Кость из птичьего крыла

Нарсе Очередной труп одного из тех людей, что прежде обитали в Железном перевале, был женщиной. Прежде чем столкнуть ее в яму, Лин вытащил из ее ушей пару золотых сережек.  Юстин проводил скользнувшее в могилу тело неверящим взглядом: — Серьезно? Архонт Мира Сего промышляет мародерством? Только я зауважал тебя как человека, который знает цену жизни, как выясняется, что ты, ну, буквально посчитал ее с точностью до денария? Лин выпрямился, оперся на лопату, вытер пот со лба. — Скажи, друг мой, ты сильно соскучился по своей прекрасной патрикианской вилле и папочке-эпарху, или кто он там? По рабам, которые чистят тебе виноград? — Э-э… Не могу сказать, что совсем по этому не скучаю, — озадаченно сказал Юстин, — но все давно считают меня мертвым, и вряд ли придут в восторг, узнав, где я жил все эти годы. Но при чем тут… — Если мы доберемся до Великого Города, нам нужен стол и кров, — сказал Нарсе. — Вряд ли мы сможем жить в доме Архонта Мира Сего, по крайней мере я. Лин бросил на него быстрый взгляд. — В точку. Как же печально наше экономическое устройство, что даже благородный дикарь понимает проблему денежных затруднений лучше, чем везунчик, родившийся с золотой ложкой во рту. Да, Юстин, комнаты на постоялых дворах обмениваются на денарии. Но если мой способ заработка кажется тебе безнравственным, ты всегда можешь вернуться к своей родне. И отвечать на их крайне неловкие вопросы, как же так вышло, что ты выбрал для нежной дружбы еретика-перевертыша, хотя мог, как приличный юноша, найти хотя бы какого-нибудь евнуха или актера. — Мы не… — начал возражать Нарсе, Юстин устало махнул рукой: — Просто не обращай на него внимания, мозг этого человека насквозь изъеден пошлостями. — А Лину сказал с огромным раздражением: — Ох, не притворяйся, что руководствуешься заботой. Ты уже награбил столько, что хватит разместить в гостиницах всех бездомных Великого Города, а не только нас двоих. — Сотня-другая денариев лишней не бывает, — спокойно ответил Лин. — Особенно учитывая, что даже одежда на мне принадлежит, строго говоря, церкви или Совету. Разве я не могу хотеть что-то для себя? Знаешь, если ты не любитель копать, так и скажи. Отсутствие руки — более чем весомое оправдание, моральные принципы можно было и не приплетать. Архонт бывал довольно безжалостен. Причем, похоже, вполне осознанно. И если так, то он был гораздо лучшим знатоком человеческих душ, чем показалось Нарсе поначалу. — У меня хотя бы есть эти принципы. В отличие, видимо, от тебя. Как насчет золотых зубов у мертвецов? Ты и их рвешь? — И, не став дожидаться ответа, Юстин резко развернулся и зашагал к жилым комнатам. Он был неправ, явно понимал, что неправ, и от этого злился еще больше. Из них троих Лин был единственным, кому дни в Железном Перевале пошли на пользу хотя бы физически: на теле обозначилось подобие мышц, кожа перестала быть белой, как молоко, а лицо — таким изможденным. Как врач он порекомендовал бы Архонту продолжать активные упражнения, но как человеку Нарсе стало ужасно жаль Лина в этот момент. — Я тебе помогу, — предложил Нарсе. — Не могу сказать, что одобряю твое обращение с мертвыми, но и не вижу, кому от этого хуже. Лин ухмыльнулся, как довольный кот, поймавший мышь, вручил Нарсе лопату и уставился на него предвкушающе. Юстин крикнул, не оборачиваясь: — Нарсе, пожалуйста, не слушай его, если он начнет говорить, что тебе будет удобнее копать без рубашки, или еще как-то решит потешить фантазии своего больного умишка. Лин бросил ему вслед маленький камушек. — Ну, это было просто подло, — протянул он с явным разочарованием в голосе. Нарсе оперся на лопату. Он искренне собирался помочь, но позже; вначале ему нужно было сказать Лину кое-что. — Я так и не поблагодарил тебя за Юстина. — Что?.. — Этот смешок Нарсе определенно назвал бы нервным. — Я думал, ты мне голову снимешь. — Вовсе нет. Можно было сделать лучше, — не стал Нарсе кривить душой, — но ты решился на то, что сделал бы даже не каждый арья, а главное, вовремя. У тебя есть задатки врача. — Если ты про отсутствие брезгливости, я просто слишком часто находил себя… эм, в довольно неаппетитных ситуациях. — Нет. Быть лекарем — это не только когда не боишься грязи и крови, и даже не целительский фарн. Фарн — это просто сложить… Ну, не то чтобы «просто», это довольно кропотливая работа — волокно к волокну, осколок к осколку, сосуд к сосуду, — кропотливая и тяжелая… Но настоящее исцеление — это когда ты изо дня в день понемногу отнимаешь человека у смерти. Говоришь и шутишь с ним, касаешься и обнимаешь, напоминаешь, что он все еще дышит и кровь бежит по его телу… Показываешь: кому-то нужно, чтобы ты жил, вот хотя бы мне… А ты именно все это и делал. Лин хмыкнул, на его лице ничего нельзя было прочитать. — Ладно, если на должность Архонта найдется много желающих, подумаю про работу врача. — Подожди, я еще не закончил, — спокойно сказал Нарсе. — Если я прав в своем предположении, что ты специально дразнишь Юстина, чтобы не оскорблять жалостью, то ты еще и человек удивительной чуткости. Это тоже необходимое лекарю качество. — Чуть подумав, он добавил: — Впрочем, я был бы рад, если бы ты все-таки дразнил его поменьше. Нарсе не мог не отметить, что для человека с «насквозь изъеденным пошлостями умом» Лин бывает странно робок. И, похоже, куда сильнее снятых рубашек его смущали самые простые вещи, вроде похвалы и благодарности — что, если задуматься, было очень грустно. В моменты, когда ему говорили что-то про чуткость или доброту, в нем мелькал чуть ли не страх. Вот сейчас, например, когда он напряженно смотрел на Нарсе своими странными глазами, такими светлыми, что зрачки казались вбитыми в середину гвоздями. — Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — сказал он спустя секунду, и за этим даже не последовало никакой шутки.   То, что Архонт Мира Сего неизлечимо бесстыден, и что поток его непристойных намеков можно просто пропускать мимо ушей, Нарсе понял еще раньше.  Это было за пару дней до этого, в той же комнате, где Нарсе спасал Юстину руку. После уборки тут стало совсем не так депрессивно. Теперь они спали тут втроем на одной кровати — делились теплом, ночи были зябкие почти как в настоящих горах, в Эраншахре… Но про Эраншахр и все, связанное с ним, Нарсе пока старался вообще не думать, это было невыносимо.  Но пока был только вечер, и в постели валялся один Лин. Удобно расположившись среди подушек, закинув ногу на ногу, он начал излагать им свой план: — Вы хотите попасть в Великий Город, но я не могу просто взять и засунуть двух человек в карман. Так что моей первой идеей было сделать из тебя, мой друг патрикий, раба, а из тебя, благородный дикарь, свою даму. Таинственную красавицу. — И почему я совсем не удивлен, — процедил Юстин. — Полагаю, очевидные желания очевидны, — развел руками Лин.  — Серьезно, попробуй направить свое творческое воображение на кого-то кроме моего лучшего друга, — сказал Юстин сердито. — Я-то не против шуток, но ведь Нарсе эти шутки даже не понима… Он не договорил — Нарсе положил ему руку на плечо. Это было ужасно трогательно: Юстин временами словно бы думал, что Нарсе вырос в монастыре или что-то вроде, хоть и отлично знал, что это не так. — Думаю, суть я уловил, — сказал он доброжелательно. — Юстин, я слышал подобное не раз. И видел в чужих разумах самые разные фантазии и о себе, и о тебе, и о других людях, даже не прикрытые плохими каламбурами. Не тревожься, пожалуйста, это меня совсем не задевает. — В разумах?.. — Лин обеспокоенно уставился на Нарсе. Затем довольно холодно сказал: — Ну вот и хорошо, что с этим сразу разобрались. — И тут же, с легкой обидой: — Плохими?.. — Не всегда, — Нарсе улыбнулся уголком рта. — Когда ты действительно стараешься кого-то рассмешить, а не просто злишься, выходит, по-моему, здорово. Вид у Лина опять сделался смущенный — но в этот раз, к счастью, не испуганный. — Хм... Так вот... Про мой план. Поскольку я немножко знаю об искусстве маскировки, я сразу понял, что затея провальная. Главный принцип очень простой: не пытаться вылепить из человека то, что совершенно на него не похоже. Наблюдатель, может, и не поймет, что именно не так, но подсознательно запомнит, что в рабе, который ходит, говорит и смотрит вовсе не как раб, есть что-то странное, а подделать такие вещи невозможно. Да и из тебя женщина… как из курицы сокол. — В голос просочилось сожаление. — Поэтому вам лучше быть теми, кто вы есть: знатным бизантийцем, хлебнувшим дерьма на войне, и его чужеземным другом, колоритным дикарем. Ветераном и его охранником. А таинственной красавицей я готов быть сам, ладно уж. — А маскировке, — начал Юстин насмешливо, — тебя тоже научили в… — Не поверишь, но именно там. У матушки были… знакомые, которым часто нужно быть незаметными: на рынках, в трущобах, в порту, — люди, которые могли выполнить какие-то поручения, уличные мальчишки в качестве осведомителей… — Ну надо же, целая сеть влияния, — к насмешке в голосе Юстина добавился интерес. — Это обычное дело для владельцев борделей? Лин пожал плечами. — Не то чтобы я был знаком со многими. Но это, знаете, сопряженные вещи. Разные сорта… э-э… социального дна. — А ты, получается, должен был это все унаследовать? — продолжал любопытствовать Юстин. — Если бы никто не узнал, что ты