***
— Легенда гласит, что за слишком тесное общение с людьми, а тем более рождение детей-полукровок Нимфы ввязались в войну с Морским царём, — голос Намджуна низкий, успокаивающий, однако внутри Джина будит неизведанные волны. Его будоражит тот факт, что наконец сможет узнать правду о себе. Джун заинтриговал Сокджина, хотя до этого момента тот не придавал значения никаким своим способностям. До дня, когда Чонгук отшатнулся от него, будто от прокажённого. Намджун утверждает, что Тиара помогла Чону разглядеть их истинные сущности, душа Джина показалась бедному сосуду слишком грозной и сильной, а подобная мощь пугает из-за незнания. — Но на деле оказалось не так, — морщится Джун, — совсем немного есть правдивости, но истинную причину укрыли сами Нимфы. Они действительно жили частенько среди фэйри, однако даже рождение особенных детей не способно было подорвать их отношения с создателем. Они стали… терять себя. Отдаваясь чувствам, Нимфы утрачивали свою божественность, их силы становились скудными и ограниченными без естественной подпитки. И Царь разгневался на них за растрачивание подарка, — они сидят в большом зале, в котором Правитель создал большой фонтан, видимо, специально для Сокджина. — Нимфы очеловечивались, а его это не устраивало. Было плевать, что они даруют силу нам — полукровкам, — однако это было не таким важным. Царь погнал детей своих обратно в морские пучины и солёные глубины. Больше всего он ненавидел, когда ему бросают вызов. — Дай угадаю, ему бросили, да? — скептически изгибает бровь Джин, рассматривая белоснежные волосы Правителя. — Да, один фэйри, очень сильный, решил сразиться с Царём, а того это смертельно оскорбило. И фэйри этот оказался настолько силён, что смог ранить Божество, — Намджун переводит тёмные глаза на Джина, а тот старается не ёжиться и не краснеть. — Это задело Царя до глубин души, и тогда он решился наказать фэйри, но Нимфы встали на его защиту: они тоже не хотели возвращаться домой. Им нравилось жить на суше, но терять силы те продолжали. Сокджин прикусывает губу. Неужто и правда из-за их решения и опрометчивых поступков, которые слишком отдавали человечностью, Нимфы попали в такую большую беду? — И тогда Царь разгневался. Он наказал Нимф. Наслал на них проклятье: если они не вернутся домой, то он лишит их возможности… чувствовать. Сокджин вздрагивает, слыша эту информацию. Хлопает глазами. Чувствовать? — Да, Джин, — кивает Намджун. — Как думаешь, что держало Нимф здесь? Чувства. Они смотрели на нас и тоже хотели любить, радоваться, плакать, а Царь угрожал эту возможность отобрать, и ведь смог бы. Половина Нимф вернулась домой в слезах: они не хотели забывать о чувствах, о любви и красоте, и надеялись хотя бы оставить при себе воспоминания о прекрасном, что успели испытать. — Ты говорил… ты говорил, что твоя… — Моя мать была Нимфой, — кивает Намджун. В это нетрудно поверить: Правитель снегов неимоверно силён, это доказывает долгая история его жизни, подвиги, победы и даже аура говорит о том же. — И она ушла. Потому что не хотела переставать любить меня и моего отца. И она до сих пор в морях. Я иногда… говорю с ней. Это не объяснить. Сокджину становится жаль фэйри. Это так жестоко со стороны Царя: лишить детей своих счастья из-за чар. Но, наверное, у Богов совершенно другие мысли и цели, так что Джин не поймёт их мотивов. — Но были те, кто всё равно воспротивились воле создателя, — вздыхает Намджун. — Такие, как ты. И проклятье настигло их ужасающей карой. Разбросало по миру души, раскидало осколками силу, запечатывая в слабых, по сравнению с настоящими, телах фэйри. Самым ужасным наказанием для Нимф стало то, что любовь они всё же находили, — грустно улыбается Намджун, оглядывая Джина с ног до головы. — Сильную, неистовую, словно цунами. Они любили без остатка, но любовь всегда… губила их. Никто из Нимф так и не смог быть с желанным фэйри или человеком, проклятье не позволяет им этого достичь. Внутри Джина что-то дрожит от слов Правителя, будто горюет. — Они умирают, как и мы, а то бывает раньше, — продолжает Джун, отвернувшись к фонтану. — Живут, зачастую даже не подозревая о собственной сущности, и несут через тысячелетия своё проклятье. — То есть, мало того, что я — Нимфа, ещё и проклят, — с истеричным смешком произносит Сокджин, вздёргивая бровь. — Условием Царя к снятию проклятия было то, что Нимфы возвращаются