук раскрывает глаза, обессиленно рассматривая то, как всё окружающее его пространство усыпано хлопьями пепла. Два огромных по сравнению с ним трона, за которыми он лежит, высятся, а из-за одного выглядывает испуганное, бледное лицо. У фэйри золотистые волосы, он выглядит так знакомо, таким родным и тёплым, что из груди Чонгука непроизвольно вырывается судорожный вздох.        — Ты пришёл, — говорит нежным, непохожим на его привычный, голосом Чон. Он тянет руки к свету, исходящему от человека, те кажутся слишком маленькими, будто детскими, пусть Гук и знает, чувствует — он совсем не дитя. Он спит так давно, как маленькие дети не спят. Не тысячи лет.        Он хочет прикоснуться, и внутренности ликуют в момент, когда ему всё же это удаётся. Чонгук вздыхает, всё вокруг вспыхивает серебристым пламенем — диким, сокрушительным. Ощущая взгляд между своих лопаток, Чон вздрагивает. Ему ничего не видно через ослепляющие серебристо-синие языки, охватывающие его со всех сторон, но взгляд он ощущает отчётливо. Кто-то непрестанно за ним наблюдает, кто-то находится рядом. И от присутствия этого кого-то Чонгуку становится тревожно и… холодно.        А после перед глазами вспыхивает руна. Она светится серебристым огнём, ослепляет Чонгука, и тому хочется закрыть лицо руками, чтобы уберечь глаза. Но оклик Хоупа, доносящийся будто бы из-под слоя ваты, будоражит внутренний мир:        «Хватай!»        И Чон протягивает к руне руку. Она обжигает кожу, но Гук держит и терпит, даже если с губ срываются стоны, перерастающие во вскрики. Чонгук падает, его колени больно бьются обо что-то твёрдое, но крепкие руки поддерживают. Он вновь ощущает на себе пристальное, тёмное внимание. Взгляд жжёт кожу между лопаток, испытывает, и Чонгук снова вскрикивает. Его вдруг выбрасывает на поверхность, где он стоит на внешней площадке Эль, а Хосок испуганно поддерживает его, чтобы Гук не упал лицом в серый камень. Кошачьи глаза фэйри округлены, уши прижаты к голове и в отражении зрачков Чонгук видит собственное — ярко светящиеся, неоново-жёлтые радужки. Он совершенно точно не человек.        Чон смаргивает, и глаза снова становятся тёплыми, карими. Хоуп помогает ему сесть, и только тогда Гук обращает внимание на свою ладонь. Ту самую, которой он попытался схватиться за руну. На внутренней стороне ладони отпечаталась она — та, которую видел Чонгук, чёрного цвета. И не только: от руны ветвятся узорчатые рисунки, пересекающие всю кисть целиком, пока не достигают первых фаланг пальцев. Рисунок жжёт, так что Гук шипит, но когда прикасается, понимает — жжение исходит изнутри. Из-под кожи.        — Ты нашёл канат, — похлопывает по плечу его Хосок.        — Откуда… — пытается спросить Чон, имея в виду рисунок руны и всего остального.        — Это — физическое проявление вашей связи, — ухмыляется фэйри, — теперь должно получиться. Мы попробуем достичь Светлячка, даже несмотря на магию гор.        Чонгук тяжело сглатывает, рассматривая испещрённую завитушками руку.

***

       Они пробуют ещё несколько раз, но больше у Чонгука не выходит. Всё заканчивается носовым кровотечением, и Хоуп требует прекратить, а после отправляет Чона отдыхать. Не получается. То ли магия Эль блокирует их попытки, как бы Гук ни старался, то ли в нём недостаточно силы, чтобы провернуть нечто подобное, но он всё равно убеждает фэйри попробовать после ещё раз. Хосок соглашается лишь при условии, если Чон передохнёт как минимум несколько дней.        И Чонгук добросовестно выполняет обещание: один из дней он проводит, отсыпаясь почти все часы в сутках, потому что чувствует себя ужасающе уставшим и высосанным до дна, и ещё три дня терроризирует Хосока, чтобы тот его сопровождал на прогулках по городу, расположенному внутри горы. Хоуп, закатывая глаза и понимая, что не может отпустить его одного, только лишь гуляет с Гуком.        Они исследуют Эль целиком, а Чону всё не даёт покоя лестница, уходящая в недра горы, и он, естественно, желая сунуть свой любопытный нос в это, спрашивает на одной из прогулок у Хосока:        — Эта лестница где-то обрывается или идёт до самого конца?        Фэйри хмыкает и переводит на него взгляд, направляясь в какое-то углубление, тоже имеющее ступеньки. На табличке перед входом Чонгук может прочитать надпись на наречии фэйри: «Городская библиотека».        — Лестница появилась давно. Никто точно не знает истории, ведь, по сути, она Крылатым не нужна, но в Эль она действительно идёт до самого подножья горы. По рассказам Тэхёна, ступени ведут к пещере, которая есть в горах. Но никто из ныне живущих так и не спустился в самый низ, — рассказывает Хосок, пропуская Чонгука вперёд.        Тот шастает по большому помещению, ярко освещающемуся множеством парящих в воздухе жёлтых шариков. Всё пространство, уходящее вниз, кажется, в самое ядро горы, уставлено огромными стеллажами с толстыми фолиантами, свитками и рамками, в которые вставлены отрывки ныне утерянных трактатов. Чонгук сглатывает — кладезь информации, вот, куда его привёл Хосок. Чтобы поискать нечто, способное помочь им найти другой конец каната связи, который свяжет их с Чимином через Гука.        — Почему же? — вздёргивает бровь Чон, проходя дальше, когда Хоуп движется по рядам, выискивая что-то, что ему необходимо из книг.        — Там десять тысяч ступеней, — тихо смеётся фэйри, весело глядя на Чонгука. — Ты серьёзно считаешь, что кому-то под силу преодолеть такое количество?        Чонгук едва сдерживает падающую на каменный пол челюсть. Десять тысяч. Это просто невероятно огромная лестница, на преодоление которой уйдёт не день, даже не неделя, возможно, месяцы… Он сглатывает, понимая, что тот, кто создал эту лестницу, просто решил поиздеваться над теми, кому вдруг может взбрести в голову по ней начать спускаться.        — Теперь понятно, почему никто из ныне живущих по ней не спускался, — ошарашенно произносит Чонгук. — Они просто ещё не дошли…        Хосок едва слышно прыскает, дёргает ушами и, скептично глянув на ошарашенного Чона, вытаскивает первую книгу с полки и протягивает ему, мол, носи, пока я набираю фолианты. Чонгук послушно следует за Хоупом, пока тот находит всё новые книги и свитки, а когда руки обоих полны бумаги, то они, тяжело шагая и тихо чихая от пыли, направляются к одному из столиков с удобными мягкими диванчиками.        — Что конкретно мы ищем? — вздыхает Чонгук, глядя на книги, громоздящиеся на лакированной поверхности стола.        — Всё, что связано с сосудами и их создателями, — выдаёт Хоуп, пока принимается листать первый взятый с верхушки стопки том.        Что же, Чонгук любит читать. Придётся попотеть, так что он, закатав рукава простой хлопковой рубашки, садится рядом с Хосоком и открывает первый фолиант.        Они тратят несколько часов, но ничего нового, чего уже не знает Хоуп или не понимает Чонгук, не находят. Вообще информации про сосуды крайне мало. В любом из томов, если и находится, то всего пару строчек, и через четыре часа Чон уже начинает нервничать. У него начинает болеть поясница, клонит в сон и глаза скашиваются от долгих часов глядения на желтоватые старые страницы.        Он жутко хочет спать, и вдруг его настигает ощущение: словно раньше засыпать было страшно, опасно, холодно и колко, но с момента прибытия в Эль, это ощущение пропало. Чонгук нахмуривается, но отмахивается. Видимо, его мозги уже свернулись в трубочку от усердия. Потому он дёргает Хосока и выпрашивает у фэйри позволения продолжить завтра.        Они и правда продолжают завтра, Чонгук снова читает до состояния слизня, пока буквы не принимаются скакать от напряжения в глазах. Ещё несколько дней тратят на то, чтобы прочесть несколько древних свитков и особенно огромных книг, но информацию по-прежнему не находят. Хоуп сердится, он не понимает, и тогда Чон просит его попробовать настроить связь снова.        Решив сперва заглянуть к по горло занятому Тэхёну, парочка отправляется наверх. Чонгук устаёт считать на сотой ступеньке и бросает эту затею, просто устало тащится за Хосоком, вздыхая периодически. Тэ быстро находится в своём кабинете: фэйри сидит с бумажками, вид у него крайне замученный и недовольный.        — Вион не говорил, когда прилетает? — спрашивает осторожно Чон у раздражённого крылатого, сгорбившегося над свитками.        — Он вообще не связывался ни с кем. Даже с матушкой, — вздыхает Тэ, трёт лицо руками.        — Может, вечером отвлечёшься и сходим на нижний уровень выпить? — спрашивает Хоуп, словно для него это ничего не значит, просто им с Чонгуком наскучило таскаться изо дня в день в библиотеку и бесплодно искать сведения о сосудах, которые помогут им быстрее наладить контакт.        Тэхён задумчиво жуёт губу, глядя необычными глазами на Хоупа, пока у того заметно только для Гука ходуном ходит кисточка изящного хвоста.        — Ай, в бездну! — взмахивает рукой фэйри и расправляет уставшие крылья, едва не сшибая чернильницу. — Пойдём прямо сейчас и напьёмся вдрызг!        — Вы очень ответственны к своему делу, Правитель, — нагло гогочет Хосок, замечая, как Тэхён оживляется от слова «выпивка» и вылетает из-за стола.        — Я уже устал от этих проклятых бумажек, — бубнит фэйри, насупившись.        — Но мы ведь потренироваться хотели, — канючит Чонгук, уже предвкушая, как ему снова придётся топать по проклятущей лестнице.        — Всё завтра, — машет на него рукой уставший Хосок, обхватывая вдруг Тэ за плечи и приподнимая уголок губ. — Сейчас у нас целью стоит то, чтобы напоить нашего будущего Крылатого Правителя до поросячьего визга, самим его догнать и ночевать желательно не под столом в таверне, — хохочет Хосок.        Тэхён прыскает, бросая улыбчивый взгляд на Чонгука через плечо. Ободрительно скалится ему, показывая чуть заострённые клыки, будто просит: «Расслабимся всего один вечер». А после переводит взгляд на Хоупа, и Гук снова замечает, как звёзды в его глазах начинают мерцать серебристым сиянием. Он вздыхает, кажется, наконец понимая почему. Тэхён… так вот в чём твоя причина была расторгнуть свадьбу? Чонгук не может окончательно понять мотивов, однако это сияние… Оно не может быть обычным. Не в случае Крылатого.        Чон грустно усмехается, видя, как Хоуп совершенно не обращает внимания на мерцание, и следует по чёртовым ступенькам снова вниз.