Архонт, ты бы в будущем стал трущобным воротилой? Магнатом подворотен. И ты еще шутил про папашу-эпарха и золотую ложку во рту? О, боги… Это правда смешно. Бордельный олигарх. Вельможа матраса и сифилиса… Вот тут вся живость ума и чувство юмора отказали Лину напрочь. Он промолчал, и в этот миг Нарсе назвал бы его откровенно подавленным. — Насчет маскировки… — тактично напомнил он, заподозрив, что Лин не любит разговоры, оскорбляющие его приемную мать — что было более чем понятно. — Ветеран войны, его охранник-дикарь, красавица… В чем сам план? Лин встал с кровати. Лицо у него было мрачное. — Звучит как начало анекдота, да? Ветеран, дикарь и красавица заходят в бар… и что же дальше?.. А ничего. Ничего я вам не скажу, сволочи. Ты ведь у нас мысли читаешь, так возьми и прочти. А ты, — ткнул он пальцем в Юстина, — можешь просто позубоскалить. Я понял, мои гениальные идеи тут никому не нужны. На самом деле Нарсе было ужасно интересно послушать про план — похоже, Лин был довольно умен. Надо было хотя бы узнать, почему из Лина таинственная красавица лучше, чем из него самого (они с Нарсе были примерно одного роста и сложения). — А все-таки, чем я плох как жен… — Умоляю, не спрашивай, — быстро сказал Юстин. — Ты раскроешь портал в Аид.   В первой придорожной гостинице, что попалась им на тракте, пахло человеческим и лошадиным потом, мокрой псиной и — что было куда лучше — теплом и едой. Нарсе думал, что они начнут воплощать в жизнь план Лина (каким бы он ни был) — переоденутся в женщину, ветерана и охранника сразу, как только доберутся до тракта; но пока что они все трое были в обычной одежде Бизанта, мужской. На постоялом дворе Лин велел Нарсе просто опустить на лицо капюшон, а лучше вообще не высовывать носа из снятой на ночь комнаты. Юстин тоже остался в комнате, он был совсем не в том состоянии, чтобы путешествовать. Сам Лин, тоже в низко надвинутом на лоб капюшоне, отправился вниз, в обеденную залу, играть в кости с какими-то купцами.  Нарсе пару раз спускался туда из комнаты за едой и пытался понять ситуацию. Играть Лин, очевидно, любил и умел. Вот только даже без знака Архонта на лбу Лин был слишком красив, на свою беду (хотя в его привлекательности было что-то больное — даже не худоба и бледность, что-то глубже, словно что-то долго подтачивало его изнутри). С настолько примечательной внешностью такие вот незамысловатые способы достать деньги — попрошайничать на улице, шарить по чужим карманам, мошенничать с наперстками на рынке или играть в кости — чреваты большими бедами. В обеденной зале было довольно темно, только это сейчас Лина и спасало. Зачем он так рискует? Архонт, безусловно, был одним из самых рациональных и предусмотрительных людей, которых Нарсе встречал, но он вовсе не показался ему жадным. Похоже, Лину было важно не заработать больше, а что-то разузнать или о чем-то договориться. И с этим складывалось не так хорошо, как в игре. Что-то шло не по его плану. Прислушавшись к разговорам в зале, Нарсе встревожился еще больше. Люди в основном говорили о какой-то хвори. Хорошо, конечно, что не о революции в стране (он вспомнил страхи Лина) и даже не о войне. Нарсе стало интересно, о какой болезни речь, но никто толком не знал ни симптомов, ни откуда она пришла. Одни говорили, что с юга, другие — с севера, третьи считали ее колдовством арья; четвертые считали, что въезды в столицу вот-вот закроют, пятые — что закрывать их бесполезно, болезнь как раз оттуда и идет, «и началось это уже давненько, вот примерно как Красный император помер…».  До него доносились и другие фразы: «Усилили проверки на дорожных заставах»... «Теперь уже пару денариев не отбашлять, да даже и не пару, готовься платить за каждое нарушение и каждый тюк»...   — Я достал повозку и упряжку лошадей. Лин в своем красном, как свежепролитая кровь, наряде Архонта стоял перед зеркалом и умывальником с намыленными щеками, и держал в руках бритву. — Разве речь шла не о простой телеге? — спросил Нарсе неловко. — Или… — Про то, что их кто-то подвезет, он не стал и упоминать. Вчера вечером он примерно понял, в чем препятствие к воплощению плана Лина: препятствием был Нарсе. Если уж неучтенные товары теперь не проходят проверки, то и перевертыш вряд ли пройдет. — И… разве ты не собирался переодеться девушкой? — Мечты, дикарь, прекрасные мечты, — ответил Лин бесстрастно. — Какая из меня девушка. Я могу быть только Архонтом Мира Сего. Он отложил лезвие. Взглянул в зеркало, недовольно скривился, снова взял бритву… Причину сомнений Нарсе понял сразу: лезвие в руке заметно тряслось. Лин хорошо умел казаться невозмутимым, но сложно было забыть панический