домой. Они должны вспомнить о том, кто такие, и возвратиться к нему в пучины, — спокойно произносит фэйри. — И некоторым это удавалось. Таких, как ты, остались лишь крохи. Вы не прошли до конца свой путь, не осознали ещё ужасы проклятия. Сокджин ненадолго замолкает и прикусывает пухлую губу. Слишком много информации, вызывающей потрясение. — Лариэль правда Нимфа наполовину? — вдруг неожиданно спрашивает он, вынуждая Намджуна улыбнуться, снова показывая очаровательные ямочки, которые подло вынуждают сердце биться чаще. — Нет. Он просто очень сильный фэйри, не опровергающий слухи, — отвечает тот, поднимаясь с кресла и приближаясь к фонтану. — Подойди. Сокджин неловко поднимается и приближается к Правителю, который смотрит так, что коленки чуть подрагивают. Взгляд тёмный, внимательный и испытывающий, даже дыхание сбивается от такого внимания. Намджун разворачивает его спиной к себе и вдруг щёлкает пальцами. Вода в фонтане замирает и замерзает, покрываясь острыми ледяными шипами. — Сила народа, с которым ты жил долгое время, состоит в призыве воды. Ты же можешь не просто призывать её, а способен создавать из пустоты, потому что целиком состоишь из вод, несмотря на воплощение, — поясняет Джун. — Я заморозил фонтан неспроста. Ты должен показать мне, что умеешь. Вспомнить. Фэйри вздрагивает, не понимая, как это сделать. — Твоя душа всё помнит, — внезапно он оказывается так близко к Сокджину, что тот ощущает, как беспокоит дыхание Правителя волосы у его уха. — Она вот здесь, — прикладывает к солнечному сплетению ладонь Намджун, вызывая табун диких мурашек и сбитое дыхание у него, — попробуй прощупать её. Сокджин смеживает веки, и всё тело обращается в слух. Замечает стук чужого сердца — размеренный, сильный — позади, ощущает треск льда и дыхание. — Сосредоточься на себе, не на окружающем, — шепчет Джун, вынуждая Джина вздрогнуть. — Ищи её. Там, где твоя душа, там и память. Стоит начать вспоминать, не сможешь остановиться. Сокджин сглатывает и снова старается сосредоточиться, но рука — горячая и сильная — на уровне живота не даёт ему покоя. Фэйри выравнивает дыхание и сердечный ритм, и погружается в себя, отыскивая путь к внутреннему «колодцу». Этому их учат, ещё когда фэйри маленькие — искать доступ к внутренней силе. Оттуда черпают магию, выносливость, таланты. Колодец может быть ограниченным, а может — настолько глубоким, что трудно осознать такую мощь. Сокджин нащупывает края каменной кладки, визуализируя хранилище собственной энергии, и позволяет себе в него упасть. Душа находится глубоко. Он падает и падает, потихоньку теряя связь с реальностью. Кожа Правителя уже не обжигает, он теряется среди бурных вод, в которые попадает, и вздрагивает, слыша на задворках чужой голос. — Молодей, двигайся дальше. Ты можешь использовать силу, как угодно, ведь она — это ты. Джин теряется. Дна никак не видно, и он продолжает погружаться глубже, слыша наставления. — Не ищи ему конец! — голос Намджуна приглушён. — Используй. И тогда фэйри призывает. Зовёт внутренним голосом. Теряется на глубине, но старается отчаянно не потерять себя окончательно. Что-то холодное, рябое окружает фэйри, вынуждая судорожно вдыхать. Дна так и нет. Он начинает ощущать тепло чужого тела, окутавшее его, выдыхает, хотя, по сути, в воде это невозможно, но ведь это внутренний колодец, а не настоящий. — Ты — не просто вода. Ты буйство природы, помни, маленькая Нимфа. Знакомое. Что-то до одури знакомое пронзает его сознание. Он видит женщину со светлыми волосами, но она тонет. Замечает юношу-Крылатого с разодранной спиной, который падает на самое дно реки, ощущает чужие прикосновения, ласковые слова, но поймать воспоминания не получается. — Вспоминай, — командует голос совсем близко, он обжигает уши и вынуждает голову трещать. Картинки мелькают перед взором, отражаясь в переливах тёмной воды. Светловолосая женщина с заострёнными ушами. Она невероятно красива. Водянисто-голубые глаза выглядят огромными и мечтательными, длинные светлые ресницы дрожат. Она глядит на высокого, словно медведь, мужчину. Однако он так сильно отличается от неё… Он другой. За ним по пятам ходит нечто, чего она осознать не в силах. И одновременно с трепетом и восторгом чувствует такую ужасающую печаль. Она любит его, но они слишком разные. Мужчина смотрит на неё враждебно, когда замечает, как тянется к ней вода, он