Якудза

      Врать — грех.       Так думал Чонвон, неловко переминаясь с ноги на ногу перед Райаном — его с недавнего времени подопечным в обучении корейскому языку; по крайней мере, он считал его таковым, даже если первое занятие ещё не состоялось.       Между ним и Пак Райаном, темноволосым, с отросшими корнями, язвительным юношей было много недосказанности, и тот, казалось, совсем не был озабочен подобным фактом. Чонвон зябко тёр свои широкие плечи, не укрытые ничем, кроме накинутой на чёрную футболку вязаной кофты — он ведь наивно предполагал, что они лишь на минутку на улицу выбегут. Промозглый октябрь в этом году выдался холоднее, чем обычно, оттого и поговаривали, что зима теперь будет жаркая и опять не принесёт им снега; конечно, шепотки в народе сопровождались грустью и небольшой горькой насмешкой.       И что Чонвон должен сказать роющемуся в карманах длинного чёрного пальто с распахнутыми полами, свисающими к мокрой от недавно пробежавшегося по улицам мелкого дождя земле, почти такого же, как у Джея, Райану? Прости меня за то, что тройку лет назад переспал с твоим отцом ради денег?       Наконец, Райан нашёл то, что искал. Промычав радостно, юный альфа выуживает из кармана помятую пачку дорогих сигарет, чья позолоченная упаковка отдаёт даже немного дешёвым, на взгляд Чонвона, блеском — хотя, казалось бы, богачей осуждать не ему и уж точно не в этой ситуации. Райан беспечно выуживает из вытащенной пачки две из теснящихся в ней — видимо, новая — длинных, но толстых никотиновых палочек, прежде чем просунуть сигарету между тонких шершавых губ, по контуру шелушащихся. Пачка с превеликим расслаблением отправляется обратно в карман.       Он дружелюбно протягивает воспитателю напротив сигарету. — Будете?       Чонвон лишь морщится в ответ, непонятно, чем удивлённый больше — наглостью мальца или таким действительно смелым предложением. Омега неловко косит глаза: по правую руку от него расстилается за тонкими, однако крепкими железными воротами, равномерно выкрашенными чёрной краской, тянущееся далеко вперёд здание детского сада со всеми его молочными стенами, собирающимися в игровые помещения, и нависающими над выложенными светлой каменной плиткой дорожками коридорами.        — Спасибо, не курю, — он морщит нос. — И, если хочешь сделать это, отойди хотя бы к дороге.       Он не осуждает насмешливо хмыкнувшего Райана, когда хватает его за запястье, сжимая крепкую руку поверх толстого рукава пальто, и тянет назад: ни в пределах, ни за ними в ста метрах от детского сада курить нельзя, — об этом даже, как правило, на заборе табличка приколочена с перечёркнутым на ней залитым неприятным синим цветом силуэтом собаки на тонком поводке и дымящейся сигареты, но Райану, похоже, на запреты плевать не только на строгие, но и на любые в принципе — Чонвон это ещё давно понял.       И он не знает, зачем старший брат Хасиэль, которая цеплялась липкими ладошками за штанину Чонвона и ни в какую не хотела его отпускать, упиралась, даже понимая, что скоро всё равно придётся покинуть чудесное, погружённое в полумрак тёплое помещение, где каждый божий день она проводит счастливой, вызвал его на разговор. Но догадывается. Возможно, его догадки становятся правдой, когда Райан, выпустив в воздух вонючий сигаретный дым, к которому омега невольно принюхивается, отпускает:        — Значит, вы будете нашим репетитором теперь, — кажется, это было лишь утверждение, оттого Чонвон и не спешит отвечать, внимательно вслушиваясь в каждое слово. — Я не ожидал этого.       Чонвон нервно усмехается. — Ты сомневаешься в моей компетентности, Ан?       