приступ, случившийся при их знакомстве. Еще Архонт (как заметил Нарсе этой ночью в гостинице) предпочитал спать со светом. Или вот порой у него, как сейчас, случался тремор обеих рук; Нарсе надеялся, этот тремор не означает, что их дела совсем плохи. Так или иначе, бритье в таком состоянии было довольно рискованным занятием. Щетина у Лина плохо росла, волосы были тонкие и почти белоснежные, как и на голове, но эта клочковатая поросль смотрелась еще хуже, чем нормальная борода. Нарсе догадывался, что своим нарядом Архонта Лин пытался изобразить какую-то… пощечину общественному мнению (так, что ли, говорят?) — но вряд ли он хотел выглядеть неухоженным, слабым и усталым. Для арья, конечно, Архонт был одинаково страшным в любом наряде, хоть со щетиной, хоть без… Хотя сейчас уже не таким страшным, как раньше. — Я мог бы помочь, — предложил Нарсе, поддавшись искреннему порыву сочувствия. Лин резко повернулся к нему. На самом деле Нарсе не мог читать мысли Архонта. Не говоря уж о том, что лезть в чужую голову без спроса попросту грубо, он не видел даже тень его мыслей — так же, как не видел его двойника, хотя у всего живого на свете двойник быть просто обязан. И иногда Нарсе жалел, что совсем не понимает Лина. Вот сейчас, например, когда он так странно смотрел: со злой насмешкой (к этому Нарсе уже привык), с какой-то непонятной болью. И сказал тоже что-то непонятное: — О боги. Мне казалось, ты как-то похитрее… Тем не менее, Лин протянул ему бритву. Сел на стул. Нарсе встал позади него, взялся за его голову, нажал на скулу, заставляя поменять положение. Лезвие ходило по шее с легким скрежетом; Лин на удивление послушно поворачивал и откидывал голову, подчиняясь нажатиям, да и работы было немного, так что Нарсе быстро закончил. Когда он стер мыло полотенцем и коснулся щеки Лина тыльной стороной кисти, проверяя качество бритья, тот вздрогнул. Может, процесс показался ему слишком интимным? Нет, по дыханию и виду было непохоже. Но все равно не стоит такое предлагать больше, в Бизанте свои понятия приличий, Нарсе не хотелось стать причиной чужой неловкости. — И… все? — спросил Лин, словно надеясь на какое-то продолжение. — А что? — удивился Нарсе и осмотрел бледное лицо напротив более внимательно. На переносице у Лина от солнца появилась стайка веснушек, что, конечно, чуть портило холодный образ Архонта, но показалось Нарсе очень милым. Нет, вроде все чисто. — Я что-то забыл? Лин не ответил. Нарсе посмотрел на лезвие в своих руках и… понял. — Так ты думал, что я… — выдохнул он, почти не пряча огромную обиду. — Зачем ты так?.. И почему тогда все-таки дал мне это сделать? — Проверка на доверие, разве не очевидно? — сказал Лин. — И еще я теперь точно знаю, что моих мыслей ты все-таки не читаешь. Ха! — А если бы я эту проверку не прошел? — И Нарсе всерьез задумался: — Думаешь, ты смог бы уничтожить моего фраваши быстрее, чем бритва перерезает горло? — Ну, может, я просто решил, что перед смертью можно увидеть вещи и похуже тебя, — буркнул Лин. — И дурак тут ты, а не я. Самый большой дурень за всю историю человечества. Проворонил шанс спасти весь свой народ от Архонта Мира Сего… — Не навсегда же. После тебя родится новый Архонт, и он может быть намного хуже, — возразил Нарсе. Для этого ему пришлось сначала попытаться унять боль от оскорбления, а потом какое-то время поразмышлять; пока он брил Лина, такие мысли даже не приходили ему в голову. Лин спас его, и самое главное — спас Юстина, и… Нет, как он вообще мог такое подумать о Нарсе? — Ишь ты, какой дальновидный, — мрачно усмехнулся Лин. — Откуда тебе знать, что я не хуже, чем пытаюсь казаться? Ты решил, что что-то знаешь обо мне, просто потому что услышал пару моих каламбуров и выяснил, что у меня бывают панические приступы? Срочные новости, нервы у Архонта Мира Сего явно не годятся для канатов в порту… Возможно, Лин был прав. Нарсе ничего о нем не знал... Странно, но он успел почти забыть, что они из ненавидящих друг друга стран, что Архонт — природный враг арья. Ему иногда казалось, они трое знакомы всю жизнь. — Ты далеко не такой хороший притворщик, каким, наверное, себя считаешь, — отозвался Нарсе все еще немного сердито. Лин вдруг схватил его за ворот и дернул к себе. Нарсе увидел его устрашающие ледяные глаза совсем близко. — Ты своей добротой, — яростно сказал Лин, — возможно, только что подписал нам смертный приговор. Всем троим. Иногда понять его было сложнее, чем чужестранца, говорящего на незнакомом языке. — Что?.. — На хер я тебя хотел послать, вот что. И тебя, и дружка твоего. Вы бы чуток расстроились, конечно, но потопали куда-нибудь своей дорогой, скорее всего назад в свою ёбаную волшебную страну, и были бы живы. А теперь на кресте будешь висеть. Ну а мы с Юстином, наверно, на виселице. Нарсе словно окатили холодной водой. Не то чтобы он не понимал, о чем просит, когда выразил желание попасть в Великий Город. Какой опасности он подвергает своих спутников. Но… — Прости, — растерянно сказал он, пытаясь освободиться, — конечно, ты совершенно прав… Я дурак, я не должен был… — Нет, — сказал Лин почти с удовольствием, не отпуская край его одежды. — Поехали уж. — Он наконец разжал руку, отошел; взял какой-то холщовый мешок, бросил его Нарсе. Внутри были остатки соломы и навоза. — Не кривись, чем богаты. Полезай в мешок.   