Скелеты в шкафу

      Чем дальше автобус отъезжал от тюрьмы, тем проще Мирабель было сосредоточиться на хорошем, отгоняя горькие мысли. Ее tío Бруно невиновен, она это всем докажет, она вытащит его из тюрьмы и все, наконец-то, будет так, как надо! Ей хотелось заорать об этом на весь автобус, а потом забраться на крышу своего дома, и, подпалив парочку фейерверков, объявить всему району, что сеньор Ортис вовсе не был таким уж невинным и безобидным, и что tío Бруно не убивал его, но она старательно сдерживала себя. Слухи и сплетни легко посеять, и корни у них очень цепкие и длинные, а значит, пока невиновность tío не будет доказана в суде, ей никто не поверит. И она обязана что-то с этим сделать!       Мирабель так увлеклась своими размышлениями, что опомнилась уже стоя у двери. Ворвавшись в дом, слегка пританцовывая, она столкнулась с папой.       — Мирабу! Ого, ранние прогулки так хорошо на тебя влияют? — пошутил он, в последний момент поймав свои очки. — И спасибо за пирог, это был отличный сюрприз нам всем утром.       — Всегда пожалуйста, папуля! — Мирабель, рассмеявшись, стиснула его в объятиях, вприпрыжку поднимаясь по лестнице в свою комнату, чтобы переодеться.       — Я так понимаю, сегодня вы смотрели что-то очень хорошее? — поинтересовалась Луиза, подмигнув ей, и Мирабель закивала. Она была готова летать, танцевать и петь во весь голос, ей хотелось броситься к Луизе и рассказать ей, что на самом деле tío Бруно невиновен, он сам ей в этом признался… Хоть и не хотел этого делать поначалу, но ведь, это, наверное, как вытащить занозу из пальца — сначала больно, а потом сразу становится легче. На доли секунды Мирабель вспомнила голос tío Бруно, то, как он старался не смотреть на нее после этого признания… Словно ему было неприятно и тяжело?       «Ерунда! — Мирабель, встряхнув головой, отмахнулась от этой мысли, уколовшей ее, как кривая и ржавая игла. — Я просто его спросила, а он мне ответил. И я это сделала для его же блага!»       Она решительно распахнула шкаф, но ощущение иголки, впившейся куда-то под лопатку, так ее и не оставило.       В школе началась последняя учебная неделя этого года, и в понедельник учитель Кристиан Варгас попросил Мирабель ненадолго задержаться после уроков. Без особого энтузиазма она осталась в классе, сев за переднюю парту. Первоначальная эйфория от признания tío Бруно уже спала, и теперь все чаще Мирабель задумывалась — а что, собственно, делать дальше? Беседа с учителем вызывала лишь глухое раздражение: наверняка он будет ее распекать из-за невнимательности на уроках…       — Сеньорита Рохас, у меня к вам очень неприятный разговор, — сухо произнес учитель Варгас. — Ваш средний балл за этот учебный год — 3,8.       Мирабель вздрогнула. Она, конечно, чувствовала, что слегка запустила учебу, в конце концов, совмещать подработку, школу и попытки разобраться в политической обстановке страны и хитросплетениях колумбийского уголовного права, напоминали жонглирование горящими факелами во время прогулки по канату, но не ожидала, что все окажется настолько плохо.       — Конечно, мы все знаем, в какой… непростой ситуации оказалась ваша семья два года назад, и мы были готовы, что ваши оценки немного снизятся, но в прошлом году ваш средний балл составлял 4,5. Результаты за этот год меня… огорчают. И вас, я надеюсь, тоже.       Мирабель кивнула, не поднимая головы. Когда об этом узнают родители, а еще хуже — абуэла… Она представила себе, что они ей скажут, и поежилась.       — Сеньорита, я вижу, что вы — девушка неглупая, способная, но голова у вас занята совсем не учебой. В вашем возрасте это простительно, но я предлагаю вам задуматься о будущем. Следующий год для вас — последний в стенах нашей школы. Вы уже знаете, что будете делать после окончания учебы? Вы собираетесь куда-то поступать, или возьмете год на передышку и будете работать? Вы выйдете замуж и займетесь домом и детьми?       Мирабель подняла голову, глядя в спокойные, умные глаза учителя Варгаса. В голове мелькнула мысль, что он за свои годы работы в школе выпустил уже сотни учеников, и все равно нашел время, чтобы поговорить с ней — одной бестолковой дурочкой, которая взвалила на себя слишком много всего одновременно.       — Я… не знаю, — выдохнула Мирабель, понимая, что щеки начинают гореть от стыда. Она не задумывалась о своем будущем, порой рассуждая о нем слишком абстрактно, в духе «оно само как-то сложится», ее волновало будущее tío Бруно, она в красках представляла, как он вернется домой, веселый и счастливый, как вся семья соберется вместе… Но все эти мысли неумолимо вели ее к одному вопросу: «А как этого добиться?», на который она не знала ответа. Мирабель заморгала, понимая, что она действительно свернула куда-то не туда.       — У вас есть еще год, как минимум, чтобы определиться, — успокаивающе произнес учитель Варгас. — Но задумайтесь об этом уже сейчас, чтобы не решать все впопыхах. Если вы хотите получить высшее образование, то узнайте, какой средний школьный балл является достаточным для поступления. Узнайте, какие предметы являются важными и обязательными. Я понимаю, что в вашем возрасте учеба — не самое важное в жизни, но так будет не всегда. И я надеюсь, что в следующем году ваш средний балл будет выше, чем в этом.       — Я постараюсь, — пробормотала Мирабель, поднимаясь на ноги. Разговор с учителем был чем-то вроде ведра холодной воды на голову, вернувшим ее с небес на землю. А ведь не только учитель Варгас ей об этом говорил, tío Бруно ведь тоже часто ей писал, что она должна думать о своей жизни и своем будущем… Она вышла из класса, понуро глядя себе под ноги, и понимая, что ко всем имеющимся проблемам добавилась еще парочка.       Шагнув за ворота школы, она невольно улыбнулась — Хоакин, Моника и Мигель терпеливо ждали ее у ворот, даже не подумав разойтись по домам.       — Ну что, свирепствовал старина Варгас, или так, слегка потрепал? — спросил Мигель, и Мирабель пожала плечами.       — Да так… Я по учебе скатилась. И вообще понятия не имею, куда после школы идти.       — Ну, я вот к папе и tío пойду, — отозвался Хоакин, подпинывая пивную крышечку на тротуаре. — Они открывают автомастерскую, буду у них работать, если все удачно сложится, то через год-другой на инженера попробую.       — Я в медицинский, — Моника потерла нос нервным жестом. — То есть, это мама и абуэла хотят, чтобы я туда поступила. А я крови боюсь, меня тошнит каждый раз, когда я вижу ссадины, а у мамы мечта — я с дипломом врача, в частной клинике…       — Я тоже не знаю, что делать буду, — беспечно отозвался Мигель. — Годик, наверное, после школы поработаю грузчиком, а там уже соображу. Или нет, у родителей вряд ли будут деньги на университет, а до стипендии я не дотяну по баллам. Да и без вышки тоже жить можно.       — Ладно, к черту эту учебу, уже почти каникулы! — жизнерадостно заявил Хоакин. — Тут Артуро сказал, что достал кассету с каким-то американским фильмом про побег откуда-то, вроде, крутой детектив. В пятницу соберемся? Только это, по доллару с носа, он предупредил, что фильм прям свеженький, неделю назад вышел в США.       — Я за! — Мигель, приободрившись, сунул руки в карманы. — Уж доллар наскребу.       Мирабель рассеянно кивнула, все еще переваривая слова учителя Варгаса. И что делать? Попытаться за каникулы как-то подтянуть предметы, в которых она просела? Или уже со следующего года заняться учебой, а сейчас отдыхать и зарабатывать деньги на визиты к tío Бруно?..       За всю неделю от tío Бруно не было ни одного письма, и к пятнице Мирабель окончательно извелась. Знание, что он невиновен, как ни странно, теперь давило ее к земле тяжелым камнем — ведь с такой точки зрения, ситуация становилась в сотни, нет, в тысячи раз ужасней! Но, может, хотя бы tío Бруно теперь станет легче, что не только он знает, что невиновен в смерти сеньора Ортиса?..       То, что смотреть «Побег из Шоушенка» было не самой лучшей идеей, Мирабель поняла уже на десятой минуте. И пусть видеозапись была откровенно плохой, а неразборчивый голос переводчика почти не перекрывал английский, картинка все равно била по нервам. Американская тюрьма внешне совсем не походила на Ла Пикоту, но атмосфера тягостного безвременья и обреченности чувствовалась даже через экран, вызывая тяжелые воспоминания. Мирабель дышала сквозь зубы, глядя как охранник избивает новичка за то, что тот сорвался на плач в первую ночь за решеткой, и давила мысли о том, как себя чувствовал tío Бруно, впервые оказавшись в тюрьме. Хоакин, искоса глянув на нее, нахмурился, и вопросительно приподнял брови, и Мирабель судорожно дернула головой, выдавливая улыбку, мол, все в порядке. Но все было не в порядке, и на сцене в прачечной она сломалась.       Тошнота подкатила к горлу на словах: «Я хотел бы сказать, что Энди отбился от них. Я бы очень хотел это сказать», и Мирабель, надрывно вскрикнув, выбежала из видеосалона — бывшего овощного магазина, закрывшегося еще полтора года назад. В грудь словно вбили раскаленный добела железный прут, на языке расползалась горечь — она, споткнувшись о собственную ногу, упала на колени у стены и разрыдалась, сплевывая горькую слюну. Это невозможно. Это неправильно. Это неправда!       Какая же она наивная дура! В газетах про это не писали. В репортажах обходились расплывчатыми, обманчиво-безликими фразами, а этот фильм ткнул уродливую и жуткую правду прямо в лицо. Она вспомнила толпившихся у решеток заключенных, их выкрики, их пошлые и сальные жесты и намеки, которые наложились на сцену из фильма, и ее вывернуло наизнанку. А она так просто пришла к нему с этим дурацким пирогом, когда tío Бруно прошел через такое! Мирабель ударила кулаком по стене, и вздрогнула, услышав торопливые шаги за спиной.       — Слушай, да ну, врут же. Или это, ну, художественно преувеличивают, — торопливо произнес Хоакин, положив ей руку на плечо. — Мой кузен про такое не говорил…       Он замолчал, словно и сам понял, что ляпнул глупость. Мирабель покачала головой, чувствуя себя так, словно ее перемололи в мясорубке.       — Да ну, я серьезно, врут. И это же не обязательно, что происходит со всеми, — Хоакин неловко похлопал ее по спине. — Mierda, надо было получше расспросить Артуро, про что киношка будет… Давай, вставай. Пойдем.       