Райан прожил в Японии практически всю свою жизнь благодаря дедушке, что в один момент, много лет назад, когда Джей был ещё молодым юношей, только начинающим постигать жёсткость окружающего его мира, отправил сына со своим почти новорождённым внуком на руках в соседнюю страну, укрыться подальше от развивающихся конфликтов между преступными группировками мафиозного синдиката. У отца Джея главенствующее положение, частично переданное сыну, в руках, и многим это не нравится — а ещё руки по локоть в крови и перед глазами иконы, кричащие кровавыми слезами: все жаждут власти. Но именно почему-то сейчас его, Райана, отец решил, что пора возвращаться на родину: видно, получил от господина Пака какую-то весточку, в детали которой, конечно же, старшего сына не посвятил, чем тот недоволен — стать истекающей кровью плотью, пушечным мясом, мишенью на пути к вершине для него не страшно. Гораздо страшнее за трёхлетнюю Хасиэль.       Её большие глаза мелькают перед лицом Райана глазами вскинувшего прямо сейчас голову вверх Чонвона, напряжённого резко сгустившимся вокруг них молчанием, в голове ярким шуршанием калейдоскопа мелькают её деловитая, забавно нелепая для такого юного возраста походка и картинки того, как он осторожно убирает русую чёлку с кругленького лица даже не родной — сводной — сестры, присев перед её сгорбленной фигуркой на корточки, а сердце сжимается, ссыхается размером с её маленький кулачок, в грудной клетке. Чонвон, которого он в голове подсознательно считает молоденьким, всего на пять лет его старше, любовником отца, хоть тот, конечно, таковым и не является, несмотря на имеющийся за его плечами бэкграунд, весьма опрометчиво напоминает ему Хасиэль.       Райан усмехается с мешающейся ему сигаретой во рту, глядя на растерянного Чонвона сверху вниз: Чонвону необязательно знать об этом, и уж точно ему не стоит знать про оружие, наркотики и тем более бордели. Райан в этом дерьме с пятнадцати лет — как и, неудивительно, его лучший друг Даики, — и даже так он хочет укрыть невинного воспитателя от алого дождя, крупными каплями падающего с неба.       Стащив с себя пальто одним резким движением, скинув верхнюю одежду с натренированных рук, юный альфа протягивает его зябко ёжащемуся Чонвону, чтобы взял, накинул на свои плечи и не мёрз наконец. Тот сначала противится — его испуганный взгляд и вытянутые вперёд руки забавляют Райана, но в глазах юноши, кажется, злым огнём, воспылавшим на дне, пробегает фраза, похожая на: «Не возьмёшь — башку снесу».       Чонвону приходится сдаться, не проявив большего сопротивления, потому что он в правильном восприятии прочитанных в глубине чужих глаз слов не сомневается. Он накидывает пальто на свои плечи, и, он не может врать, теплее действительно становится. Райан, кажется, и не мёрзнет; он выдыхает в воздух сигаретный дым, прежде чем всё-таки ответить на вопрос омеги:        — Не сомневаюсь. Не знаю, как вы зарекомендуете себя в роли учителя, но, хоть я и сомневаюсь в ваших репетиторских способностях, в воспитательных — нет. Вы знаете корейский хорошо, вы прожили в Корее почти всю жизнь, в отличие от меня, которого забрали сюда ещё крохой. В любом случае, я рад тому, что отец будет платить вам, и вам станет немного легче жить, — он усмехается. — Но для меня всё ещё не понятно кое-что, — он делает заинтересованный, будто задумчивый вид, чем заставляет Чонвона напрячься. — Почему вы не согласились на интим с ним на постоянной основе?       Чонвон вздрагивает. Райану кажется, что он почти насквозь видит то, как бьётся маленькое хрупкое сердечко омеги под полой его пальто, накинутого на широкие плечи. — Он не предлагал мне, — сконфуженно лепечет Чонвон, отведя взгляд в сторону. — И не был со мной нежен после этого. Теперь господин Пак ведёт себя так, словно мы и не были знакомы до того, как он отдал Сиэль сюда, — слегка развернувшись, Чонвон кивает на белеющее вдали здание детского сада. — Я думаю, ты и сам это видишь. Но если ты хочешь поговорить об этом, я должен сказать, что я действительно сожалею о том, что случилось, если это тронуло тебя.       