напуган. А после образы мелькают с невыносимой, просто космической скоростью: огонь, бьющие по лицу ветки в лесу, обрыв, камень, о который бьётся голова с золотыми кудряшками, и в самом конце — вода. Река, в которую она сорвалась, была холодной, окрашивалась кровью, но алая жидкость быстро растворялась и исчезала в речных потоках, пока её глаза не закрылись окончательно, а тело не сожрало течением. — Открой глаза, — выдыхают ему на ухо, и Джин вздрагивает, но веки приподнимает. Он плачет. Она погибла, потому что полюбила смертного, который узнал о её истинной сущности. Точнее… это погиб Сокджин в своём прошлом воплощении. Лицо мокрое, губы ожесточённо изогнуты, а вокруг фэйри и Правителя, стоящего неприлично близко, струится, переливаясь в солнечном свете, спиралью извивается вода. Она дрожит, не прекращает двигаться, касается ладоней Сокджина. — Это малость, которую ты можешь. Ты создал её из ничего, — выдыхает даже как-то радостно Намджун, едва касается губами ушной раковины, вынуждая фэйри заметно вздрогнуть. — …Я тебя уже полчаса ищу! — раздаётся вдруг голос. Оба фэйри оборачиваются, замечая белые волосы, удлинённые уши и ошарашенный взгляд тёмных глаз. — Ты, — выдыхают одновременно Сокджин и незнакомец, уставляясь друг на друга. — Это ваша компания меня вырубила! — краснеет от злости тот, тычет пальцем в Сокджина, к которому по-прежнему близко стоит Намджун. — Почему он здесь, отец? — почти выкрикивает разгневанный незнакомец, обращаясь к Намджуну. Отец?.. Сокджин ошарашенно оборачивается к Правителю, а тот, выглядя непривычно, закатывает тёмные глаза. — Познакомься, Сокджин из Мэйва, — насмешливо произносит он, — это — мой наследник. Принц Дома Морозов. Ким Ухён.***
Ухён буравит его недовольным взглядом, Намджун просто отрезает кусочек протушенной в брусничном соусе дичи, Сокджин неловко пялится в свою тарелку. Он узнал этого фэйри сразу, ведь именно он остановил «нашествие» водомерок в Мэйве, а потом следил за ними и оказался оглушённым Тэхёном. И не то чтобы ему стыдно за такое обращение, нечего следить и ходить тайно за Джином, это ведь пугает. Но недовольство и неприязнь Ухёна ощущаются на расстоянии, буквально затапливают всё помещение, где они собрались, чтобы пообедать после возвращения наследника Дома Морозов. Намджун выглядит расслабленным, просто пережёвывает еду, оглядывая обоих напряжённых фэйри за большим столом. — Да, как я понимаю, знакомство у вас не задалось, — комментирует он, отпивая глоток вина из кубка. — Слабо сказано, — сквозь зубы проговаривает Ухён, скрещивая руки на груди. — Я его спас от Водомерок, а этот паршивец со своими друзьями оглушил меня и ввёл в ступор на несколько часов, заставляя сидеть на месте. Хозяева заведения были недовольны, потому что не могли меня даже сдвинуть с места. — Ты следил за нами, что ещё оставалось делать? — бурчит Джин, ковыряясь в обжаренном картофеле, нарезанном дольками. — Я просто хотел поговорить, — уже более агрессивно выпаливает принц, хватаясь за стол. — Надо было подойти и поговорить, а не красться за нами! — вспыхивает Сокджин, сжимая столовые приборы в ладонях. — Рядом с тобой был этот пернатый, как я мог подойти? Ещё и смертный мальчишка. Сокджин закатывает глаза и заталкивает за щёку еду, не желая больше говорить. — Ну, он оказался здесь всё же, — усмехается Намджун, наблюдая за ними. — Я не сомневался, что наши дороги ещё пересекутся. Ты уже догадался, кто он? — изгибает бровь Ухён, обращаясь к отцу. — А ты сомневаешься? — смеётся Джун, и смех — басовитый, почти бархатный — обволакивает слух, вынуждая Сокджина поднять на него взгляд. — Маленькая Нимфа уже в процессе покорения собственной души. Ухён недовольно фыркает и оглядывает Джина с ног до головы снова, отчего фэйри вытягивается и выпрямляется в спине. Этот персонаж его раздражает своей спесивостью и самоуверенностью. И если Намджун целиком состоит из величия, чувства опасности и благоговения, то Ухён — ярость и северный колкий ветер. — Если ты сын Правителя, то почему управляешь водой? — сомнительно спрашивает Джин, тыча в сторону принца вилкой. — Потому что Ухён — редкий случай, когда фэйри взял силы не от отца, а от матери, — поясняет Намджун, возвращаясь к еде. Значит, Правитель женат. Сердце ёкает, а Сокджин его поспешно затыкает. Ничего удивительного в том, что Намджун имеет жену и наследника, потому что он — древний