Glow

      Он даже толком не понимает, что кто-то приходит. Его сознание настолько ослаблено истощением, что Чонгук не осознаёт, сколько здесь находится. Глотка пересохла от недостатка воды, его желудок, кажется, сжался до размера кулака от отсутствия еды, а глаза привыкли к мраку, даже будто могут различать силуэты отвратных чудовищ, вырвавшихся из плена обсидиановой тюрьмы и пришедших вновь на службу к своему хозяину. Чонгуку думается, что он круглый дурак. Лариэль обвёл его вокруг пальца, обманул и заставил сделать нечто ужасное. Освободить Тёмного. Того, кто почти погубил их мир две тысячи лет назад. Убийца, истязатель, мучитель невинных, мрачный колдун, использующий для своих целей чужие души. Тот, из-за кого была кровопролитная война между фэйри и Тенями. Тот, из-за кого Чимин пожертвовал всем. И кого Чонгук по собственной глупости выпустил из клетки. Как теперь быть? Он только сейчас понимает, что на деле — маленькая, совершенно бесполезная и беспомощная блошка, натворившая дел. Он подвёл их всех: Тэ, Хоупа, Правителей, фэйри Континента, смертных, которые даже не подозревают об опасности. Чимина.        Становится понятно, что лес Меридиана, созданный Лариэлем, погибает из-за того, что Правитель заражён Тенью. Поэтому трескалась тюрьма? Нет, он сказал Гуку, что стоило ему проникнуть в параллельный мир из-за Тиары, как всё пошло с вершины снежным комом. Он глупец. Отчаянный, слишком самонадеянный. Думал, что спасёт Чимина? Хочется горько усмехнуться. Теперь они погибнут все. Тёмный не пощадит никого, никто теперь не сможет его обмануть, никому не под силу окажется снова запереть его в клетке. Что сейчас делает Тэхён? Он тоже почувствовал возрождение Тёмного?        Наверное, Тэ ненавидит его. Сбежал из Эль, подставил их всех, натворил такую беду. Ему нужно было оставаться с друзьями, не пренебрегать их советами. Но что он мог? Не хочет себя оправдывать даже тем, что Лариэль управлял им и путал дымкой обмана сознание. Он мог противостоять, он должен был. Горькие слёзы обиды копятся в горле, но Чонгук не позволяет себе плакать. Он не заслуживает этой чёрствой жалости, он глупый маленький человечек, возложивший на свои плечи слишком многое. Вот только если бы ошибка стоила лишь его жизни… Нет, оплошность обойдётся слишком дорого для них всех. И, возможно, не только для Континента, ведь за его пределами вероятнее всего есть ещё государства, ещё живые существа, и те пострадают из-за ошибки Чонгука, если Тёмного не остановить. А как это может выйти? Чимин где-то здесь, канат натягивается, и Чон ощущает — наставник рядом. Они оба взаперти, Тёмный получил в руки сосуд с Искрой, и ему ничего не стоит убить Чонгука, чтобы сила вернулась к Паку.        Чонгук шмыгает носом. У него нет даже крупицы силы, чтобы подняться на ноги, потому, ощущая промозглый холод камня, лежит на полу в своей окутанной мраком клетке, даже не шевелится. И когда прутья щёлкают, а дверь открывается, не двигается и не сопротивляется. Твари грубыми движениями подхватывают ослабшее тело Чонгука подмышки, волокут прочь из клетки, а ступни не слушаются — он слишком поглощён отчаянием, слишком устал от всего. Печаль и вина заставляют захлёбываться, подступая всё ближе к глотке, и Чонгук попросту не видит смысла в сопротивлении.        По его глазам больно бьёт свет факелов; за пределами прежде разрушенного замка стоит кромешная темнота. Приходится дать себе время и зажмуриться, чтобы привыкнуть к свету в помещении, куда его выволокли. Тени бросают Чонгука и тот больно бьётся грудной клеткой и руками о пол, покрытый сажей. Хлопает глазами, приходя понемногу в себя, и только потом поднимает голову, чтобы осмотреться. Он починил Замок Звездопада, но сделал из него лишь пошлую пародию на прежнее величие дворца. Чёрные стены, грязные и сотканные из темноты, шторы кажутся оборванными тряпками, грязно-коричневые свечи в канделябрах мерцают, когда кто-то дышит. Всё такое непропорциональное, но даже у этого места есть нечто такое, что заставляет внутри пройтись потоку холода. Это место всё ещё мёртвое.        Тёмный сидит на уродливом чёрном троне, который рябит от каждого всполоха пламени свечей, острые шипы торчат во все стороны, пока фэйри, закинув ногу на ногу, наблюдает за едва способным подняться Чонгуком. Его смоляные волосы обрамляют неестественно бледное лицо: смерть от рук Правителей и долгое пребывание в тюрьме параллельного мира всё же оставили свои отпечатки на нём. Кончики заострённых ушей виднеются из-за рваных прядок, а серебристые глаза с прищуром и крайне пристальным вниманием оглядывают Чонгука. На нём нечто похожее на китель, застёгнуто наглухо под самым подбородком. Высокие кожаные сапоги с массивными пряжками скрипят, когда Тёмный болтает ногой.        — Здравствуй, Чонгук, — ухмыляется он, когда Чону удаётся хотя бы сесть на колени, переводя дыхание. — Я так рад тебя видеть во плоти, а не в астрале.        Чонгук искривляет брезгливо губы. Да, это тот самый Юнги, который когда-то был Правителем лунных фэйри. Это то же существо, которое в последний раз он видел в обсидиановом зеркале. Чудовище с картинно-красивым лицом.        — Не могу сказать того же, — выплёвывает Чон. Ему нечего терять. Лариэль чётко дал ему понять — он умирает. Сосуд не выдерживает, да и по ощущениям — по боли и усталости — становится понятно: вряд ли Чонгуку осталось много времени.        