CIRCLE: fun-trip

      Кларк забирает свой чемодан и несколько секунд стоит, смотря под ноги. Потом переводит взгляд на свои школьные туфли и вздыхает. Она уже не в школе, а в аэропорту города, в пригороде которого выросла. Ей почему-то казалось, что, когда самолет сядет, непременно придет облегчение, но, уже находясь сейчас здесь, в аэропорту, она все еще его не чувствует. Поэтому её голова все еще опущена, а взгляд прибит к полу. Она злится и сжимает челюсть. Смотрит на свои руки, а точнее — на свой аккуратный маникюр. Поднимает руки к школьному жакету, дергает его за края вниз, поднимает голову и расправляет плечи. Она в городе, чёрт его возьми, уже не в школе. Самое время перестать себя вести как послушная дрессированная собака. Она оглядывается по сторонам, словно её мысли могут услышать. В школе она себе не позволяла даже думать о чем-то подобном. Не потому, что боялась разоблачения, просто все дело в том, что ей слишком легко было переобуваться: из кроссовок, которые она носила, когда была в компании подруг, подальше от семьи и центра города — в туфли, которые были её повседневной обувью. И из повседневных туфель, коих была сотня в её гардеробе — в школьные. Школьные ей были ненавистны больше всего. Но эти мысли покидали её голову, стоило ей их надеть. Опять же, переобуваться было несложно. Но сейчас у нее не получается сделать это, она подозревает, что виной всему обувь, которая на ней надета. Господи, как это тупо.       Ей хочется быстрее переодеться, потому что это её чёртово лето. И на это лето она уберет школьную форму в дальний ящик в шкафу и не вспомнит о ней до августа. Это её грёбаное лето. Кларк идет по залу ожидания и ищет взглядом свою подругу. Подругу, которую она не видела два года. Не могла же Одри за это время измениться до неузнаваемости? Прошлым летом им так и не удалось увидеться. Кларк здесь была всего один месяц, и Одри в это время отдыхала с семьей на каком-то острове. — Тейлор! Кларк оборачивается и тут же напрягается всем телом — в её сторону семенит, быстро перебирая ногами, девушка в голубом сарафане. На лице Одри широкая улыбка: настолько широкая, что весь аэропорт мог бы увидеть её моляры. Кларк уж точно их видит. Волосы Одри убраны в высокий пучок, который торчит почти на макушке. В аэропорту и без этого светло, но Одри так лучится, что Кларк невольно морщится. Она не помнит Одри такой. Она помнит девушку, которая любила мрачно одеваться — в те самые моменты, когда они «переобувались» в обычных девочек и делали вид, что их жизнь — это невыученные наизусть уроки и невылизанный внешний вид. С ней Кларк могла перевоплотиться в человека, который не сделал уроки и которому вообще плевать на них, в человека, которому нравятся потертости и даже грязь на одежде. Человека, который разговаривает так, словно был воспитан в самой неблагополучной семье самого неблагоприятного города на Юге.       И вот Одри обнимает её, вереща высоким голосом ей на ухо, как она рада её видеть, а Кларк стоит, словно статуя, и с каждой секундой все больше каменеет в её руках. Кларк не любит телесный контакт без дела. По делу, признаться, тоже. Её личное пространство — это её личное пространство, которое нужно уважать. И пусть раньше Одри было позволено вторгаться в него, она никогда не была настолько тактильной, поэтому моменты телесного взаимодействия — это не то, чтобы прямо присутствовало в их дружбе. В любом случае, Кларк понятия не имеет, кто сейчас её обнимает. — Кларк, — Одри держит её за плечи, а сама отстраняется на расстояние вытянутых рук, — боже мой, Кларк, — повторяет она, качая головой, словно не верит в то, что Кларк перед ней стоит. Но, поскольку их встреча была запланирована, это преувеличенное удивление — даже поражение — на лице Одри, мягко говоря, выглядит чересчур уж драматично. — Привет, — Кларк напрягает свои губы, пытаясь растянуть их в улыбку. — Вау. Ты… — Одри все еще держит её плечи, но отдаляется ещё больше, словно её руки пластилиновые, и Кларк на них смотрит, хотя очевидно, что это не так, — ты так изменилась. Вау. — В хорошую сторону? — Кларк спрашивает, потому что это банальная шутка в ответ на подобный