Райан усмехается. Его прищуренные острые глаза — глаза его отца — смеются над Чонвоном сверху вниз, издевательски выедая по кусочкам душу, а нос с небольшой горбинкой морщится.       Чонвон фырчит: — Чего смеёшься?        — Да ничего, просто… смешно и всё, — юнец передёргивает плечами, словно не при делах. — Вы сожалеете, но при этом не раскаиваетесь, что действительно странно.        — Разве между сожалением и раскаянием есть разница?        — Решительно есть, — убеждённо отрезает Райан, кажется, сдерживая желание сплюнуть на шершавый асфальт, выпуклым рельефом камешков шуршащий под ногами. — Одно вытекает из другого. Когда люди стоят передо мной на коленях, умоляя, я вижу, как они это понимают, — он явно неосторожен в словах, и отец бы ему за это спасибо не сказал, но Чонвон явно в упор не понимает, о чём идёт речь. Он забавно морщит нос, как котёнок, привычно терзая зубами обкусанную вдоль и поперёк красивую нижнюю губу.        — Я не пойму, ты хочешь, чтобы я встал перед тобой на колени тоже?       Райан на мгновение задерживает взгляд на его красивой нижней губе, а после усмехается, отправляя дотлевающую сигарету в кстати оказавшееся рядом мусорное ведро. — Нет, спасибо. Не хочу, чтобы вы после моего отца перешли на меня, словно на десерт. Я ведь не бедный Даики, влюблённый в вашего Сону-хёна.       Чонвон избирательно цокает языком. — Тогда я не понимаю, к чему весь этот бессмысленный разговор. В очередной раз напомнить мне, насколько я был грязным в свои восемнадцать, что продался мужчине, который на шестнадцать лет старше меня? — его кошачьи глаза, так привлекательно сверкающие хитреньким от природы блеском, сощуриваются, внимательно изучая обрамлённое тёмными волосами лицо Райана. — Я и сам знаю, спасибо.        — Я вас не осуждаю, если вы хотите знать, — Райан качает головой. — Я сам успел немало тайн похоронить, — Чонвон хмыкает; непонятно, отнёсся ли он к подобным словам от шестнадцатилетнего мальчонки со скептицизмом. — Но это лучше, чем ситуация Сону-хёна, которому пришлось почти год вынашивать ребёнка, чтобы потом его у него просто забрали и приказали больше не возвращаться.        — Я всё ещё не понимаю, как ты об этом узнал.        — Вы поймёте, — он заслуживает жёсткий взгляд юного альфы, так привлекательно контрастирующий с его десневой усмешкой. — Но, должен сказать, я считаю его героем. Я бы никогда не согласился на суррогатное отцовство, будь я омегой.        — Да… да, — растерянно отзывается Чонвон, будто бы задумавшийся о своём, запахивая полы чужого пальто, большого ему. — Я бы тоже.       Райан давит оскал, что обычно украшает его лицо вместо улыбки — а Чонвон об этом факте знает, и от этого становится немного легче, учитывая то, что его разум уже отягощён разговором, который был заведён по непонятной причине и закончен так же резко, как и ударил омегу, словно обухом, по голове.        — Пойдёмте, — цокнув языком, Райан склоняет голову вбок. — Я заберу Хасиэль. Отец ждёт нас у Мацуи на этот раз. Он не захотел парковаться у садика, — со смешком поясняет юнец, завидевший то, как озадаченно изогнулась одна из тёмных ухоженных бровей Чонвона. — Я даже рад, что мне не пришлось слушать его матерки.        — Господину Паку не нравится парковка? — не удерживается от вопросительного комментария Чонвон, на что Райан кивает с небольшим смехом:        — На самом деле, тут у вас реально хер припаркуешься, но каждый раз его реакция весьма забавна. Но, если честно, мне этого и дома с головой хватает.       Омега решает не расспрашивать дальше. Он знает, что Райан обратно своё пальто наотрез принимать откажется, пока они не дойдут до тёплого помещения, поэтому, развернувшись на пятках, молча машет ему маленькой белой ладонью, почти приказав следовать за собой. Спохватившийся, Райан провожает его изумительно сложенную фигуру, почти не очерченную плотной тканью собственной верхней одежды со спины, звериным взглядом, прежде чем поспешить за старшим к воротам детского сада.

