Рождественская сказка

      Нил захлопнул дверь и сполз, точнее, скатился по стене вниз, зарываясь руками в волосы. Всё было таким напряжённым, и от переизбытка эмоций хотелось в кровь разбить кулаки о стену. Эндрю, чёрт бы его побрал, вызвал триггер, в чём Нил не мог его винить, ведь это вышло ненамеренно.       Тот синтезатор… Он напомнил Нилу о прошлом. А точнее, когда Мясник (земля ему асфальтом) его заставлял. Это было одной из форм насилия. Нилу приходилось в кратчайшие сроки учить ноты или даже запоминать на слух, а после играть на важных вечерах. И чаще всего у него не получалось. Но даже когда он умудрялся сыграть без ошибок (а эти случаи можно было перечесть по пальцам одной руки), ему доставалось от Натана за любую провинность: от «громко кашлянул» до «слишком высоко задрал локоть, пока играл».       Впрочем, были и хорошие моменты. Например, иногда Мэри его хвалила за хорошую игру, утешала после побоев, давала на одну конфету больше (скрывая это от Натана) или помогала выучить ноты. Легче всего Натаниэлю было к концу той его жизни в Балтиморе — он подрос и натренировался запоминать ноты или вовсе играть на слух. И пожалуй, в том были и плюсы: теперь у него отменная память и он умеет играть на пианино, что включает в себя ещё пару мелких навыков. Но стоило ли это сломанных пальцев и побоев? Нил считал, что нет, хотя раньше у него было другое мнение на этот счёт.       Спустя несколько лет Натаниэлю купили синтезатор, и он стал к нему привыкать. Но спустя всего пару месяцев, они с Мэри сбежали к Стюарту в Лондон. Сначала-то прятались в Калифорнии, но их нагнали и подстрелили, из-за чего она и решила обратиться к брату. Тогда-то они и поменяли имена, и Натаниэль стал Нилом, а прежнее имя осталось с ним до сих пор, отчасти в память о матери. Состояние женщины тогда ухудшилось, но через четыре месяца вроде бы пошла на поправку. А ещё через год она умерла от рака, но тогда они о страшной угрозе и не подозревали.       Ведь сперва у неё нашли опухоль в кишечнике и удалили, но болезнь коварно затаилась в поджелудочной железе, в общем, время было упущено и Мэри так и не поправилась. Когда женщина умерла, Стюарт взял на себя ответственность за Нила и стал ему отцом. Первое время у него было очень сильное отторжение к Хэтфордам, но смерть Мэри их сблизила. До девятнадцати лет Нил жил в Лондоне, учился и занимался музыкой. Именно в Британии у него проявилась страсть к вокалу и гитаре, а Стюарт это одобрил. Когда-то у Хэтфорда был сын, но того убили в перестрелке, а мать малыша сбежала. И возможно, именно поэтому Стюарт взял опеку над Нилом. В конце концов, у них сложились хорошие отношения.       Теперь Нилу двадцать три. Четыре года назад он переехал в Америку, потому что в Лондоне на него всё стало давить. Сейчас обустроился в Пальметто, рисует на заказ, занимается музыкой. А ещё кое-как научился справляться со своими триггерами. И да, мозгами-то понимал, что пора к психологу, но… Что-то внутри сопротивлялось этому, но что и почему Нил и сам не знал.       Тот синтезатор в студии Эндрю… Почти близнец того, из Балтимора. Когда он в детстве играл на том инструменте, Мэри его хвалила, крепко обнимала и, стискивая мальчишечьи щёки, целовала в лоб. Чёртов, никому не нужный синтезатор разбередил былое. Да, определенно, на этом дорогом инструменте давно никто не играл… Одинокие запылённые клавиши будто ждали Натаниэля, на минутку ему даже представилось, что синтезатор привезли туда прямиком из дома Мясника. Нелепо, но Нилу вдруг подумалось, что эта пыль скрывала (или хранила?) его прошлое. Словно, стоит ему сесть за инструмент и заиграть, как тут же появится Мэри, ласково погладит по волосам, обнимет и поцелует в макушку.       Прикоснуться к заветным клавишам было чем-то желанным но, кажется, совершенно невозможным. Далёким. А осторожное и нежное от Эндрю: «Хочешь сыграть?» ранило Нила куда меньше, чем молчаливый отказ гостя — щедрого и чуткого хозяина.       Джостен плюхнулся на диван и подхватил кошку, укладывая её себе на колени. Та замурлыкала и, что удивительно, не убежала, а свернулась клубочком.       Первое время в Америке с деньгами ему помогал Стюарт, а после он стал финансово независимым, но дядя всё равно регулярно отправлял ему деньги, сколько бы Нил ни просил этого не делать. Фамилию он решил оставить двойную — Хэтфорд-Джостен.       Нил достал из кармана домашних штанов телефон и написал сообщение Эндрю. Ему в голову пришло предложить блондину вместе отметить Рождество. Ну, если точнее, он просто спросил: «Будешь с кем-то отмечать Рождество?». Сам Нил будет один: Мэтт и Дэн уедут куда-то вместе, а Стюарт — с какой-то женщиной. Конечно, дядя предлагал ему приехать в Лондон, но после того, как Нил узнал, что у Стюарта появилась, как называл её старший Хэтфорд — «просто подруга», то решил им не мешать.       А Эндрю… Это Эндрю. Он так называемый «комфортик». Нет, ну было что-то в нём удивительно уютное и до странного спокойное, что ли. Вот сидит он весь такой серьёзный, сосредоточенный и пишет текст, но Нилу почему-то хочется его затискать. Сжать его щеки и сразу — губы бантиком и бровки домиком.       Но Нил уверен — это точно не влюблённость. Потому что он влюблялся только один раз. В пятнадцать. В Беллу из «Сумерек». А Эндрю… Ну не было у Нила никакого желания поцеловать или сделать что-то более… Неважно, в общем. Да и не относил он себя к тем, кому нравятся мужчины.       Нет, Нил ни в коем случае не относится плохо к всяческим меньшинствам и был максимально толерантен. Но если честно, ему плевать на это все. Ему важна именно душа человека, независимо от пола, гендера и расы.       А вообще, наушники, еда, тишина и кровать — его лучшие друзья и спутники по жизни.       Телефон звякнул — новое сообщение. От Эндрю: «Не против». Ну, раз так Нил сразу отправил ему: «Не хочешь встретиться? У меня в студии на этот раз :)». Что ж, очевидно, через час Эндрю приедет.