комментарий: она и так знает, что выглядит отлично, вне зависимости от степени её изменений за эти два года. — Естественно! — Одри притягивает её к себе и снова обнимает. Обнимает и целует в щеку. А вот это уже слишком. — Прости, не могла бы ты перестать? — прямо говорит Кларк. — Да, конечно. Прости, прости, все объятия потом. Ты, наверное, устала с дороги? Ты все еще в форме. Тебе идет, — она осматривает Кларк с ног до головы, — а твои волосы стали намного длиннее с нашей последней встречи. Пошли. Давай чемодан, — она не дожидается ответа и перехватывает ручку чемодана, в которую Кларк не успевает вцепиться.       Одри идет к выходу и, уже не глядя на Кларк, что-то мелодично рассказывает. Если бы Кларк не разбирала её слова, то могла бы подумать, что та поет. Её подруга сильно изменилась. До неузнаваемости. Кларк беспокоит это. Есть у неё, конечно, мысли, что всё это потому, что Одри сейчас пока не может быть собой — той Одри, которую Кларк хотела видеть. Она должна соответствовать надетому на ней сарафану, но, судя по речи подруги и по тому, как светятся радостью её глаза — это вросло в неё, и теперь нет никакой другой жизни. Той, которую они прятали ото всех. Хотя… может, и эта радость в глазах — из-за Кларк? Кларк была уверена, что будет такой же радостной, потому что была в предвкушении этой встречи. Но все предвкушение съежилось за считаные секунды, пока Одри пересекала зал, и пропало совсем, когда та её обняла. Теперь Кларк должна чувствовать себя виноватой, что не ответила взаимностью. Но чувства вины нет, есть только обеспокоенность, что Одри теперь такая и есть, и нет ничего кроме.       Они еще даже не сели в машину, а Одри рассказывает о своих женихах. Их два, и ей предстоит сложный выбор. Рассказывает о том, какое на ней было надето прелестное платье в Рождество. Рассказывает о том, как прошло её свидание с Лео (одним из женихов). Её рассказы не имеют никакого хронологического порядка, и все же Кларк слушает её. Она слушает, потому что пока Одри рассказывает — она получает ответы на свои вопросы. И чем больше Одри радуется событиям в своей жизни, чем больше восхищения в её голосе — тем больше Кларк понимает, что в этом нет притворства, и та действительно счастлива. В этом мире женихов, приемов, дорогих платьев… В общем, в её богатой, необременённой заботами жизни. Вот только у Одри один круг, и эта беззаботность и наслаждение привилегиями скоро улетучатся. Хотя Кларк не сомневается, что Одри получит второй круг. В таком случае — всё это в её жизни останется. Просто прибавится муж (судя по всему, желанный) и… дети. Кларк морщится от этих мыслей. Если бы это была не Одри, а кто-то другой, Кларк, конечно, верила бы всему, что слышит. Подобная жизнь — мечта для многих женщин. Если не для большинства женщин в принципе. Но это ведь Одри. Одри, которая не хотела детей и делилась этим с Кларк, когда они выпивали и шатались по улицам города. Одри, которая любила рок и мечтала побывать на всех рок-фестивалях, какие только проходят за год. Одри, которая не хотела замуж, а собиралась менять парней, пока не выберет того самого. «Тем самым» для неё был ди-джей из бара, куда они сбегали в субботу и пробирались по поддельным правам. Одри была на стороне Кларк. Это была её Одри. А сейчас рядом с ней сидит девушка, которая мечтает и радуется тому, чему радуются все девушки, которых Кларк когда-либо знала. Конечно, она не залезет в голову каждой. У неё была целая группа в школе, а когда она стала президентом совета, так и все группы школы. И у каждой, конечно, свои мечты, цели и тайны, но о них Кларк бы никогда не узнала. Никто бы не узнал. Все они — это будущие жены и матери. Кто-то с одним кругом — и в будущем просто инкубатор. Если повезёт, то для мужа хотя бы со вторым кругом. А если лицом не вышла, то об этом можно вообще забыть и выходить замуж за равного себе — жить в домике пригорода и рожать, чтобы получать привилегии. Рожаешь детей, воспитываешь их и делаешь это целью своей жизни. Второй целью в жизни становится облизывание задницы своему мужу — в переносном смысле, конечно, но если муж захочет, то и в прямом тоже. Женщина первого круга — никто. Рожающая свиноматка.       