⊹──⊱✠⊰──⊹

sunsunoo Я надеюсь, ты всё ещё помнишь, что крышку унитаза надо закрывать [16:03]

yanggardenzmeow дадада чтобы счастье не утекало из дома [16:05] я забыл, только сейчас вспомнил, спешил пиздец, прости пожалуйста [16:05] и книгу нельзя открытой оставлять, когда уходишь, все знания улетят [16:05] а ещё сколько волка ни корми [16:06]

sunsunoo Так, ладно, всё уже [16:06] И не надо мне тут никаких твоих «прости пожалуйста» [16:07] Джей уже забрал тебя? [16:07]

yanggardenzmeow нет, я ещё не дошёл до места, но он сам обещал приехать только к 15ти минутам [16:08] АХАХАХАХАХАПХПХ я передам все твои наставления Ану и Сиэль [16:08]

sunsunoo Не звезди, Чонвон-а [16:09] Удачно провести занятие [16:10]

yanggardenzmeow ты это уже говорил (∩^o^)⊃━☆ [16:11]        — Засранец.       Сону хмыкает, заваливаясь на диван, и, конечно, оставляет сообщение без ответа, но награждает мягкой улыбкой любвеобильности, о которой Чонвон по ту сторону экрана так и не узнает. Сегодняшний вечер выходного дня встречает его одиночными посиделками у телевизора с купленными в пекарне эклерами со сладким и очень густым, но оттого и более вкусным заварным кремом: Чонвон отправился на своё первое занятие в качестве репетитора по корейскому, как ему и было велено по установленному заранее агрессивным молчаливым мужчиной, отцом Хасиэль и Райана, расписанию, и, если честно, Сону было даже немного лучшего друга жалко, ведь в последнее время дни мелькали, как на каруселях, и отдохнуть в круговороте окружающих их непоседливых детишек времени попросту не было.       Это сложно, действительно сложно, и иногда Сону задумывается о плюсах жизни с родителями, особенно со своей матерью, которая, кажется, умеет абсолютно всё. Но затем вспоминает, что Чонвон никогда не стирает красное с белым и всегда держит дом в чистоте, и отметает прошлую мысль, благословляя нынешнюю собственную жизнь вдали от родного дома, даже если после бурного рабочего дня обмякает на кровати вымотанный без малейшего намёка на оставшиеся в хрупком теле силы.       Сону рассеянно жуёт поджатые губы, без сожаления и особых раздумий съедая нанесённую на них персиковую маску-бальзам, которая, если честно, больше пахнет яркими оттенками привычного ему магазинного лимонада, нежели указанным на этикетке сладким фруктом, и задумчиво пролистывает ленту Инстаграма, куда и так нечасто заходит вследствие незаинтересованности, в телефоне. Реклама на мирно шумящем на фоне телевизоре, прикреплённом к оклеенной шершавыми кофейными обоями стене, оповещает о начале какой-то неизвестной ему дорамы, однако омега не выступает против. Смотреть всё равно нечего, да и дорамы он любит — особенно романтические, такие, в которых шлейф стеснительного флирта мило проскальзывает между главными героями. Наблюдать за этим забавно, зная, что он никогда такого не имел в своей жизни, да и вряд ли столкнётся с романтикой в скором времени.       Но этот господин Нишимура… какой-то странный. Мысли Сону мечутся вокруг несчастных любовных дорам в хаотичном порядке, и в какой-то момент они смыкаются вокруг того символического поцелуя, что человек, оказавшийся отцом Юко и Даики, оставил на тыльной стороне его руки.       Подтягивая к себе ближе одну из ног, ту, что согнута в колене и поднята на диване вверх, юноша задумчиво оглядывает бледную кожу своей ладони, а после, спохватившись, смущённо прижимает её к одной из стремительно набивающихся румянцем пухлых щёк — правой, если быть точнее. И как же одно появление этого странного мужчины, будто знакомый силуэт которого никак не отпускал его мысли, заставило его сердце распирать грудь столькими эмоциями?       По телевизору вновь повторяют название сериала, прежде чем запустится входящая заставка, и, кажется, Сону ошибся на самом деле: вроде как, он знает эту дораму — она раскрывает — конечно, символически, поверхностно и романтизированно — жизнь якудза, сопровождая сюжет романтической линией между обычной девушкой и представителем одной из преступных группировок. Сону хмурится; странный выбор программы для вечера выходного дня, учитывая, в какой стране они находятся, однако он не возражает. Смотреть всё равно нечего — на других каналах и похуже белиберда.       