Эта горестная жизнь

Следующая разведка принесла несколько большие плоды – Мерл с группой наткнулся на троих измождённых, но не укушенных военных и, следуя приказу Губернатора, доставил их в Вудбери, где им уже оказали первую помощь, накормили и в целом, как и всегда, радушно встретили. – У вас есть лагерь? – неторопливо расспрашивал Губернатор, оставшись в одной комнате лишь с ними, Мерлом, Милтоном и Мартинесом. – Да... Да, есть, – чуть слышно отозвался один из них – видимо, главный и всё ещё перепуганный до смерти, что не могло не вызывать у Диксона скептическую усмешку. – Вам нечего бояться, здесь вас не обидят, – журчал Губернатор. – Большой? Сколько вас там? Военный ненадолго задумался. – Н-наверное... То есть довольно-таки... Человек двадцать... Губернатор мысленно прикинул, побарабанив пальцами по столу – да, по меркам нынешнего мира число вполне значительное. Если учесть, что они военные – вполне могут представлять из себя угрозу. Такого соседства он допустить явно не мог. – Милтон запишет точные координаты, и мы примем вас и ваш лагерь в наше скромное поселение, – благодушно сообщил он, улыбаясь военному самой приветливой улыбкой и невольно вызывая ответную. – Пока что можете располагаться здесь как дома, отдохните как следует. Здесь вы под надёжной защитой. Подождав, пока Милтон сделает записи, Губернатор вышел из комнаты, сделав учёному, Мерлу и Мартинесу знак следовать за собой. – Спасибо вам, – бормотал ему вслед один из военных. – Спасибо... Вы благороднейший человек... Выйдя в коридор и дойдя до его конца, Губернатор остановился, явно пребывая в некоторой задумчивости – Мерл успел узнать его достаточно, чтобы понять, что ни к чему хорошему она не приведёт; Мартинес же с Милтоном знали его достаточно хорошо для того, чтобы понять, к чему именно. – Как вы понимаете, мы не можем подвергать наш город такой опасности,– наконец проговорил Губернатор после непродолжительного молчания. – И как вы понимаете, эту опасность нужно устранить. Повисла гробовая тишина. – Мерл, разберись с этими тремя. Цезарь, возьми записи Милтона и очисти там всё. До единого человека. Мерл посмотрел на него долгим, пристальным взглядом – казалось, что-то в глазах, свойственное каждому из этих двоих человек, поменялось местами. В синих, обычно не выражающих ничего, кроме привычной решимости, глазах Диксона впервые за долгое время шелохнулось что-то, более близкое к человеческим эмоциям – в глазах же Губернатора, превратившихся в две льдинки, напротив, исчезла вся мягкость, сменившись холодной жестокостью. Жестокостью, выходящей за пределы здравого рассудка, жестокостью, дремлющей где-то в глубине, той, которую он ещё никогда не показывал в полной мере – вот тут-то Мерлу впервые стало по-настоящему не по себе. Пусть это не было озвучено, но он прекрасно понял, что либо он сделает то, что ему сказали, либо сам отсюда не выйдет – нет, смерти он не боялся, как не боялся её никогда, неизменно глядя ей прямо в глаза, не отводя взгляд ни на секунду. Да и вообще это, быть может, нельзя было назвать страхом – но этого чувства у Диксона ещё не вызывал ни один человек или живое существо как таковое. Чувство не силы, не лидерства, а отсутствия как раз того самого, что должно отличать человека от животного – быть может, отсутствия не полного, но явного. Это был человек, но человек с, очевидно, безнадёжно повреждённым мироощущением. – Мерл? – вырвал его из раздумий такой же холодный голос. – Быть может, я в тебе ошибся? Что скажешь? Впервые Мерл отвёл взгляд. Он никогда не отличался особой жалостливостью, но при этом знал цену человеческой жизни, и отнимать её ни за что у обессиленных, безоружных и беспомощных людей совсем не горел желанием. – Нет, – наконец глухо произнёс он. Бровь Губернатора едва заметно шевельнулась. – Не ошиблись. – Вот и замечательно. Буду ждать отчёта. Кто знает, существовала ли вообще у Мерла Диксона совесть, но что-то неприятно надавливало где-то внутри – снова впервые в жизни – пока он шёл по этому коридору. Надавило ещё сильнее, когда он увидел доверчивые, полные надежды лица, обратившиеся к нему – подняв револьвер, он выстрелил ровно три раза. Оно продолжало странно давить, когда Мерл спустился во двор, рассеянно вытирая несколько капелек крови, и повстречал там Мартинеса, готовящегося выезжать. – Мерл! – вдруг окликнул он – Диксон тут же, собрав всю решимость, подавил это чувство. – Чего тебе, Брауни? – Скажи-ка, ты до этого убивал людей? Мерл усмехнулся: – Да их тут уже все убивали, разве