Скелеты в шкафу

      Как бы ни старалась tía Пепа оградить своего младшего сына от любых потрясений, новость о смерти Пабло Эскобара облетела всю Колумбию. Правда, Антонио, в силу своего возраста, об El Patron знал только то, что у него была асьенда, где жили гиппопотамы, слоны и жирафы, и, услышав про его смерть, тут же расстроился и начал переживать, что бедные звери теперь останутся голодными и несчастными.       — Мама, а можно мы возьмем себе одного бегемотика? И жирафика? И вдруг tío Бруно мне все-таки привезет беленького мишку, когда вернется с Аляски… — с мольбой протянул он, и tía Пепа подавилась утренней чашкой кофе.       — Цыпленочек мой, ну ты сам посмотри, где мы будем держать бегемота и жирафа? — рассудительно заметил tío Феликс, успокаивающе гладя свою жену по запястью. — Им тут будет тесно и неудобно.       — А вдруг их никто не будет кормить, и они умрут от голода?! — с надрывом спросил Антонио и отодвинул тарелку с чангуа. — Папа, давай ты отправишь мой суп бегемотикам, а я поем арепы?       — Тонито, милый, бегемотам нельзя чангуа. У них начинают болеть животы, это я тебе как доктор говорю, — вмешалась Хульета. — Поэтому доедай свой завтрак, чтобы вырасти большим и сильным.       — А белым медвежатам можно?..       — Антонио, — негромко сказала абуэла, и мальчик, сразу притихнув, подвинул к себе тарелку и принялся за завтрак. Мирабель улыбнулась, глядя на кузена, и решила к уже имеющимся ягуару и капибаре сшить для него еще и плюшевых бегемота и жирафа. Tía Пепа и tío Феликс задумчиво переглянулись, словно умели читать мысли друг друга, и Мирабель заметила, как tío Феликс подмигнул своей жене.       К концу декабря донья Гузман сменила, наконец, ледяное молчание, на которое в том числе повлияла и разорванная помолвка, на некое подобие любезности, и пригласила всю семью Мадригаль в свой дом на рождественскую вечеринку. Несмотря на некоторую неловкость, все еще висевшую в воздухе, и слишком уж вежливые разговоры абуэлы и самой доньи Гузман, все остальные члены семей действительно наслаждались приятной обстановкой, совсем непохожей на прошлогоднее Рождество.        Антонио, которого впервые взяли на взрослый праздник в другом доме, жался к Мирабель, крепко держа в руках плюшевого ягуара. Мариано, заметив его, дружелюбно улыбнулся и, подойдя ближе, присел на корточки.       — Привет, Тонито! Теперь ты уже такой взрослый, что ходишь в гости, да?       — Ага, — еле слышно отозвался Антонио. Мирабель ласково пригладила его кудряшки — ее кузен стеснялся незнакомых людей, но Мариано, как бывший жених Исабелы, все-таки был ему не совсем чужим.       — Какой у тебя роскошный зверь в руках, совсем как настоящий! Я даже подумал, что ты принес маленького котенка ягуара к нам — Мариано сказал это настолько искренне, что Антонио, мгновенно оттаяв, тут же заулыбался.       — Это мне Мира сшила! Правда, у нее красиво получилось? А еще она сама себе одежду делает, и у меня на кармашке вышивку тоже! — Антонио ткнул себя пальцем в грудь, и Мирабель неловко отвернулась.       — Твоя кузина молодец. Иса… — Мариано запнулся, и, откашлявшись, продолжил. — Исабела часто говорила, что у нее настоящий талант.       — Да быть такого не может! — растерявшись, выпалила Мирабель. Чтобы старшая сестра ее похвалила? Да скорее в аду снег пойдет, а все наркобароны Колумбии дружно постригутся в монахи, раздав деньги нуждающимся. Мариано покачал головой.       — Я серьезно. Она мне как-то рассказывала о платье, которое ты сшила для куклы, так подробно, что я его как наяву представил. И игрушки у тебя отличные.       — Ох… спасибо, — пробормотала Мирабель, подозревая, что Исабела, и без того не горевшая желанием связывать свою жизнь с Мариано Гузманом, просто несла первое, что придет в голову, лишь бы разбавить атмосферу вынужденной романтики. Антонио, окончательно осмелев, согласился пойти познакомиться с другими детьми, держа Мариано за руку, и Мирабель проводила их взглядом.       — Он так любит детей, — обернувшись, она увидела стоявшую рядом Долорес, печально глядевшую на Мариано. — Он как-то признался Исе, что хочет как минимум пятерых.       — Представляю, в каком она была восторге, — вполголоса отозвалась Мирабель, и Долорес кивнула, накручивая на палец прядь волос, выбившуюся из прически.       