***

      Нил, который обычно всегда опаздывал, вышел немного раньше. На десять минут. Ещё и по глупости легко оделся. Вернуться в квартиру помешало природное упрямство. Ну или же лень. Нил не определился. А ещё по тупости не взял перчатки, которых, если уж совсем честно, у него и в помине не было. Телефон, который Нил забыл зарядить, валялся где-то на дне рюкзака, а потому он решил не тратить зарядку зря.       Так или иначе, но, видимо, будучи наиумнейшим человеком на свете, он присел на корточки и стал вырисовывать на снегу каракули. Загогулинки складывались в рога, штрихи — в морду. Линии подлиннее — в тело. Круги и точки стали ноздрями и глазами. В довершение Нил прочертил в снегу две длинные палки — получились ноги. И ещё маленький зигзаг. «Внимание! Внимание! Дамы и господа, леди и джентльмены, сеньоры и сеньориты! Перед вами… уродливый дракон, с огромным животом, маленькими рожками, круглыми глазами, от которых одни зрачки, и две длинные свиные ноги. Достойно Лувра!» Решено, так и подпишу: «Художник нового времени — Нил Абрам Хэтфорд-Джостен и его творение «Бесхвостый свинодраконбаранопëс на снегу». Нет, лучше просто выложить в твиттер. Больше лайков соберёт.       Тут над головой раздался смешок, и окольцованный палец дорисовал пятачок, из которого валил дым. Нил поднял голову и увидел Эндрю.       — Необычно, — хмыкнул тот. И пошёл к машине.