Кто-то из учениц получит в колледже второй круг. Родит двух детей. Не будет обязана увеличивать их количество, хотя желательно, конечно. Женщина второго круга — это один из дорогих аксессуаров мужчины. Она сопровождает мужа на всех мероприятиях и приемах. Она… да в принципе она мало чем отличается от обычной женщины, не принадлежащей Ордену, муж которой просто богат — мать, жена, спутница и лицо семьи. Единственное — она не имеет права работать. К тому же, она обязана выглядеть и вести себя соответствующе — так, как это прописано в уставе Ордена. Её репутация должна быть безупречной. К слову, одно бранное слово — и репутация уже испорчена, что уж говорить об остальном.       Третий круг никому ничего не должен. Можно не выходить замуж, можно не рожать. Занимать высокую должность и жить в свое удовольствие. Но жить все с той же безупречной репутацией. Выше них — только совет из пяти человек. И, к сожалению, в их патриархальном Ордене женщин третьего круга критически мало. Увеличивать их количество в планы Ордена не входит. Это место надо выгрызать. Кларк плохо понимает, что именно ей предстоит грызть, потому что нет списка, которому надо соответствовать. Надо просто быть лучшей. Лучшей во всем и надеяться, что это заметят. Быть лучшей — это буквально жизнь Кларк. Она не может оценить себя со стороны, но точно знает, что движется в правильном направлении. И, получив досрочно второй круг, она стала уверенной в том, что находится на верном пути. Это все, чего она хочет. Если она не сможет стать женщиной третьего круга… Нет. Не может быть никаких «если». Это её будущее.       — И ты все пропустила, — вздыхает Одри, заканчивая этой фразой свою пылкую речь. Кларк смотрит на нее, замечая, что та глядит на её руки, сложенные на коленях. — Ты сидишь так, словно все еще в школе, — с досадой в голосе подмечает Одри. — Не знаю, что тебе это дало, Кларк, — она поднимает взгляд, — ну, то, что ты стала куратором и президентом совета. Да, конечно, это впечатляюще, но… ты правда столько всего пропустила. Столько приемов. Столько… встреч. Тем летом мы даже не увиделись. Кларк пожимает плечами, располагаясь в кресле удобнее, но все же сохраняя свою позу: — Я получила второй круг. В машине повисает тишина. Кларк смотрит на свой палец, которым постукивает тыльную сторону ладони. — Что-о-о?! Кларк морщится от высокого звука и не успевает даже повернуться к подруге, как та трогает её голову, и, наклоняя её, поднимает косу. Дальше Одри, заикаясь, повторяет: «Не может быть. Не может быть. Ты хоть знаешь, какой процент девушек способен получить второй круг уже в школе?!» — Всего двадцать процентов, Кларк! — Ну, вообще-то меньше, — Кларк отдергивает голову, вырывая её из рук подруги. Она поправляет свою косу, и Одри, наконец, убирает от нее руки, выпрямляясь на своем месте. — Статистика была подпорчена двадцать два года назад. Тогда слишком часто присваивали второй круг именно в школе. Но, знаешь, за последние шесть лет вообще-то почти никто не получал второй круг в школе. Одри щурится, и её лицо выглядит довольно сморщенным, словно она смотрит на что-то неприятное — это явный намек на то, что Кларк выглядит в её глазах занудой. Но демонстрация подобного отношения со стороны Одри не вызывает у Кларк никаких эмоций, она продолжает: — Но даже после — мало кто получает его. Поэтому, знаешь, да, я не была здесь на приемах. И праздники с тобой не отмечала. Жалко, конечно, что и женихов всех твоих не видела, — Кларк говорит неискренне и даже не пытается это скрыть.       — Ты изменилась, Кларк, — тихо выдает Одри, и Кларк сейчас сложно распознать её интонацию. Похоже на разочарование. — Ты тоже, — просто отвечает она. — Может, мне стоит называть тебя Тейлор? Может, мне нужно смотреть в пол? — Ни к чему, — равнодушно отвечает Кларк, поднимая подбородок выше и отворачиваясь к окну. Дальше они едут в тишине. Кларк сказала отцу, что вернется утром, но сама же приехала в город вечером, чтобы провести его с подругой, прежде чем увидеть отца и мать, по которым совсем не соскучилась. Она хотела видеть только одного человека. Но этого человека больше нет.