Устав от танцев, Мирабель отошла к столу, выпить стакан гуарапо. Цедя прохладный лимонад по глоточку, она услышала имя tío Бруно, донесшееся от беседовавших доньи Гузман и абуэлы и тут же вытянула шею, жалея, что у нее не такой хороший слух, как у Долорес, закончившей музыкальную школу.       — … не виним. Мы понимаем, как тяжело было бедной девочке. Она ведь крестница Бруно, и такой позор…       — Спасибо, Мария, я верила, что ты простишь это ее… решение.       — Ну, разумеется, Альма! Ведь не станем мы рушить старую дружбу из-за такого… Ты ведь навещаешь его?       — Это мой крест, — голосом абуэлы можно было заморозить озеро Гуатавита. — Я навещала его на Пасху, а завтра поеду к нему, поздравить с Рождеством, но… Не хочу его видеть. Просто не могу.       — Я всегда говорила, что такие знакомства и связи не доведут до добра, вот мой Серхио тоже связался не с теми людьми, а ведь был таким приличным мальчиком, пел в хоре, университет закончил лучшим на курсе…        Лимонад в стакане закончился, и Мирабель, уловив косой взгляд абуэлы, быстро отошла обратно к танцующим, делая вид, что ничего не слышала. В целом, можно было признать, что вечеринка удалась. «И обошлось без единого трупа!» — жизнерадостно заявил Камило громким шепотом, когда они возвращались домой, схлопотав легкий подзатыльник от своей матери.        На Рождество младенец Иисус, тронутый добрым сердцем малыша Антонио, подарил ему пятнистого котенка, которого сияющий от счастья (и совершенно забывший про бегемотов, жирафов и белых медведей) кузен назвал Парсом. Котенок создавал хаос на ровном месте, в первый же вечер умудрившись уронить рождественскую елку, но сердится на него не получалось — Антонио так искренне радовался подарку, что даже абуэла махнула рукой, отметив, что игрушки целы, гирлянда не порвалась, а значит нечего и шум поднимать.       — Все дети одинаковы, — закончила она свою мысль, с теплотой глядя на Антонио и Парса. — Будь-то котята или ребята, в детстве они всегда лишь безобидные малыши с невинными забавами…       Альма замолчала, нахмурившись, и Мирабель невольно бросила взгляд на единственное фото с tío Бруно, оставшееся в доме. Сегодня абуэла, как и собиралась, навестила своего сына в Ла-Пикоте, и Мирабель при всем желании не смогла удержаться от вопроса:       — Как дела у tío Бруно?       Альма, вздрогнув, холодно взглянула на нее, и, помолчав, неохотно ответила: «Живой», больше не проронив ни слова. Мирабель попыталась утешить себя мыслью, что даже если tío Бруно не захотел ей отвечать, то хотя бы не выдал перед абуэлой.       После Нового Года абуэла и донья Гузман, демонстрируя всему району их по-прежнему крепкую дружбу, организовали несколько благотворительных обедов совместно с церковью, чтобы «исцелить раны, оставшиеся после террора Эскобара». Вырученные деньги пошли на помощь беднякам, сиротам и заключенным, и обе доньи решили устроить еще один благотворительный обед, но уже после окончания поста, в честь Пасхи. Абуэла стала чаще улыбаться, выходя из дому с расправленными плечами и гордо поднятой головой, и вскоре о зловещем Бруно, который сначала задушил, а потом забил камнем добропорядочного сеньора Ортиса, перестали шептаться даже самые отъявленные сплетницы.       Благодаря Парсу жизнь в доме и правда стала гораздо веселее: шустрый и любознательный котенок то и дело норовил залезть в чужой шкаф и устроить себе гнездышко из вещей, попутно щедро делясь шерстью. Мирабель пару раз вытаскивала его из ящика со своим нижним бельем, а один раз он стянул с вешалки школьную форму Луизы, и утром ей пришлось впопыхах хвататься за утюг, шепотом ругаясь на ходячее пятнистое бедствие.       В начале апреля, когда абуэла вместе с Долорес и доньей Гузман отправились в церковь, чтобы обговорить детали благотворительного обеда с падре, Мирабель раскраивала ткань для юбки, обводя мелком выкройку из журнала. В дверь заколотили, и она выпрямилась, сдув волосы со лба.       — Что, Антонио? — своего любимого кузена она могла узнать даже по стуку.       — Мира! А Парс у тебя? — Антонио заглянул в комнату, и Мирабель помотала головой.       — Нет. Он был, но я его выгнала, сам видишь, чем я занимаюсь, — она махнула рукой в сторону выкроек — с участием котенка этот процесс становился настоящим адом. Антонио расстроено надул губы.       — Мира, он куда-то пропал… А вдруг он выбежал на улицу и потеряется? Или его задавят машины?!       — Эй, эй, тише, — Мирабель быстро обняла уже готового зареветь Антонио и погладила по пружинистым кудряшкам. — Я уверена, это пушистое бедствие где-то в доме, залез в шкаф и спит там.       — А где? У Исабелы дверь закрыта, у Камило и Лолы его нет, у мамы и папы я смотрел, — Антонио принялся загибать пальцы. — Осталась ты и Лусита. И твои мама и папа.       — И абуэла, — с содроганием произнесла Мирабель, и Антонио засопел, умоляюще глядя на нее. — Хорошо. Я проверю в комнате абуэлы, а ты пока можешь посидеть тут. Или, лучше, в столовой или в гостиной, — торопливо добавила она, вспомнив про лежащие в ящике ножницы и булавки с иголками. Антонио был, конечно, умным и замечательным мальчиком, но обнаружить, что все постельное белье и шторы были порезаны на лоскутки, просто потому что ему стало интересно, что из этого получится, Мирабель не хотелось.       Заходя без спроса в комнату абуэлы, Мирабель чувствовала себя так, словно вломилась ночью в церковь и теперь методично обчищает святое место.       — Парсито? Парс, кис-кис-кис, чтоб тебя, — прошипела она, слабо надеясь, что на этот раз вредный котенок изменил своим привычкам и решил устроиться в кресле. Оглядевшись, Мирабель почувствовала, как упало сердце: нижний ящик одежного шкафа был слега отодвинут. Хуже всего — это был ящик с Особенной Скатертью. Ее собственноручно вышила еще абуэла Альмы, Соледад, на свадьбу своей внучки, и стол ей накрывали только в самых торжественных случаях. До этого Мирабель видела ее лишь однажды, на крестины Антонио, и навсегда запомнила великолепный узор из птиц и цветов, вышитый с таким мастерством, какое ей самой еще и не снилось. Абуэла хотела достать эту скатерть на свадьбу tío Бруно и Ренаты, потом — на свадьбу Мариано и Исабелы… Мирабель вздрогнула и решительно потрясла головой. Истово надеясь, что Парс просто спит поверх скатерти, а не решил там еще и в туалет сходить, Мирабель выдвинула ящик. Ничем подозрительным не пахло, и она, слегка приободрившись, заметила выпирающий бугорок, который тут же замурлыкал, стоило до него дотронуться.       — Парс, только не выпускай когти, умоляю! — прошептала Мирабель и, затаив дыхание, потянула скатерть в сторону, открывая пятнистого котенка, лежавшего на изумрудно-зеленой папке. — А это что?..       Парс, решив, что она собралась поиграть в «злую руку», попытался вцепиться в нее когтями и крохотными, но очень острыми клыками, но Мирабель ловко перехватила его поперек живота и вытащила из ящика, строго шикнув. Лежавшая под скатертью папка притягивала взгляд — почему абуэла держит ее тут и… что в ней? Все документы хранились в несгораемом шкафу в кабинете, фотоальбомы лежали на полках в гостиной, так почему эта папка оказалась в ящике, да еще и под скатертью? Мирабель нервно облизнула губы, краем уха слыша, как Парс точит когти о кровать. Любопытство разгоралось внутри, и, несмотря на укоризненный взгляд керамической статуэтки Девы Марии, Мирабель, воровато обернувшись на дверь, осторожно достала папку. Руки тряслись от волнения и осознания тяжести своего греха — мало того, что вломилась без спроса в комнату абуэлы, так еще и лезет в ее вещи! — и все содержимое папки высыпалось на пол.       — Ой, мамочки! — прошептала Мирабель, с ужасом глядя на пестрый хаос на полу. Отдышавшись и собравшись с духом, она принялась торопливо собирать фотографии и какие-то бумаги, и случайно зацепилась взглядом за один снимок. — Что?!       