Мирабель с трудом поднялась на ноги, не обращая внимания на саднившие колени и омерзительный горько-кислый вкус во рту, — ее знобило, а желудок то и дело сжимался в точку, снова подкатывая к горлу. Она вспомнила сбитые костяшки на руке tío Бруно. Его обмолвку про прошлый год. Теперь все это стало выглядеть иначе. Что с ним сделали в тюрьме? Что он пережил ради них, из-за нее, из-за безмозглой кретинки, которая заверещала, как недорезанная свинья, подставив его?! Мирабель даже задохнулась от всепоглощающего чувства ненависти к самой себе. Это все из-за нее. Это из-за нее он там оказался!       Хоакин, треща без умолку, потянул ее к магазинчику чуть дальше по улице. Владелец, крякнув, продал ему маленькую бутылку агуардиенте, скабрезно предложив еще и «резинку», чтоб выпивка не пропала зря, и Хоакин, вспыхнув, обматерил его. Мирабель безучастно следила за всем происходящим, захлебываясь ненавистью к себе, и когда Хоакин, похлопав по карманам, спросил, нет ли у нее при себе чистого носового платка, лишь кивнула, деревянными пальцами вытаскивая его из сумки.       — Давай. Плесни и колени протри. И ладонь тоже, — пробормотал он, отводя взгляд. Мирабель послушно, как заводная игрушка, выполнила его указания и наконец-то очнулась — колени как огнем обожгло. В голове сразу стало кристально-ярко и ясно, и она, слегка ожив, побрела вместе с Хоакином в парк.       — Веры этим чертовым гринго нет, — решительно заявил Хоакин, обнимая ее за плечи. Они сидели подальше от фонарей, которые уже начали загораться, разгоняя сумерки, и Мирабель задумчиво смотрела на маленькую бутылочку агуардиенте в своих руках. — Ну, и вообще, там же какой год в фильме? Правильно, 50-е, это и у нас было дерьмовым временем: ты вспомни историю, у нас и трупы на деревьях висели, и трамваи сожгли… А рожи тех американских охранников видела? Да они вообще на нормальных людей не похожи, ну! А теперь все изменилось, правда. Вон, мой кузен там за решеткой образование получает, и не абы что, а на бухгалтера учится! Выйдет — мы с папой и tío Фернандо возьмем его к себе в автомастерскую, настоящее семейное дело. Твой tío, я уверен, в полном порядке. Ну, почти в порядке, но это ж ничего. В фильме все врут. Слышишь, Мира? Врут.       Она кивнула, отпивая агуардиенте прямо из горлышка, чтобы избавиться от мерзкого ощущения во рту. Язык обожгло, как огнем, агуардиенте прокатился по саднящему горлу и рухнул, как метеорит, прямо в желудок, оставляя после себя слабый анисовый привкус на губах.       — Вот я идиот, надо было хоть водички тебе купить, — пробормотал Хоакин, и Мирабель вяло пожала плечами, делая еще один глоток. Голову словно набили ватой, и она бездумно прислонилась к плечу Хоакина. Ненависть и боль утихли, и теперь Мирабель вообще ничего не чувствовала, кроме усталости. Через пару минут Хоакин поерзал и вскочил на ноги.       — Давай. Пойдем пешком, хоть пахнуть меньше будет, — неловко пояснил он, неуверенно взяв ее под руку и тут же отпустив. Вдвоем они почти дошли до дома, когда Мирабель услышала за спиной знакомое дыхание и топот — с началом учебы в университете Луиза стала бегать по вечерам, чтобы, по ее словам, «прочистить мозги».       — Мира, прив… Так, стоп, — Луиза, пробежав мимо них, круто развернулась, в упор глядя на Мирабель и Хоакина. Ее глаза сузились, и Мирабель запоздало сообразила, что стоит прямо под фонарем, а значит, сестре видны что разбитые колени, что заплаканное лицо. Луиза шагнула вперед, сжимая кулаки и нависая над ними. — Что случилось? Почему у моей сестры ссадины на коленях?! Ты, слизняк, если ты…       — Мы были в парке! — быстро ответил Хоакин, невольно отступая назад. — Просто всем классом, провожали уч-чебный год, выпили по глоточку…       — И я споткнулась на ровном месте и упала, — закончила Мирабель, пытаясь придать голосу беззаботность. Вышло, кажется, не очень убедительно, потому что Луиза, рассвирепев, уперла руки в бока.       — Вот, значит, как? По глоточку? И коленки разбила на ровном месте? Исчезни отсюда, пока я тебя не придушила, ты… пендехо!       Хоакин, сглотнув, помахал Мирабель рукой и быстрым шагом — который через пару метров стал бегом, — двинулся по улице в сторону своего дома. Луиза, проводив его злым взглядом, обернулась к Мирабель, и злость в ее глазах сразу сменилась тревогой.       — Это как вообще называется, а? Я по-твоему, похожа на дуру? У тебя лицо зареванное, а голос такой, словно кто-то умер. Мирабель, какого черта?! — Луиза спешно наклонилась к ней, осторожно поворачивая голову из стороны в сторону, и принюхалась, хмуря брови.       — Лу, все норма…       — Нормально?! Это, значит, нормально, то что ты заявляешься домой, вся в слезах, с ссадинами на ногах, от тебя несет выпивкой… Мира, а теперь, будь добра, начинай говорить что-то больше похожее на правду!       — Я просто… — Мирабель запнулась, отводя взгляд в сторону. По голым рукам и затылку снова пробежал озноб, и она зябко вздрогнула. Просто — что? Как о таком рассказать — о том, в каком месте оказался tío Бруно, о его одиночестве, его тоске по семье, о том, через что он прошел, о том, что впереди его ждут еще полтора десятилетия за решеткой, где его могут убить в любой момент?.. А он ведь даже невиновен, он ничего не сделал! Слова застряли у нее в горле, и Мирабель, с трудом сглотнув вязкий комок, еле слышно прошептала:       — Я колени протерла агуардиенте, вот и пахнет так сильно.       — Прекрасно. Абуэла и родители точно в это поверят, — едко протянула Луиза и, крепко ухватив ее за локоть, повела к дому. Они подошли к задним дверям, ведущим на кухню, и Луиза остановилась у порога. — А теперь скажи мне правду, Мирабель. Что произошло? На тебя напали? Это был Хоакин? Он с тобой что-то сделал, он тебя шантажирует, он тебе угрожает? Черт возьми, Мира, не молчи так! Я же за тебя переживаю!       — Со мной все в порядке, никто меня не трогал! — выкрикнула Мирабель, сама пугаясь того, насколько отчаянно прозвучал ее голос, и Луиза, помолчав, отвернулась.       — Ладно. Я тебе доверяла, давала свою карточку, и, заметь, не спрашивала, почему именно в субботу она тебе нужна, но, кажется, зря. Хочешь узнать, что я думаю? Хоакин привел тебя в плохую компанию. Вы там по очереди покупаете выпивку и сигареты по чужим карточкам, и ты тоже, да? Тебя видела внучка сеньоры Вирхинии, Маруха — ты покупала сигареты, целый блок. Я не поверила, думала, что она ошиблась, но сегодня ты явилась в таком виде, что я уже не могу молчать и притворяться слепой и глухой. Выпивка, сигареты… что дальше? Наркотики? — Луиза замолчала, и между ними расползлась холодная, могильная тишина. — Пожалуйста, Мирабель, скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи, что все не так.       — Лу, все не так, действительно не так! Мы… я… — Мирабель стиснула юбку в пальцах, лихорадочно размышляя над ответом. Взгляд Луизы словно пригвоздил ее к месту, и казалось, что ее загнали в угол. И кто? Сестра, которая всегда защищала и прикрывала… — Просто, Моника про отца рассказывала, Хоакин — про своего кузена, я вспомнила про tío Бруно и расплакалась. И не заметила камень, вот и споткнулась!       — Я хочу тебе верить, Мирабель, — медленно произнесла Луиза, сложив руки на груди. — Я, правда, очень хочу тебе верить.       — Все было именно так, — Мирабель умоляюще сложила руки, глядя на сестру. Она не могла сказать правду, но как же тяжело было лгать, даже во благо. А ведь tío Бруно тоже пришлось соврать, и тогда он смотрел в глаза собственной мамы…       — А моя карточка… Ты действительно ее берешь только для кино?       — Да! — Мирабель понадеялась, что Луиза не заметит, как она на мгновение отвела взгляд.       — И вы просто собираетесь и смотрите нелегальные фильмы?       — Да.       — И больше ничего? Точно? Ты смотришь фильмы по моей карточке, и нет ничего, в чем тебе было бы стыдно признаться?! — Луиза чуть наклонилась к ней, и Мирабель сглотнула. От напряженного, звенящего голоса Луизы, от того отчаянного желания докопаться до правды, горевшего в ее глазах, под лопатку снова воткнулась ржавая игла — Мирабель словно видела саму себя. Она судорожно кивнула, смаргивая покатившиеся слезы, понимая, что еще немного — и она, разревевшись, просто выложит сестре всю правду, и ее запрут дома до восемнадцатилетия, или даже дольше… Луиза, выдохнув, сгребла ее в объятия, чуть покачиваясь из стороны в сторону.       — Прости. Прости, Мира. Что-то я себя веду, как абуэла, — пробормотала Луиза, поцеловав ее в макушку, и Мирабель слабо шмыгнула носом, притихая в теплых и надежных объятиях. Луиза, помолчав, вполголоса продолжила. — Но, Мирабель, я серьезно, мы не слепые! Мы видим, что с тобой творится что-то странное, и просто хотим тебе помочь. А ты все время о чем-то молчишь. Я просто хотела узнать правду. Для твоего же блага.       Мирабель застыла, как громом пораженная. Господи, это, значит, tío Бруно чувствовал себя так же, когда она его допрашивала и… Потом она просто ушла. Не попросив прощения за свой напор, не обняв на прощание, даже не погладив по плечу — просто равнодушно повернулась спиной и ушла, оставляя его в одиночестве… Да он должен ее ненавидеть за это! Конечно же, tío Бруно ей ничего не напишет, он вообще ее видеть теперь не захочет!       Она глухо застонала, пряча лицо на плече у Луизы, и сестра, вздохнув, обняла ее еще крепче.       — Ну все, все. Все хорошо… Так, я зайду первой, ты пока возьми, — Луиза, отстранившись, протянула ей свою спортивную куртку. — Обвяжи вокруг пояса, чтоб на коленки никто не смотрел, и бегом наверх, переодеваться… И зубы почисти! Три раза! Мама все равно унюхает, но хоть что-то.       Мирабель так и поступила, вот только вниз уже не стала спускаться, отговорившись головной болью, и, приняв душ, забралась в кровать. Ссадины слегка дергало болью от горячей воды и мыла, но это было такой мелочью по сравнению с тем, что творилось у нее на душе. С первого этажа доносились голоса родных, сливавшиеся для нее в неразборчивый гул, и Мирабель, бессмысленно таращась в стену, в мельчайших подробностях вспоминала свой последний визит к tío Бруно. То, как она с ним поступила, как она заставила его признаться, когда он был растерян и наконец-то перестал прятаться за маской отчуждения…       Она услышала, как скрипнула, приоткрываясь, дверь, и быстро зажмурилась, притворяясь крепко спящей. Луиза вернулась в комнату и, стараясь не шуметь, принялась переодеваться ко сну, и Мирабель, не открывая глаз, вслушивалась в шорохи и шелест. Голоса в доме постепенно затихали, и, когда она услышала ровное посапывание Луизы, то осторожно выбралась из кровати, подхватив школьный рюкзак. Войдя в ванную и запершись, Мирабель достала тетрадь и, выдернув последний чистый лист из конца, пристроила его на крышке унитаза, принимаясь за письмо.              «Tío Бруно, я хочу попросить у тебя прощения.       Как ты? Как ты себя чувствуешь на самом деле? Если ты злишься на меня, я это пойму.       Я была неправа. Нет. Я поступила ужасно, отвратительно ужасно и неправильно. Я просто так сильно хотела услышать правду, что совсем не подумала, что ты чувствуешь, а просто давила и давила на тебя… совсем, как абуэла. У тебя ведь наверняка были причины, чтобы молчать. Я теперь это понимаю. Очень хорошо понимаю, я сама попала в… переделку, и Луиза хотела узнать, что со мной. Я знаю, она моя сестра, и тоже действовала из лучшим побуждений… Совсем, как я.        Я сделала тебе больно. Хоть и пыталась оправдать это «благими намерениями», ха. Ад полон добрых намерений, правду говорят.       Мне было важно услышать от тебя, что ты этого не делал, но сейчас я понимаю, что даже если бы все было не так, и это ты убил сеньора Ортиса — для меня это бы ничего не изменило. Нельзя так говорить, наверное, и я попрошу прощения у Бога, когда пойду в церковь в воскресенье, и за эти мысли, и за свое поведение, но мне, на самом деле, нужно твое прощение. Это еще хуже, да?.. Просто, знаешь, я поняла кое-что, я бы все равно от тебя не отвернулась, я бы и дальше приходила к тебе, писала письма, потому что я знала бы, что ты это сделал ради семьи, но теперь… теперь я хочу вытащить тебя из тюрьмы. Ты не должен быть там! Не в этом месте. Никогда. И, если бы я тогда не закричала, как дура, то ничего бы и не было…       Tío Бруно, я хочу помочь тебе. Пожалуйста, прости меня за это. Я хочу, чтобы ты вернулся в семью, чтобы абуэла снова обняла тебя, чтобы она гордилась тобой, чтобы мама и tía Пепа перестали кривиться от твоего имени. Я хочу, чтобы все было, как раньше: чтобы ты приходил к нам в гости, чтобы мы вместе смотрели теленовеллы по телевизору, гадая, что случится в следующем эпизоде (кстати, я понимаю, это сейчас лишнее, но как у тебя получалось так точно предсказывать?)… Я хочу помочь тебе, но я не знаю, с чего начать. Кто вообще захочет меня услышать и разобраться в этом? Но, я не жалуюсь. Я найду способ, обещаю. Я верну тебя домой, tío.       Мирабель»              Она быстро пробежала глазами написанные строчки и устало ссутулилась, обнимая себя за плечи, невольно вспоминая, каким болезненно-худым показался ей tío Бруно. И все-таки, ей стало легче, словно, написав это отчаянное письмо, она вытащила из-под лопатки ржавую иглу. На цыпочках вернувшись в спальню, Мирабель снова забралась в кровать.       «Так больше нельзя, — подумала она, вслушиваясь в тихое дыхание Луизы. — Я мечусь, как олень при пожаре, и не знаю, за что хвататься, и только все порчу! Надо остановиться, хоть ненадолго, пока все окончательно не рухнуло…»       Вместе с решимостью наконец-то взяться за ум, утро принесло с собой новую головную боль — оказывается, маме вчера звонил учитель Варгас, сообщив о низком среднем балле, и Мирабель, мрачно уставившись в тарелку, понятия не имела, что отвечать на вопросы родных.       — Мирабель, в следующем году ты уже будешь в выпускном классе, что ты собираешься делать дальше, ты хоть представляешь? — расстроено спросила мама, и она покачала головой.       — Ты так и будешь молчать? — сухо поинтересовалась абуэла, неодобрительно глядя на нее — Мирабель не нужно было поднимать голову, чтобы ощутить этот тяжелый, полный разочарования взгляд.       — Я… ну, наверное, буду и дальше помогать с костюмами в театре, — неуверенно предположила она, прислушиваясь к себе. Собственное будущее все еще оставалось для нее мутным пятном, и продолжать работать в театре было первым, что пришло ей в голову.       — Блестящая карьера, — абуэла, хмыкнув, отвернулась, но тут неожиданно вмешался Камило.       — А я тоже после школы пойду в театральный, на актерское мастерство! Будем с Мирой вместе работать.       — Ты, хотя бы, о высшем образовании думаешь, а она? Уж хоть бы какой-нибудь колледж швейный…       — Между прочим, отличный выбор, — вдруг заявил папа. — А что? Кто-то хочет поспорить, что у моей дочери золотые руки? Может, она и вовсе откроет свою компанию, как Сильвия Черраси!       — Что ж, может, и так, — задумчиво согласилась абуэла и приободрилась. — И тогда Исабела будет моделью для ее одежды. Неплохо, совсем неплохо… Семейное дело!       Мирабель неуверенно кивнула, чувствуя себя странно. С одной стороны, вроде, все решили за нее, а с другой она ведь и сама понятия не имела, чем собирается заниматься.        