фэйри, гораздо старше Сокджина, Тэхёна и даже Виона, кажется. Но отчего-то кошки на душе скребут, а губы вздрагивают, когда об этом посещают мысли. Джин заталкивает в рот новую порцию еды, старательно пережёвывает, не обращая внимания на пронизывающий холодом взгляд Ухёна. — А где ваша супруга? — вдруг он выпаливает, проглотив. — Её… давно не стало, — выдыхает Намджун, опуская вилку на край тарелки. — Здесь слишком суровый климат для таких нежных и теплолюбивых созданий, каким была Жаннет. Ухён выглядит спокойно, словно давно переборол горе, однако во взгляде всё равно мерцают отголоски боли. Сокджин больше не рискует спрашивать: нечего ему лезть в чужую личную жизнь, даже если нос зудит от любопытства. — Вы, кстати, с Ухёном можете потренироваться, — взмахивает вилкой Намджун, вынуждая обоих резко поднять головы и мрачно переглянуться. — Он долго обучался искусству Дома Соли и Волн, так что сможет показать тебе ещё кое-что, чего ты можешь не знать. Обучение обычных фэйри и тех, кто относится к высшим — наследникам Домов и солдатам, — отличается в корне. Сокджин обладает базовыми знаниями самозащиты, но никак не боя, так что, если рассуждать здраво, то помощь Ухёна ему может пригодиться. Хотя по лицу последнего не скажешь, что он рад подобной перспективе. — С чего бы мне его обучать, — бубнит принц, тыкая вилкой в кусочек помидора и недовольно косясь на отца. — С того, что когда тебе ещё выпадет шанс увидеть и развить силу настоящей Нимфы, — выдаёт Намджун, вынуждая Ухёна нахмуриться. Любопытство и интерес преобладают над фэйри, на что он фыркает и согласно кивает. Сокджин не возражает, только продолжает обедать. После трапезы они возвращаются в тот же зал, в котором начинали, только к ним присоединяется Ухён. Он стоит возле стены и наблюдает за потугами Сокджина создать воду, не прибегая к погружению во внутренние хранилища так глубоко, посмеивается и ловит гневные взгляды. — Твоя сила слишком сильно заперта, — усмехается он, подходя поближе. Отец его не отгоняет, будто ему, наоборот, крайне интересно, какие методы обучения выберет отпрыск. — Ты её блокируешь. Нужно отпустить. Тут либо долгая психологическая подготовка с осознанием, кто ты такой, либо… стресс и опасность, — взгляд Ухёна блестит подозрительно, но ни Намджун, ни Сокджин глазом не успевают моргнуть, как принц взмахивает рукой, рисуя скорую печать, и направляет ту в освобождённый фонтан. Вода вырывается из власти труб и керамики, взлетает в воздух раньше, чем Джин может перехватить управление потоком, и обтекает его целиком. Фэйри перешёл в атаку. Джина вода вряд ли утопит, мозгом это понимает, ведь, исходя из слов Намджуна, он сам — вода. Однако присущий созданиям страх, да и в принципе трусость Джина, его захлёстывает паникой с головой. Джин брыкается, когда плотный, непробиваемый пузырь поглощает его целиком, вынуждая из горла вырываться пузырям воздуха, Ухён поднимает его над полом, не позволяя двинуться, а плотная сетка воздуха, крутящегося по поверхности водяной клетки, работает, как стекло — не позволяет Сокджину пробиться. Он начинает паниковать, когда жидкость просачивается в глотку и грудь, когда воздуха становится критически мало, перед глазами — красноватая пелена. — Ты можешь легко его победить, — слышит словно у себя в голове голос Намджуна, но не понимает: каким это образом?.. Старается кувыркнуться, но паника всё хлещет по щекам, не позволяя сосредоточиться. И тут, когда кислорода не остаётся, а жидкость заполняет его через рот и нос, паника отступает. Она — не враг ему. Лишь помощница, составляющая сущности. Оставаясь в организме Сокджина, вода становится его частью. И словно нет больше необходимости в кислороде, она заменяет его собой, наполняет фэйри силой. Намджун за пределами пузыря глядит на то, как Джин замирает. Тот же слышит просьбу прекратить, но Ухён не подчиняется, а начинает сжимать потоки, увеличивая их плотность, чтобы те давили на тело Сокджина. Джин прикрывает глаза, ощущая, как становится легче. Страх медленными шагами отступает, покидает душу, когда он замирает, укутанный прохладными волнами, наполняющими всё внутри и снаружи. Он ощущает внутреннюю дрожь, копящуюся в каждой клетке тела, сам готов дрожать вместе с кричащей энергией. Плотность воды смыкает свои объятия вокруг тела Сокджина, но тот концентрируется на наполняющем его ощущении. Хотя… зачем