Разинув рот, она уставилась на фото развалившейся на диване девушки, совсем как в журналах у Камило, даже не сразу замечая там tío Бруно. Мирабель захлопнула рот и помотала головой. У абуэлы в потайном ящике хранится… такое?! Откуда у нее вообще эта фотография?! Мирабель моргнула и пригляделась к отражению в зеркале — ей показалось, или кроме Бруно там был… С первого этажа донесся голос абуэлы, и Мирабель, похолодев, торопливо засунула фотографии и бумаги обратно в папку. Паника захлестнула ее с головой, и она, слабо понимая, что, а главное, зачем она делает, засунула папку себе под блузку, прижав к животу резинкой юбки. Закинув Парса на плечо, Мирабель задвинула ящик со скатертью, в последний момент расправив ее, и пулей выскочила из комнаты абуэлы. Спустив котенка на пол, она метнулась в спальню и засунула папку под матрас своей кровати. Торопливо свернув ткань вместе с выкройкой на столе, Мирабель плюхнулась на кресло, схватив первую попавшуюся книгу, и замерла, уставившись на страницу невидящим взглядом. Сердце гулко стучало в горле, ладони были мокрыми от пота и слегка тряслись, а во рту чувствовался медный привкус. Абуэла прошла по коридору, и до слуха Мирабель донесся скрип двери. Она застыла, боясь даже вздохнуть, ожидая, что сейчас раздастся грозный крик… но было тихо.       До самого вечера Мирабель сидела, как на иголках, пытаясь понять — откуда у абуэлы такие фотографии? Ладно бы у Камило, насчет морального облика своего кузена у Мирабель не было никаких иллюзий; она, скрепя сердце, могла бы смириться с подобными фото у tío Феликса или папы, но абуэла?! За ужином Мирабель боялась даже голову поднять, опасаясь праведного гнева, но громы и молнии не спешили падать на ее голову с небес.       — Антонио, пожалуйста, проследи, чтобы твой котенок не забирался в чужие комнаты, я заметила, что он точил когти о мою кровать, — только и попросила Альма, и Антонио, смутившись, опустил голову       — Прости, абуэла. Я буду очень-очень следить за ним.       Мирабель, которую прошибло холодным потом, едва абуэла произнесла первый слог, еле слышно перевела дух. С трудом дождавшись, когда Луиза уснет, и все прочие звуки в доме утихнут, Мирабель крадучись пробралась в ванную, трепетно прижимая найденную папку к животу. Заперев дверь и усевшись на крышку унитаза, она решительно раскрыла ее, снова вынимая фотографии. Теперь она уже сообразила, что они были крупнее чем те, что хранились в семейных альбомах, и гораздо четче. Снова взяв фото с девушкой на диване, Мирабель рассмотрела его внимательней, не обращая внимания ни на грудь, едва прикрытую купальником, ни на расставленные ноги — в конце концов, учитывая, как часто ее кузен забывал свои журналы в ванной и какие фильмы показывали по телевизору, глупо было бы смущаться и корчить из себя ханжу. Она задержала взгляд на tío Бруно — было немного… странно и совсем капельку смущающе видеть его в таком виде. Особенно, спустя год его отсутствия. Мирабель потерла затылок, переводя взгляд на другого человека, отразившегося в зеркале и чувствуя легкий холодок в животе — она смотрела на покойника.       Вытерев потные ладони о пижамные штаны, она почти уткнулась носом в фотографию, разглядывая отражение. Это действительно был сеньор Освальдо, стоявший в профиль, и говоривший с… кем-то — собеседника загораживала голова tío Бруно. Мирабель вытащила второе фото, где tío Бруно фотографировал себя в зеркало, пока у него за спиной тискались две девушки и какой-то мужчина. Она нахмурилась, заметив напряженный взгляд Бруно и натянутую, искусственную улыбку, словно он ни капельки не наслаждался происходящим, хоть и притворялся, что это не так. Дальше шло несколько групповых снимков, фотографии каких-то красивых девушек с броским макияжем — Мирабель никогда не разрешали так краситься, и она только завистливо вздохнула, — список имен, расписание самолетов из аэропорта Эль Дорадо…       Сложив все обратно в папку, Мирабель подперла голову кулаком, разглядывая светло-зеленый кафель с цветочным узором. Почему эти фотографии оказались у абуэлы? Откуда они вообще взялись?! То есть, понятно, что их делал tío Бруно, но… почему? Что это за имена, кто эти люди?.. Вопросов было гораздо больше, чем ответов.        Устав сидеть на унитазе, да и ноги уже затекли, Мирабель вышла из ванной, прижимая папку к животу. Пробравшись в спальню, она неловко задела ногой тумбочку, и зашипела от боли. Луиза сонно заворочалась, приподнимаясь на подушке:       — Ты чего?       — Я… живот прихватило, — быстро ответила Мирабель, сгибаясь пополам и придерживая папку. Ложиться тоже пришлось скрючившись, чтобы не шуршать матрасом. Сон упорно не шел, а в голове разъяренными пчелами роились мысли. Она вспомнила одну теленовеллу о полицейском под прикрытием, который, рискуя жизнью, добывал компромат на главарей мафии. А что если… Нет, tío Бруно, конечно, не был полицейским, но он ведь был журналистом, и что, если он узнал что-то очень нехорошее про сеньора Ортиса, и во время разговора в беседке сеньор Освальдо решил на него напасть, и tío Бруно просто защищался?! Но… если все это было так, то почему папка с фотографиями оказалась у абуэлы, а не в руках полиции? Почему tío Бруно сидит в тюрьме, про него шепчутся, что он сутенер и наркоман, а абуэла каждый месяц навещает родителей сеньора Ортиса? Мирабель, не выдержав, сползла с кровати, снова уходя в ванную.       Перебрав фотографии, она вытащила одну, сделанную у бассейна: tío Бруно держал камеру на вытянутой руке, захватывая в кадр не только себя, но и окружение, и Мирабель, не обращая внимания на девиц топлесс, облепивших бортик, разглядывала лица мужчин, сидевших вокруг столика за спиной у tío Бруно. Кроме сеньора Освальдо, там была еще пара человек, которых она видела по телевизору в новостях, еще один, кажется, был директором радио RCN, а еще… Она заморгала и потерла глаза. Сбоку от основной группы стоял шофер сеньора Освальдо — не узнать эту бороду было сложно. Мирабель, почесав в затылке, принялась перебирать фото девушек, и, наконец, вытащила еще два, где тоже был Панчо. На одном снимке он вовсе стоял в круге света от фонаря, держа за руку девицу в микроскопической юбке и с выбеленными волосами, закрывавшими лицо. Мирабель снова взяла фото с сеньором Освальдо возле бассейна, пристально разглядывая его лицо. Он был веселым и жизнерадостным, любил «вкусно поесть и громко посмеяться», как сеньор Ортис сам про себя говорил, но здесь его улыбка была уж слишком… «Скользкой» — мелькнуло в голове у Мирабель и она передернулась: вспомнилось, как он поцеловал ее руку в тот рождественский вечер.       Теперь живот у нее разболелся по-настоящему, и Мирабель сделала пару глотков воды из-под крана и умылась. В голове царила полная неразбериха. Ее tío пытался шантажировать сеньора Ортиса? Бруно раскопал темные дела сеньора Ортиса, и абуэла согласилась хранить эти материалы, взамен на спокойную жизнь для семьи? Или же… Мирабель сглотнула, глядя на свое отражение. Или ее абуэла сама связана с чем-то плохим?.. В конце концов, в мафии ведь не только мужчины бывают главарями…       Мирабель снова вернулась в кровать, перебирая в памяти воспоминания о Рождестве, о tío Бруно, о сеньоре Освальдо, а перед глазами стояли увиденные на фото сценки. Даже сейчас Мирабель была готова признать, что у tío Бруно все-таки был талант к фотографии, уж очень они врезались в память. Мысли наслаивались друг на друга, дробясь, как в калейдоскопе, пока ее не сморило дремотой.       Сеньор Ортис тянул ее к бассейну с голыми девицами, которые весело хохотали, шлепая ладонями по воде. На ходу пытаясь сорвать с нее блузку, он приговаривал, что из нее выйдет отличная модель, пока Мирабель с истерическими всхлипываниями пыталась вырваться на свободу — липкие пальцы намертво вцепились в ее руку, грозя оставить синяки. Раздался громкий треск, словно от разбитой вазы, и сеньор Ортис упал на землю — вместо лица у него было кровавое месиво, на рубашке виднелись сероватые кусочки костей и мозга, земля попала в приоткрытый рот, словно крошки от пирога… Мирабель подняла взгляд на стоявшего возле трупа tío Бруно — в светлом костюме с рождественской вечеринки, в лиловой рубашке с закатанными рукавами и кровью на руках. Он покачал головой, виновато глядя на нее:       — Мирабель, прости.       — Мирабель… Мирабель… Мира! Черт, у тебя будильник уже минут пять трезвонит, у тебя совесть есть?! — Луиза потрясла ее за плечи, и Мирабель с криком подпрыгнула в кровати. Все тело было мокрым и липким от пота, и Луиза, поморгав, обеспокоенно прижала запястье к ее лбу. — Ты что, заболела?       — Кошмар приснился, — Мирабель скатилась с кровати, чувствуя, как скрутило желудок. Сон казался таким реалистичным, что она даже покосилась на собственное запястье, ожидая увидеть следы. Мирабель передернуло, и она торопливо выбежала из комнаты, проскакивая в ванную впереди Камило, который возмущенно завопил в закрывшуюся под самым носом дверь.       Ни о какой учебе не могло быть и речи — Мирабель то и дело вспоминала фотографии из зеленой папки, свой собственный сон, и получила две I за один день. Представив, что скажут родители, когда узнают про ее «успехи», она только застонала, уронив голову на парту. Может, и правда лучше было притвориться больной?..       — Эй, Мира, после школы в кафе идем? — Хоакин уселся на ее парту, чуть не сбросив учебник, и Мирабель сердито ткнула его кончиком карандаша в бедро. — Ай, больно же!       — Убери свой зад с моей парты. Не хочу, — Мирабель снова уткнулась лбом в сложенные руки. После смерти Эскобара и уничтожения всего медельинского картеля, ученикам уже разрешали возвращаться домой без сопровождения взрослых, и теперь Богота постепенно возвращалась к привычной жизни.       — Ну, пойдем, а? Я своему отцу все выходные помогал, денег подзаработал, хочешь, угощу чем-нибудь?       — Хоако, у меня голова болит, и я получила две I в один день. Ничего не хочу, — не выдержала Мирабель, и Хоакин заржал.       — Я их постоянно получаю, и что? Расслабься и смотри на мир веселей, погода хорошая…       Мирабель сняла очки, растирая переносицу. Смотреть на мир веселее не получалось — неужели сеньор Ортис, «дяденька Освальдо», которого она знала с детства, был плохим человеком? Задумавшись, Мирабель поняла, что эту мысль ей принять гораздо проще, чем то, что ее tío оказался наркоманом и сутенером. Если он защищал семью… Мирабель резко выпрямилась, чувствуя, как спина моментально взмокла от пота. Господи, Исабела! Иса ведь начинала в модельном агентстве Освальдо и сказала, что эта работа «не для таких маленьких наивных девочек»! Если сеньор Ортис сделал что-то плохое с Исабелой, то tío Бруно бы его не просто горшком забил, он бы его разорвал на части.       С трудом дождавшись конца уроков, Мирабель практически побежала домой, не обращая внимания на сдавившую внутренности судорогу. Бросившись к телефону, она сердито зарычала — абуэла пару месяцев как сменила телефонный аппарат на радиотелефон, и теперь Камило регулярно утаскивал трубку к себе в комнату. С громким топотом вбежав на второй этаж, она заколотила в дверь кузена кулаком.       — … погоди, mi amor, у меня тут не иначе как пожар… Мира, какого черта? — Камило, прикрыв трубку ладонью, высунулся из-за двери, сердито глядя на нее, и Мирабель протянула руку.       — Телефон. Живо!       — Обойдешься!       — Дай сюда телефон, или я скажу твоей Каталине, что ты в пятницу гулял с Марианой! — рявкнула она, и из трубки донесся сердитый визг:       — Каталина?! Мариана?! Ты говорил, что любишь меня!       — Анхелита, милая, ты неправильно… Черт бы тебя побрал, Мирабель. — Камило протянул ей замолчавшую трубку и надулся. — Совести у тебя нет.       — Да ну? Точно ее у меня нет? — Мирабель, фыркнув, удалилась, гордо взмахнув волосами. Закрыв дверь, она набрала картахенский номер Исабелы, молясь, чтобы сестра была не на съемках. Спустя четыре гудка, когда Мирабель уже была готова сдаться, ее сестра наконец-то подняла трубку.       — Исабела Мадригаль слушает.       — Иса, это я, — торопливо произнесла Мирабель, дергая вылезшую из простыни нитку.       — Что… Господи, что-то с абуэлой? С родителями?! — в голосе Исабелы прозвучала искренняя паника, и Мирабель быстро затараторила:       — Нет, нет, все хорошо!.. Иса, я хочу спросить, ты тогда была против, чтобы я работала у сеньора Ортиса, ты что-то про него знала?       — Что? Когда… Мирабель, ты серьезно? — паника в ее голосе сменилась на растерянность, а потом — на злость. — Какого черта ты об этом спрашиваешь?        — Просто, я подумала, а что, если tío Бруно…        — Замолчи! Уже год прошел, почему ты никак не уймешься? Я не хочу слышать ни о tío Бруно, ни о сеньоре Ортисе, никогда! Хватит! Черт, у меня съемки через два часа, и благодаря тебе я буду не в настроении! Надеюсь, ты рада, что испортила своей сестре день!       — Ты серьезно сейчас думаешь только о съемках? — вспылила Мирабель, повышая голос. — Неужели, тебе плевать, почему tío Бруно оказался в тюрьме?       Вместо ответа Иса бросила трубку, и Мирабель зарычала, швырнув радиотелефон на кровать. Неужели ее сестре действительно все равно? Или она чего-то боится?       — Мирабель? — дверь приоткрылась, и она уставилась на встревоженную маму.       — О. Мам… ты сегодня дома? — пробормотала Мирабель, избегая смотреть ей в глаза.       — Да, я сегодня взяла выходной, мы ездили вместе с Луизой в университет перед поступлением… И я услышала твой разговор. Не специально, конечно, просто ты так кричала… — мама прошла в комнату. — Мирабель, ты говорила с Исабелой о… моем брате? Это очень жестоко, ты же знаешь, как все, что он натворил, прости, Господи, ударило по ней.       — Мама, а что, если все неправда? — Мирабель всплеснула руками. — Что, если на самом деле это сеньор Ортис был плохим человеком, и tío Бруно просто… защищал нас?!       Хульета покачала головой, с болью глядя на нее. Зайдя в комнату, она плотно прикрыла дверь, и, вздохнув, негромко произнесла:       — Мира, я вижу, ты никак не успокоишься. Мой брат, он… был хорошим человеком, но в какой-то момент сбился с пути. Я не хочу говорить тебе обо всем, но… Кое-что, все-таки, скажу. В тот день в кармане его пиджака были найдены наркотики, а я сама, лично, видела его с очень… сомнительной девушкой, — мама села на кровать. — Девушкой, которую потом нашли мертвой. Передозировка наркотиков.       Мирабель, сглотнув, плюхнулась рядом. Мама — это не одноклассники, повторяющие сплетни своих абуэлас, но как быть с фотографиями из папки?! Кому верить, чему верить?       — Я понимаю, ты была к нему привязана, и скучаешь по нему, но пришло время взглянуть правде в глаза. Мой брат навсегда для нас потерян.        Хульета, помедлив, поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты, забрав радиотелефон, и оставив Мирабель в полной растерянности. Только через минуту она сообразила, что стоило бы показать маме фотографии, но… тут бы пришлось отвечать на вопрос, откуда она их взяла и, самое сложное, как они оказались у абуэлы. В семье был только один человек, который мог ей объяснить, что произошло на самом деле на Рождество… и что происходит прямо сейчас. Мирабель плюхнулась за стол, выдирая очередной лист из тетради.              «Привет, tío Бруно, это снова я. Я понимаю, что ты не хочешь со мной разговаривать и, наверное, злишься на меня, но, пожалуйста, мне НУЖНА твоя помощь. Я не знаю, что мне думать, и мне больше не у кого это спросить, поэтому, пожалуйста, tío Бруно, ответь мне!       Я случайно залезла в шкаф к абуэле, это было действительно случайно, то есть, не совсем случайно, это было специально, потому что если бы пострадала Та Самая Скатерть — это была бы катастрофа, и я уже попросила прощения у Бога за свой поступок, но там под скатертью была зеленая папка, и когда я ее открыла… То есть, я не специально, фотографии сами выпали, а когда я начала их собирать, то увидела там разных людей. В основном девушек, красивых, как Иса, но моя сестра, конечно, красивее, хоть и та еще ослиная задница, которая про тебя даже говорить не хочет. Но еще там был ты и… сеньор Ортис. И другие люди. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, потому что ты сделал почти все эти фотографии?        Tío, что это значит? Ты узнал, что сеньор Ортис связан с плохими людьми, и он тебе угрожал? Он хотел что-то сделать с Исабелой, и ты хотел ее защитить? Почему о тебе ходили все эти слухи, если ты защищал семью, почему эти фото оказались в ящике у абуэлы? Почему она до сих пор говорит о сеньоре Ортисе с сожалением? Tío Бруно, пожалуйста, ответь мне, потому что я, кажется, сойду с ума. Я уже сошла с ума, и подозреваю мою абуэлу в связях с мафией. Меня упекут в психушку, и я буду писать тебе оттуда письма. Постоянно! Каждый день!       Мирабель»              Сложив письмо и спрятав его между страницами тетради, Мирабель выдохнула. Она надеялась, что tío Бруно на этот раз ответит ей, потому что… Потому что больше спрашивать было не у кого.       На этот раз ожидание было в сотню раз мучительней, чем в первый, и потому, когда в почтовом ящике она увидела конверт с обратным адресом «Ла-Пикота», то не поверила своим глазам. Tío Бруно… ответил ей? Спрятав письмо в рюкзаке, Мирабель зашла домой, стараясь выглядеть абсолютно спокойной и беззаботной. Абуэла, смотревшая дневной выпуск новостей, выслушала рассказ об успехах в школе — Мирабель удалось исправить те две I, — и сдержанно похвалила ее, напомнив, что скоро обед. Мама сегодня обещала прийти пораньше, и стоило бы помочь с готовкой, Луиза, напротив, слегка задерживалась в библиотеке, готовясь к выпускным экзаменам — в ее школе, как и во многих с экономическим уклоном, учебный год заканчивался не в ноябре, а в конце июня… Мирабель рассеянно кивала, мечтая наконец-то оказаться в одиночестве и прочитать письмо от tío.       