Омега рвано выдыхает, задумчиво потирая рукой собственное бедро, оголённое задравшимися к основанию таза короткими домашними шортами. Его светло-серая кофта на молнии едва ли не длиннее их подолом, но вряд ли кто-то будет осуждать его за подобный прикид в стенах собственной — технически, не совсем — квартиры. Без особого осмысления Сону уставляется в экран телевизора, пестрящий немного сбоку от линии невнимательно прищуренных глаз, однако заставка, не успев промотать свои законные две минуты, оказывается прервана звонком в дверь, оглушительно разнёсшимся трелью в каждый уголок не слишком большой двухкомнатной квартиры.       Брови Сону непроизвольно и с удивлением складываются домиком, заложившим между ними глубокую складку, почти тут же: он никого не ждёт. Однако, появление за дверью неизвестного человека, как ни странно, не пугает, а подняться с дивана, устало потягиваясь, приходится, ведь, юноша клянётся сам себе, он не в состоянии долго выдерживать подобную раздражающую трель.        — Да иду я, иду уже… — ворчит Сону себе под нос, семеня по гладкому полу, выложенному слегка затёртым паркетом молочного оттенка, носками, пестрящими слегка развевающимися ветерком оборками подле спрятанных полупрозрачной тканью лодыжек. — Задрали звонок долбить!       Миновав узкий коридор у прохода к входной двери, Сону с любопытством, ясно сопровождающимся небольшой опаской, заглядывает в крохотный дверной глазок; однако силуэт невысокого паренька в фирменной светло-синей кепке и футболке-поло в тон, бережно заправленной в узкие джинсы, окружённый торчащими листьями словно бы букетов, действительно вводит его в небольшое заблуждение.       Выдохнув, Сону набирает в грудь побольше воздуха. — Кто там? — он претендует на то, что не рассматривал доставщика ранее, и последний, кажется, не спешит ему верить, на чём сказывается явное раздражение в тоненьком голосе по ту сторону двери:        — Доставка на имя Ким Сону, прошу вас открыть дверь и расписаться за доставку!       В роботизированном заученном тоне проскальзывает явное нетерпение, а глаза Сону широко распахиваются в ответ на подобное заявление. — Извините, возможно, вы ошиблись? — упершись плечом в отштукатуренную белой краской дверь, тянет обеспокоенный омега. — Я ничего не заказывал…        — Вы — Ким Сону? — упорно продолжает настаивать на своём забавно писклявый голос. — На ваше имя и адрес была заказана доставка. Я не смогу уйти, пока вы не распишетесь за получение!       По раздражённому тону молоденького паренька явно слышно, что он весь изнывает в нетерпении скорее покинуть холодную площадку перед квартирой, и Сону, немного помусолив губы, решает открыть незнакомцу дверь. В случае чего, он вытолкнет щупленького паренька или вооружится крепкой железной ложкой для обуви, поблёскивающей на крючке у входа, поэтому, слегка налегая на замок изнутри, сдвигает в сторону не очень прочный, как и в большинстве недорогих японских квартир, предоставленных к съёму, засов, а после, помедлив лишь мгновение, толкает дверь изнутри.       Холодная яркость света лампы коридора льётся на каменный балкон, пролагающий путь к выстроенным в ряд прямоугольникам квартирных дверей, на худого долговязого доставщика дышит теплом, и он мгновенно располагает к себе наконец спадшим с жёлтого лица раздражением.        — Три букета на имя Ким Сону… — бормочет парнишка, один за другим затаскивая два пышных букета цветов, покоящихся в крепко сплетённых корзинках, о края которых шелестят дорогие обёртки, оберегающие лепестки от повреждений. — И ещё один в обычном виде, — он пихает в руки потерявшего дар речи омеги, которому едва удаётся тяжёлую от собственного смятения ношу удержать, тот самый третий букет.       Сону абсолютно потрясён: он глупо хлопает глазами в обрамлении пушистых длинных ресниц, не слипающихся на этот раз благодаря обыкновенно скатывающейся под конец дня туши, и открывает беспомощно рот, словно выброшенная на берег рыба.        — Извините, а… — его изумлённый вид даёт понять, что предыдущие слова о «не заказывал» не являются ложью. Отвлечённый, доставщик бросает на него недоуменный взгляд из-под козырька кепки. — Вы не знаете, кто заказал доставку?        — Не владею такой информацией, — отрезает незнакомец. — Вот, распишитесь, пожалуйста, за доставку, — поправив наспех сползающую с плеч ветровку, которая, очевидно, ему велика, парнишка лет двадцати-двадцати пяти, по прикидкам Сону, шлёпает на столик у входа бумагу и вместе с тем пихает в чужие побледневшие ладони ручку.       Сону растерянно встряхивает головой, чтобы согнать с себя наваждение. — А доставка…        — Доставка оплачена.       