***

      Очевидно, он запомнил правило «про снег и ноги». Это было правило номер один. Правилом номер два являлось, как полагал Нил, «не есть и не крошить в машине». Хотя, если подумать, этих табу придерживались абсолютно все водители.       Когда Нил сел, то сразу заметил «вонючку». Маленький мешочек, наполненный зёрнами кофе. Но Нил предпочитал вишню. Это он выяснил, когда впервые её попробовал. Вообще, ничто не вызывало у него сильных чувств, но вишня… Нил влюбился в неё с первого взгляда, точнее, укуса. Даже клубника, которую обожал Стюарт, так не запала Нилу в душу. Вишню он готов был есть тоннами. Даже парфюм «вишнёвый» покупал. А вообще, к слову, Нил любил фрукты только порезанные на дольки и очищенные. Но вишня… всё равно царила на первом месте.       Ладно, к счастью, Эндрю не заметил небольшого «подвисания» Нила. Ну, по крайней мере, он ничего не сказал, кроме того, что спросил адрес у Нила и дорогу — у Гугла.       Студия встретила их немного творческим беспорядком. Она была больше, но разница особо заметна из-за больших окон, благодаря которым в комнату проникал солнечный свет. У стены — пустой мольберт, перед ним — табуретка, на ней — палитра с засохшими красками. На полочке — навалом кисти и тюбики с краской, в баночке — карандаши разной твёрдости. У другой стены, рядом с дверью, бежевый обшарпанный диванчик, над ним картина. В торце ростовое зеркало и столик с разной мелочью. Неподалёку от него стеллаж с такой же мелочовкой: от книг и свечей до стопки полароидных фотографий и перьевых ручек.       Эндрю сразу же плюхнулся на диванчик и достал из шоппера записную книжку, куда записывал все свои мысли, идеи для песен и сами тексты. С заметками на телефоне он не особо дружил: они терялись в ворохе других записей, их не пролистаешь в поисках пустой страницы, из-за чего всё самое нужное оказывалось в конце, а после и вовсе забывалось. К тому же обычная бумага и карандаш более живые, что ли?       Нил ничего не сказал, только попялился с минуту на Эндрю, а после отошёл к закрытому ящику, в котором, как оказалось, лежали холсты разного размера и формы. Рыжик достал обычный квадратный и поставил на мольберт. Эндрю уткнулся в текст, краем глаза замечая манипуляции Нила с простыми карандашами, водой и красками.       Эндрю ещё немного понаблюдал и снова стал думать над текстом, все ещё слыша шуршание Нила, которое вскоре прекратились. Эндрю постучал кончиком карандаша по бумаге, а после прикусил его.       Прошло не меньше двадцати минут, за которые Эндрю написал всего четыре строчки:       «I love you since this morning, not just for aesthetic       I wanna touch your body, so fucking electric       I know you’re scared of me, you say that I’m too eccentric       I’m crying all my tears and that’s fucking pathetic»       Он в который раз пробежался глазами по тексту, тяжело вздыхая. Очередной «стоп» в написании. Как же это бесит. Эндрю поднял взгляд на Нила, который усердно что-то черкал на холсте. Парень в какой-то момент успел переодеться в длинную оверсайз-футболку, заляпанную краской. Некоторые пятна были бледными, видимо, их пытались отмыть, но потом футболка стала специально для студии, судя по более яркой засохшей краске.       Медные волосы слегка растрёпались, свет закатного солнца залил комнату, что придало всей обстановке некой «флаффной эстетики».       Нил выдавил на плоскую палитру краску и поболтал кисточкой в стакане с водой. Ещё чем-то пошебуршал и что-то смешал, а после с чёткой уверенностью мазанул по холсту.       Эндрю снова отвернулся, дописывая:       «I wanna make you hungry, then I wanna feed ya       I wanna paint your face like you’re my Mona Lisa       I wanna be a champion, I wanna be a loser       I’ll evеn be a clown ‘cause I just wanna amuse ya       I wanna bе your sex toy, I wanna be your teacher       I wanna be your sin, I wanna be a preacher       I wanna make you love me, then I wanna leave ya       ‘Cause, baby, I’m your David and you’re my Goliath»       — Хэй, Эндрю, — позвал его тихий голос.       Парень поднял голову, и Нил продолжил, показывая на набросок. — Что думаешь?       На холсте проявился набросок того рисунка, который он создал у Эндрю в студии. Пока только общие черты, но вполне узнаваемо.       — Да, неплохо.       Нил улыбнулся уголками губ и отвернулся. А Эндрю залип. Он хотел винить в этом именно эстетику, которую, к слову, терпеть не мог. Но ведь было что-то в том, как Рыжик держит кисть, в синей краске на щеке и в чуть сгорбившихся плечах. В том, как солнечный свет падал на Нила и… Нет, это всё чёртова эстетика и гребаное солнце, которое напоминал ему сам Нил.       — Нил, — так же осторожно спросил Эндрю, а когда Рыжик повернулся, то зачитал строчки. — Ну как?       Нил ненадолго задумался и прикусил губу. Имейся тут настенные часы, то в этой тишине, повисшей на несколько минут, их тиканье наверняка звучало бы оглушительно громко.       В конце концов Нил шумно вздохнул.       — Неплохо. Разве что… И продекламировал:       Because I’m the devil who’s searching for redemption       And I’m a lawyer who’s searching for redemption       And I’m a killer who’s searching for redemption       A motherfucking monster who’s searching for redemption?       Эндрю записал, пытаясь успеть за ним, где-то даже сокращая или не дописывая слова.       — Мгм-м… — протянул Эндрю, на что Нил хмыкнул и отвернулся к холсту.       Теперь в голове Миньярда чётко поселилась мысль предложить Рыжику сотрудничество. Конечно, если тот откажет, то они больше не встретятся. Потому что в том не было смысла, как бы Эндрю ни хотелось обратного.       — Нил, спросить всё у тебя хочу.       — М? — отозвался тот, продолжая что-то выводить.       — Слушай, а ты бы хотел посотрудничать? Ну типа написать песню какую-нибудь совместную? И, может быть, я мог бы стать твоим продюсером?       Нил ничего не ответил. Он снова выдавил краску — на этот раз жёлтую — и смешал с белой. Добавил блики на одежду и критично окинул взглядом картину. Она ещё, очевидно, не закончена — это просто начало преобразования контурного наброска в более чёткий эскиз.       В конце концов он повернулся к Эндрю, по-птичьи склонив голову набок и чуть прищурившись.       — Нет, не хочу. — «Нет» — это нет. Миньярд знал это как никто другой и только кивнул. — Но если ты не против, то я мог бы стать твоим художником? Ну, обложки для треков, например. Или что-то подобное. Я и в диджитале рисую.       На лице Эндрю расцвела глупая улыбка, и он закивал как болванчик. Нил полуфыркнул, полухмыкнул и закинул кисть в стакан с водой.       Эндрю вообще рассчитывал на то, что всё будет хуже.       Ну а завтра снова в приют.