концентрироваться? Фэйри распахивает глаза лишь в тот момент, когда отпускает поводок. Он перестаёт сопротивляться, подавлять бушующий на Ухёна гнев и начинает агрессивно напрягаться всем телом. Нечто вырывается вспышкой, вихри потоков кружат вокруг него, а Джин глядит перед собой. Замечает восхищённый взгляд Намджуна, даже подошедшего поближе, чтобы рассмотреть его, испуганного бледного принца, который, наоборот — шагает назад. А после фиолетовые искры пересекают пространство водного пузыря, сияют, мелькают всё сильнее, пока Джин испуганно сам не замирает и не оглядывается. Пространство «клетки» наполнено сияющими фиолетовыми молниями, словно в тёмном небе моря перед самым началом ужасающей катастрофической бури. Джин беззвучно вскрикивает, и молнии трещат, звук ощущается вибрациями даже в воде. А после пузырь лопается, позволяя ему рухнуть на пол. Намджун взмахивает рукой, создаёт ледяные ступеньки для себя и сына, чтобы их не прибило в моменте разрядами яростного тока. Искры летят в разные стороны, Джин откашливается от залившейся в глотку воды и поднимает взгляд на перепуганного Ухёна. — Теперь понимаешь, о чём я говорю? — выдыхает Правитель, обращаясь к Сокджину, вымокшему и продрогшему, по-прежнему сидящему на полу. — Ты — и есть природа. Тебе не нужно черпать силу, ты можешь её создать. Джин выплёвывает воду и убирает мокрую косу за спину, осматривая погром, устроенный его руками: зал полностью залит водой, её, кажется, больше, чем было изначально в фонтане, потому что уровень потопа доходит до самых окон. Молнии медленно гаснут по мере того, как успокаивается Джин, но всё ещё сверкают, отталкиваясь от поверхности залитого водой пола. Джину страшно, непривычно, но он ощущает потоки энергии, словно прорвавшие плотину: ещё чуть-чуть и, кажется, разорвут слабое фэйское тело.***
Когда он снова приходит в себя, то по-прежнему одинок. Предатель, приближение которого он заметил перед тем, как потерял сознание, покинул его. Внутри Чимина бурлит целый котёл гнева. Как он мог так поступить? Как опустился до подобного? Они ведь бок о бок прошли войну с Тёмным, сражались рядом, прикрывая друг другу тыл. Он — один из тех, кто помнит обо всём, что им пришлось пережить в борьбе, потерять, отказаться… Нет, конечно, он всегда был спесивым, однако не до такой же степени. Чимин считал его… другом. Он переворачивается с бока на спину, уже почти не ощущая холода пола. Потому что температура у них приблизительно одинаковая. Старается отбросить мысли о предательстве, потому что злость отнимает лишнюю энергию. Шестая. Шестая камера под бывшим замком Звездопада. Если он правильно припоминает, есть два возможных способа выбраться из шестого отсека, но прошло столько лет, что Пак мог и забыть. Его от размышлений отвлекает стук — грохот почти — по решётке клетки. Чимин вздрагивает и слабо садится, ощущая, как с пропажей приходившего фэйри, возвращается Тень. Она будто бы… боится его? Того существа, который является по сути проводником между их миром и обсидиановой тюрьмой. Поэтому Тёмный становится сильнее, соответственно, Тени его тоже. Фэйри, рискнувший всем, но пока неизвестно ради чего, может заставить треснуть преграду между ними. Ведь тюрьма зависит от каждого, кто заключал Его туда. Чимин сглатывает. Тварь нашла ему ответ на вопрос, она принесла камушки и сообщила номер камеры, в которой его заперли, она хочет награду, которую обещали. Чимин не знает, стоит ли отдавать той искру, но тварь кажется разумной, она ждёт и словно морально на Пака давит своим присутствием. И вполне может быть, что, попытайся он обмануть Тень, та просто раздерёт его в клочья, своими когтями и клыками, как только Чимин выйдет из камеры, сдерживающей их обоих. Вздыхает, понимая, что от этого всплеска силы ему никакого толка. Он не сможет обороняться, не сможет переместиться, потому что на чары, помимо колодца, влияет ещё и состояние тела. Может… если он отдаст искру твари, та поможет ему ещё раз? Он ведь сможет ею управлять ещё немного? Чимин придвигается к краю клетки и протягивает руку, замечая тусклый свет одинокого факела, оставленного пленителем в его визит. Огонь подрагивает, освещая пространство вокруг держателя, а тело Тени идёт рябью, пока Чимин тянет кисть к ней. Рука почти не дрожит, пусть фэйри по-настоящему страшно, а тварь не двигается, только слышно рычащее дыхание, зловонное