нет? – Неееет, – ухмыльнулся латинос. – Я не про то. Это-то ясно, но я про обычных, понимаешь? Не инфицированных, не обратившихся – просто людей. Мерл промолчал – нет, людей он никогда не убивал. Оскорблял, сцеплялся со всеми подряд, избивал – жестоко, до полусмерти, сидел за кражи, за наркотики, за нанесение тяжких телесных, ненавидел, но не убивал. Как бы ни зачерствела его душа, что-то глубоко в ней всё-таки слабо этому противилось, пусть он сам не всегда это осознавал, и пусть без проблем убил бы в случае войны или простой самообороны – но не просто так. – Как думаете... Диксон нам предан? – спросил тем временем Милтон у Губернатора, снова вернувшегося в состояние, приближающееся к ангельскому. Тот посмотрел сначала в окно, затем на учёного и наконец чуть покачал головой: – Тут другое. Я не думаю, что такой человек, как Мерл, вообще способен быть преданным кому бы то ни было, то есть что ему свойственно это чувство как таковое. Преданность – это о собаках, а Диксон скорее волк, и я его не приручил. И никто не приручит. Но я его кормлю, а он мне служит – диких зверей нельзя подчинить, но можно дрессировать. Этим я и занимаюсь. И поверь мне, осталось совсем немного для безупречной боевой машины, вроде танка. Чувствует ли он себя частью Вудбери? Вряд ли, Милтон. Вряд ли. И вряд ли когда-нибудь вообще будет частью чего-то. ...Мартинес вернулся нескоро, всего лишь за полчаса до комендантского часа, установленного Губернатором – решив опрокинуть стаканчик в баре, он тут же наткнулся там на пьяного в хлам Мерла, уже вовсю флиртующего с какой-то дамочкой. Цезарь даже невольно усмехнулся – нашёлся ловелас. – Эй! – наконец окликнул он Диксона. – Красавчик! Ты в курсе, что до комендантского часа осталось полчаса? – Чё ты мне всё портишь, – недовольно отозвался тот, уже едва ворочая языком. – Ладно, милочка, ты всё равно не в моём вкусе... Это я так. Кстати, забыл сказать, у меня сифилис. Оценив выражение лица как дамочки, так и Мартинеса, Мерл захихикал с лёгким похабным оттенком, протягивая руку к стакану: – Да ладно вам, я пошутил... Я его вылечил. – Козёл, – бросила на ходу дамочка – Мартинес сел возле напарника: – Слушай-ка, не мне судить, конечно, но ты, кажется, уже готов. Хорош. – Вот-т именно, что не тебе судить, – философски ответил Мерл, допивая виски. Поняв, что в ближайшее время от него ничего не добиться, Цезарь решил сменить тему: – У тебя что – военная подготовка? Ты ни разу не промахнулся за все эти дни. – Подготовка, подготовка, – подтвердил Мерл, заглядывая в стакан и будто рассчитывая найти там что-то новое. – В восемнадцать лет слинял в армию. Старик стал совсем невыносимым и сломал мне несколько пальцев, тут-то моё терпение и ёкнулось, свалил, как только срослось. Он и раньше... Мысли, затуманенные виски, плоховато ворочались, но Мартинес был терпелив. – Он и раньше нас колошматил от всей своей гряз-зной душонки – я с ним дрался, а он ломал мне кости да оставлял фингалы. И знаешь, что? Я бы его убил. Я убил бы его, если бы не ушёл; сил терпеть его, скотину, не было – как нажрётся, так пиши пропало. Внутри снова потихоньку закипал гнев – в основном не за себя. За то, что он знал, что это перепадало не только ему. – Знаешь, почему легче, если у тебя никого нет? – вдруг добавил Мерл – в его глазах, несмотря на количество алкоголя, читалась удивительная осмысленность. Шум бара, казалось, ушёл на задний план. – Потому что тогда тебе некого терять. А те, кому есть, рано или поздно слетают с катушек, просто поверь. Даже тот же Губернатор... Пьяный мозг Диксона вдруг сообразил, что едва не сболтнул лишнего, и он осёкся. – А что Губернатор? – попробовал копнуть глубже заинтригованный Мартинес, но Мерл уже успел понять свою ошибку. – А ничего. Он же явно тронутый – держу пари, это началось с тех пор, как он потерял семью. Ну и пусть... – А тебе ведь есть, кого терять? – внезапно спросил Мартинес так, что это было скорее утверждением. Мерл помолчал. – Есть. Может и уже потерял. Но я-то с катушек не слечу... Даже не надейся. – Сейчас я надеюсь только на то, что мы доберёмся до резиденции до комендантского часа, и что до завтра ты просохнешь, – быстренько свернул на нужную тему Мартинес, потихоньку выковыривая Диксона из-за стола – да, с тех пор, как они его подобрали, он определённо стал легче. Но волочить его за собой от этого проще не стало, так что Мартинес, закинув его руку себе на плечо и проклиная всюду лезущий и мешающий протез, лишний раз порадовался тому, что бар недалеко от поместья.