Юнги смеётся, запрокидывая голову и оглашая пустынный зал своим смехом, который, будто стальные шарики от пола, отражается от грязных стен эхом. Тёмный переводит взгляд снова на него, пытающегося не рухнуть от слабости на пол, когда его руки откажутся держать, но пока ещё продолжают упираться в каменный пол.        — У зеркала ты был более сговорчивым.        — Ты управлял мной, — хрипит Чонгук.        — Конечно, как и всяким сосудом, — кивает Тёмный. — Ты не человек, Чонгук, и не фэйри. Ты даже не низшее существо. Твоё существование — ошибка и слабость Чимина.        Чон опускает глаза, давит в себе обидные, солёные слёзы. Он и сам об этом знает.        — Чего не убьёшь меня? — слабо спрашивает с едкой улыбкой он. — Ты ведь знаешь, что я такое, почему не прикончишь сразу же? Ах да, ты же ублюдок, которому нравится издеваться над другими.        Лицо Тёмного искажается гневом, и он поднимается с трона. Стук его каблуков раздражает слух, Чонгук морщится. Но Тёмный не подходит ближе: останавливается рядом с чем-то, что прежде Чонгук не заметил. Нечто большое, накрытое тёмным, похожим на плотный туман полотном. Пальцы сжимают материю, а взгляд серебристых глаз обдаёт замогильным холодом тут же покрывшегося мурашками Чонгука, прежде чем Тёмный сдёргивает покрывало. Сперва Чонгуку нужно сфокусировать зрение, чтобы разглядеть золотые прутья. Клетка. Похожая на птичью, однако в десятки раз больше. И только потом — на самом полу клетки — Чон замечает золотистые, но померкшие волосы.        Его дыхание сбивается, глаза округляются, когда фэйри внутри шевелится. И стоит только Чону собраться подползти к клетке, как Тени появляются рядом и настойчиво, угрожающе рычат.        — Не стоит делать опрометчивых шагов, — низко проговаривает Тёмный, искоса поглядывая на Чонгука. А потом его взор оказывается прикован к Чимину, медленно поднимающемуся и садящемуся в плену прутьев из чистого золота.        Наставник стонет, трёт явно ушибленную голову и моргает, стараясь прийти в себя. Он лохматый, одежда выглядит так, словно её драли когтями, а глаза тусклые. До момента, пока Чимин не замечает Чонгука.        — Гук! — хрипло выдыхает он и бросается к прутьям, чтобы судорожно за них схватиться. Однако золото обжигает его похлеще раскалённого металла.        Чимин вскрикивает, когда клетка нагревается даже от короткого прикосновения, краснеет, и за неё становится невозможно держаться. Дует на свои руки и шипит, прежде чем перевести взгляд с Юнги на Чонгука. Обжигает первого злостью и ненавистью, а вот на Чона смотрит с укором.        — Я просил меня не искать, — почти надрывно произносит Чимин, отчего Чону становится невыносимо стыдно. Чимин действительно просил, и Гук его не послушал. — Чонгук, посмотри на меня, — отчаянно просит он, и Чон не может ослушаться теперь.        Вскидывает голову, глядя виновато и испуганно, нижняя губа дрожит от отчаяния. Чимин оглядывает его облик, стараясь не приближаться к заколдованным прутьям, заправляет золотые волосы за острое ушко. И вздыхает, замечая чёрные линии татуировок-трещин. Они уже увивают всю шею, обхватывают её кольцом, а после скрываются под воротником, переходя на руку, прежде остающуюся чистой. Пак устало вздыхает и трёт лицо руками, тут же прошипев из-за боли, которую причиняет ожог.        — Глупый он у тебя, — хмыкает Юнги, бесстрастно наблюдающий за ними всё это время.        — Он лишь ребёнок, он тебе не нужен, — едко выплёвывает Чимин, вынуждая Тёмного улыбнуться ещё шире.        — О, Чимин, милый мой светлый Чимин, я был в его разуме и в его душе. Он не ребёнок. Он — сосуд для твоей силы, место, куда ты её запечатал. И он нужен мне.        Пак же прожигает того взглядом — ненавидящим.        — Я думал, что ты хоть малость будешь по мне скучать, я ведь так долго был твоей любовью, — поддевает Тёмный подбородок Чимина, вынуждая посмотреть на него.        — Сгори в горниле ада, — хрипит тот, отшвыривая ладонь. — Фэйри, которого я любил, мёртв. Ты же — монстр.        Юнги усмехается и отходит от клетки. Он взмахивает рукой, и рядом с ним падает наземь девушка с невероятно длинными волосами. Это её Чонгук видел в обманчивом видении, насланном Лариэлем.        — Софи, душенька, негоже, что наш гость так изголодал, — елейно тянет Тёмный, поглаживая дрожащую девушку по гладким блестящим прядям. — Принеси ему еды. И воды.        Софи кивает и, бросив на Чимина нечитаемый взгляд, испаряется, мигом становясь тенью, которая клубится туманом и скользит по ледяному, пронизанному сквозняком полу.        — Чонгук, — присаживается на корточки Юнги так, что подол длинного кителя касается камня, на котором Гук лежит, уставляется ему в глаза с усмешкой, — ты ведь дорожишь своим наставником, правда? — Юнги бросает взгляд на запертого Чимина, который с отчаянием глядит на них, не имеющий возможности приблизиться. — Скажи нам, Чонгук, на что ты готов, чтобы спасти его? — уже громче, чтобы Пак слышал его, произносит Тёмный.        — На всё, — хрипит Чон, не поднимая головы.        — Я не слышу, — прикладывает выпрямленную ладонь к заострённому уху Юнги, плотоядно улыбаясь.        — Я готов на всё. Чтобы спасти Чимина, — почти кричит Чон, но глаза на наставника поднять оказывается не в силах.        — Ох, видишь, как он тебя любит, Луна моя, — Чимина явно передёргивает от такого обращения, он кривит губы и зло смотрит на Тёмного. — Даже на всё готов ради тебя. Ослушаться, сбежать из-под надзора, подвергнуть опасности чёртов Континент, и всё ради тебя, — Пак поджимает губы и непонятно глядит на подопечного, пока тот стыдливо отводит глаза.        — Юнги, — хрипит тот, подползая снова опасно близко к обжигающим прутьям. — Оставь его в покое, ты уже измучил Чонгука своими дурацими грязными играми!        — Я ведь ещё даже не начинал, — хохочет Тёмный, оскаливая белоснежные зубы с заострёнными клыками. — Всё веселье ещё впереди, — последнее уже с рыком. — Раз ты готов на всё, ради Чимина, то сможешь… пожертвовать своей жизнью ради его жизни?        Все трое замирают: один в ожидании, второй в шоке, третий с ужасом. Чимин переводит отчаянный взгляд с Юнги на Чонгука, первый испытывающе глядит на второго, и в помещении зала повисает густое, почти ощутимое осязанием молчание.        — Чонгук… — шёпотом произносит Чимин, мотая отрицательно головой.        — Готов умереть за него? — снова громко и настойчиво повторяет вопрос Тёмный, нависая над Гуком и загораживая бледного от ужаса Пака, который почти не дышит от шока и страха. — Готов, Чонгук? Так ли сильна твоя любовь?        Чон прожигает Тёмного отчаянным, свирепым взглядом из-под бровей, буравит. Если бы глазами можно было жечь, Юнги бы уже превратился в горстку пепла. Но он лишь молчаливо кивает. Чётко, без грамма сомнения. Какая разница? Он всё равно умирает. И даже если бы не погибал из-за собственной сути, ответил бы положительно. Да. Он готов умереть, если при этом Чимин будет жить.        — Хорошо, — усмехается Тёмный, скрещивая руки на груди. — За твою искренность и волю я дам тебе шанс оправдать и подтвердить твои слова.        — Юнги, нет! — вскрикивает позади Чимин, но Тёмный одним движением набрасывает теневой морок на клетку, скрывая наставника с глаз сосуда.        — Я дам тебе задание. Три загадки. Три дня — по одному на каждую, чтобы найти ответ в этом замке. Если ты сумеешь в положенный срок разгадать все, то я отпущу Чимина. В конце каждого дня ты должен дать мне ответ.        — Поклянись, — выдавливает Чонгук. Он знает, что клятва фэйри — нерушима. Они не могут о ней соврать, и не исполнившего постигнет кара магией. Он заставит Юнги поклясться. — Поклянись в своей честности. Что ты отпустишь его, если я всё смогу выполнить.        Тёмный заливается мрачным, низким хохотом, растягивает губы и снова обнажает зубы, склоняясь над Чоном.        — Клянусь, — выдавливает он сквозь сжатую челюсть прямо Чонгуку в лицо, а тот старается даже лишний раз не дышать. — Три дня, три загадки, твоя жизнь в обмен на его.        Юнги протягивает ладонь, чтобы они заключили сделку. И Чонгук её принимает. Слабо подаёт чистую от рун руку, сжимает ледяные на ощупь пальцы Тёмного, и кожу тут же пронзает боль. Ярко-красная метка вьётся от сцепленных кистей, опутывает идентичным плетёным узором их кожу, связывая клятвой. Чонгук стискивает зубы, чтобы не простонать от боли, морщится, но больше ничем ощущений своих не выдаёт, а лицо Юнги остаётся бесстрастным.        Тут в зале появляется Софи, она несёт поднос с чёрным кубком, наполненным водой, а на блюде еду. Опускается на корточки перед Чонгуком и заглядывает пронзительно ему в глаза, пока ставит свою ношу перед ним. На большом блюде покоится сыр и хлеб, неведомо откуда взявшиеся, наверняка магическим способом, вяленое мясо и подслащённая вода в кубке. Чонгук понимает, что от голода и жажды его трясёт. Хватается за кубок, сперва осушая половину принесённой воды, и только потом дрожащими пальцами принимается заталкивать за щёки хлеб и мясо. Юнги со снисходительной улыбкой наблюдает за ним, и Чонгук едва не давится. Он бы мог отказаться от еды, но слишком слаб. Ему нужны силы, чтобы рассудок не потерять, чтобы было ясное сознание, оно ему понадобится, чтобы отгадать загадки.        — Готов слушать? — флегматично тянет Юнги, снова устроившись на троне и смахнув пелену с клетки Чимина. У того мокрые глаза и обвиняющий взгляд, направленный на Чонгука. Словно спрашивает: «Зачем?». Чимин не поймёт, пока Чон сам не скажет ему, однако такой возможности у них нет. Пак должен сам догадаться, насколько важен Чонгуку.        — Готов, — хрипит он, отведя виноватые глаза от наставника. Он должен хоть так искупить вину. Ведь когда он умрёт, сила Чимина вернётся к тому, и жертва Чонгука ради спасения наставника может оказаться весомым аргументом в том, чтобы бороться против Юнги. Правители смогут, он верит. Они сумеют придумать что-то ещё, как только Чимин станет таким же мощным, как и раньше, до Катаклизма.        Юнги выпрямляется на троне, упирается предплечьями в колени и пронзает Чонгука ледяным взглядом, его серебристые глаза сияют плотоядно, холодно и хищно, словно чаруют Чона своим блеском и тот перестаёт жевать. Юнги скалится, приподнимая лишь один уголок губ, выглядит безумным, одержимым. А когда начинает говорит, кажется, будто его голос доносится отовсюду сразу. Из каждого угла зала, из каждой щели льётся чарующий, но в то же время пугающий до трясучки баритон. И Чонгук неосознанно вздрагивает, пока его внимание остаётся прикованным к Юнги.        — Слушай первую загадку, — тянет гласные Тёмный, пригвождая своей аурой Чона к холодному каменному полу. — Она состарится мгновенно, всех обогреет, непременно. Но, если ветер прилетит, то вмиг её омолодит. Ты должен найти не только ответ, но и то, что олицетворяет это, — ухмыляется Тёмный, глядя Чонгуку в глаза. — И времени у тебя есть до следующего заката.        Чонгук сглатывает, глядя на Тёмного, и переводит взгляд на Чимина, который, поджав губы, с укором на него смотрит.