и холодное. Чимин зажмуривается и напрягается из последних сил, выпуская свет из себя — последний, что в нём остался. Пальцы сверкают, сияние охватывает ладонь целиком, а после отделяется от тела, преобразуется в крошечных шарик, порхающий над поверхностью кожи. Он освещает уродливую морду тени, впадины-глаза и тёмную, похожую на дёготь слюну. Чимин отворачивается, видя, как заворожённо пялится на искру Тень, как её рот приоткрывается, и ждёт. Ждёт, пока она обхватит когтями сгусток оставшейся в нём энергии, а после жадными движениями начнёт заталкивать в клыкастую пасть. Оно голодно, устало, Чимин словно ощущает всё, что сейчас Тень наполняет. Сжирает, обжигаясь, осколок былого света, наполнявшего Чимина, а после тело застывает. Тварь покрывается рябью, пугая фэйри, и он старается отползти подальше от решётки, да только взгляд не удаётся отвести. Тело бугрится, извивается, замок оглашает противным, режущим слух звуком крика, наполненного отчаянием и болью. Тварь хватается за голову, а из её нутра, словно накаляясь, показываются серебристые просветы. Исходящее светом, разрушающееся тело дрожит, и Тень падает на пол, продолжая извиваться в агонии. Чимин дрожит, не понимая, что происходит? Что он сделал? Что?.. Он убил её? Свет убивает Тени, однако может и питать, именно так делал Тёмный, воруя его чары. Тварь застывает на полу сгустком чёрного тумана, маленькие крошечные хлопья пепла, отрывающиеся от основной массы, прилетают к Чимину в клетку, а тот отползает от них. Туман стелется по земле, рассыпается пеплом и пропадает, пока глаза фэйри, начавшие лучше видеть благодаря оставленному факелу, округляются от шока. То, что перед ним — невозможно. Такого не бывает, они ведь пытались, и даже использовали силу Света на них… Но никогда не получалось, ведь процесс, при котором души становятся Тенями — необратимый. Но вот: перед ним, укрытая сгустками тумана, лежит белокожая фигура. Тёмные длинные волосы укрывают её словно плащом, плечи мягко вздымаются от каждого вздоха, а Чимин приоткрывает от шока рот, он всё ещё не может поверить… Подползает к ограждению, стараясь рассмотреть фигуру фэйри, лежащей по ту сторону решётки. Хватается за прутья, а она поднимается, садится, сбрасывая с обнажённой кожи остатки холодного тумана. Чимин даже не дышит, боится, что от голода у него начались галлюцинации, но нет — она реальна. Оборачивается, глядя на Пака удивлённо и непонимающе, хлопает глазами, а Чимин даже не понимает, как такое возможно. Она мертва уже больше двух тысяч лет, не бывает так! Но фэйри глядит на него изумлённо, моргая часто длинными ресницами. Конечно, Чимин её узнаёт — она тоже была его другом, очень-очень давно, и след её потери никогда не исчезнет из разума. Только вот… облик отличается от того, к которому привык прежде Пак. Всё такая же тонкая, словно бамбук, но невыносимо сильная, вороного цвета волосы струятся по спине и полу. Глаза абсолютно чёрные с вкраплением серебристых звёзд, они меняются на обруч, когда она рассматривает Чимина. — Господин! — вздыхает фэйри, подползая слабо к решётке и хватаясь за её прутья, чтобы приблизиться к Чимину. Не галлюцинация, не видение, это точно она — даже голос похож. Создание, погубленное Тёмным одной из первых, ведь именно её использовал для своих ужасающих экспериментов Юнги, за что его никогда не простят. — Глазам своим не верю, — откидывает с лица грязные золотистые волосы Чимин, протягивая ладонь и касаясь ужасающе холодной щеки. Она не жива… она — нечто совершенно иное, что создал Чимин своими руками только что. — Господи, Софи… Самым главным отличием от того, что привык видеть и знать о подруге Чимин, это то, что у Софи больше нет огромных белых крыльев за спиной.***