***

      Членам Ордена вообще-то не запрещено рассказывать о своей принадлежности к нему. Можно сказать любому человеку, что состоишь в общине. Слово «община» воспринимается на слух лучше, чем «Орден». Конечно, скорее всего, первым вопросом, который ты услышишь, будет что-то вроде: «Секта что ли?». Кларк, честно говоря, даже не представляет себе такую ситуацию или человека, которому она захотела бы это рассказать, а тем более — отвечать потом на все сопутствующие вопросы. Она знает ответы на все вопросы, но нет человека, которому она стала бы их давать. Одри сама из Ордена, поэтому с ней изначально было проще. Они обе учились в закрытых школах, но в разных. Они имели общий круг друзей. Это были ребята не только из обеспеченных семей, но и малообеспеченных. Им с Одри по вкусу пришелся второй вариант, потому что с ними нарушалось больше правил. Кларк нравилось нарушать правила. Ей нравилось вести вторую жизнь, о которой не знал никто, кроме Одри. Они были связаны общей тайной и сохраняли репутацию друг друга как свою собственную. И пусть вторая её жизнь была всего лишь крошечным кусочком, Кларк ценила её. Хотя ей не составило труда отказаться от этого на два года. Не составит труда отказаться и в дальнейшем, потому что у нее есть цель, к которой она идет, но… отказываться от этого совсем она не собиралась. Потом ей, конечно, придется, но не сейчас. У Кларк были большие планы на это лето. Она собиралась в эту крошку жизни размером в два месяца затолкать столько разных событий, чтобы хватило на все последующие годы, когда ей придется снова быть идеальной для Ордена. Одри отказывается от помощи служанки и сама провожает Кларк в гостевую комнату. Распахивает перед ней дверь, начинает рассказывать, что и где находится, и другую разную чушь, словно Кларк здесь раньше не была. — Где моя одежда? — спрашивает, наконец, Кларк, перебивая ту на полуслове. Одри так и замирает с поднятой рукой, указывающей на прикроватный столик, а потом на каблуках разворачивается к Кларк: — Твоя одежда? — Да. Вся моя одежда, — Кларк присаживается на кровать. — Твой чемодан, — Одри оглядывается, — вот же он, — она указывает на чемодан, который как раз вносит в комнату её водитель. Кларк ждет, когда мужчина выйдет, после чего спрашивает снова: — Я не об этой одежде. Ты её выкинула? Одри медленно начинает хмуриться, а потом щуриться, присматриваясь к Кларк. Крадучись, подходит к ней и, глядя сверху вниз, медленно, почти по слогам уточняет: — Ты о своей одежде? Той, в которой… — Да, Одри, я о своих джинсах и прочем дерьме, что… — Кларк замолкает, потому что Одри ахает, хватаясь за грудь при слове «дерьмо». — Кларк, — она падает на колени и хватает Кларк за плечи. — Повтори еще раз. — Дерьмо? — Дерьмо, — Одри выдыхает, закрывая глаза, — святое дерьмо. Как же ты меня напугала. Кларк убирает её руки с плеч, а потом пальцами ног начинает сдирать с себя туфли, пока Одри бежит к двери и закрывает её на замок. Наконец, Кларк избавляется от обуви и тупо пялится на свои ноги, после чего поднимает взгляд к подруге, что стоит, подпирая дверь, и ошарашенно смотрит на нее в ответ. — Я думала… Кларк, я думала, что ты… Ну… — Одри кусает губу. — Ты — нет? В смысле, что ты… ты ведь сказала «дерьмо», да? Я имею в виду, что ты бы не сказала этого, если бы… Боже, как я боюсь сказать что-то лишнее. Кларк открывает рот, а после закрывает. В её голове проносятся все события утра. В её голове проносятся все её мысли. Теперь она не может сказать и слова, потому что ей нужно больше понять о том, что происходит. Она напугала её? Кларк лишь моргает, глядя на