***

       Тэхён не понимает, что им делать. Когда он пытается призвать элементарные чары, у него не выходит, словно вместо положенного пламени в нём остались лишь магические искры. И это началось в тот момент, когда они пересекли границу Дома Соли. Хоупу тоже удача не улыбается, от того он непомерно злится.        — Нам нужно проникнуть туда и пронюхать обстановку, — хрипит он, когда они сидят под деревом, усеянным слоем выброшенного в воздух из Пропасти пеплом.        Тэ знает, что надо. Однако с момента, как всё случилось, его захлёстывает такими волнами отчаяния, будто сейчас вот-вот сойдёт с ума. Не получается ни придумать что-то стоящее, ни связаться с близкими. Словно они с Хоупом попали в чёрную дыру, поглощающую магию. Впервые за всю свою долгую жизнь Тэхён ощущает себя полностью беспомощным. И отчасти теперь понимает настойчивость отца, который заставлял его практиковать не только магическую сторону своей сущности, но и физическую.        Тэ сильнее многих, ведь его муштровали с мальства, заставляя учиться бою на мечах, рукопашному и обороне. Он понимает, чем руководствовался отец: тем, что в случае, когда появится более мощный враг с магией, ужасающей своей силой, в руках, Тэхён сможет прибавить к своим способностям ещё и физическую силу. Не каждый выдержит тренировки Виона. Тэ тоже часто не выдерживал, но отец достиг желаемого результата: в боях Тэхёну нет равных. Хоуп знает о таком методе обучения, он с сомнением глядит на Тэ, который не отводит руку далеко от боевых маховых перьев — его главного оружия. Это — особенность Виона и его детей, они — живые мечи.        — Надо, — кивает Тэ. — Но прежде связаться с кем-то из Правителей. Ответа от твоего отца так и нет?        Хосок отрицательно качает головой. Они действительно будто в воронке, куда не добраться, откуда не выбраться. Дом Соли кажется вымирающим, его просторы покрыты слоем пепла, мрака, солнца почти не видно, лишь тусклый серый свет из-за туч, которому едва удаётся пробиться, освещает полумёртвый край. Так выглядело погибающее Лунное царство? Это было во время войны с Тенями? Их родители чуяли то же отчаяние, что и они сейчас с Хосоком? Их лишь двое — два сына Правителей, которые обучены до зубов, но никогда реально не сталкивались с такой опасностью. Тэхён вздыхает и решает, что нужно двигаться в сторону Пропасти. Если им удастся вызнать хоть что-то, увидеть хоть крупицу, то это будет значительно. Они должны проведать происходящее там, должны собрать информацию любой ценой, а после вернуться к родным, чтобы передать им всё. Некуда деваться, даже не желая, оба оказываются втянутыми в разрушительные, мрачные события.        Когда они проходят Мэйв, город кажется застывшим. Хоуп предлагает пополнить запасы в ближайшей лавке на окраине, чтобы не привлекать никакого внимания, и Тэхён соглашается. Закуток торговца пуст. Обычно шумный и звонкий город, отличающийся своей живостью, сейчас будто замер и затлел. Каменная кладка кажется серой, померкшей, солнечный свет, по обыкновению всегда струящийся по улицам Мэйва, исчез. И Тэхён ёжится, ему непривычно. Из-за водных фэйри Тэ вспоминает о Джине. Где друг сейчас? В Доме Мороза? Ощутил ли он приближение беды? Смог ли разобраться в происходящем?        Тэхён прикусывает губу, стуча по прилавку, пустующему сейчас, кулаком, чтобы позвать хозяина.        — Добрый день, господа, — опасливо выглядывает фэйри из-за двери, ведущей в его жилище, куда примыкает лавка. — Чем могу помочь?        — Съестное есть? — поприветствовав в ответ кивком, спрашивает Хоуп, пока Тэхён разглядывает окраинные районы Мэйва.        Торговец принимается поспешно собирать им сумы с припасами, пока Хоуп расспрашивает его.        — Что стряслось? Почему город так тих?        — А вы не слышали? — шёпотом призносит торговец. — Что-то страшное случилось. В Пропасти и в Мэйве тоже.        Тэхён начинает прислушиваться к разговору, но делает вид, что рассматривает дома поблизости.        — Сначала все ощутили толчок, будто что-то огромное вырвалось из-под земной толщи, — шепчет торговец, сжимаясь весь от ужаса. — А после в Пропасти что-то стряслось. Всё затрусилось, задрожало, тучи набежали. Как в старых страшных сказках, — сглатывает фэйри, а Хоуп хмурится. Они с Тэ застали то же самое, но Мэйв ужасающе близок к Пропасти — всего сотня лиг и можно достигнуть мёртвой земли. — В воздух взметнулся огромный чёрный столб. Клянусь, господин, мы с семьёй в тот миг вздрогнули. Это как предчувствие неизбежного, словно вырвалось то, чему не следует быть в нашем мире.        Хоуп поворачивается на бледного и напряжённого Тэхёна, который, дёрнув чёрными крыльями, продолжает смотреть куда угодно, только не на него.        — А после все фонтаны в Мэйве замолкли, — отчаянно, почти на грани слёз проговаривает фэйри. — Каждая речушка словно замерла, иссохла в этот миг. Нет больше шума в городе. Мы все жутко перепугались, наша сила стала меньше, — это правда, сила водных ведь зависит непосредственно от фонтанов, от рек, от их Правителя.        Тэхён вдруг хмурится. Это ужасающе странно, что-то свербит внутри, не даёт покоя.        — И с тех пор Мэйв молчит. Никто не выходит из домов, все напуганы, а от Правителя даже весточки нет, — всхлипывает перепуганный торговец, но тут же стыдливо утирает лицо фартуком и передаёт сумки с едой Хоупу, который, приняв, в очередной раз глядит на сосредоточенного Тэхёна.        — Не волнуйтесь, Лариэль и остальные Правители не оставят нас в беде, — старается звучать ободряюще Хосок, даже криво улыбается торговцу, на что тот кивает и спешит снова скрыться в доме. Фэйри, и правда, до дрожи напуганы происходящим. Особенно сильно из-за того, что ничего не понимают.        Пока они идут прочь из города, чтобы достигнуть, обогнув его, Пропасти, оба молчат.        — Это странно, — первым нарушает тишину Тэхён. — Сила и магия городов зависит от Правителя. Если воды Мэйва молчат, значит, что-то не так с Лариэлем.        