Закрыв дверь комнаты, она вскрыла конверт и уставилась на знакомый с детства почерк на белом листе.              «Я не злюсь на тебя, Мирабель. Никогда.       Те фото, что ты видела… Нет, начнем с другого: ты не видела никаких фотографий. Не знаешь никого на этих фото, кроме меня, потому что я полностью падшая личность, и место мне именно здесь. Я понимаю, о чем ты говоришь, и понимаю, что тебе хочется верить в лучшее, но я — преступник, и осужден по закону, а ты же знаешь, что наше правосудие самое честное, справедливое и ни капельки не коррумпированное, а все, кто считают иначе — ошибаются. Не вороши былое. Как говорят, не стоит тревожить мертвецов, пусть они спят спокойно в своих могилах. Выброси это из головы, займись учебой, ходи в кафе и на танцы с друзьями (только возвращайся домой до 21:00!).        Прости, что я не побывал на твоей кинсеаньере. И что не ответил на первое письмо. Я его получил, но, малыш, лучше не пиши мне. Забудь про меня и береги себя.       Бруно»              Мирабель покачала головой, в третий раз пробегая взглядом ровные строчки. Она помнила беседы между папой и tío Бруно — учитель и ведущий на радио, они прекрасно разбирались в политике, и не упускали возможности обсудить (а чаще — осудить) тот или иной законопроект, гадая, кто и сколько выиграл после его принятия. И чтобы tío Бруно назвал их правосудие честным и неподкупным? Она как наяву услышала его сочащийся сарказмом голос, и на мгновение прижала ладонь к сердцу — хотелось бы ей поговорить с ним лицом к лицу… Хмыкнув себе под нос, Мирабель села за стол, оглянувшись на дверь через плечо.              «Конечно, я не сомневаюсь в нашем правосудии, tío. Ведь вы с папой неустанно повторяли эти слова, когда обсуждали новости.       Я не могу выполнить твою просьбу, прости. И я рада, что ты не злишься на меня! (надеюсь, после этого письма тоже не разозлишься) Но, tío, ты так и не ответил на вопрос: так что именно я не видела на этих фотографиях? Tío Бруно, я никому не расскажу, если ты боишься, что я побегу в El Espectador или в El Tiempo с новостями, что тебя ошибочно считают дьяволом во плоти (кстати, про тебя ходят слухи, что ты не просто разбил голову сеньору Ортису, но еще и душил его, а кто-то вообще говорил про откушенное ухо… подозреваю, эти слухи полностью заслуга Камило. У него странные понятия о крутости… я опять пишу не о том, что надо), я просто хочу понять для себя, как так получилось. Мне будет гораздо легче жить дальше, если я узнаю, почему это произошло.       Опять Мирабель»              Ответ пришел через неделю, и Мирабель пришлось зажать рот ладонью, чтобы не завизжать, как девочка, получившая автограф от любимого актера по почте, читая его письмо в ванной среди ночи.               «Господи, мой племянник что, пересмотрел «Молчание ягнят»?! Ему по возрасту еще рано, черт побери, Пепита и Феликс что, совсем не следят за ним?..       Я все еще не злюсь на тебя, и исключительно ради твоего душевного спокойствия, малыш, я отвечу: да. Я узнал, что уважаемый сеньор Ортис занимается многими нехорошими вещами, и на рождественской вечеринке все слегка пошло не так, как я планировал. И я надеюсь, Мирабель, ты уже вернула эту чертову папку туда, откуда взяла, и забыла о ее существовании. Прости за эти слова, но сделай это уже для моего душевного спокойствия!       Все еще tío Бруно.»              Мирабель беззвучно выдохнула: «Я знала!», и потрясла кулаком в воздухе. Tío Бруно не был ни наркоманом, ни сутенером, он убил сеньора Ортиса, это так, но он защищал семью! Совсем как Хоакин Мурьета из поэмы Неруды… Мирабель почесала кончик носа, и, снова перечитав письмо, заметила, что на этот раз tío Бруно не просил ее больше не писать ему. Пристроив лист бумаги на крышке унитаза и усевшись на холодный пол, Мирабель принялась за ответ. В конце концов, даже падре Флорес перед одним из благотворительных обедов, которые устраивали абуэла и донья Гузман, упоминал, что общение с семьей помогает заключенным ступить на путь исправления и поддерживает их в минуты горечи и сомнений. Так что она по-прежнему заботится о душе tío Бруно.