подругу. — Кларк, у тебя второй круг. Даже без него, я… Я не знаю, что тебе говорить. Ты… — Одри разводит руки и неуверенно ими указывает на Кларк, — ты другая. Более… Ты красивая, ты потрясающая, но ты собранная, ты злая… Боже, да ты выглядишь надменной мразью, и даже за одни эти слова ты можешь уже испортить мне жизнь. Тебе, конечно, придется постараться, потому что, сразу говорю, я буду все отрицать, но… — Одри, замолчи, — Кларк откидывается на спину и выдыхает. — Боже, я наконец избавилась от них. — От кого? — От туфель. — От туфель? — Голос Одри уже где-то рядом, и Кларк открывает глаза. Она видит лицо подруги над собой. — Да, знаешь, они делают меня… Не бери в голову. Я просто… — она садится. — Я думала, что это будет, как всегда, легко. — Легко? — Легко переобуваться. Ну, знаешь… — Переобуваться… — Ради бога! — выкрикивает Кларк. — Да, Одри, переобуваться. Сейчас я — Тейлор в школьных туфлях, а потом я говорю слово «дерьмо». Не стоило этого говорить, пока я их не сниму. Я думала, что мне просто надо покинуть школу, но оказалось, что дело в туфлях. А ты… ты выглядишь как кукла, — она указывает на Одри рукой. — Я всегда выглядела как кукла, Кларк. Как и ты, — справедливо подмечает Одри, хмурясь в ответ. — В чем мне надо было приехать встречать тебя? Если ты еще не поняла, то теперь это моя жизнь, — Одри указывает на себя руками. — То есть, вся моя жизнь, Кларк. Тебя ведь не было. Два года. Да и… — она что-то не договаривает, а лишь отмахивается. — Дело не в одежде. Все дело в твоей улыбке. И твоих глазах. Они горели как гребаные прожекторы, как и твои зубы, как и ты вся. — Я тебя не видела два года! Знаешь, ты могла хотя бы улыбнуться, когда меня увидела, а не стоять как… как сраный президент. Я не в школе! Я её уже окончила. Я думала, что мне руки оторвет, когда обнимала тебя. Просто, знаешь, обнимать тебя — это уже… Брр. — Ладно, — Кларк признает свое поражение. Одри садится рядом с ней на кровать. Она смотрит на белые носки Кларк, а потом на нее. Они глядят друг на друга молча некоторое время. — Я хотела сказать, что это теперь моя жизнь, и я… Я изменилась, Кларк. Думаю, что я уже не тот человек. А ты? Кларк изучает её лицо несколько секунд, а потом отворачивается и смотрит на свои белые носки. Одри явно неловко, поэтому она натирает свой указательный палец. Кларк же далека от подобных ощущений. Она просто думает, как это все теперь решить, поскольку у нее вообще-то были планы, и менять она их не намерена. Она не думает, что изменилась. Может, привыкла быть… А кем, собственно, она привыкла быть? Она всегда являлась собой — в любые периоды своей жизни. Разница просто в окружении. В обуви. А Одри, как оказалась, стала ей чужим человеком, но Кларк автоматически адаптировалась и под это. Стоило бы предположить, что так и будет, но, признаться, Кларк мало думала о том, чем занималась Одри и чем она жила, а уж тем более — о переменах в её жизни. Она скорее думала о том, как будет проводить с ней время сама. — Я нет, — отвечает Кларк, передергивая плечами. — Так, и где мои вещи? — Они в моем гардеробе, в том же ящике, где и раньше. Моя мать, кстати, находила их. Я не сказала, что эти вещи твои. Да и… ты знаешь, мою маму. Неважно, — Одри отмахивается. Её мама — с одним кругом. Её мама так устала от детей, что сил на самую младшую у нее уже просто не осталось. А уж тем более — сил контролировать что-то. Кажется, что её матери уже давно на всё плевать. Так было. Кларк не знает, как сейчас. Но, судя по тому, что сказала Одри — ничего не изменилось. — Пойдем? Кларк кивает и встает. Она идет за Одри в носках.