Хоуп задумчиво прикусывает губу и глядит на Тэхёна, который дёргает крыльями, кончики которых касаются пожухлой, выглядящей погибающей травы.        — Да, но мы и с ним связаться не можем, — кивает он, потирая грудную клетку.        — Как давно он носит маску? — вдруг замирает Тэ.        — Сколько его помню, — пожимает плечами Хосок.        Они всегда знали Лариэля таким. Но если вспомнить трактаты из писаний, то раньше на нём не было никакой маски. Один из красивейших фэйри, почему он вдруг начал закрывать половину лица? Отец как-то говорил, что Лариэль был ранен во время битвы с Тёмным, но он рассказывал про плечо, а не лицо. Тэ нахмуривается, сжимает челюсть. Ему явно не хватает сведений обо всём, что стряслось два тысячелетия назад. Ему не достаёт деталей пазла, чтобы найти способ борьбы.        — Я тут подумал, — тихо говорит Хоуп, — что если Чонгук жив? — переводит он неуверенный взгляд на Тэхёна.        — Тёмный на свободе, — вздыхает Ким. — Он как-то выбрался. И, скорее всего, без силы, сокрытой внутри человечка, сделать бы этого не смог. Я не понимаю только, как. Но уверен, что Чонгук что-то сделал или что-то сделали с ним.        — Но кто это мог быть? — отчаянно вздыхает Хоуп. — Тёмный две тысячи лет был заперт в темнице нашими родителями!        И тут слова Хоупа доводят прежние размышления до финальной точки. Он прав, самостоятельно Тёмный не смог бы освободиться из плена, значит, у него был кто-то, кто помогал из их мира. Кто-то, кто настолько силён, что способен такое сотворить. Тэхён вдруг застывает, глаза его, цвета ночного неба, округляются, и словно нечто бьёт обухом по затылку.        Погибающий лес Меридиана. Маска на лице. Странность последнего визита Лариэля, который не любит Эль, и вдруг ему приспичило прибыть, чтобы потребовать встречи с отцом. Приступы Чонгука. В момент прибытия Правителя у человечка получилось дорваться до связи. И после того, как Лариэль его лечил… Чон вёл себя странно. Тэхёну становится нечем дышать. Это ведь… Не может быть.        — Тэ? — опасливо зовёт его Хоуп, заглядывая в лицо Крылатого янтарными глазами.        — Это он, — хрипит тот. — Это Лариэль. Помнишь, я говорил, что лес гибнет?        Хосок кивает, нахмуриваясь.        — А кто создавал этот лес? — шокированно обернувшись, спрашивает Крылатый.        — Лариэль, — шепчет Хосок, бледнея и теряя золотистость кожи.        — Фонтаны замолкли в момент воскрешения Тёмного, — продолжает фэйри. — И Чонгук сбежал после того, как из Эль ушёл Лариэль.        Хосок бледнеет ещё сильнее, его хвост начинает испуганно дрожать. У Тёмного не получилось бы выбраться из оков самостоятельно. Если у него не было того, кто знает об этих оковах всё. Знает о сосуде, о Чимине, о том, что сила найдена. Лариэль связал свою жизнь со мраком.        Хосок пошатывается. Ему, кажется, трудно всё это переварить, и Тэхён вполне его понимает.        — Мы должны отослать родителям послания, — хрипит Тэ.        — Они могут не поверить, — мотает головой Хоуп.        — Но мы должны предупредить их! — шипит Крылатый на друга, и тот испуганно прижимает рысьи уши к макушке.        — Хорошо, — послушно кивает он, видя, как аура Тэхёна становится всё более давящей. — Я отправлю. Надеюсь, что хоть эти дойдут.        Тэхён оседает на ближайший камень, пока Хоуп пытается через землю, через пески передать информацию, напрягая последние крупицы силы — природной, самой сильной. Он не понимает, как ему быть дальше. Вспоминает о случае в Доме Яркого Света. О том, что Чонгук, находясь в защите после Книги Полумесяца, подпустил лишь его. Между ними есть некая связь. Тэ не понимает её составляющую, но пазлы разных загадок складываются у него на глазах, потому фэйри хочет попробовать. Если между ними существует канат, подобный тому, какой есть между сосудом и создателем, Тэхён хочет проверить теорию Хоупа о том, что Гук может быть жив. И ему самому кажется, что он бы почувствовал, погибни человечек.        Он старается успокоиться. Дёргает крыльями, налаживает дыхание, как учил его отец, а после зажмуривается. Должно получиться. Они уже не в Эль, а подобные канаты — совершенно отличающаяся от обычной магии вещь. Это что-то глубинное, и если оно между ними с Чоном есть, то Тэхён должен нащупать. Крылатый расслабляется и замедляет биение собственного сердца, нащупывает «колодец» внутри себя и ныряет в него с головой. Это — не только хранилище силы, а ещё и собственная сущность. Внутри него должно быть что-то от Чонгука, там должен быть свет.        Тэ представляет, как погружается всё глубже в тёмную воду. Он опускается дальше и дальше, успокаивается, перестук сердца становится всё медленнее, а потом он замечает крохотную звёздочку. Оно. Это — свет. Лишь бы оказался тем, который необходим. Тэхёну удаётся протянуть когтистую, похожую на птичью ладонь, и схватить огонёк. Он, находясь глубоко в «колодце», вдруг вспыхивает, словно факел. Каждое перышко, каждый волосок на его теле горит яркими искрами и пламенными языками, но Тэхёна не обжигает. И длится это лишь секунду, пока Тэхён нащупывает связь. Она есть. Он ощущает это — пульсацию, словно ритм сердцебиения. И это не его орган, почти не колыхающийся из-за глубокого погружения внутри. Это ещё одно сердце — маленькое, смелое, очень горячее, но стеклянное. Чонгук. Это он.        Тэ распахивает глаза, а после замечает, что уже стемнело. Хоуп терпеливо сидит рядом, а когда Тэ распахивает глаза и начинает дышать глубже, подскакивает на ноги.        — Ты меня напугал, — обхватывает фэйри его руками и обвивает хвостом, тело Хосока дрожит, а Тэхён медленно приходит в себя.        — Ты прав, Хоби, — ласково гладит его ослабшей рукой Крылатый по лопатке, пока друг сгребает его в медвежьи объятия снова. — Чонгук жив.        — Ты…        — Да, — кивает Тэ. — Я нашёл то, что тревожило меня. Мы связаны, только я пока не понимаю как. Но знаю точно: Чонгук жив и он в Пропасти.