Чонгук пытается ещё несколько раз. В первый и последующие по-прежнему ничего не получается, и он уже отчаивается. Тратит много сил, Хоуп ругается на него, просит остановиться, ведь он может навредить себе слишком сильно, но Чонгук продолжает, не в силах остановиться. Ему необходимо добиться результата, даже если иссушит себя полностью. — Эй, — грозно нависает над ним Хосок, упирая руки в бока. — Тебе пора прекратить. Зря я позволил тебе попробовать ещё раз. Магия гор не пропускает сигнал, Чонгук. Это бесполезно. Чон оседает на холодный каменный пол площадки для их тренировок и отчаянно закрывает голову рукой. Они пытались уже столько раз, Хосок просит притормозить, но как Чон может? Отсюда может получиться, нужно приложить больше усилий! Ведь он смог материализовать их с Чимином связь. Дни изучения информации, расспросы, попытки — неужто всё это зря? Чонгук не хочет верить, он не собирается останавливаться. — Прошу тебя, давай попробуем снова, — хрипло просит он Хоупа, поднимаясь с пола и утирая струйку крови из носа рукой, увитой рунами и линиями. Она — доказательство, что получиться может. — Ты уже на грани, нет, — качает фэйри головой, скрещивая руки на груди. Видно, что он искренне начинает беспокоиться за Чона, ведь уши резко вздрагивают и настораживаются. — Прошу тебя, это — последний, — хватается за локоть Хосока он, смотря жалобно. Из ноздри срывается очередная струйка крови и капает с подбородка. — Чонгук, — строго и наставительно впивается в него пальцами Хоуп, смотрит пристально в глаза. — Это уже опасно. Ты — сосуд. Мощь проснувшейся силы может разрушить тебя. Мы планировали использовать только то, до чего ты способен дотянуться, но я боюсь, что мы попросту тебя уничтожим. Чонгук жалобно глядит на Хосока и моргает, позволяя крови стекать по губам. Как он может остановиться? Чонгуку нужно знать, что Чимин жив. Быть может, получится увидеть место, где его прячут, может, Чон поможет освободить наставника. Он не способен притормозить, нечто, просыпающееся в виде опасения и предчувствия, гложет изнутри, не позволяя даже подумать о том, чтобы бросить затею. Но Хоуп снова отрицательно качает головой. — Если попробуешь ещё раз настроить связь, я вырублю тебя и прикую к койке. Он поджимает губы, и Чонгук повторяет за фэйри движение. Расслабляется, сдаётся, потому что и тело его уже бунтует — силы закончились ещё две попытки назад, но Чон продолжал себя пытать и изводить выше естественного предела. Он оседает, чувствуя, как свет перед ним меркнет, но всё же удерживается в сознании, пока Хосок предотвращает его падение на холодный графитовый камень. Песчаный подхватывает Гука под коленями и, не обращая внимания на бурчание последнего, уносит прочь. Но это не значит, что Чонгук остановится. Совсем нет. Вечером они с Тэ оставляют его отсыпаться, хотя, даже учитывая усталость, ни в одном глазу сна нет. Чон провожает друзей (а он теперь не может иначе их называть) взглядом, когда они сообщают, что к Тэхёну прибыл один из Правителей, кутается в одеяло и выжидает. Дожидается момента, пока шаги их не стихают, а потом заставляет себя встать силой с постели, откидывает прочь плед и быстро обувается, неуклюже шнуруя ботинки дрожащими от усталости пальцами. Он знает, что может получиться, он не простит себя, если не сделает всё возможное, чтобы отыскать Чимина. Он снился ему сегодня. Говорил с ним. Словно это было в один из летних вечеров, проведённых ими в компании друг друга и спокойствия. Чонгук помнит, как в видении они оба сидели на полу их гостиной у софы и перебирали собранные днём травы. Чимин редко пел, но голос у него был поистине волшебным. Чонгуку удавалось уговорить его чуть ли не по праздникам, но в этом сне было что-то иное, волшебное и тесное, что Гук просто обратился к наставнику: — Спой мне, — глухо просил он, а Чимин, обернувшись к нему и уставившись янтарными глазами, просто смахнул с лица мешающую золотистую прядь. — Тебе от этого станет радостнее? Сон этот в принципе был странным, и Чонгук ничему уже не удивляется. Он скучает. До безумия. Понимает, что без фэйри сердце тоскует, что навалившиеся проблемы, приправленные печалью, давят на грудь неподъёмным весом, а сам Чон едва всё это выдерживает. Кивал, ловя внимание Чимина — такое родное и тёплое, словно он рядом. И фэйри согласно кивал в ответ, обещая ему песню. В видении он был приглушённее, чем в реальности, но его тембр, его переливы голоса так пьянили, что Чонгук не выдержал и начал таять от знакомых ноток. Знает эту мелодию. Песня набирала силы, а Чонгук улёгся на колени наставника и смежил веки. Он ощущал, как тонкие пальцы прикасались к его волосам, как перебирали их, словно в детстве, которое было, кажется, так давно… Чимин пел, убаюкивая Чонгука, а тот терялся в ощущениях. Прижимался щекой к его ногам, гладил колени, не стесняясь и не боясь. Татуировка связи была на месте, но Пак на неё внимания не обращал, будто бы и не видел. Гук расстроился, когда песня закончилась, но Чимин пока не исчезал. Он зарывался