Повозку заполнял характерный запах подсохшей крови, когда этой крови очень много.  Нарсе остро хотелось оказаться снаружи, на свежем воздухе, но вместо этого он лежал в мешке, в темноте, уткнувшись лицом в грубую ткань, под которой проступали доски днища повозки. Солома царапала ему голову, все лицо у него было липким, так что солома пристала и к нему. Что-то, похожее на сапог, ударило Нарсе в бок, перекатив на спину. Кто-то стащил с него мешок. Свет масляной лампы даже с закрытыми глазами показался резким после долгой темноты, пришлось приложить усилие, чтобы дополнительно не зажмуриться. — Что это, господин? — спросил кто-то незнакомый. — У тебя что, глаз нет? — холодно сказал голос Лина. — Похоже… э-э… на труп, господин Архонт, — сказал первый голос довольно робко. — На мертвого выворотня, из этих, с востока. В Магистерий везете, господин? — Что и куда везет господин Архонт, — это был голос Юстина, тоже непривычно грубый, — не твоего ума дело. Сквозь почти, но не до конца сомкнутые веки Нарсе смутно увидел кого-то, склонившегося над ним; кто-то взялся за его тунику. Потом — он постарался не вздрогнуть, — он услышал звук затрещины. — Кто разрешал тебе что-то трогать в моей повозке? — сказал Лин таким злым голосом, какого Нарсе еще у него не слышал. Стражник отпрянул. — Простите… господин Архонт… Но я должен осматривать и мертвецов, точнее, их в особенности, — это приказ городского эпарха… Вы же слыхали про хворь?  Возникла пауза. Потом Лин молча кивнул Юстину. Нарсе коснулась хорошо знакомая ему крупная, шороховатая ладонь. Спустила тунику с плеч, скользнула по животу, с трудом отлепив присохшую к телу ткань, затем перевернула его лицом вниз. Воздух обдал обнаженную спину холодом и чувством беспомощности, но сами прикосновения, спокойные и заботливые, немного приободрили Нарсе. — Ну что, доволен? — сказал Юстин сквозь зубы. — Благодарю… и ужасно прошу прощения за навязчивость… — пробормотал голос стражника где-то совсем рядом, пятно света тоже качнулось ближе. — Тьфу, под этой кровавой коркой хрен что разглядишь… Какого ворона вы делали с этим арья, сдирали кожу? Хотя так им и надо, конечно. Так и надо... Так, язв нет, все хорошо… Да, господа, проезжайте. Хотя нет. Подождите. Я еще должен посмотреть документы для проезда, ваши и вашего помощника. — Не люблю бумажной возни, — сказал Лин. — Ты тот самый единственный в стране человек, который меня не знает, или что? — Я… нет, конечно, я понимаю, кто вы, господин Архонт, но формальности, предписанные законом…  — То есть вы меня не пропускаете? — Господин! Войдите в мое положение! — воскликнул стражник. — Конечно, я не могу не пропустить вас. Но не могу и закрыть глаза на отсутствие бумаг… Я… Я правда не понимаю, что мне делать. — Как тебя зовут, стражник? — сказал Лин бесстрастно. — Откуда ты? — Э-э… Лициний, господин Архонт. Родился в Пирее… — У тебя есть семья? — Есть дочь, господин. Ей шестнадцать. Она… — он сбился. — Шестнадцать, — повторил Лин медленно, словно пробуя слово на вкус. — М-м. Самый возраст. Так вот, Лициний из Пирея. Как ты сам понимаешь, у тебя два варианта, ты можешь меня сейчас пропустить или не пропустить. Либо да, либо нет, мы не на симпозиуме философов. У тебя минута на размышления, я тороплюсь. Пауза. — Хорошо… Да… Да, можете ехать, — отчаянным голосом сказал стражник. — Только не трогайте… Не трогайте дочку… — Видно, меня подводит слух: мне показалось, ты забыл какое-то слово, — сказал Лин спокойно. Стражник поправился: — Проезжайте, господин. А ведь еще недавно Архонт казался Нарсе… на удивление обычным. Обычным юношей чуть младше самого Нарсе, он бы даже сказал — мальчишкой. Сообразительным, болтливым, чрезмерно самоуверенным, довольно живым и нормальным даже с этим своеобразным висельным либо похабным юмором и паническими приступами. Но Нарсе догадывался, что где-то в глубине у него спрятан железный стержень, вряд ли нормальный мальчишка на должности Архонта сохранил бы рассудок. Теперь Лин позволил увидеть этот стержень остальным и спрятал все кроме него. Получилось страшновато. Возможно, Лин все-таки был довольно хорошим притворщиком. Но трудно носить личину так естественно, если в тебе нет хотя бы ее ростка.  