***

       Чонгука не швыряют в камеру, точнее, холодное подземелье заменяют ещё более холодной комнатой. Абсолютно пустой. Ему разрешается выходить из этого помещения, однако на ногах осязаемо висит пара кандалов — магия Тёмного, которую тот наложил на него перед тем, как вышвырнуть из зала, где заперт Чимин. Это — единственное место в восстановленном дворце, куда ему хода нет. Условием того, что Чонгук разгадает загадку служит то, что он должен найти разгадку во дворце.        Он сидит на полу, потому что тут нет ничего, куда можно было бы присесть или прилечь, так что мёрзнет, пока дверь с тихим шорохом не открывается. До того в этой каморке было темно, а Чонгук пока не рисковал выходить. Он не знает ответ на загадку, так к чему блуждать во дворце в поисках неизвестности? Он всё это время судорожно пытался найти недостающую деталь, а уже после искать предмет, который должен принести Тёмному.        В проёме появляется та самая девушка, которую из Теней вернул Юнги. Её длинные чёрные волосы шлейфом стелятся следом, с тихим шуршанием живым подолом, перетекающим в темноту, вьются за каждым её шагом. Её зовут Софи, Чонгук запомнил. Софи поднимает на Чона глаза, в её бледных, неживых руках находится тусклая прогорклая свеча, пламя той дрожит от каждого неосторожного движения. Чонгук к Софи относится с опаской, он даже дыхание задерживает, когда та замирает, притворив за собой дверь.        — Ты дорог Чимину, — шепчет она, разглядывая его, и Чон замечает её глаза. Они… как у Тэхёна. Она Крылатая? Но где же её крылья тогда?        — Зачем ты пришла? — так же тихо спрашивает Гук, обхватывая колени.        — Ты дорог Чимину, а он был дорог мне. Когда-то давно, когда я была ещё собой, — выдыхает Софи. Она моргает, а потом ставит свечу прямо на пол, снова замирая.        Чонгук оглядывает её и вдруг вспоминает загадку, произнесённую Юнги:

Она состарится мгновенно,

Всех обогреет, непременно,

Но, если ветер прилетит,

То вмиг её омолодит.