в волосы пальцами, оттягивая тёмные пряди Чонгука у корней, массировал кожу головы, а тот ощущал всё, словно действительность. Зажмуривался, ластился как кот — ещё немного и заурчал бы. — Я так скучаю, — слёзы сами встали в горле комом, сколько бы Чонгук не сдерживался, они всё равно были слышны. — Я тоскую по тебе. Откройся мне, дай тебя найти. — Я верю, Гук-и, — печально отвечал ему фэйри, продолжая поглаживать волосы. — Но не могу, знаешь ведь. — Почему ты молчал столько лет? — раскрывал глаза Чон, смотря на мягкие черты лица над собой. — Потому что было опасно, сам понимаешь. Чонгук смотрел на него влюблёнными глазами. Отчасти понимал, что это — сон, и за подобные взгляды ему ничего не будет. Он любит своего наставника, любит всей душой, и так больно осознавать, что всё это может оказаться последствием чар. Он не хочет предполагать, что его чувства — ненастоящие. Он думает до сих пор, что всё, теплящееся внутри, ему принадлежит. Не магии, не связи, ему. — Я ещё многое тебе не сказал, — шептал Чонгук, а Чимин ему вдруг улыбался. Его улыбка и глаза лучились светом, словно он весь из него соткан, а Чон просто глядел, не в силах оторваться. — Ещё скажешь, я верю, — отвечал Чимин, прежде чем он проснулся. И как после этого он должен просто взять и оставить попытки найти наставника? Чонгук должен отыскать Чимина, забрать его домой любыми путями, а после наконец признаться, что любит его. Как наставника, почти родителя, как мужчину — прекрасного, неповторимого. Он выглядывает за дверь и, слава котлу, никого там не замечает. Тэ и Хоуп заняты делами с прибывшим Правителем, а Чонгук, улучив момент, проскальзывает по коридору основного дворца Эль, чтобы добраться до лестницы, ведущей на площадку, где они приземлились впервые. Самая высокая. Может, хоть это поможет. Он помнит абсолютно все наставления Хосока, повторяет их в разуме, взбираясь по лестнице и тут же ёжась, стоит оказаться на открытом пространстве. Обнимает себя руками, жалея, что не захватил кофту, но продолжает идти к самому краю. Сегодня ветер разыгрался не на шутку, даже Крылатые не рассекают пространство рядом с полностью освещённым Эль. Чонгук боязливо оглядывать подушку облаков внизу, так высоко, что голова тут же начинает кружиться. Вспоминает то, как обучал его Хоуп, сосредотачивается на образе Чимина и хватает нить каната, пока ещё слабую и хлипкую, но существующую. Руку жжёт, узоры начинают сиять, вызывая удивлённые вздохи Чонгука, и тогда он напирает во всю мощь. Зовёт Чимина, отчаянно выкрикивает мысленно его имя и отправляет по связующей их нити. Старается изо всех сил, ощущая, как в носу снова свербит, будто вот-вот лопнут сосуды и польётся кровь. Пустота. Нет ничего, абсолютно, даже отголосков, пока вдруг Чона не пронзает волной боли. Он, словно замедленно, наблюдает, как начинает падать на пол. И хватает нескольких секунд, чтобы увидеть это. Чонгук начинает прокручивать мелькнувшие образы в голове, его глаза округляются от шока. Он видит Тьму, её так много, что она клубится вокруг чьей-то фигуры, туманом стелется по полу. Чон вздрагивает, когда слышит голос наставника и произнесённое имя, оно ему незнакомо. Решётка, покрытая ржавчиной, за которую цепляются грязные дрожащие руки, глиняная чашка с камешками в ней. Пространство озаряется яркой вспышкой света, а после Чонгук видит только обрывки: смазанные, нечёткие, режущие взор. Покрытую трещинами света тёмную фигуру, а после — девушку, восстающую из тумана. Её чёрные глаза и серебристые обручи по центру. Он видит множество хлопьев пепла, вертящихся от самой земли до бескрайнего неба, полуразрушенный, объятый копотью и чернотой прежде прекрасный дворец. Чонгук только по этим оборванным образам уже понимает, где находится Чимин. Нашёл! Нашёл его! Старается вдохнуть, но тут же замирает. Он видит решётку, видит подземелье тюрьмы, куда бросили Пака, а ещё… того, кто это сделал. Не может разглядеть лица, да и не нужно. Ведь Гук отчётливо уже замечал эту особенность у данного фэйри. Это огромные, невообразимого размаха чёрные… крылья. Чонгук вдыхает судорожно ледяной на вершине воздух, больно бьётся плечом, когда падает на пол. Он не может поверить, не может. Так не должно быть! Это какая-то ошибка… Но сознание меркнет, в носу свербит, и Чонгук проваливается в темноту, переставая даже ощущать холод под собой от каменного пола площадки.