Уже на следующий день после отправки письма, Мирабель поняла, насколько наивным и детским оно получилось. Не так, она все написала не так, и неправильно! Нужно было сказать иначе, да, вот именно, что сказать, глядя в глаза tío Бруно, чтобы он понял, что она раскаивается, действительно раскаивается. А что он поймет, прочитав ее письмо? Нет, он никогда ее не простит, ни за что…       Ответа от Бруно так и не было, и Мирабель терзаясь чувством вины, не знала, куда себя деть, особенно теперь, когда начались школьные каникулы. Мысль о том, что с tío Бруно, постоянно вертелась в голове, словно заблудившийся москит. Он так сильно зол на нее? Ему стало плохо? Его избили? Его наказали? Что с ним, что?! Мирабель была готова занять денег у всех, кто попадется под руку и бежать в тюрьму, но останавливала ее лишь одна мысль — tío Бруно действительно мог отказаться с ней видеться. Единственным спасением от этих мыслей была подработка в театре, и Мирабель была готова пропадать там с утра до ночи.       День рождения tío Феликса выпал как раз на пятницу, и празднование решили перенести на субботу. Дом снова наполнился гостями, поздравлявшими юбиляра со знаменательной датой — сорок пять лет. Мирабель развлекала детей вместе с Камило, пересказывая театральные байки, и помогая кузену соорудить костюм из подручных средств, чтобы разыграть ту или иную сценку. Камило, наслаждаясь вниманием, играл чуть ли не лучше, чем в театре, и Мирабель даже рассмеялась пару раз, вынырнув из своей подавленности.       — Мира, ты не поможешь? — окликнула ее мама, кивнув на стол и держа в руках блюдо с остатками запеченной свинины, и Мирабель, закивав, быстро собрала грязные тарелки. В общем шуме разговоров и музыки, она расслышала голос сеньора Хермана — кузена tío Феликса, ведущего на радио Караколь, и остановилась, держа в руках стопку тарелок.       — … Делать вид, что его предвыборная кампания прошла без небольшой финансовой помощи от неких сеньоров из Кали — это все равно, что не замечать слона в комнате! — оживленно произнес сеньор Херман, и донья Гузман поморщилась, покачивая головой.       — Все слухи, слухи. Верить в такое без доказательств…       — А их и не будет. Все засекречено и скрыто, и половина страны прячет голову в песок! Ничего не изменилось, преступники и воры заседают в конгрессе, а тюрьмы переполнены невинными людьми.       — Ох, Херман, я тебя прошу! Да, конечно, случаются и ошибки в нашей системе… — возразила донья Гузман, и Херман всплеснул руками.       — Ошибок больше, чем все хотят признать, вспомните хотя бы про сеньора Хасбуна. Четыре года просидел в тюрьме за то, чего он не совершал!..       Мирабель быстрым шагом отнесла посуду на кухню, сразу поставив ее в раковину и залив водой, и, поспешно вытерев руки о полотенце, чуть ли не бегом вернулась обратно в гостиную. Донья Гузман уже отошла к Альме, и обе уважаемые дамы о чем-то переговаривались, поглядывая на Мариано и Долорес, развлекавших детишек вместо уставшего Камило. Сеньор Херман пересказывал последние сплетни сеньоре Росите, и Мирабель, помешкав, прочистила горло, обращаясь к нему:       — Простите, сеньор Херман…       — Что, Мирабелита? — он обернулся с дружелюбной улыбкой, и Мирабель, теребя в пальцах подол платья, осторожно спросила:       — Я случайно услышала ваш разговор с доньей Гузман, и я… просто мне стало интересно, а что делать, если… в гипотетическом случае в тюрьме действительно сидит невиновный человек?       — Искать хорошего адвоката, конечно, — сеньор Херман пожал плечами, не удивившись ее интересу и вопросу. — Та еще морока…       — Ой, и не говори! — воскликнула Росита, взмахнув рукой. — Мои подруги, Марита и Ольга, судились со своим братом из-за наследства. Так они нашли такого проходимца — он вовсе не являлся на заседания! Врал по телефону, что все уже вот-вот решится в их пользу, пока брат разбазаривал наследство направо и налево! А деньги с них тянул, как пиявка ненасытная, хорошо, они вовремя спохватились, нашли другого…       — Ага, и такое бывает, — согласился сеньор Херман. — Найти толкового адвоката — это как найти изумруд в компостной куче.       — А как понять, толковый он, или нет? — быстро спросила Мирабель, и сеньора Росита потерла лоб.       — По размеру гонорара…       — Да у нас каждый второй сантехник норовит задрать цену на свои услуги, а сам даже засорившуюся раковину не прочистит. Многие адвокаты любят пускать пыль в глаза шикарными костюмами, дорогими часами и золотым «паркером» в нагрудном кармане, а посмотришь на их послужной список — и сразу видно, что оправдание клиентов они выбивают взятками или шантажом, отсюда и высокие цены, — возразил Херман. — Так что адвоката лучше искать только по рекомендациям из коллегии адвокатов и отзывам людей, которым доверяешь в таких делах. Можно еще подающих надежды выпускников прикармливать. Вот мы, например, держим парочку молодых зубастых адвокатов…       — Зубастых авокадо?! — Антонио, пробегавший рядом, резко остановился, с восторгом глядя на него. — Tío Херман, у вас есть зубастые авокадо?       — Нет, малыш, — рассмеялся Херман. — Не авокадо, а адвокаты. Хотя они еще и зеленые, да, но зубы уже отрастили. И каждый раз, когда какой-нибудь важной шишке кажется, что мы ее оскорбили, наши авокадо… Тьфу, адвокаты бросаются в бой.       — А, эти… А я думал, у вас есть корзинка с настоящими зубастыми авокадо, которых вы кидаете в плохих людей, — Антонио, моментально поскучнев, повертел головой и бросился к Хульете. — Tía Хулита! Можно Парсу кусочек ветчины, пожалуйста? Он голодный, как авокадо!..       — Благослови Господь детскую фантазию и воображение, — благодушно рассмеялся Херман, и Мирабель улыбнулась, представив, как tío Бруно приходит на слушание с корзинкой, доверху наполненной боевыми авокадо. Но все-таки, ее действительно заинтересовало, как именно сражаются адвокаты, и сеньор Херман охотно объяснил:       — Ну, смотри, предположим, выходит выпуск новостей, в котором мы сообщаем, что уважаемый конгрессмен дон Хулио, известный своими радикальными взглядами и борьбой за нравственность, был замечен в баре, в компании некой молодой особы, которая точно не является ни его супругой, ни иной родственницей, особенно если учесть, в каком именно положении они были увидены. Его адвокаты подают иск об оскорблении достоинства, наши «авокадо» отращивают зубы, пару недель они грызутся, а потом мы выпускаем опровержение, мол, на самом деле, конечно же, это был не дон Хулио, известный своими непоколебимыми моральными устоями, наши журналисты ошиблись и приняли за него какого-то другого человека, и теперь раскаиваются. И всем все ясно, — со смехом закончил Херман, и Мирабель улыбнулась в ответ. Было немного странно разговаривать на такие темы со взрослыми, и, более того, в ответ не слышать легкой семейной снисходительности, которая все равно проскальзывала в родительских голосах.       — Так что, хорошего адвоката следует искать только через тех, чьему мнению ты доверяешь, или положиться на удачу, хоть это и рискованно, — подытожил Херман. — Опять же, нужно знать, какой именно адвокат тебе нужен, по каким делам: имущественное право, уголовное, налоговое, трудовое, международное… Но, возвращаясь к твоему вопросу, Мирабелита, есть несколько неплохих юристов, которые берутся за такие дела. Если человек невиновен, они сразу подают иск о пересмотре решения суда или ходатайство о возобновлении расследования… Хотя, конечно, я могу здесь ошибаться, все-таки с уголовным правом я сталкиваюсь только с позиции ведущего на радио, по новостным сводкам.       Мирабель задумчиво кивнула, вспоминая некоторые теленовеллы и газетные статьи. Интересно, а кто был адвокатом у tío Бруно? И почему он не обратил внимания на те вещи, которые пришли ей в голову — или, это должна была разбирать полиция? Или, потому что tío Бруно взял вину на себя, никто и не стал толком расследовать убийство сеньора Ортиса? Как же все сложно и непонятно… особенно когда не знаешь больше половины всех событий. Мирабель потерла лоб, тоскливо глядя на свое отражение в оконном стекле. О чем еще он не сказал… и, Господи, почему tío Бруно так до сих пор ей не ответил?! Она написала ему еще одно письмо в эту среду, уже суббота, может, в понедельник придет ответ… Или во вторник? Хоть когда-нибудь, только бы не эта жуткая тишина…       В понедельник, успев поздравить уходившую на учебу Луизу с днем рождения и подарив ей нового керамического песика в ее коллекцию, Мирабель почти бегом удрала в театр, лишь бы заглушить бесконечный гул мыслей в голове. У Камило в этот день не было репетиций, так что он остался дома и сейчас сладко дрых в своей кровати, ну а Мирабель была рада, что ей, как помощнице костюмера, всегда найдется работа.       Она как раз закончила пришивать кружевной воротник на платье, когда в костюмерную с безумным видом ворвалась Кармен Санчес, молодая, но перспективная актриса. Заметив Мирабель, она бросилась к ней, чуть не уронив манекен.       — Мирабель! Спаси меня!       — Что? Тебя кто-то преследует? — Мирабель тут же вскочила на ноги, нервно сжимая иглу в пальцах, и Кармен, затормозив, опасливо на нее покосилась.       — Нет, нет… Мне очень, вот просто очень срочно нужно починить платье. Я оббегала все ателье на районе, там не раньше следующей недели возьмут, а мне оно нужно уже завтра вечером! Умоляю!       Она протянула завернутую в упаковочную бумагу платье, с мольбой глядя на Мирабель.       — Ладно, я сейчас посмотрю, — растерянно ответила она, разворачивая платье, и пытаясь понять, из-за чего столько шума. Воображение, испорченное безумным количеством детективов и криминальных драм, уже рисовало полностью разорванное платье с дырками от пуль и следами крови, но реальность оказалась прозаичней: застежка-молния сбоку была немного надорвана, по шву у подола платье слегка разошлось, словно его очень быстро снимали, да и подкладка в паре мест порвалась. Мирабель искоса глянула на Кармен, приподнимая брови.       — Это мое счастливое платье. И мне очень важно, чтобы я завтра была именно в нем, — с чувством сказала Кармен, для убедительности распахнув подведенные глаза, и одаряя ее своим знаменитым сценическим «жгучим» взглядом.       — Ладно, за сегодня сделаю. Если что — домой возьму и утром отдам, — Мирабель, пожав плечами, вытащила подходящую по цвету катушку ниток, и Кармен послала ей воздушный поцелуй.       Починка платья заняла у Мирабель всего лишь половину вечера, совсем не спасая от ставшего постоянным беспокойства за tío Бруно, и на следующее утро она, с чувством выполненного долга отдала платье Кармен, которая даже приплясывала от нетерпения.       — Богиня! Волшебница! Мира, я буду тебе должна до конца жизни! — Кармен прижала платье к груди и закатила глаза. — Боже, я такого мужчину встретила… Какие плечи, какой голос, а как он двигается… Я б ему хоть на дикобразе отдалась! Хоть в центре Боготы на памятнике Боливару!       Мирабель поперхнулась воздухом от настолько емкого описания, и Кармен, опомнившись, смущенно кашлянула.       — Извини, у меня язык — как помело, что в голову пришло, то и ляпну… Так, это тебе за платье, еще раз спасибо! — она протянула Мирабель двадцать долларов, которые та сразу положила в карман с «тюремными» деньгами. Вот только радости не было — с каждым днем молчания Мирабель все больше сомневалась, что tío Бруно вообще хоть когда-нибудь снова захочет ее увидеть.       На следующий день, Кармен, чуть не опоздав на репетицию, ворвалась в костюмерную, сияя улыбкой, и протянула Мирабель пять смятых двадцатидолларовых банкнот.       — Это… ты что, с ума сошла?! — опешила Мирабель, глядя на свалившееся с неба богатство. Кармен хихикнула и слега поправила волосы, демонстрируя рубиновые серьги, которых еще вчера у нее не было.       — Свидание прошло очень хорошо, и, Мира, это все благодаря тебе. Я же говорю, это мое счастливое платье! Так что, никаких отговорок, бери. Если что, ты ведь сможешь опять его починить?..       Мирабель только кивнула. Желание в эту же субботу рвануть в тюрьму и лично попросить прощения у tío Бруно уже стало практически непреодолимым, и не пугало даже то, что ее могут развернуть на КПП. Что угодно, лишь бы просто узнать, что он жив и здоров!        Вечером у выхода из театра ее встретил Хоакин, и Мирабель даже вздрогнула — сердце провалилось куда-то в желудок и, одновременно, забилось в горле.       — Он написал?! — вырвалось у Мирабель, и Хоакин кивнул, протягивая конверт и странно поглядывая на нее. Не обращая внимания ни на что вокруг, она вытащила письмо, вслепую подходя ближе к скамейке, вчитываясь в ровные строчки.              «Привет, Мирабель.       Это, на самом деле, уже третий вариант письма, и я надеюсь, что допишу его до конца, а не порву, как это было с предыдущими.       Я бы хотел сказать, что все хорошо, но… На самом деле, когда ты вытащила из меня это признание, я разозлился. И, одновременно, мне стало легче. Черт его знает, может, я устал об этом молчать. Может, я хотел признаться. Да, я простил тебя, просто это было очень неожиданно. И пугающе знакомо.       Я знаю это чувство. Когда ты так хочешь узнать правду, что не обращаешь внимания ни на что другое. Наверное, это наша семейная черта, потому что я ведь такой же. Был таким же… и смотри, куда меня это привело. Я оказался за решеткой потому, что хотел докопаться до истины, рвался вперед… У меня это с детства. С юности, наверное, так будет правильнее сказать. Твоя абуэла не рассказывала про мои студенческие статьи? Я ведь тогда упивался своими способностями к анализу информации, чувствовал себя почти что пророком, когда мои прогнозы сбывались. Это опьяняет, да. И кружит голову. Тогда я успел остановиться до того, как это привело к большим проблемам. А в этот раз меня никто не успел остановить. И я почти утянул вас за собой… потому что хотел добиться справедливости. Хотел не просто открыть правду, а показать ее всем. И за это я расплачиваюсь в тюрьме. Я виновен, Мирабель, виновен в том, что не думал о последствиях.        Не пытайся взвалить на себя ношу, которая слишком тяжела для тебя. У тебя должна быть своя жизнь, я не устану повторять тебе об этом. Тебе не про меня надо думать, а про себя. И не попадай в переделки, уж я-то знаю, какая это страшная сила — волнующаяся за тебя сестра.       Спасибо за пирог и за фото. На самом деле… большое спасибо. Это было как ненадолго заглянуть в обычную жизнь. Не думай, что я жалуюсь, здесь тоже неплохо кормят. Даже есть тюремная библиотека с журналами Ридерз Дайджест и кучей книг. Это к вопросу о том, что ты хочешь мне помочь. Малыш, твои письма уже мне помогают. Спасибо тебе за них.       Tío Бруно»              Мирабель ненадолго зажмурилась, машинально прижимая письмо к груди. Он ее простил. Он злился, но он ее простил, хоть и не должен был, но простил! Она распахнула глаза и заметила все тот же странный взгляд Хоакина.       — Ты чего? — спросила Мирабель, поднимаясь со скамейки и пряча письмо в сумку, и Хоакин пожал плечами, отворачиваясь.       — Да ну. Мысли всякие.       Мирабель, спохватившись, вспомнила довольно грубые слова Луизы, и робко тронула его за локоть — с того памятного вечера они не общались, так хоть, может, с опозданием получится попросить прощения…       — Хоако? Ты извини, что Луиза на тебя тогда накричала, и спасибо, что прикрыл меня…       — Ничего, я понимаю. Ну, если б у меня была младшая сестра, и она была в таком же виде, я бы шею тому сabeza de mierda свернул, — Хоакин, сунув руки в карманы, зашагал рядом с ней, не поднимая головы. Мирабель смотрела на дорогу, ничего не видя — в голове билась одна-единственная мысль: в субботу она поедет к tío Бруно.