       Чонгук долго вглядывается в пламя, а потом сглатывает, переводя взгляд на Софи. Что это может быть? Та стоит, не шелохнувшись.        — Он убил тебя, да? — шёпотом спрашивает. Софи коротко кивает. — Но как ты стоишь передо мной?        — Между Тьмой и Светом всегда есть баланс, но он его нарушил. И стоило свету коснуться тьмы, как баланс стал качаться, как весы, перевешивая то в одну сторону, то в другую, — неясно говорит Софи, вынуждая Чонгука нахмуриться.        Он прикусывает губу, задумавшись. Баланс света и темноты. Баланс…        — Жизни и смерти, — заканчивает вслух он, пристально глядит. — Но они ведь и раньше пытались так сделать?        — Чимин сказал, что да, — кивает Софи. — Но не получалось. Тогда их силы были неравны.        — Что это значит?        — Тёмный был сильнее, но они должны быть равны, — повторяет Софи, вынуждая Чона хмуриться.        — Я не понимаю, — трёт лицо руками он.        Глядит на свечу, судорожно дыша через нос, а потом на Софи, спокойно глядящую в ответ.        — Баланс, Чонгук, — повторяет она, прежде чем исчезнуть.        Словно знает то, что не может озвучить. Словно имеет доступ к тому, что не обличить в слова. Баланс. Ему кажется, будто это так критично важно, только вот не хватает ни сил, ни мыслей. Он повторяет одними губами загадку, загаданную Юнги, старается найти ответ, глядя за тем, как коричневый воск плавится от жара огня, стекает по основанию свечки и копится в подсвечнике, удерживающем её.        Она состарится мгновенно… Капля воска снова струится по огарку, а кончик пламени вздрагивает.        Согреет, непременно. Чонгуку вдруг кажется, что в промозглом, сыром и тёмном помещении из-за огонька становится теплее.        Вмиг омолодит. Ветер. Пламя. Тепло. Свеча. Это… свеча! Чонгук вскакивает, огонёк вздрагивает, едва заметно трясётся и танцует от порыва воздуха, побеспокоенного Чонгуком, когда тот рывком поднялся с места. Ответ на загадку — свеча. Она тает, пока горит. Она греет своим пламенем, быстро исчезает, но если её задуть… то застывает воск, омолаживая её. Чонгук отчаянно смотрит на дверь, за которой скрылась Софи. Она не просто так пришла сюда, в её появлении много таинственного и… подсказки. Софи ничего не делала и не говорила просто так. И если ему удалось найти отгадку на задание Тёмного, подаренную ею, то и слова про баланс Тьмы и Света сказаны были не просто так.        Софи помогает ему.