Невежливым прерыванием его речи и твёрдым кивком парнишка вынуждает омегу последовать резкой просьбе. Трепетно прижав к груди букет, чтобы высвободить хотя бы одну руку, Сону расписывается в листе рядом с заранее поставленной в нужном месте галочкой — зачем-то он подмечает, что она намечена чернилами другого цвета, — сжимая ходящую ходуном ручку в трясущихся пальцах.        — Вот, возьмите, — он тычет в курьера вытянутой рукой, чтобы тот смог схватить долгожданную расписку и, закинув ручку в недра бездонного, кажется, кармана своей потасканной ветровки, махнуть рукой.        — Благодарю. Хорошего дня, — и, пока Сону ещё не успел закрыть дверь, на полпути оборачивается. — Знаете, я вам даже завидую. Мне кажется, вам очень сильно повезло.       Незнакомый парнишка впервые одаривает его единственной за этот вечер доброй улыбкой, и по его лицу вольной птицей гуляет светлый смех, когда Сону, поспешивший запереть за доставщиком дверь, захлопывает её с тихим стуком вставших на место петель.       Не то чтобы он напуган — хотя и такие эмоции одолевают его хорошенькую голову, — скорее озадачен, и вполне серьёзно. Растерянно опустив взгляд вниз, к своим почти голым ногам, Сону внимательным взглядом окидывает букеты, где-то на краю сознания отмечая, что он встретил курьера полуобнажённым.       Один из букетов, кажется, собран исключительно из остроконечных альстромерий: белоснежные бутоны ярко светлеют подле жмущихся к ним пышных цветков сочного ярко-алого оттенка, и небольшие пучки молочных гипсофилов мелькают точками звёзд на полотне небосвода над широкими зеленеющими листами. Рядом с ним, чуть пониже, в другой корзинке розовеет крупный и нежный, из пышных свежих пионов, укутанных приятной на ощупь мягкой шершавой обёрткой пастельного цвета нюдовой розы, собранной в несколько слоёв. При любом движении лепестки трепещут так, что боишься даже приблизиться к ним — вдруг сломаешь, задев?       Третий букет, что Сону сжимает в руках, пестрит ненавязчивыми оттенками роз: светло-фиолетовые бутоны теснятся рядом с обыкновенными белыми цветами, однако небольшие всполохи оранжевых роз притягивают взгляд, вынуждая буквально любоваться собой. А меж ними, крепко зажатая, красуется небольшая открыточка из обыкновенного белого картона. Сону хмурится; он хватается пальцами за край записки, чтобы достать её, и, прищурившись, удаётся прочитать:

«Сладость, у тебя есть парень?»

      Текст был начертан немного размашистым, но всё ещё строгим ровным почерком, от открытки пахнуло нотой солёной карамели, будто специально, и Сону в ужасе откинул на пол маленький квадратик, на котором были начертаны потрясающие душу слова, обладателя которых посчастливилось узнать, лишь столкнувшись с тут же обдавшими его кипятком воспоминаниями двухдневной давности.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Чонвон позвонил ему через десять минут, прервав нервное нарезание кругов по комнате. Сону знал, что, возможно, отвлечёт его, но он также знал, что дело требовало срочной огласки, когда отправил несколько фотографий оказавшейся в его руках сегодня вечером радости младшему юноше в паре поясняющих ситуацию сообщений.        — Чонвон? Ты разве не должен заниматься корейским с детьми?        — Должен, но они делают задание, которое я дал им, я отбежал всего на минутку, — фырчит Чонвон. — Так что за хрень происходит?        — Отбежал? — растерянно переспрашивает Сону, сощурив глаза. — Ты не боишься, что они спишут?        — Ты давай зубы мне не заговаривай, спишут — я это пойму, — хмыкает Чонвон в трубку. Чёрт возьми, даже в такой момент он думает о благополучии лучшего друга — какое благородство, чеканит отчего-то голос того самого мужчины в его голове, и Сону спешит от этого отмахнуться. — Так как он узнал наш адрес?        — Я не знаю! — в отчаянии всплескивает руками Сону, его обыкновенно приятный мелодичный голос звучит плаксиво и почти пронзительно. — Теперь я не сомневаюсь в том, что это отец Юко и Даики, но если он смог узнать адрес, пообщавшись со мной лишь один раз, то на что ещё он способен?!        — Подожди, а что, ещё раз, было написано в той записке?..       Устало выдохнув, Сону чеканит: — «Сладость, у тебя есть парень?»       Задумчивое молчание воцаряется на том конце провода, а спустя несколько длительно тянущихся секунд мрачно угрюмый тон Чонвона заставляет его прийти в себя. — Поздравляю тебя.        — Что? — Сону оказывается сбит с толку его словами. — С чем?..       Чонвон невесело усмехается. — Мне кажется, это был не вопрос.