Снова послышались шаги, теперь они удалялись. Нарсе наконец открыл глаза и встретился с Лином взглядом. Тот сел на пол повозки, привалился к стене — как человек, которому простой процесс стояния на ногах уже долгое время давался не без труда. — Куда делась старая добрая коррупция? — выплюнул он зло, но уже своим обычным голосом. — И я так надеялся, со всей этой кровью вообще не найдется охотников рассматривать труп… — Тебе недоставало только хлыста в руке, господин, — заметил Юстин с немного натянутым смешком. — О, наконец-то и ты делишься фантазиями, — ответил Лин, но тоже как-то тускло. — Это дело такое, только дай волю, и втянешься… Пожалуй, приберегу идею с хлыстом на будущее, когда мне будет лет пятьдесят. Я буду ходить во всем черном, отпущу зловещую маленькую бородку, займу свое кресло в Совете, устрою так, что все мои враги сами друг друга перебьют, буду держать весь город за яйца и править из-за спины императрицы. А, впрочем, императрицу тоже на хер, я буду религиозным деспотом. Иногда я буду толкать старушек и пинать щенков. Он, конечно, шутил — но Нарсе подумал, что, учитывая все, что он успел узнать про Архонта, такой вариант будущего пугающе реален. Кроме щенков, может быть. — Ну, идем, идем, друг мой патрикий, — устало сказал Лин, отклеившись от стены, — Вечный Город нас заждался. — Ты сможешь держать в руках поводья? — спросил Нарсе.  Под довольно узким рукавом наряда Архонта был заметен перематывающий руку жгут.  Незадолго до этого, когда Лин разрезал свое предплечье все той же прихваченной из гостиницы бритвой, и, собрав кровь в пригоршню другой рукой, размазывал ее по телу Нарсе, он пояснил: «Не парься, я… Ну, я знаю, как надо резать, чтобы крови было много. Это только выглядит паршиво, а на самом деле ерунда». Нарсе, будучи врачом, знал, что это не такая уж ерунда.  Ему самому, с ног до головы перемазанному кровью, вряд ли стоило садиться на кучерское сиденье. Юстин пробормотал: — Я-то тоже теперь не бог весть какой возница... Лин, однако, уклонился от прямого ответа на вопрос про поводья, весело сказав: — Уверен, эти лошадки сами знают, куда бежать.   До того, как оказаться в мешке, Нарсе успел увидеть немного пейзажей Бизанта. Мимо окон проплывали унылые серые поля, неухоженные деревеньки, какие-то заброшенные развалины и скопления мусора, с которыми никто почему-то ничего не хотел сделать (хотя это ведь совсем нетрудно); нищие, оборванные люди у дороги провожали их повозку тоскливыми глазами. Когда они миновали дорожную заставу и повозка въехала в Великий Город, Нарсе наконец понял, в чем был смысл идеи Лина переодеть кого-то из них женщиной: дамы, которых он видел на улицах, в основном носили на лицах полупрозрачные покрывала. Что-то в этом духе удачно скрыло бы как характерное арьянское лицо Нарсе, так и святой лик Архонта Мира Сего. (Но как спрятать лицо охраннику? Мужчин с покрывалами Нарсе не видел еще ни в одной стране…)  Вообще люди здесь куда старательнее, чем в деревнях, закутывались во что-то бесформенное с ног до шеи — хотя день был жаркий; душный воздух оставлял на языке ощущение грязи и прогорклого масла.  Столица была подавляюще, бессмысленно роскошной. И одновременно Великий Город Бизанта был самым грязным городом, который когда-либо видел Нарсе, даже окрестности дворцов порой напоминали скотный двор. Как люди могут так скверно относиться к пространству, где живут? Он перестал недоумевать, когда всмотрелся в самих горожан. Здесь было так много людей, которым стоило бы помочь: больных людей… Это была не та болезнь, о которой говорили на постоялом дворе, — Нарсе пытался высмотреть признаки какой-то эпидемии, но ничего такого не находил, во всяком случае пока. И все же эти люди определенно не были здоровы. Это было видно без всякого целительского фарна — по тупому и равнодушному, как у скота, поведению, по озлобленным разговорам, которые и разговорами-то не назовешь: люди оскорбляли друг друга, яростно орали, истошно визжали, издевательски хохотали, и, конечно, друг друга совсем не слышали… Нарсе видел все это и раньше, в других местах. Но чтобы таким был почти каждый — еще ни разу. Исцелить рану гораздо проще, чем помочь таким вот людям, у которых не в порядке душа, а не тело. И хуже того — они ведь никогда и не попросят о помощи… Сейчас бы проснуться от всего этого, как от кошмара: выскочить в ночь еще до рассвета, пробежаться по дышащему землей и дождем лесу, переплыть