***

       Закат первого дня приближается слишком стремительно, и Тени являются за ним, чтобы отвести обратно в зал. Чон предусмотрительно тушит и прячет в одном из углов огарок, чтобы никто ничего не заподозрил, не сопротивляется, когда его ведут к Тёмному. Шаркает ногами по камню, покрытому сажей и копотью, старается дышать как можно тише и не смотреть на тварей, сопровождающих его.        Зал встречает его светом факелов и канделябров со свечами, которые освещают пространство помещения. Однако теперь здесь не только Юнги на троне и Чимин в клетке. Тёмный оживил не одну Софи? Но как? К чему тогда слова о балансе? Однако Чонгук сразу же замечает разницу: в отличие от Софи, чей взгляд кажется осознанным, похожим на тот, что принадлежал ей при жизни, остальные фэйри, которых «вернул» Юнги — несильно отличаются от тварей, какими были. Их глаза и лица безжизнены, вместо белков и зрачков с радужками — чернильная бездна, так что Чона даже передёргивает. По его коже струятся мурашки, прохладные и колкие, они бегут стремглав по линии позвоночника, пока он шагает ближе к трону.        Видит усмехающегося Юнги, который принимает с подноса кубок с вином, который ему подаёт один из оживлённых. Движения того похожи на движения марионетки. Они совсем не живые, куклы, которые подчиняются воле кукловода.        Из-за трона вдруг появляется Лариэль. Он всё ещё скрывает своё лицо, прикрывает погибающую часть фэйского тела фарфором, и Чонгук брезгливо искривляет губы, глядя на него. Предатель. Правитель, которому плевать на остальных. Он встал на сторону того, с кем боролся, вытащил его из клетки и обрёк мир погибать под его влиянием. Чонгуку противно смотреть на Лариэля, который, ссутулившись, стоит рядом с Юнги, словно собачонка. В мгновение ока властный фэйри, глава целого народа, расы водных, становится пресмыкающимся, беспомощным существом, склоняющим голову перед чужим величием.        — Ты ведь уже знаком с нашим общим другом? — смеётся Юнги, покачивая кубком в руке и вальяжно сидя на троне. — Это он нас свёл, правда ведь замечательно?        Чонгук молчит, сжимает губы покрепче.        — Юнги, — подаёт голос Чимин, выдыхая. — Отпусти его.        — Ты ведь знаешь, что не смогу, — вздыхает, закатив глаза, Тёмный, даже не глядит на Чимина, хотя пламя в его взгляде от одного голоса, разглядеть нетрудно. — Мне нужна его сила, Чимин. А мы с тобой поиграем в догонялки, как только Искра вернётся в твоё тело. Своим опрометчивым поступком, ты заблокировал свет и нарушил баланс, — Юнги шумно отхлёбывает вино и проглатывает его. Губы от напитка кажутся алыми, но Чонгук глядит с ненавистью. — Как только вернём всё на свои места, сыграем в салочки ещё раз. И посмотрим, кто на этот раз одержит победу в честном бою.        Юнги наконец переводит на Чимина взгляд, и Чон повторяет за ним. Наставник сидит на полу клетки, даже не имея возможности к ней приблизиться. Они с Тёмным действительно сейчас не равны. Потому что Пак запер свою силу внутри Чонгука, потому что он сейчас — словно жучок по сравнению с титаном. А Юнги, как и сказал, хочет, чтобы они были наравне. Потому сейчас играет в кошки-мышки с Чонгуком. И единственное, что успокаивает его разыгравшееся нутро, захлёстываемое опаской, это рисунок клятвы, вьющийся по коже.        Метка растёт. И, исходя из слов Лариэля, Чонгук понимает, что трещин в его существовании всё больше. Времени осталось мало. Чон должен дотерпеть ещё двое суток. Тогда Юнги отпустит Чимина, тогда у остальных появится шанс на победу и спасение. Ради этого он готов пожертвовать… всем. Потому что вина тисками сдавливает душу, это его проступок, его глупость послужила всему происходящему.        Где сейчас ребята? Они, наверное, придумывают план, и единственное, о чём молится Чон, чтобы получилось соотнести всё. Они умные, они поймут. Чонгук верит. А если нет, то сделает всё, чтобы Чимин сбежал и помог им. Он уже делает всё, что может.        — Ну, что, малыш Чонгук, — растягивает алые от вина губы Тёмный, впериваясь в него серебристыми глазами. — Ты нашёл ответ на мою загадку? Ты отыскал предмет?        Чонгук судорожно сглатывает, а Юнги, подперев костяшками пальцев скулу, скучающе следит за каждым его движением. Словно даже не допускает возможности, что Чонгук ошибётся. Или же ждёт. Опасная, колючая тревога скребёт изнутри, но Чонгук вздыхает и движется к ближайшему подсвечнику. Каждая Тень, присутствующая в зале, следит за его шагами. Софи провожает взглядом то, как Чон протягивает ладонь и вытаскивает одну тонкую тёмную свечу из стойки. Оборачивается, а куклы, воскрешённые из небытия Юнги, двигают головами за ним следом.        Чонгук вдруг замирает, становясь перед троном, а Тёмный лишь молча ждёт, возвышаясь над ним. Чон не ощущает смертельного страха перед этим человеком, словно есть то, что его оберегает и дарит внутреннюю уверенность. Хочется обернуться на наставника, но Чонгук сдерживается изо всех сил, сглатывает, решаясь.        — Ответ на твою загадку — свеча, — чётко произносит он, вынуждая Тёмного выпрямиться и подняться с трона.        Фэйри шагает к нему, топая тяжёлыми сапогами по ступенькам возвышения, и тут же, от его приближения, Чон начинает ощущать внутреннюю дрожь. Всё, что есть внутри него, гневно оскаливается от приближения Юнги, от его ледяного, насмешливого взгляда.        — Молодец, — хлопает коротко дважды фэйри в ладоши, а Чонгук не чувствует себя пробедителем, ни на грамм. — Но с такой загадкой справится даже младенец. Это была только разминка перед двумя другими.        Он снова изгибает губы в оскале, стоя так невозможно близко, что Чонгук буквально ощущает мёртвый холод, исходящий от Тёмного. И вздрагивает, показывая слабину, а тот ею упивается.        — А теперь настало время следующей. Она покажется тебе такой же простой, но знай: ответ на неё ты должен также найти в замке. Не ошибись, мальчишка, — хрипло произносит Юнги, стоя напротив.        Тени вдруг начинают клубиться вокруг него, что пугает Чона, и он моментально застывает перед фэйри каменным изваянием. Бессильным червячком, не способным противостоять такой мощи. Но Чонгук вдруг берёт себя в руки, когда ощущает прикосновение — внутреннее, словно кто-то родной хватает его за плечо. Тяжёлая рука, запах грозы окутывает его от этого прикосновения. Будто этот кто-то сейчас не рядом, но он нашёл его, поддерживает, даже не стоя за спиной. Чонгук выпрямляется, подавляет дрожь и вдруг глядит Юнги прямо в зрачки. Он не станет его бояться. Не станет. Тёмный опасен, но Чону нечего терять. Он уже рискнул всем, что имеет, всем скромным и незначительным. У него получится. И тяжёлая рука близкого существа с короткими когтями впивается в плечо сильнее, придавая уверенности.        — Не тяни моё время, — чётко проговаривает Чонгук, и голос его почти не дрожит. Юнги лишь усмехается, прищурив глаза.        — Как скажешь, мальчишка, — шипит он, сводя брови к переносице.

Когда ты видишь всё — её не наблюдаешь,

Когда ты, как слепой — её лишь созерцаешь.

И страшно, иногда, бывает в ней до дрожи,

Но помни — ту лишь пламя уничтожит.