озеро, над которым стоит туман, густой, как молоко, полюбоваться сложными мерцающими нитями, связывающими все живое в мире; затем вернуться в город, пройтись по нему, встречая добрых и умных людей, которые друг другу доверяют и уважают друг друга; показать свою ловкость в каком-нибудь турнире, потанцевать, послушать музыкантов, подивиться на ажурные арки нового подземного зала камнетворцев, увлечься беседой о звездах, мифах или диковинных животных; порадоваться, с какой любовью и вниманием каждый выполняет свою работу, и сделать свою — кому-то помочь; улыбнуться шутке, которая никого не оскорбляет… Нет, не думать, не думать… Возможно, он был несправедлив к Великому Городу: одной из причин, почему Нарсе было тут плохо, было то, что на нем снова были его кольца, все восемь. Они решили, что в столице Нарсе стоит прятать связь с Изнанкой как можно лучше, тут могли иметься какие-то приспособления для поиска перевертышей. А с кольцами Нарсе мог сойти за обычного человека. …А еще где-то в этом полном безнадеги городе есть площадь для казней таких, как он… И тюрьма, куда хорошо бы никогда не попадать, и в которую он все-таки непременно должен попасть...  Повозка стала удаляться от грязных закоулков центра города. Теперь они ехали мимо усаженных розами садов и красивых вилл, среди серебристых олив и огромных кипарисов.  Внизу было видно море — оно накатывало на берег с мерным шелестом. Повозка остановилась недалеко от кромки песка. Лин открыл дверь и весело спросил: — Ты не хочешь искупаться? Нарсе хотел. Ни о чем сейчас так не мечтал, как о глотке свежего соленого воздуха и как можно скорее оказаться в воде, прямо в одежде. После того как он наконец отмылся от крови, Лин спросил без обычной язвительности: — Как тебе море? Он любит море, осознал Нарсе, он ведь возле него вырос. — Очень красиво, — искренне сказал он. — Море почти такого же цвета, как эта зелень, а дома — белые... Если бы я был художником, я бы это нарисовал. Я уже видел море, но не в Бизанте, конечно… — Видел? — удивился Лин. — Да, князь иногда брал меня с собой в путешествия. — И Нарсе не удержался, похвастался: — Я даже видел Чанъань, самый огромный город мира! — Огромнее Великого Города?  — Людей там больше, да. Там страшно интересно, в Чанъани. В Поднебесной все устроено совсем наоборот, чем в Бизанте… — И Нарсе, пока сох на ветру и горячем солнце, принялся рассказывать ему и Юстину — который тоже сел рядом послушать — про страну Чин, что лежала на противоположном конце света от Бизанта, другой такой же могучей империи, как вторая чаша весов. Лин слушал его как-то очарованно, даже почти не острил.   После купания Лин не стал заставлять Нарсе садиться обратно в повозку, а сказал, что хочет кое-что показать, и они втроем стали подниматься на холм. Они остановились перед обращенным фасадом к морю домом, который был даже роскошнее остальных увиденных по дороге. Несмотря на свою красоту, вилла казалась заброшенной и даже успела кое-где обветшать, ограда и ворота сильно заросли. — Ты знаешь, чья это вилла, Юстин? — спросил Лин. — Знаю, я на ней бывал. Боги, столько лет прошло, а охотников купить ее, видать, так и не нашлось. Но на самом деле ты просто хочешь вытащить из меня признание, из какой же я семьи, верно? — насмешливо сказал Юстин. — Почему не спросить прямо? Лин хмыкнул. — Так неинтересно. И — нет. Я просто хотел сказать, что это вилла теперь будет наша, — сказал он безмятежно. — Точнее, Юстин, она будет твоя. Как мало Нарсе ни знал о деньгах Бизанта, все же осознал, что с точки зрения обитателей таких вилл они наверняка недалеко ушли от нищих. А Юстин просто рассмеялся. — Моя? — повторил он. — И это ты говорил мне, что я не знаю цену деньгам? Ты снял с каких-то бедняг несколько колец, вырвал пару зубов, выиграл чуток монет в кости, но… Прости, но этого и близко не хватит. Ты даже не представляешь, сколько стоит хоть один предмет мебели на такой вилле. — То, по-твоему, у меня слишком много денег, то слишком мало — определись уже! — И Лин вдруг ухмыльнулся: — О, а давай поженимся? Юстин прищурился: — Так… Это чтобы мне, как нормальной жене, денег было просто всегда слишком мало?  — Именно! — обрадовался Лин. — Стабильность! Хоть кто-то понимает мои шутки. И, умоляю, хватит про зубы. Если тебе от этого легче, я их не рвал. Нарсе поймал себя на том, что улыбается. Простая, искренняя радость — видеть людей, которые так хорошо сошлись, несмотря на ужасные обстоятельства их встречи. Тем более один из этих людей был очень ему дорог — а второй… Второго он пока не успел узнать, но, пожалуй, хотел бы. Лин выглядел уже совсем не тем мертвецом, которым Нарсе увидел его впервые. Разве что тогда, на дорожной заставе… Но рядом с ними двумя он оттаивал, как лед весной. ― На самом деле, Юстин, конечно, ты прав. Для начала мы просто снимем эту виллу. Ненадолго. Я в курсе, что ты куда лучше меня понимаешь и сколько она стоит, и как ее обслуживать. Зато я знаю, сколько могут стоить подарки Архонту Мира Сего — я пару раз заглядывал в отчеты Антипатра для церкви, когда мне случалось протрезветь и меня одолевала скука. — Подарки? — удивился Нарсе. — Ах, ну да, наверное, люди посылают тебе что-то, чтобы продвинуться по службе? Или не сесть в тюрьму, если их ловят на чем-то неугодном церкви. Архонт ведь обладает большим влиянием… Лин скривился. — Архонт обладает нулем без палочки. При Красном императоре должность Архонта была больше военной, а теперь Ксенофонт считает меня приятной безделушкой типа святых мощей. Мощей, от которых вечно несёт выпивкой. Тем не менее, верующие присылают Архонту подарки, и значительная часть этих людей не того положения, чтобы мечтать продвинуться по службе. Они уже получили от жизни все — кроме шанса на спасение души. Чем пропащее душа, тем дороже спасение. Если теперь подобные подарки будут присылать сюда, то даже по грубым подсчетам, мы сможем купить виллу совсем скоро, тем более она пользуется дурной славой. Вы не поверите, что мне присылали — ну, Архонту то есть, я-то, конечно, ничего из этого своими глазами даже не увидел. Зеркала с инкрустацией из драгоценных камней и слоновой кости. Редкие старинные манускрипты. Огромные сапфиры из Инда. Драгоценное, единственное в своем роде оружие. Мелочевку типа украшений, коней и рабов и упоминать не стоит… — Подаренные рабы могут шпионить для тех самых людей, что их подарили, — заметил Нарсе. Он нахмурился. Идея с рабами ему совсем не понравилась. — Ого, восхитительно параноидальное… то есть дельное замечание. Да, рабов, пожалуй, принимать не будем. Ты ведь сможешь сам найти прислугу для этой виллы, Юстин? Только не говори, что даже рабов для тебя покупали другие рабы. — Ну… Нет, в общих чертах я, конечно… — промямлил Юстин, глядя на Нарсе. — Э-э… Может, обойдемся без рабов, Лин? Что такого они могут сделать, с чем мы не справимся сами? Лин с раздражением сказал: — Вы же не думаете, что я просто решил купить вам огромную виллу в лучшем предместье Великого Города по доброте душевной? Чтобы вы двое жили в ней долго и счастливо, а я наслаждался видом вашего противоестественно милого союза? Нет, ребята, я не занимаюсь благотворительностью. Если кто забыл, у нас все еще есть заговор против императрицы, из-за которого мы угодили в это безобразие, вы двое будете мне помогать во всем этом разобраться, и вилла нужна именно для этого. И это должна быть вилла патрикия, на которой не стыдно закатывать лучшие вечеринки столицы, а не какое-то подобие заброшенного музея с паутиной и призраками по темным углам. Прости, благородный дикарь, но рабы у нас будут. Много рабов. Даже если забыть про отвращение к рабовладению, идея Лина представлялась Нарсе странной. Ему — да и Юстину тоже — стоило бы спрятаться как можно лучше, а Лин вместо этого хочет сделать их центром внимания всей столицы, и как вообще он собирается это провернуть? Но если все это высказать Лину, тот, скорее всего, с почти искренней надеждой спросит, нет ли у Нарсе какого-нибудь другого плана, поумнее... Так что вместо этого Нарсе напомнил: — А как же тюрьма? Пленники? Мне нужно как можно скорее разузнать что-то об этом... Взгляд Лина стал тяжелым. — Давайте решать проблемы по очереди. Отсрочка Нарсе не обрадовала — но пока что он Лину верил. Он не мог не отметить, что поступки Архонта порой расходились с тем, что молол его довольно острый язык. Безусловно, у Лина имелись свои мотивы, и от внимания Нарсе не ускользнуло, что они с Юстином будут находиться в полной его власти и под его постоянным присмотром; и все же… «На хер я тебя хотел послать, вот что… А теперь на кресте будешь висеть, ну а мы с Юстином, наверно, на виселице…» Нарсе, конечно, и до этого встречал подобных Лину людей. Измученных, раненых людей, которым было проще показать другим свои скверные стороны, чем свою доброту и особенно — уязвимость.  А скверные стороны у него имелись: Лину явно нравилось ощущение власти, у него был ум игрока, и ради своих целей он вполне готов был врать и запугивать. Но также у Лина были очень твердые принципы относительно убийства людей, а при необходимости причинить кому-то боль он инстинктивно выбирал причинить ее себе, а не другому. В сумме Нарсе пока склонялся к тому, что Архонт Мира Сего — гораздо лучший человек, чем пытается казаться, хотя и очень сложный.